Глава 1 Фэндом: оригинальное произведение
Название: Типа крутые волшебники
Персонажи: люди, упыри, привидения
Жанр: общий/ужасы/юмор
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Саммари: суровые будни одного отдела городской полиции…
Предупреждения: мат
Говорят, вселенная постоянно посылает нам знаки - направляющие, предостерегающие или какие-то еще. Если умеешь их читать, все у тебя будет в шоколаде. Я это слышал много раз, в том числе и от нормальных людей. Ничего это у меня никогда не вызывало, кроме шуток разной степени пристойности. Но, видимо, у каждого в жизни наступает день, когда привычный повод для смеха уже таковым не является…
Утром сестренка включила свой любимый «МузТВ». Мы с мамой не против, если там не совсем уж оголтелая попса. Я как раз намазывал бутерброд, когда на экране возникла эта певица – не то Милен, не то Элен, рыжая такая, как факел. На этот раз она была не рыжей, а серой, скользящей по заброшенному кладбищу в тумане, как тот ёжик. Мне бы насторожиться, а я спокойно жевал бутер и пил кофе. Это был первый пропущенный знак.
В автобусе меня сразу размазали носом по рекламе ритуального агентства «Будьте покойны». Не самое страшное, что может случиться с носом в утреннем транспорте, так что и этот знак я пропустил. А когда автобус угодил в знаменитую пробку на Воронежской, радио запело в самое мое ухо: «А на кладбище все спокойненько». Мне как раз было ох как неспокойненько, но совсем по другой причине. Часы на руке ближайшего соседа неумолимо тикали, приближая начало первой пары. В моем случае – начало расправы. С опоздавшими у нас не церемонятся, и ожидать можно всякого. Я, конечно, сам хорош: не гонял бы танчики до трех ночи - не проспал бы и доехал по-человечески. Пробка на Воронежской для нашего города то же самое, что Большое тихоокеанское мусорное пятно для всей планеты: устранить можно только силами мирового сообщества. Я протиснулся к двери, вынул из кармана отвертку, сообщил ей необходимый импульс, произнес: «На волю, в пампасы» и выпал на асфальт.
Пробку, даже маленькую, я разгрести пока не могу, хотя некоторые мои товарищи пытались, что всегда приводило к долгому транспортному коллапсу и неслабому наказанию. Но уж собственным-то кроссовкам придать необходимое ускорение - задача по силам. Сосредоточившись, я громко и внятно сказал: «Понесли ботинки Митю».
Заклинание оказалось палкой о двух концах, как и всякое крайнее средство. Обувь действительно понесла, как перепуганная лошадь, по наикратчайшему пути. Оставляя клочки моих штанов на кустах и колючей проволоке, распугивая осенние собачьи свадьбы, то и дело проваливаясь в грязь, перепахав всю промзону, кроссовки втащили меня в учебный корпус, но на этом не успокоились. Не в силах их остановить, я нарезал круги по пустынному коридору, потом по стенам, как Тринити, пока вопреки законам физики не попал на свежевыбеленный потолок.
И тут снизу послышался жизнерадостный баритон:
- Так-так-так, что здесь у нас?
Заклинание было деактивировано, и я свалился с истоптанного потолка прямо под ноги Уги-Буги.
В этот раз на нем даже рубашка была из какой-то рогожи, как мешок, в котором расхаживал знаменитый киноперсонаж.
- Здрасьте, Арнольд Феликсович, - пролепетал я с пола.
Сэнсэй взглянул на орнамент из грязных следов и продекламировал что-то по-японски. Откуда ни возьмись, вылетели две щетки и аэрозольный баллончик, разрисованный иероглифами. Две минуты работы – и потолок засиял, как снежная целина.
- Современный волшебник должен хорошо знать три языка. Каких? – строго спросил Уги-Буги.
- Английский, японский и китайский, - выпалил я, принимая вертикальное положение.
- Совершенно верно. А почему? Вот не понимают они по-нашему, пришлось переводить им Мойдодыра, - он показал на потолок, под которым кружили щетки и импортный баллончик, и повторил уже по-русски: – Моем, моем трубочиста чисто, чисто, чисто, чисто, – щетки спикировали с потолка и занялись мной. - Будет, будет трубочист чист, чист, чист, чист, – оглядев меня, он трижды щелкнул пальцами, загоняя инвентарь на место.
Тут у него зазвонил телефон, вылетел из кармана и повис возле уха. Сэнсэй несколько раз сказал «Угу» и закончил многообещающей фразой: «Один для тебя уже есть».
- Итак, - произнес он, весело поблескивая очками, - что мы имеем? Опоздание – раз, сильнодействующее без деактивации – два, порча имущества – три. Все в сумме дает нам, - он выдержал театральную паузу, - наряд вне очереди. Идешь сегодня в патруль.
- Я позавчера ходил, - попробовал я отбиться.
- Не вижу, чем среда лучше пятницы, - отрезал Уги-Буги. – Не нравится – есть другая работа. Милости прошу ко мне в подвал переколдовывать мобильники.
Я представил две бочки вопящих и подпрыгивающих телефонов, и меня начало неиллюзорно мутить.
