Глава 1
Для высокой эльфийки она была на удивление нехороша собой. Не откровенно некрасива, нет, просто невзрачна, неприметна, без следа строгого высокомерного очарования, которым отличалась её раса. Тускло-золотистая кожа; волосы короткие, всегда чистые, но тонкие и блёклого невыразительного цвета, наводящего на мысли о дорожной пыли.
Привлекали внимание только глаза — большие, глубоко посаженные, с тяжёлыми веками, окруженные длинными чёрными ресницами, они были того глубокого золотого оттенка, какой грезится сотням искателей приключений в мечтах о сокровищах.
Воровка. Даже имя было ворованным, чужим. Гвейра. Альтмерку так не назовут — слишком уж раскатисто, резко, по-варварски звучит.
Приподнявшись на локте, Сигвальд смотрел, как она шарит в его вещах, и, кажется, неосознанно задержал дыхание. Она замерла, словно почувствовав спиной чужой взгляд, вздрогнула и выпустила из пальцев лямку наплечного мешка. Тот завалился набок и раскрылся, комом выпала грязная рубаха, за ней — полупустая бутылочка с ядом морозного паука, пара яблок, потрёпанный, покрытый бурыми пятнами кошель. Звякнуло о стол грубо сработанное серебряное ожерелье.
— Забирай его и проваливай, пока я стражу не позвал, — пробурчал Сигвальд и перевернулся на другой бок.
В узкой, как гроб, комнатушке стоял тот особенный кисловато-душный запах, какой бывает от дыхания крепко выпившего человека. Сигвальд не слишком любил пить, но этим вечером в «Деревянном кружеве» собралась вся деревня, и каждый считал своим долгом поставить кружку, а то и не одну победителю дракона. Приноровившись, Сигвальд глотал вино как воду — вязкую, тепловатую, неприятно пахнущую воду из оазиса пустыни забвения; захочешь не оторвёшься. Он был уже в том состоянии, когда явь сложно отличить от грёзы, и, увидев за угловым столом Гвейру, не удивился, а принял её как должную и верную часть всего, что с ним произошло за невозможно долгий день. А дальше память сыграла с ним свою излюбленную шутку — с размаху окунула головой в непроглядную темноту, в которой утонули и отражения свечных огоньков в пузатой бутылке, и серебряный блеск меж острых ребер драконьего скелета, и вкус крови, снега и пережжённых углей на губах. Ещё Сигвальд помнил, что вроде бы уткнулся лицом в чьи-то мягкие волосы, прихватывал их губами и бормотал что-то, путая слоги в словах, а потом поднимался по бесконечной и очень крутой лестнице.
Оказалось, Гвейра ему всё-таки не привиделась.
— За-з… забирай и проваливай, — не глядя повторил он. — На большее не заработала.
За спиной стало совсем тихо — тревожное молчание, в котором Гвейра наверняка торопливо прятала ожерелье в свой кошель, а может, обшаривала мешок в поисках завалявшихся септимов.
Из наваливающейся полудрёмы Сигвальда вырвала оплеуха. На светлом пятне окна силуэт Гвейры возвышался над ним как статуя Азуры, королевы сумерек. Сходство довершала поднятая рука — увы, не со Звездой, а занесённая для нового удара.
— Думай, что несёшь, — прошипела Гвейра, ухватив его за грудки. — Пьяная нордская сопля!
— Я не сопля! — вяло запротестовал Сигвальд. — Я Довакин!
Гвейра фыркнула, длинно, свистяще выругалась и выпустила его. Нарочито отряхнула руки.
— Вот и сиди на яйцах, пока тебя не прирежут во сне, — беззлобно сказала она.
Наверное, проклятая эльфийка его заколдовала, потому что Сигвальд снова провалился в сон. Наутро, когда за окном зачирикали птицы, в комнате не было ни следа Гвейры, а наплечный мешок стоял на том же месте, что и вчера. Собранный, закрытый и даже сравнительно чистый.
Наверное, и не было никакой эльфийки, и уж тем более не было ничего между ними.
Из Рощи Кин Сигвальд ушёл тайком — почему-то стыдился встречаться со вчерашними собутыльниками. Сквозь утренний туман призрачно белел на чьём-то огороде скелет могучего дракона Салокнира. Костяные крылья раскинулись от забора до канавы, сквозь хвост пробивались упрямые кустики картошки. Перестало казаться, что пустые глазницы не сводят с него неморгающего взгляда, только когда Сигвальд обогнул холм с деревенькой и вышел на дорогу к Виндхельму. Там он собирался нанять повозку до Ривервуда, куда уже должна была добраться Дельфина.
Сигвальду было почти неловко слышать, с какой радостью она называла его Драконорожденным. Он поспорить мог, что на Гвейру она не смотрела и с половиной того благоговения, с каким встречала его. Неудивительно — эльфийка, наверное, была самым большим разочарованием, какое только можно придумать для того, кто ждал доблестного героя из легенд. А прибавить острую, болезненную ненависть Дельфины ко всем альтмерам и презрение её к ворам…
Сигвальд не был ни альтмером, ни вором (если не считать утащенной еду с дорожных алтарей), но и геройская шкура пришлась ему не по размеру — обязанности волочились по земле, а бремя долга жало в плечах. Впрочем, он был нордом, не умел мастерски огрызаться, и это Дельфину вполне устраивало.