- Твоя смена с четырех до восьми. Свободен. Смотри, на вторую пару не опоздай.
Арнольд Феликсович Хрущинский преподавал техномагию. Из всех его прозвищ, включая Хруща и Шварца, прижилось лишь одно - Уги-Буги. Во-первых, каждое занятие он начинал словами: «Так-так-так, что здесь у нас?», а во-вторых, и в-главных, он обожал менять правила по ходу игры. Ему ничего не стоило влепить контрольную без предупреждения, причем тогда, когда нормальные люди этого не делают – в середине или в конце пары. К тому же сама контрольная вела себя… в общем, вела себя, то есть меняла условия задач, как ей захочется. В его подвале томилось несметное количество дрянной китайской электроники, которую каждый курс на занятиях заколдовывал как попало, а штрафники вроде меня переколдовывали обратно.
Но на вторую пару я не попал. Не успел прозвенеть звонок на перемену, как раздался другой - из моего кармана зазвучали «Охотники за привидениями».
На проводе была Лизавета:
- Кот, собирайся. Борисыч тебя уже у Уги-Буги отпросил.
- Что, опять ехать некому?
- Да, некому. Пришлось новенького подрывать. Выгляни в окошко.
Я вышел во двор, куда уже въезжал наш черный потрепанный «кариб». В таких удобно возить аппаратуру, каковой он и был набит по самый потолок.
В машине, кроме Лизаветы, сидел незнакомый рыжий парень.
- Знакомьтесь: Максим Зотов – Константин Григоренко, – мы обменялись рукопожатием. – Все, включая Борисыча, на три буквы отправились.
- Все так плохо? – удивился я.
- Не столько плохо, сколько много, - объяснила Лизавета. – Осеннее обострение.
- Азкабан по ним плачет, - вздохнул я. – Совсем учиться не дают.
Азкабаном у нас называется переоборудованный двухэтажный гараж, в котором содержатся наши клиенты, поскольку из обычных КПЗ и СИЗО они сбегают на раз. Летом он стоит пустой, а к ноябрю набит под завязку.
На ноябрь и март приходится пик СПМ – спонтанных проявлений магии. Подвержены этому все, независимо от национальности, возраста, пола и образования. И почти все, к сожалению, обходятся со своими пробудившимися способностями, как обезьяна с гранатой. Да, пока в стране на всех уровнях обсуждали, разрешать или нет короткоствол, у населения появилось то, что не запретишь и не отберешь. Теперь даже ребенок может навести такую порчу, что целой бригаде мало не покажется, а вздорная соседка - выкосить весь подъезд. Борисыч любил говорить, что конец света – это не ядерный катаклизм, а три веселых буквы: СПМ.
Хотя, с другой стороны, когда-то единицы могли читать, писать и делить в столбик. Теперь это умеет любой выпускник интерната для умственно отсталых детей. Когда-то компьютерщики были таинственными жрецами, работающими в стерильных гермозонах. Теперь у компа и бабка, и внучка, и жучка, и кошка. Не говоря уже о мышке. В наши дни то же самое происходит с магией. Недалек тот день, когда она уравняет всех людей, как полковник Сэмюэл Кольт – конечно, тех, кто выживет...
Мы остановились у крутой новостройки. Показав документы охраннику, в зеркальном лифте поднялись почти на самый верх.
Одного взгляда на квартиру было достаточно даже мне. Лизавета вынула планшетник и нажала букву «г», услужливо выдавшую ей слово целиком.
Да, это была типичная гадопятика – мелкий домашний демон. Многие путают ее с полтергейстом, но это зря. У полтергейста своя жизнь и свои дела, по ходу которых он совершенно ненамеренно стучит, гремит и бьет посуду, а у гадопятики нет и не может быть других устремлений, кроме как всячески пакостить на зараженной собой территории. Подобно любой чертовщине, гадопятика просто так не заводится. Она обожает как бурные скандалы с мордобоем и без, так и многолетнюю тихую ненависть, а заполучить ее намного проще, чем избавиться.
Судя по тому, что мы увидели, в доме как раз воцарилась жирно прикормленная гадопятика. Весь новехонький евроремонт был качественно умножен на ноль: натяжной потолок подран в лапшу, дорогие обои заляпаны чем-то зловещим красно-коричневым, а паркет изображал морские волны. На богемской люстре недвусмысленно болталось грязное нижнее белье, выдавая тайны своих хозяев. Но больше выдавали их лица, на которые смотреть было куда противнее, чем на то белье. В доме пахло той самой ненавистью многолетней выдержки – любимым кормом нечистой силы.
- Макс, ловушку, - скомандовала Лизавета. – Кот, пугалку.
Я раскрыл чемодан и быстро собрал конструкцию, похожую на пылесос. Для начала запустил ее на поиск. От хорошей жизни в этом доме гадопятика разжирела и потеряла бдительность. Без труда обнаружив ее под гигантской кроватью, я переключил режим, от чего она спросонья сиганула прямо в заботливо подставленную ловушку. Взяли, что называется, тепленькую. Обычно за ней набегаешься.
Упрятав гадопятику в контейнер, мы прошли на кухню, где хрупкая Лизавета гнула в дугу массивную пергидрольную хозяйку.
- Значит, у вас был кот? – спрашивала она голосом папаши Мюллера.
- Да, был, - отвечала дама, в упор не замечая опасности.
- А куда делся? – еще грознее спросила Лизавета. – Только честно.
- Мы не могли его держать, - перешла хозяйка в контрнаступление. – Ну сами посудите. Он метил углы – мы его кастрировали. Он драл диван – мы удалили ему когти. Словом, все, что могли, для него сделали. Но шерсть… От него же везде шерсть. Я же не могу за ним ходить с пылесосом. А еще его рвало, – ее голос дрогнул, - на мой польский палас…
- Где теперь кот? – спросила Лизавета так, что я поежился.
- Увезли за город, - выдавила из себя дама. – Какое это имеет значение?
- Еще какое, - ответила потемневшая Лизавета, заполняя бланк по старинке. – Нечисть очень любит человеческую подлость и ненавидит котов, – она сунула бумагу обалдевшей хозяйке. – Распишитесь.
Лизавета была известна тем, что подбирала, выхаживала и пристраивала брошенных кошек. Дома у нее всегда жило не менее десятка. Для нее в мире не было никого хуже и гаже кошачьего обидчика.
- Руки чешутся выпустить обратно, - выдохнула она в машине, пнув контейнер с гадопятикой. – Да сдаем под расписку…
Всю нечисть мы сдавали в спецхранилище, где ей распоряжалась уже другая служба.
- Новая заведется, - успокоил я ее. – Там вкусно кормят.
- Уж это точно, - мрачно усмехнулась Лизавета. – Готовьтесь, ребята - будем туда, как на работу, ездить...
Пока мы скатались в спецхранилище на другой конец города, заполнили кучу бумаг и вернулись, продравшись сквозь несколько пробок, вторая пара уже закончилась, и я снова остался неучем. Лучше бы отправился утром прямо к Борисычу в отдел...
Третьей парой был практикум по заклинаниям. Нас учили управлять силой.
Мы занимались в подвале, представляющем собой нечто среднее между тиром и додзё. В щиты, выдерживающие, по словам мастера Йоды, удар автомобилем, мы должны были посредством заклинаний кидать различные предметы. При броске учитывались точность и сила удара.
- Заклинаний я вам под запись не даю, - говорил Йода. – Они у каждого свои. Работают любые слова, при которых выброс силы максимальный.
Дежурный принес две корзины искалеченных мобильников из моего утреннего кошмара, и началась сеча великая:
- Спартак - чемпион! Побеждает только он! – Бац. – Мимо! Целый!
- В небе звёздочка горит - это Питерский «Зенит»! – Бац. – Мимо! Целый!
- Раз, два, три – Зенитушка, дави! – Бац. - Попал! Целый!
- Раз, два, три – Зенитушка, умри! - Бац. - Попал! Треснул!
- Кто сегодня победит? Это питерский «Зенит»! - Бац. - Мимо! Треснул!
- Кто болеет за «Зенит», у того в штанах звенит!- Бац. - Мимо! Вдребезги!
Все попадания и разбивания добросовестно и беспристрастно подсчитывались после пары. В прошлый раз победил «Спартак». Сегодня мы отыгрывались.
- Это не ливень, это не град - это в атаке «Зенит», Ленинград! – Бац. - Попал! Целый!
- Легче Тайсона побить, чем «Спартак» наш победить! – Бац. - Попал! Треснул!
- Из помойки виден флаг - там написано «Спартак»! – Бац. - Попал! Треснул!
- Бак пробит, и хвост горит - с неба падает Зенит! - Бац. - Попал! Вдребезги!
Телефоны свистели над головами. Зал покрывался ровным слоем черепков. Девчонки надели наушники, но они не спасали. Кто-то что-то вякнул про «Локо», но быстро понял, что лучше заткнуться. А страсти накалялись:
- Из толчка торчит рука - это тренер «Спартака»! - Бац. - Попал! Вдребезги!
- В туалете свет горит - тренируется «Зенит»! - Бац. - Попал! Вдребезги!
- Банка консервов, на ней красный знак, здесь похоронен московский «Спартак»! – Бац. - Попал! Вдребезги!
- В мире нет команды хуже, чем «Зенит» из финской лужи! – Бац. - Попал! Вдребезги!
Наступил решающий момент. Мы выстроились в линию, изготовились, набрали воздуха в легкие и по отмашке грянули что есть силы:
- На белой берёзе! На чёрном суку! Висела табличка! ПИЗДЕЦ «СПАРТАКУ»!
- Стоп! – крикнул Йода. Наступила полная тишина. Не долетев до цели, телефоны повисли в воздухе и осыпались на пол.