После вчерашней попойки мутило, есть не хотелось, и Сигвальд открыл мешок только у конюшен Виндхельма — заплатить за поездку до Ривервуда. Всё было на месте: и кошель, и все до последней высыпавшейся из него монетки, и яблоки, и серебряное ожерелье. Сигвальд провёл большим пальцем по капельке-подвеске, стирая остатки копоти, и потянулся за рубахой — отполировать. Думать о продаже безделушки почему-то было неприятно, но рано или поздно это всё равно придётся сделать, а за грязь сбавляют цену.
Когда из встряхнутой рубахи выпал и покатился под откос рог Юргена Призывателя Ветра, Сигвальд не сразу бросился его ловить — так был убеждён, что Дельфина с настоящим рогом уже далеко. Но этот и был настоящим, Сигвальд убедился, отряхнув его и ощупав. Резные бороздки, плавный изгиб, словно сам подстраивающийся под ладонь, и особый запах иссушённых веками кости, кожи и дерева.
— Эй, господин, — окликнул возница, — записка какая-то у тебя упала, ты бы поднял.
Записку Сигвальд еле поймал у обрыва под мостом. Цепкий истмаркский ветер отдал её неохотно, напоследок ледяной ладонью взъерошив ему волосы и перехватив дыхание у самого горла.
Оказалось, в ней всего одно слово: «Хротгар». Буквы размашистые, кривые, точно писали в полумраке.
Сигвальд никогда особенно не хотел нести рог Седобородым. По крайней мере, не сейчас. Когда вдруг оказалось, что драконы действительно воскресают, что он тоже может убивать их и что маленькая сварливая владелица гостиницы на самом деле — агент Клинков, мысли о строгом замшелом покое Высокого Хротгара вызывали лишь неприязнь.
Дельфина же была только рада, что он не стремился в паломничество, и рог ненавязчиво, но непреклонно забрала с собой. Сигвальд даже не знал, собиралась ли она вообще когда-нибудь его отдавать и сколько для этого надо убить драконов — одного, двух, дюжину?
Странные они, эти женщины.
Некстати подумалось, что Дельфина уже хватилась рога, и Сигвальд обругал себя за мимолётную неловкость при мысли о том, как будет его возвращать, ведь вором она наверняка сочла его.
Он зачем-то задрал голову и посмотрел на запад, где, полускрытая слоями облаков, возвышалась Глотка Мира.
— От девчонки записулька? — понимающе ухмыльнулся возница. Сигвальд посмотрел в его широкое круглое лицо, бурое от загара и пыли, и вдруг почувствовал, что очень устал.
— Да, — кивнул он. — От девчонки.
— Так куда едем-то, господин хороший?
Сигвальд снова посмотрел на записку. Одно слово. Ни просьб, ни уговоров, ни приказов. Ни «сделай это вместо меня», ни оправданий.
— Давай в Айварстед, — сказал он, бросил рог в мешок и забрался в телегу.
Ветер, наконец заполучивший записку, без колебаний унёс её в залив.
***
Последнее утро Хелгена иногда снилось Сигвальду. Как ни странно, не в кошмарах, а в спокойных, серых, как пепел, снах. В них пахло железом, конским потом и жареным мясом, и скрипела на ветру незакрытая дверь таверны.
У Вилода он проработал всего неделю, когда это случилось — в деревню траурной вереницей въехала череда повозок, набитых связанными, уставшими и измотанными людьми.
Во сне он всегда первой замечал Гвейру. Блеклое пятно среди синих кирас, связанные руки опущены между коленей, глаза смотрят в никуда, будто слепые. На самом же деле впервые он увидел её лицо, лишь когда её вызвали к плахе, и мысли в ту минуту у Сигвальда были глупые и неуместные: какие короткие волосы у эльфийки с неэльфийским именем, топор их даже не заденет.
Во сне Сигвальд всегда стоял и смотрел до тех пор, пока топор не опускался, со свистом рассекая воздух, а сверху в унисон звучал рёв. А в жизни Вилод схватил его за плечо и силой затащил в таверну, когда Гвейра сделала первый шаг к палачу. Сигвальду приходилось убивать, и не только кур, оленей и волков, но тогда тошнота навалилась на него, заполнив горло и рот какой-то отчаянной горечью, и он склонился в обнимку с ведром под прилавком. Это-то и спасло ему жизнь, когда чёрный дракон опустился на башню и одним выдохом сжёг всех, кто остался на крыльце.
Во сне Сигвальд так никогда и не видел дракона. Был только сухой серый пепел, кружившийся в тишине. В реальности он не выбрался бы из Хелгена, если б не имперский офицер, который выдернул его из-под прилавка как пробку из бутылки и потащил за собой в крепость.
В других его снах Гвейра никогда не появлялась; в жизни они раз за разом оказывались в одном и том же месте в одно и то же время, словно судьба никак не могла решить, кому отдать предпочтение.
Поэтому, увидев, как Гвейра входит в «Смеющуюся крысу», Сигвальд не удивился. Молча смотрел, облокотившись на перила второго этажа, как она вполголоса переговаривается с неприятным пронырливым аргонианином. Тот почти безвылазно торчал в таверне все два дня, что Сигвальд прожил там в ожидании связного от Дельфины, но только теперь бросилось в глаза, какие у него цепкие маленькие руки и хитрые бегающие глаза. Такой сам не решится перерезать глотку, зато без колебаний сдаст тем, кому привычно это делать. Даже лучшего друга, если заплатят хорошо. Сигвальд передёрнул плечами и напомнил себе, что с теневой стороной жизни Гвейра знакома, знает и как орудовать мечом. Да и, быть может, подлостей и предательств у неё на счету не меньше, чем у любого из скайримских бандитов. Прошли времена, когда нищие шептались о рыцаре-воре Сером Лисе; теперь легче накормить дракона капустой, чем встретить благородного разбойника.