- Еще раз говорю: ненормативная лексика на занятиях строго запрещена, - сурово произнес мастер. – Да, и факи ваши заморские тоже. Вы еще не настолько умеете управлять силой. Школу не развалите, но сами покалечитесь. Люди с этими словами ходили в бой – рота против полка. И побеждали! – Йода, как ветеран Великой Отечественной, знал, о чем говорит. – Вы представить себе не можете, на что способен грамотно выстроенный мат. Вот на Курской дуге… - Мы втянули головы в плечи, но Йода вовремя сдержался. У него всегда получалось не просто рассказывать, а передавать свои воспоминания непосредственно в наши мозги. И то, что мы видели и чувствовали, было действительно страшно.
- Леонид Аркадьевич, - спросил кто-то. – А фашисты знали?
- Конечно, знали, - ответил Йода. – Даже сами пытались, но все их швайнхунды на нашей земле плохо работали. Видимо, нужна еще очень большая вера, что твое дело правое…
Я сделал две лабораторные по зельям, которые вместо рокового профессора в черной мантии вела травница Валентина Ивановна, помешанная на сыроедении, уринотерапии и собственной даче, переписал лекцию по техномагии, проглотил пирожок не помню с чем и в три уже был в отделе.
Виталий Борисович Колун за кружкой чая читал Максу вводную лекцию. Я ее знал наизусть.
- Самая первая волна была еще в войну. Спроси нашего Иодковского, он тебе много расскажет, только лучше сначала каску надень. Тогда этим никто не занимался, сам понимаешь. Поэтому официально она первой волной не считается. Так вот, первая была двадцать лет назад. Когда, помнишь – да ты не помнишь – все прилавки завалили книжками по магии. Большинство, конечно, сущая макулатура, так на то и расчет. Дерево прячут в лесу, так ведь? И в эту макулатуру постоянно вбрасывали пособия по наичернейшей магии, которые находили своего читателя… Вторая поперла с компьютерными игрушками – многие доигрывались. А третья идет сейчас. Да, други мои, конец света – это не ядерная катастрофа. Хотя одно другому не мешает. Это слово из трех букв. СПМ. Милиция, пожарка, скорая и МЧС уже не справлялись, вот так и появились мы. А остальное ты и сам знаешь. Набор идет постоянно. Жизнь веселая, зарплата тоже… веселая. В смысле обхохочешься. Учиться приходится без отрыва от работы. О личной жизни забудь.
- Уже забыл, - признался Макс. – Личная жизнь меня из армии не дождалась.
- Бывает, - сочувственно сказал Виталя. – Здесь все такие. Вот еще один притопал, – он повернулся ко мне. – Знакомься, Кот, к нам пополнение…
- Мы уже знакомы, - улыбнулся Макс. – Сегодня вместе гадопятику ловили.
- Если настроен, - продолжал Борисыч, - можешь сегодня сходить с нами в патруль. Ну, чисто местность изучить. Бывал на нашем кладбище?
- Нет, никогда, - обрадовался Макс, как будто речь шла о Диснейленде. – Я не местный. Конечно, схожу.
- Я тоже с вами пойду, - послышался детский голос. Ну, так и есть. В дальнем углу за компьютером притаилась Настя Алехина.
Настюха совмещала в себе две ипостаси: дочь полка и всеобщая головная боль. Попала она к нам год назад в возрасте Гарри Поттера, то есть в одиннадцать лет. Она у себя во дворе заколдовала каток. Шел месяц май, расцветали яблони и груши, а лед в хоккейной коробке оставался таким же, как в крещенский мороз. Узнав про этот феномен из выпуска теленовостей, туда лично выехала директор школы Зоя Викторовна Александрова и среди катающейся детворы безошибочно нашла виновника. Худенькая плохо одетая девочка на коньках не по размеру самозабвенно выписывала кренделя, приговаривая: «Растает лед – беда придет». Жизнь у Настюхи была, мягко говоря, не сахар. Мама умерла, отец-водила на своем грузовике по пьяни сбил человека и сидел, из всех родственников осталась только непросыхающая бабка, кормившая внучку одной растворимой лапшой. Кроме катка, радостей у Настюхи не было никаких. Растает – и хоть лезь на стенку. Зоя Викторовна успела вовремя: уже стоял вопрос о передаче Насти в детдом. Где авторитетом, где колдовством, но Александрова отбила девчонку у органов опеки, а бабку заговорила от пьянства – пока на год, а там видно будет. И теперь Настюха росла среди нас, как Маугли среди зверей, постигая волшебное дело и шлифуя талант. Тем более что Зоя Викторовна среди прочих нужных вещей выбила ей дистанционное школьное обучение. Домой девочка ходила только изредка, отметиться, что живая: бабка, даже непьющая, не особенно ее жаловала. Зато здесь ее все любили и баловали, хотя мороки с ней было, как с обезьяной на корабле. Воображая себя настоящим Гарри Поттером, она везде совала свой нос и лезла в самые опасные дела, а уж кладбище знала, как киплинговский герой родимые джунгли: лопала кладбищенскую малину, кормила кладбищенских бурундуков, ругалась с упырями и дружила с привидениями.
- Куда ж без тебя, - проворчал Борисыч. – Все равно увяжешься… Уроки сделала?
- Сделала и отправила, - отрапортовала довольная Настюха и побежала одеваться.
Мы шли по разбитой дороге с редкими пятнами асфальта к огромному неухоженному кладбищу, больше похожему на дремучий лес. До него было полчаса ходу. Как раз к началу смены.
С некоторых пор патруль там ходил круглосуточно, а не только по ночам.
По дороге Колун излагал Максу свои взгляды на жизнь и работу - чтоб тот понимал, во что вляпался и с кем связался.
- Знаешь, я терпеть не могу все эти «Дозоры», - говорил он. – Каждому, кто обзывает нас «ночным дозором», я готов в морду дать. Вот представь: стоят две бочки. В одной дерьмо, в другой повидло. Некто с самыми лучшими намерениями берет ложку повидла и добавляет в бочку номер раз. Другой некто в ответ зачерпывает ложку дерьма и плюх в бочку номер два - симметричный ответ, и вообще у него лицензия. И так раз за разом. Что имеем на выходе? Правильно. Две бочки дерьма. И никогда – две бочки повидла. Вот и все равновесие. Чтобы сделать лампочку, нужна мощь огромного завода, а чтоб расколотить, одного кирпича достаточно. Какое к черту равновесие, когда сломать всегда легче, чем построить? Энтропия, то есть хаос, и так возрастает, второй закон термодинамики никто не отменял, разрушители изначально в более выгодных условиях, чем созидатели, им не надо помогать, их не надо охранять, на их стороне и так все законы физики и химии. А магию не объяснить этими законами – значит, она в принципе на стороне созидателей. Я так думаю. И еще…
Что еще, мы так и не узнали, потому что нам навстречу выходила полуденная смена.
- Ну, что у нас плохого? – поприветствовал их Борисыч.
- Сорок четвертый, - отчиталась начальник патруля Катя Обломова, без стеснения разглядывая Макса и вгоняя того в краску. – Там какая-то движуха. Выписали семь штрафных осиновых колов. Никогда днем такого не было.
- Значит, скучно не будет, - приободрился Колун. - Вот с него и начнем.
В Нью-Йорке есть Гарлем и Южный Бронкс, в Лондоне – Хэкни и Брикстон, а на нашем кладбище – сорок четвертый сектор. Даже в самую засуху здесь грязно, а вместо аллей запутанные крысиные ходы. Весной тут сущее болото, поэтому даже в родительский день почти не бывает посетителей. А может и по другой причине. Почти все могилы старые, заросшие, со стертыми надписями, треснутыми надгробьями и перекошенными ржавыми оградками. В прошлый раз я на одной видел настоящий человеческий череп, наполовину выперший из земли, а на обратном пути его уже не было – видно, кто-то прибрал. В общем, самое упырье место.
Приняв смену как полагается, то есть получив на руки оружие, инвентарь и термос с недопитым теплым кофе, мы сошли с трассы и углубились в кладбищенские дебри.
Небо хмурилось, и солнце светило как-то странно. Как при затмении.
Не прошло и десяти минут, как показался первый клиент. Привалившись к оградке, подставлял синеватое личико жидкому осеннему солнышку златокудрый Эдик Абросимов, жертва передоза.
Осторожно протискиваясь меж могил, Борисыч подошел к нему и ласково спросил:
- Что, Абросимов, загораем?
- Я из оградки не выхожу, - оскорбился упырь. – Я свои права знаю.
- И я знаю, - еще ласковее произнес Колун. – А ну-ка выверни карманы.
- Какие карманы? - возмутился Абросимов. – Вам известна пословица: «У гроба карманов нет»?
- У пиджака есть, – сказал Виталя, поигрывая серебряной вилкой. – Давай, Эдик, я жду.
- Ножа не бойся – бойся вилки, - пропела Настюха. – Один удар – четыре дырки.
Покосившись на вилку, а потом на девочку, упырь медленно полез в карман.
- Так я и знал, - обрадовался Колун. – Паспорт на имя… какая прелесть, Эдуарда Калинина. Это кто ж тебе его дал? Ух ты, документ об образовании… в школу собрался, отличник? Надо же, пять по физике…
- Отдай! – упырь протянул синюю руку и взвыл, наткнувшись на вилку.
- Отдам, если ответишь на три вопроса. Кот, ты школу в этом году закончил. Спроси с него по всей строгости.
- Первый закон термодинамики? – начал я.
Абросимов оскорбленно фыркнул, как будто его спросили нечто неприличное.
- Первый закон Кирхгофа?
Эдик посмотрел так, как будто Кирхгоф по этому закону посадил его пожизненно. Я сжалился:
- Первый закон Ньютона?
- А, этот, - оживился упырь, если про него можно так сказать. – Е равно эм цэ квадрат.
- Это Эйнштейн, - молвила беспощадная Настя. – Даже я знаю. Учи матчасть, Каллен недоделанный. Я тебе покажу, где преподаватель физики похоронен.
- А теперь марш обратно в гроб, - приказал Виталя, бросив Эдиковы ксивы в раскрытую сумку. – С двенадцати до трех ваше время. И то в полнолуние.
Эдик зашел за памятник и нырнул под землю, но, как мне показалось, неглубоко.
- На обратном пути проверю, - пригрозил Колун. – Тогда вилкой не отделаешься.