Аргонианин вскоре ушёл, пару раз обернувшись через плечо, словно боялся слежки. Гвейра проводила его задумчивым взглядом, подозвала трактирщика и заказала тарелку кроличьего жаркого. Сигвальд продолжал наблюдать за ней со второго этажа, гадая, знает она о его присутствии или нет.
Не так давно, в поисках одного из Слов Силы, причудливо раскиданных по Скайриму, он наткнулся на дракона. Тот, казалось, сросся с каменной стеной — так он был неподвижен, лишь перепончатые крылья слабо трепетали на ветру. Связываться с ним Сигвальду не хотелось, но что-то подначивало проскользнуть под правым крылом дремлющей твари и прочесть то, что манило его к стене, как манит в трясину блуждающий огонёк. На миг он забыл обо всём — Слово схватило его и заполнило собой все мысли, все желания, вывернуло наизнанку и оставило заново вспоминать звуки человеческой речи. А когда Сигвальд окончательно очнулся, то встретился с неморгающим взглядом дракона, полным бесконечного терпения и глубокой, холодной, древней ярости.
Гвейра подняла голову, и в те несколько секунд, что понадобились ей, чтобы отыскать его глазами, Сигвальд испытал острое чувство узнавания и сразу за ним — облегчения, поняв, что у Гвейры совершенно обыкновенный взгляд, недоумевающий и немного раздражённый.
Он улыбнулся и приветственно махнул ей рукой. Гвейра резко отодвинула тарелку, встала и вышла из таверны. Обескураженный Сигвальд почти готов был пойти за ней, но на полпути сообразил, что уже не догонит, пожал плечами и заказал кружку меда.
Он решил было, что они не встретятся по меньшей мере несколько недель, но вечером снова увидел её в «Крысе». Недолго думая, он оттолкнул плечом пьяного имперского наёмника и первым подсел за её стол.
— А где же твоя телохранительница, уважаемый Довакин? — вскинула брови Гвейра. Наигранное удивление смешно было видеть на её желтоватом длинном лице, и Сигвальд улыбнулся, ничуть не обидевшись.
— Дельфина? Понятия не имею. И… — он пальцем покатал по столешнице сухую снежную ягоду, — она ведь могла бы быть твоей телохранительницей.
Гвейра пожала плечами.
— Не будем об этом.
— Не будем, — согласился Сигвальд. — Расскажи о себе.
— У меня неинтересная жизнь, Сигвальд. — Она поковыряла коротко остриженным ногтем оплётку винной бутыли, избегая встречаться с ним взглядом. — Я не лезу в древние курганы, не сражаюсь с чудовищами, не катаю на плечах чужих детей и не вступаю в бардовские коллегии.
Что-то кольнуло Сигвальда в ямку под рёбрами, в то самое место, которое так уязвимо для удара. Кольнуло изнутри, будто просясь на волю.
— И давно ты следишь за мной?
Гвейра искоса глянула на него.
— Довакин — фигура публичная.
— Не настолько, — возразил Сигвальд.
— Может, у меня чуть больше интереса к тебе, чем у простого обывателя, — усмехнулась она. — А может, я просто хорошо знаю слухи.
Сигвальд подозвал трактирщика и велел принести ещё вина. Тот поставил на стол и две толстые свечи в выдолбленных коровьих рогах и зажёг их. Как только он отошёл, Гвейра быстрым движением пальцев затушила обе.
— И без них светло, — пояснила она.
— Скрываешься от кого-то?
Она покачала головой:
— Я ведь чужачка, альтмерка. Не хочу светить лицо — целее буду, ночью на выходе никто не подкараулит, чтобы показать моё истинное место в Скайриме.
— У тебя же есть Голос, — заметил Сигвальд.
— Голос может быть у героя-Довакина, — резко ответила Гвейра. — А при моей работе лучше помалкивать.
Она втянула носом воздух и сжала губы в тонкую линию. Секунду Сигвальд думал, что сейчас Гвейра Крикнет, чтобы раз и навсегда вколотить в него и во всю округу — да, Голос у неё есть.
И одновременно вспыхнуло острое, почти нестерпимое желание почувствовать её Ту`ум, оценить его мощь и показать свой в ответ. Желание это Сигвальд задавил повисшей тишиной и утопил в своей кружке с вином.
— Не будем об этом, — произнёс он наконец.
Гвейра промолчала.
— Кто был тот аргонианин? Сегодня?..
— Тебе больше не о чем меня спросить?
— Обязательно всегда огрызаться? Я тебе не враг.
— Дельфина тоже так говорила, когда мы впервые увиделись, — хмыкнула Гвейра. — Немного времени прошло с тех пор, а она меня уже ненавидит.
Если бы она злилась, Сигвальд почувствовал — как мог даже спиной чувствовать на себе взгляд дракона. Но Гвейра не злилась, скорее, бесконечно устала, и от ухода её удерживало только утомление и, быть может, совсем немного чего-то ещё.
— Останься, — негромко попросил он. — Давно ни с кем не говорил просто так. Они все… Я же Довакин, ты понимаешь.
Гвейра слабо, мимолётно улыбнулась: чуть разошлись губы, открывая полоску зубов, и почти сразу же сомкнулись; немного дольше продержалась вспыхнувшая золотистая теплота за полуопущенными веками.
— Понимаю, — призналась она. — Расскажи о себе.
Народ в Солитьюде поздно расходился по домам, но к полуночи в таверне почти никого не осталось. Трактирщик клевал носом за стойкой, над его рыжей головой кружился невесть как залетевший в таверну такой же сонный светлячок. Бутылка опустела, вновь зажжённые свечи почти догорели. Сигвальд не был пьян, напротив, такой ясной головы не было у него давно. Он смотрел на Гвейру и думал, что если сперва столы в «Смеющейся крысе» казались ему слишком маленькими и неудобными, то теперь по крайней мере один из них стал слишком большим.
— Что-то случилось? — вполголоса спросила Гвейра. Она откинулась на спинку стула и со странным, по-звериному настороженным выражением лица внимательно изучала Сигвальда. Длинные музыкальные пальцы держались за край стола, словно готовясь ухватить его и опрокинуть.
Внезапно ему остро захотелось, чтобы она сейчас потянулась через столешницу и поцеловала его, а он зарылся бы пальцами в её короткие волосы. Не столько был важен сам поцелуй, сколько накатившее тянущее и горькое желание не-одиночества.
Хлопнула дверь. Сигвальд по привычке, от которой не мог и не хотел избавляться, обернулся и увидел на пороге лесного эльфа. Что-то подсказывало, что это и есть Малборн, которого он ждёт. Когда Сигвальд повернулся попрощаться с Гвейрой, той уже не было на месте, а возле её тарелки поблескивали несколько золотых — плата за еду и вино.
Сигвальд усмехнулся и покачал головой. Застарелое одиночество никуда не делось, но не исчезло и новое, проклюнувшееся как назойливый росток, ощущение тепла в груди.
***
Сигвальд всегда и везде чувствовал себя чужаком. Отправляясь в Скайрим, он надеялся наконец обрести дом, остановить бешеную злокрысью гонку, в которой, казалось, мчался всю жизнь, хотя ему не было и тридцати. Прежде он думал, что дело в его родине, Сиродиле: жить на земле, перепаханной шрамами Великой войны, — всё равно что живым стоять в собственной могиле и читать бесконечные надписи на надгробии.
Скайрим ненадолго исцелил Сигвальда — бунты, драконы, грубоватые громкоголосые норды, которых он не скоро привык называть родичами. Но спустя несколько месяцев вернулась стылая тоска, вечно гнавшая его в путь. Вернулась и стала ещё холоднее, словно по пути напилась из вечной скайримской мерзлоты.
Сигвальд обзавёлся знакомыми, парой друзей; его узнавали и привечали, стражники были с ним вежливы, а трактирщики наливали в долг. Но чем дольше он торчал в городах, тем сильнее чувствовал себя медведем в тесной клетке, выставленным на площадь на потеху толпе. Все вечно чего-то ждали от него, не сводя жадных взглядов, и хоть временами Сигвальд отчётливо понимал, что дело не в людях, дело в нём самом и его нелепой мнительности, пропасть между ним и миром ширилась, и каждая драконья душа её только углубляла.
Порой он задумывался — не от этого ли бежала Гвейра, первой понявшая, что никакая слава не стоит зябких ночей, полных неслышных криков и крылатых теней на потолке?
Но откуда ей было знать, если она ушла к своим ворам, спряталась, как крыса в гнездо, и оставила его наедине со славой, которая должна была принадлежать им обоим?
Иногда он ненавидел Гвейру.
А когда не ненавидел — старался не вспоминать о ней вовсе. Получалось плохо.
В Рифтене, в Крысиной норе, которую, по справедливости, стоило звать Крысиной дырой, Сигвальд был как на костре — ждал, что вот-вот увидит Гвейру среди воров. Наверное, даже со стороны было заметно, что ему не по себе. Здоровенный вонючий вор-проводник всё косился на него и в конце концов содрал ещё тридцать септимов сверх оговоренной платы: «А то что-то ты сильно дёрганый, не к добру это, парень».
Эльфийки он так и не увидел, зато в Муравейнике чуть ли не у самой двери наткнулся на талморца. Тот, должно быть, караулил уже давно — задремал, прислонившись к стене, и только это уберегло Сигвальда от засады: он попросту врезался в альтмера, не заметив его в темноте, и сбил с ног.
Но талморец был не один. С остальными Сигвальд столкнулся уже на обратном пути и точно не выжил бы, не будь с ним Эсберна. Старик оказался не промах и огненными шарами швырялся не хуже архимага Винтерхолдской коллегии.
— Ты что, их знаешь? — спросил он с подозрением, заметив, что Сигвальд замер подле трупов. — Или жалеешь?
Сигвальд покачал головой и с усилием отвернулся от тела юстициарки. Заклинание Эсберна отшвырнуло ту к стене, да так и оставило, сидящую, словно бы не мёртвую, а просто уставшую.
— Терпеть не могу эльфов, — пробормотал он. — Ненавижу.
Он с радостью покинул бы угрюмый, вечно осенний Рифтен сразу же, но Эсберн всё-таки был далеко не молод и схватка в Крысиной норе далась ему нелегко. Пришлось заночевать в таверне, отдыхать и набираться сил.
Эсберн в своей комнате с полчаса чем-то скрипел — не иначе как придвигал к двери комод, а к окну буфет, — но наконец угомонился. Постепенно затихла и таверна — завсегдатаи разошлись по домам, трактирщица заперла одну дверь на засов, на вторую накинула цепочку и отправилась спать.
К Сигвальду же сон не шёл. Бродил вокруг, но стоило сомкнуть веки — отбегал и дразнил издалека, как пугливый кролик.
Задремать всё же удалось, как вдруг его пробудил настойчивый, еле слышный звук: не то шорох, не то царапанье от двери — может, хозяйский пёс скрёбся. Сигвальд несколько минут пытался не обращать на него внимания, а потом, разозлившись, вскочил с кресла. И нос к носу столкнулся с Гвейрой.