Мы двинулись дальше. Под ногами чавкала грязь, оставшаяся с дождливого лета.
- Зачем вы так, Виталий Борисович… - послышался укоризненный девичий голосок.
- А, это ты, Викуля, - заулыбался Колун. – Как дела?
Из растрепанного куста сирени выглядывало такое же растрепанное юное привидение – Вика Фролова, три года назад отравившаяся из-за несчастной любви и похороненная рядом с бабушкой.
- Какие у нас дела… - вздохнула Вика. – Скучно здесь. Очень.
Вику все жалели, и никто не гонял. За три года никто из родных и друзей так и не навестил ее могилу, хотя все были живы-здоровы и никуда не уехали. Сердобольная Настя таскала ей всякие девчачьи журналы, из которых Вика вырезала картинки и обклеивала ими свой гроб. Как-то она даже пригласила меня в гости. Я вежливо отказался. Наверно, зря, а то бы смог заявить сестрице с полным основанием, что видал эти ее журнальчики в гробу.
- А вы бы организовали какой-нибудь клуб по интересам, - сунулся я с дурацким советом.
- Это старое кладбище, – печально ответила Вика. – Тут и поговорить-то не с кем. Всю молодежь хоронят в Матвеевке. Говорят, у них там даже дискотеки бывают…
- Поня-ятно, - протянул Виталя. – Один Эдик Абросимов, как свет в окошке.
- Чего вы издеваетесь? – хором завопили Вика и Настя.
- Ладно, не буду, - сжалился Колун. – Только не галдите.
- Виталий Борисович, а можно, Вичка с нами погуляет? – попросила Настя. – Ну пожа-а-алуйста…
- Да я ей что, папа родной? - вскипел Борисыч. - Чего ты меня спрашиваешь? Гуляйте, черт с вами…
- Черт не с нами, - обиделась Вика. - Я девушка приличная. И вообще не поминайте к ночи…
- Понял, - сказал Виталя. – Извини.
Девчонки от нас поотстали: им было о чем поговорить. Недавно Настя выпросила ридер и показала подружке фильм «Голодные игры». Еще один девичий крышеснос – хорошо хоть, что без нечисти. Вот «Сумерки» нас просто завалили работой. Одни девицы мечтали о вампирах, другие об оборотнях и нарывались на неприятности. Обычно такой мечтательнице достаточно было показать картотеку городских упырей и фотографию оборотня Кешки Бельды, которым в селах Нанайского района до сих пор пугали детей, хотя его уже семь лет как застрелили. Но бывали и сложные случаи.
Что-то вялый сегодня у девиц получался разговор. Я решил подбросить дровишек:
- Девчонки, а кто лучше – Пит или Гейл?
- Конечно, Пит! – выкрикнули обе разом.
- Скучно с вами, - махнул я рукой. – Вот у сестры все подружки из-за них уже друг другу космы повыдергивали…
- Кому тут скучно? – громко спросил идущий впереди Колун. – Глядите, какие клоуны...
Из оврага, как в плохом кино, один за другим лезли упыри. Похоже, они совсем нас не замечали. И еще их было много.
Небо темнело, как перед сильной грозой.
Начальник вынул телефон из кармана и тут же бросил обратно: связь не работала.
Упыри тем временем нас все-таки заметили и подходили ближе.
- Что-то много вас тут, граждане, - обратился к ним Колун. – Митинг, что ли?
- А хоть бы и митинг, - дерзко заявил один упырь. – Пускай асфальт положат. У меня, может, гроб на колесиках, а кататься негде.
- Слышь, ты, Шумахер, - прикрикнул Борисыч на оборзевшую нечисть, - кататься будешь с двенадцати до трех, и там, где я укажу. Марш на место, – и он вынул «хельсинг» из кобуры. Упырь отскочил, но недалеко.
- Нервничаешь, начальник? – глумливо выкрикнул он из-за оградки. – А если патроны кончатся?
Стало совсем темно. Я посмотрел на телефон: ничего себе, только начало шестого. Вика с Настюхой притихли и жались к нам.
Начальник действительно нервничал – уж я-то знал. Мне тоже было не по себе. Один Макс казался невозмутимым.
- Лучше нам отойти, - посоветовал он вполголоса. – Сами видите: чем дальше в лес, тем толще партизаны. А с нами дети.
Я вовремя понял, что под вторым дитем подразумевалась Вика.
- Мы вас безопасной тропой проведем, - сказала Настя. – Там упырей не бывает.
- Хорошо, - согласился Виталя. – Выходим на дорогу - там телефон берет - и вызываем подкрепление. Не нравится мне это все.
- Да, - сказал Макс. – Еще не поздно. Поторопимся.
Вслед за Викой и Настей мы нырнули в просвет между могилами. Я, как идущий последним, кинул простое заградительное заклятие, вставшее в проходе, как противотанковый «ёж».
- Я схожу на разведку, - попросилась Вика. – Узнаю, что вообще происходит.
- Иди, пионер-герой, - отпустил ее Борисыч, и Вика тут же исчезла.
Виталя раздал всем, в том числе Настюхе, очки ночного видения.
- Постойте-постойте… - пригляделся он. – А это что за хрень?