— Да, спать ты горазд! — неодобрительно прищёлкнула она языком.
— Как ты вошла?
Так и не ответив, Гвейра вытащила из кармана туго набитый кошелёк, подкинула его на ладони и бросила на стол. Глухо тренькнули монеты.
— Твоё?
Сигвальд потряс головой:
— Ты что, с ума сошла? Мои деньги при мне.
— Забирай, — отрывисто велела Гвейра. — Ты этой сволочи, Руну, переплатил.
— Он назвал цену, я отдал деньги. — Сигвальд кивнул на кошелёк. — Верни ему, он честно заработал.
Гвейра прошлась по комнате, зачем-то смахнула пыль с оленьих рогов на стене, выглянула в окно — смотрела на что угодно, только не на Сигвальда.
— Ты моё имя называл в «Буйной фляге»?
— Спросил у одного типа, где ты. Он не сказал.
— Ещё бы он сказал! — хмыкнула Гвейра. — Зачем ты меня искал?
Сигвальд не ответил.
— Зачем? — настойчиво повторила Гвейра. — Зачем, ну? Мне что, до рассвета тут торчать?
— Торопишься?
— Дела. — Она передёрнула плечами, но уходить не спешила — так и стояла посреди комнаты. Одета она была в чёрно-серое, неприметное, не поймёшь толком — не то броня, не то просто куртка и штаны, дубовые от грязи. Из широких рукавов торчали тоненькие узкие кисти, сплошь в длинных, подсохших уже царапинках, словно Гвейра играла с котёнком саблезуба. Сигвальд пялился на них, перебирая, как нитку бус, воспоминания о прежних встречах в тавернах, а когда поднял взгляд к её лицу — увидел, что Гвейра едва заметно покраснела.
Тогда он осторожно положил ладонь на её горячий, цыплячьи-мягкий затылок, притянул её к себе и поцеловал.
…Ключицы у неё тоже были цыплячьи: хрупкие и слишком острые, и лопатки, и локти. Кажется, вот-вот прорвут кожу, распрямятся, изогнутся где надо, обрастут перьями — и Гвейру подхватит и унесёт первым же порывом ветра.
За окном уже занимался рассвет, по-северному алый, с синими проблесками, как кровь из вспоротой вены, а они всё валялись в постели.
Сигвальд с какой-то глупой нежностью провёл большим пальцем по шее Гвейры. Задержал прикосновение там, где чуть заметно выпирала косточка, тоже чуть острая, словно из позвоночника проклёвывался шип. Гвейра недовольно фыркнула, перевернулась на спину и привстала, с наслаждением потянулась. Простыня упала до пояса, но эльфийка не смутилась, не стала прикрываться. Да и чего теперь было смущаться. Сигвальд несмело — куда только делся ночной напор — протянул руку, «чашкой» накрыл маленькую округлую грудь: не то погреть озябшую кожу, не то самому погреться. Гвейра вздрогнула.
— Холодно?
Она качнула головой, невесело улыбнулась.
— Зря мы, — не сразу сказала она.
— Перестань, — возразил Сигвальд, тоже сел и притянул её к себе. Растрёпанные волосы защекотали нос, и он фыркнул. Гвейра расслабилась, улыбнулась уже по-настоящему.
— Мне пора, — через несколько минут прошептала она, дыханием обожгла ухо — теперь сам Сигвальд вздрогнул и разжал объятия.
Гвейра поднялась и споро принялась одеваться, а он даже вставать не хотел — будто если он останется в постели, день не наступит.
— Я найду тебя в Рифтене?
Она на миг замерла — и тут же отвернулась, будто затем, чтобы поднять с пола рубашку.
— Не знаю, где я буду. — Она протянула Сигвальду руку с болтающимся наручем. — Затяни.
Сигвальд затянул шнуровку — крепко, так же, как подгонял любые свои доспехи. Гвейра кивнула, принялась застёгивать куртку.
На секунду Сигвальду стало не по себе — он был в одной простыне и безоружен, а Гвейра уже пристёгивала к поясу кинжал. Он зябко передёрнулся и накинул на плечи тёплую медвежью шкуру.
— А ты? — негромко спросила Гвейра. — Всё носишься с Дельфиной и её священной миссией? Воюешь с драконами?
— Кто-то должен их убивать. Лучше всего — тот, кто действительно может.
Гвейра покосилась на него с выражением, которого он не разобрал — солнце уже поднялось над горизонтом, ворвалось в комнату и вовсю красило её алым и золотым.
— И ты решил, что это твоя забота?
— А чья ещё? — усмехнулся Сигвальд.
Она смолчала. Обулась, переступила с пятки на носок, улыбнулась, когда сапоги не издали ни скрипа.
— Эсберн…
— Кто такой Эсберн? — перебила Гвейра.
— Старик, которого я искал в Крысиной норе и нашёл. — Сигвальд помолчал, собираясь с мыслями. — Эсберн говорит, скоро настанет конец света.
— Он настаёт от самого сотворения мира, — рассмеялась Гвейра, — и всё никак не настанет.
— Эсберн рассказал мне о драконе, который скоро пожрёт весь мир.
— Я знаю кучу народу, которыми он подавится.
Сигвальд не удержался от короткого смешка.
— Говорят, жуёт он хорошо.
— Нордские сказки, — хмыкнула Гвейра. Она присела на край кровати и бездумно комкала край шкуры.
— Это дракон, которого мы видели в Хелгене. Он уже начал.
Гвейра нахмурилась.
— Значит, надо бы наворовать побольше. Напоследок. — Она встала, сердито тряхнула головой. — Сигвальд, к чему ты клонишь?
Неожиданно Сигвальд понял, что злится. Злится на эту высокую недоверчивую женщину, запертую в грязной воровской броне, как в гробу, и скучает по той, которая смеялась, прикрывшись одной лишь простынёй, словно не чувствовала ни страха, ни холода.
— Так и будешь воровать? — спросил он зло. — Алдуина тоже обкрадёшь, когда он прилетит за тобой?
Гвейра вздрогнула.
— Катись к даэдра со своими выдумками, — огрызнулась она. — Дельфину, старика и этого твоего… Алдуина прихватить не забудь!
— Я видел его, Гвейра. Говорил с ним, он знает, что я Довакин и убиваю драконов. Ты Драконорождённая, он и за тобой охотится.
Секунду Гвейра колебалась.
— Иди к даэдра, — повторила она. — Я не собираюсь отнимать у тебя славу драконоборца.
Она развернулась на каблуках и вышла. Качнулась на петлях распахнутая ногой дверь, должна была бы хлопнуть, но вместо того мягко закрылась — Гвейра никогда не поднимала шума.
Сигвальд много чего отдал бы, чтобы заорать ей вслед, но пришлось заткнуть Крик за стиснутые зубы и спрятать в сведённую злостью глотку. Стражников только не хватало.
Толкнула она его на путь Довакина — пусть. Эта дорожка всё равно для двоих узковата.
Но внутри было гадостно, словно слава драконоборца успела как следует протухнуть.
***
В Рифтен Сигвальд вернулся только несколько недель спустя. Внешне город ничуть не изменился, словно бы даже посветлел, почистел. Играла на солнце прозрачная вода в канале, золотились деревья возле храма, белел каменный колодец на рынке. Но жители встретили Сигвальда неприветливо, почти грубо. Направляясь к «Пчеле и жалу», он то и дело ловил на себе косые неприязненные взгляды. Даже рыночные торговцы словно и не рады были покупателю.
— Что тут у вас творится? — спросил он у Киравы, трактирщицы-аргонианки. — Бандиты на город нападали, что ли?
— Если бы, — та махнула рукой и скрипуче, невесело рассмеялась. — Лучше уж бандиты — те хоть налетели один раз и убрались восвояси.
— Тогда в чём дело?
— Воры. Кругом поганое ворьё. — Кирава посмотрела на его недоуменное лицо и пояснила: — Лезут и лезут, как злокрысы в помойное ведро. Гильдия воров набирает силу. Половина путников сразу идут в Крысиную нору… столько новичков у Гильдии не было десятки лет. В последние дни как-то потише, но разве ж это надолго?
— А вторая половина путников?
Кирава поёжилась.
— Солдаты. Правду говорят, что имперцы собираются отбивать Рифт?
— Может быть, — рассеянно ответил Сигвальд. — Я не слежу за войной, прости.
Он действительно не следил. Винтерхольдская коллегия стояла словно в своём собственном плане Обливиона, куда мало доходили волнения внешнего мира, а на огромных заснеженных льдинах, которые он пересекал в поисках Септимия Сегония, добровольного узника собственного сумасшествия, обитали только хоркеры, которым не было дела ни до чего, кроме рыбы.
В Чёрном Пределе же он и вовсе потерял счёт времени и иногда думал, что вынес оттуда не только Древний Свиток, воспоминания о слепых глазах фалмеров и огромных светящихся грибах, парящих в облаках собственных спор, но и немного безумия. Может, призраки Тихого города поднялись вместе с ним на свет, может, душа дракона Вультурйоля щедро делилась своим тёмным одиночеством — но безумие было, и порой Сигвальд чувствовал его особенно чутко и много больше обычного дичился людей и тосковал неизвестно по чему.
— Эй, Кирава, — окликнул он, — говоришь, Гильдия воров на прежнем месте?
Трактирщица перестала протирать стойку замызганной тряпкой и повернулась к нему.
— На прежнем, — медленно прошипела она. — А тебе-то зачем?
В Крысиной норе будто кто-то тоже прошёлся с метлой, пусть и не слишком тщательно. Под ногами больше не хрустели кости, злокрысы ещё попадались, но всё больше дичились по углам и сверкали оттуда маленькими злыми глазами, а дорогу до «Буйной фляги» как вехи отмечали горящие факелы. Их, судя по свежим масляным потёкам на стенах, часто кто-то менял, не давая прогореть и потухнуть.
Сама «Фляга» тоже изменилась — со стен отчистили мох и плесень, ниши занавесили коврами, и за ними Сигвальд видел какое-то копошение. Показалось даже, что в одной нише, за ширмой, работала настоящая кузня — пылали угли, кто-то раздувал меха.
— Ну и ну, — пробормотал он.
— Чего надо? — буркнул трактирщик.
— Гвейра здесь?
Трактирщик, совсем как недавно Кирава, отложил в сторону полотенце, которым протирал столы, и неприязненно прищурился. Краем глаза Сигвальд увидел, что мрачный норд у входа поднялся со стула и словно невзначай положил руку на рукоять меча.
— Кто? Валил бы ты отсюда, пока до беды не дошло.
Сигвальд сделал пару шагов назад и сел за один из столиков. За другим столиком лысый бретонец переглянулся со своей светловолосой соседкой. Та поднялась и направилась к Сигвальду.