Шагах в пятидесяти от нас на заброшенной могиле сидели трое. Увидев приближающийся патруль, они занервничали.
- А ну марш отсюда, - без приветствий погнал их Колун.
- Это не менты, - с облегчением сказал один.
«Это не упыри», - с облегчением подумал я.
- Тогда пусть сами и валят, - произнес второй, навешивая на каждое простое слово по четыре матюга.
Судя по виду, это были не то готы, не то сатанисты, к тому же крепко обдолбанные.
- Ребята, лучше уходите, - вежливо сказал Макс. – Здесь опасно.
- Это тебе опасно, щегол, - через губу ответил третий, самый здоровый.
- Встали и пошли, - нехорошим голосом сказал Колун, наводя на них свой «хельсинг».
- А, так вы это… полиция на букву «М», - захихикал первый, разглядев наши значки. – А ну, наколдуйте нам чего-нибудь пожрать, а то уже на хавчик пробивает.
- А это у тебя что? – Макс дернул к себе объемистую сумку. Та взвыла.
- Чё схватил, отдай! – потянулся к ней здоровый. Макс ловко перебросил сумку через голову прямо мне в руки. Из нее тут же высунулась большая черная кошачья голова и заорала. Виталя включил фонарик, осветив жирную пентаграмму.
- Вот уроды, - сплюнул он. – Сатанюги поганые. Кота хотели зарезать.
- Ты полегче, - возмутился первый. – А то штраф заплатишь за оскорбление чувств верующих. Ты же свечки в церкви ставишь? Это твоя жертва. А наша жертва – черный кот…
- А кто сказал, что он черный? – выскочила Настюха. – Вам приглючилось! Наркотики - зло!
Фонарик в ее руке осветил совершенно рыжего кота. Вид у зверя был еще тот: ухо рваное, глаза нет, на морде вмятина. Непонятно, как такой боец дал себя захватить.
Конечно же, хитрая девчонка кота перекрасила. И я понял, как. Даже без очков было видно, что рядом со мной вместо рыжего парня стоит жгучий брюнет.
- Э, а черный где? – опешил первый. Ему никто не ответил, потому что всем разом стало не до кота: могила зашевелилась, разверзлась, как при землетрясении, и из нее аккурат посреди пентаграммы полезла очень неприятная костлявая рука.
Виталя в один миг перепрыгнул через оградку и трижды выстрелил в трещину. Могилу тряхнуло с силой около пяти баллов, рука исчезла, и все стихло.
Сатанисты тряслись, как три отбойных молотка. Больше их не тянуло на разговоры о чувствах верующих. Да и вообще на любые действия, для которых нужен активный речевой аппарат.
Тут в темноте мерцающим облачком возникла Вика.
- Там сорок четыре упыря, - доложила она, - я сосчитала. И еще идут. Но главное – я узнала, что происходит.
Происходило следующее. Мы давно знали, что в городской думе собралось неслабое темное лобби. Да и не только в городской. Пользуясь хлипкой законодательной базой, они все время пытались протащить ряд серьезных ограничений нашей деятельности – а своим, соответственно, режим наибольшего благоприятствования. Так у них всегда: дай палец – руку откусят. А несколько пальцев им уже дали по недальновидности. На последнем заседании они запросили дополнительное время на кладбище, а не только в полнолуние с двенадцати до трех. Для города, заверяли они, все пройдет совершенно неощутимо. У них просто будет этакий двадцать пятый час. Временной карман или петля, как в романах пишут. Совершенно безвредно для окружающих. И вам хорошо, и нам хорошо. Да только нам с ними совсем от разных вещей хорошо, а про это уже как-то забыли. И пока в думе шли дебаты, этот двадцать пятый час уже запустили, не дожидаясь официального разрешения. Именно здесь и сейчас. В нашу смену. Прямо какой-то рейдерский захват кладбища.
Теперь я понял, почему солнце светило, как при затмении, и стемнело уже в начале шестого.
– Немедленно уходим в сторону дороги, - скомандовал Виталя. – И этих берем с собой. Сейчас тут начнется беспредел.
- Дорогу тоже накрыло, - прошелестела Вика. – Это временное пятно расползается.
- Видели фильм «От заката до рассвета»? - обратился Колун к дрожащим горе-сатанистам.
- И ч-ч-что? – простучали они зубами в ответ.
- И ничего, сейчас вторую серию посмотрите, - пообещал начальник патруля. – И поучаствуете. Вот они идут, красавцы. Если бы не вы, мы бы уже подмогу вызвали. Или ушли. А с вами время потеряли, – он снял свой «хельсинг» с предохранителя, мы тоже.
Упыри проступали из темноты, как мерзкие пятна – все больше и больше, все ближе и ближе. Оглядевшись, я увидел, что все пути к отступлению уже отрезаны. Сунув девчонок в оградку к перепуганной троице, Колун очертил круг, и мы приготовились к долгой обороне. Кольцо смыкалось все теснее, в нем можно было разглядеть не только упырей, но и их, если можно так выразиться, боссов…
И тут из-за моей спины раздался радостный крик:
- Мама! Мамочка!