— Мне нужно поговорить с Гвейрой, — заговорил он, не дожидаясь, пока воровка подойдёт. — Просто передайте ей, что пришёл Сигвальд. Мы знакомы, и я ей не враг. Если её нет, я подожду.
Воровка бросила на него быстрый взгляд, и то, что в нём мелькнуло, Сигвальду совсем не понравилось.
— Эй, Могильщик, — окликнула она мрачного норда, — пойди-ка, позови сюда Брина. Скажи, дело есть. Важное.
— Мне нужно поговорить с Гвейрой, — настойчиво повторил Сигвальд и в ту же секунду понял — действительно нужно.
Нет, не описать ей холодные своды Храма Небесной гавани и бесконечную, пронизанную светящимся туманом темноту Чёрного Предела, не рассказать об уставшем драконе, выше которого — только небо. И даже не похвастаться Древним Свитком — добычей, о которой воры не могут и мечтать. И не говорить, зачем он уже завтра понесёт Свиток на Глотку Мира, которую драконы зовут вершиной Монавен.
Просто поговорить.
Тот, кого назвали Брином, подошёл через несколько минут, перекинулся парой тихих слов с бретонцем и воровкой и подошёл к Сигвальду.
— Отойдём в сторону, парень, — без обидняков начал он. — Не для всех ушей разговор.
Сигвальд последовал за ним в самый тёмный угол «Фляги», где в беспорядке были свалены пустые ящики и чадила единственная свеча в плошке.
— Где Гвейра?
— Как, говоришь, тебя зовут, парень? — Вор помялся и вдруг протянул ему широкую мозолистую ладонь. — Я — Бриньольф, можешь не ломать язык и звать меня Брином.
— Сигвальд. — Он пожал протянутую руку.
— Угу, Гвейра о тебе говорила, — бормотнул Бриньольф и, не успел Сигвальд расспросить ещё, протянул ему кошель. — Просила передать, если ты вдруг будешь в наших краях. Самой-то ей как-то… не к спеху было.
— Что это?
— Открой, — пожал плечами Бриньольф.
Внутри кошеля что-то блеснуло. Сигвальд подцепил пальцем блестящую цепочку и вытянул серебряное ожерелье, которое когда-то — кажется, тысячу лет назад, сотни часов пути — нашёл под огромным драконьим скелетом. Он против воли улыбнулся. Вот оно как… Он-то думал, что в спешке продал его кому-нибудь, может, потерял.
— Твоё? — спросил Бриньольф.
Сигвальд кивнул и огладил капельку-подвеску — привычное, но, казалось, давно забытое движение. Гвейра, значит, боги знают сколько времени хранила ожерелье… Неужели случайно прихватила, по воровской привычке, и смущалась вернуть или вовсе продать? А может, припомнила давние обидные и несправедливые слова?
— Думал, потерял его где-то, — сам не зная, зачем, пояснил он.
Бриньольф заухмылялся:
— Да, наша Гвейра — она такая… Шустрая девчонка… У генерала Туллия могла бы шлем прямо с головы спереть, а у Ульфрика Буревестника — подштанники.
— Так где она?
Улыбку с лица Бриньольфа словно смело.
— Не люблю такие вещи сообщать, парень, но приходится. Мертва она. — Он помедлил. — Предал нас один…
Сигвальд уже не слушал.
***
Сигвальд не думал, что вернётся, и уж тем более представить не мог, что вернётся с целыми руками и ногами, а голова останется на плечах, не покатится с Глотки Мира вперёд тела.
Он не купил зелий, как хотел, не починил броню — так торопился убраться из Рифтена.
И только преодолев половину пути до вершины горы, вспомнил о своём полупустом наплечном мешке и о мече, который давно требовал заточки.
То было не самоубийство, то была судьба. С последней битвы не поворачивают на полдороге, если забыли взять запасной клинок.
Возможно, без Партурнакса он не справился бы. Возможно, будь Алдуин чуть менее уверен в своей мощи и явись немного раньше — Сигвальд не вышел бы из этой битвы победителем.
Но он остался жив — и не мог сказать, чудо это было или всё-таки судьба.
Дальше Айварстеда он не ушёл. Завалился в таверну, не обращая внимания на посетителей, застывших при виде его грязной, окровавленной, сплошь в следах от огромных клыков брони, снял комнату на ночь и купил несколько бутылок крепкой медовухи. Пока он топтался у прилавка, с брони стекала на пол драконья кровь. В таверне все стихли — только лязгнули о ножны вытаскиваемые кинжалы, да девчонка-бард сжала губы и перехватила лютню как щит.
В свою комнату Сигвальд шёл как на эшафот, провожаемый взглядами трактирщика, крестьян и застывшего у входа в таверну толстого стражника. Мелодично звякали бутылки, и Сигвальд думал только как бы их не разбить. Казалось, упади хоть одна — и внутри у него что-нибудь упадёт тоже.
Но открыв первую и вдохнув сладко-сивушный дух, понял, что ни глотка сделать не сможет.
Он ничком бросился на постель, застонал в голос от навалившейся боли — тело только сейчас начало понимать, как ему сегодня досталось. Перед закрытыми веками плясали белые пятна. Разум пририсовывал им знакомые очертания и тотчас же стирал, не давая Сигвальду узнать, кого же он сам себе воображает.
— Жаль, скума дорогая, — пробормотал он, не открывая глаз.
— Не вздумай, — прошептали рядом. Кровать чуть прогнулась под весом присевшего на неё человека.
Сигвальд замер. Тяжело, громко сглотнул кисловатую, до сих пор с привкусом крови слюну. Что-то мягко мазнуло по лицу: по щеке, по кончику носа, по скуле. Вроде там была полоска копоти, ну и даэдра с ней…
— Ну ты и грязный, — тихо пробормотала Гвейра.
Сигвальд, не открывая глаз, улыбнулся, наугад потянулся, обхватил её поперёк талии и повалил рядом с собой на кровать. Гвейра тихо пискнула, и этот странный, детский звук перехватил Сигвальду горло. Он повернулся и уткнулся лицом ей в мягкие волосы, а она лежала неподвижно, тихо — слышалось только ровное, с еле заметными хрипами дыхание.
Наконец он сел, а Гвейра так и лежала, глядя на него снизу вверх и почти не моргая.
— Думала, уже тебя не застану, — сказала она. Протянула руку и ощупала его лицо, как слепая, совсем не нежно — скорее грубо, искательно. Ладонь была прохладная, а пальцы и вовсе ледяные и какие-то колючие.
Он наклонился и поцеловал её. Губы потрескавшиеся, на нижней — старый, невидимый глазам шрамик. Странный, неуместный запах жареного мяса со специями. Сигвальд тихо засмеялся.
— Живая всё-таки.
Гвейра вздохнула и устало ткнулась лбом ему в плечо. Сигвальд приподнял её лицо за подбородок, заглянул в глаза. Она мягко высвободилась, одной рукой расстегнула свою куртку до половины и отвела в сторону ворот рубашки, показывая свежий, ярко-розовый длинный шрам чуть ниже правой ключицы. Такие остаются от двемерских клинков: простых, но очень острых.
— Повезло, — пожала она плечами. — Ерунда.
— Иди сюда, — позвал Сигвальд.
Позже, когда они отдыхали в нагревшейся постели, переплетясь руками и ногами, Сигвальд всё-таки спросил:
— Так что с тобой случилось?
Гвейра, не отвечая, водила пальцем по его лицу, словно запоминая очертания. Сигвальд переспросил.
— Похоже, судьба всё-таки есть, — усмехнулась она.
— Ты вторая в Скайриме, кто мне это говорит.
— А кто был первым?
— Один твой сородич.
Она вопросительно подняла брови.
— Дракон по имени Партурнакс. Недавно он сказал мне, что всё предначертано, верим мы в это или нет.
На «сородича» Гвейра не разозлилась, скорее, задумалась.
— Если бы не Ту`ум, я бы не справилась, — неожиданно сказала она. — Скотина Мерсер… Всё равно ударил почти что в спину. — Она замолчала, помрачнела.
Сигвальд перегнулся через кровать и пошарил в кармане своего наплечного мешка.
— Твоё? — спросил он, помахав вытащенным в воздухе. Гвейра с улыбкой мазнула кончиком пальца по ожерелью.
— Смотрю, ты его наконец-то отчистил как следует.
Тогда Сигвальд осторожно расстегнул застёжку. Обычно альтмерки не носили серебра — некрасиво смотрелось на тёплой, с бронзовым отливом коже, но Гвейре ожерелье пошло.
— Без тебя я бы не справилась, — фыркнула она и рассмеялась в ответ на его непонимающий взгляд: — То есть без этой, да простят меня боги, драгоценности. Думала, вот-вот умру, и только об одном вспоминала — что хотела вернуть её лично. В лицо швырнуть и всё припомнить. Всё-всё. Зачем только воровала!
Сигвальд легонько потянул её за волосы, поцеловал длинную, худую шею.
— Что припомнить?
Она мотнула головой.
— Потом скажу.
— Скажи сейчас.
Лицо у неё неуловимо потемнело. Она приподнялась на локте, всматриваясь Сигвальду в глаза.
— Я с тобой пойти не могу, что бы ты там себе не придумал сейчас.
— Куда?
Гвейра криво усмехнулась:
— Куда ты там собираешься. Убивать Пожирателя Мира?
На секунду мелькнуло перед глазами видение — высокая, узкоплечая женская фигурка перед огромным чёрным драконом. Мелькнуло и пропало. Сигвальд сам выбрал себе противника. И он, и Алдуин — и даже Древний Свиток теперь не смог бы перешить канву времени по-иному, и лежал в мешке просто как огромный, тяжёлый рулон бумаги.
— Я не прошу, — сухо ответил Сигвальд и удержал Гвейру, когда та попыталась отодвинуться. — Погоди. Я и впрямь не прошу.
— Не проси. Я хотела, но… но я не смогу. — Она опустила голову, и что-то такое было в её лице, что заставило Сигвальда встревожиться. — Ох, не смотри так.
— Да в чём дело?
— Ни в чём.
Они замолчали. Гвейра одну руку положила ему под голову, а другую на живот, и он лежал словно в путах этих золотистых рук, но пленником себя не чувствовал, хотя казалось, что они много, много тяжелее, чем должны быть обычные женские руки.
— А если я могу не вернуться… оттуда, куда собираюсь, скажешь? — наконец спросил Сигвальд, опасаясь, что она уйдёт на рассвете и другого шанса узнать уже не будет.
Гвейра молчала долго, а потом привстала, наклонилась к его уху. Сигвальд ждал поцелуя, но она очень, очень тихо пробормотала несколько слов, и они оба замерли.
Сигвальд пошевелился первым. Ухватил одеяло за край, натянул его на них обоих и опустился на подушку, увлекая за собой и Гвейру.
— Тогда я вернусь обязательно. К вам обоим.
…Гвейра давно уснула в кольце его рук. Сигвальд же не мог не думать — что если Довакину, который навсегда изгонит Пожирателя Мира, ещё только предстоит родиться?
Может быть, очень скоро.