Из толпы упырей выскочила низенькая толстая тетка и завопила:
- Настенька! Доченька! А ну пошли отсюда, вы…
Развернувшись к своим, она начала крыть их таким художественным матом, что всё вокруг застыло в восхищении. Каждая фраза являла собой многоэтажный архитектурный шедевр, достойный Оскара Нимейера или Кэндзо Тангэ. И тянула, кстати, на полноценное заклинание…
- Настюха, скажи мамке, чтоб говорила помедленее, - попросил я. Настюха подбежала к матери и что-то прошептала на ухо.
И дело пошло. Я старался вложить в каждое повторенное за теткой слово всю свою силу, всю веру, что наши победят. Ребята поняли и начали помогать. Лучше всех получалось у Макса. Каждая теткина фраза в его исполнении била из главного калибра. Упыри дрогнули, начали разбегаться, и вскоре кольцо было прорвано.
- Здрасьте, Ольга Николаевна, - сумел сказать Виталя, когда Настюхина мама остановилась передохнуть.
- И тебе не хворать, - свирепо ответила женщина.
- Спасибо, - улыбнулся Колун. – Это сейчас как раз то, что мне нужно, – он повернулся к нам. - Уходите, я прикрою. Уводите людей. Макс, ты за старшего.
Пока упыри не опомнились, мы тычками и пинками погнали трех приятелей в освободившийся проход.
Впереди плыла Вика, показывая дорогу, за ней бежала Настя, замыкали мы с Максом, а посередине болтались трое, как их назвал начальник, людей, то и дело спотыкаясь и падая и не прекращая скулить. Позади слышались выстрелы и упыриный вой.
- Так не годится, - сказал Макс. – Он там один. Этих троих надо спрятать, а мы с Котом пойдем драться.
- Тут моя могила недалеко, - предложила Вика. – У меня бабушку в церкви отпели, они к нам не лезут.
Запихнув скулящую троицу в оградку и забросив туда же сумку с притихшим котом, мы быстро сделали двойную защиту: Настя очертила внутренний круг, а мы с Максом - наружный.
- Девчонки, удержите? – спросил я, втыкая защитные заклятия по кругу, как частокол. Страшно было оставлять их, и за Борисыча было страшно.
- Я помогу, – к нам подходил Эдик Абросимов. – Вичка, я давно хотел тебе сказать… Ты не гляди, что я… хм… такой, а ты… такая. Я за тебя их всех порву.
Вика засветилась розовым, как облачко на закате.
- Пацаны, а вы завязывайте, - обратился Эдуард к трем товарищам. – Я от этого помер.
Наверно, это была самая сильная лекция о вреде наркотиков, которую слышали трое придурков за всю свою жизнь.
- И я помогу, - послышался охрипший голос. – Пусть попробуют сунуться.
У оградки стояла Ольга Николаевна с глазами, горящими, как у Терминатора.
- Мама, а ты-то как среди них оказалась? – с укором спросила Настя.
- А кто меня спрашивал? – мрачно ответила женщина. – Пришли, подняли всех ходячих да повели… Сказали, если будете слушаться, мы вам документы справим и в город отпустим, будете жить как живые, только наши приказы выполнять. А что рожи синие да поеденные, так сейчас и у многих живых не лучше…
- И что, все разом подписались? – поинтересовался Макс.
- Я – нет, - замотала головой Алехина. – Нашли дуру снова подъезды заплеванные мыть да со свекровкой лаяться. Мне здесь очень хорошо. Настеньку каждый день вижу, а бабку - нет. Тишина, птички, цветочки. И не болит ничего…
- Значит, в этой армии не все бойцы? – с надеждой спросил я.
- Ага, бойцы, - ухмыльнулась тетка и добавила смачную матерную характеристику. – Вот еще один пожаловал.
Прямо на нас шел упырь.
Завалить немедленно, пока один, а остальных отвлечь на себя, уводя как можно дальше - это пришло в наши головы одновременно.
- Удачи, - сказал я компании живых и мертвых и пошел навстречу упырю, сжимая «хельсинг» обеими руками, как в кино.
- Не стреляй, Кот, - сказал упырь знакомым голосом. Я выстрелил. И промазал.
Ко мне по тропе шел отец. Я даже не знал, что он умер. Он ушел от нас три года назад, и больше мы его не видели.
Он был почти таким же, каким я видел его в последний раз. Наверно, умер легко.
- Ты что здесь делаешь? – задал я идиотский вопрос.
- Инфаркт, - коротко ответил он и добавил: - Хорошая смерть, быстрая.
- Уходи, - сказал я. Мне совсем не хотелось стрелять в родного отца, кем бы он ни был при жизни и после смерти.
- Послушай меня, Кот, - быстро заговорил он. – Я знаю, как прекратить все это кино. Мне оно тоже не нравится. Сделай, как я скажу.
- Говорите, - сказал Макс за моей спиной.
- Тут недалеко стоит бульдозер. Здоровый такой. «Комацу». Его надо перегнать, куда я покажу. Там у них слабое место. Если его перегородить тем бульдозером, это их остановит. Они будут заперты. Тогда можно будет звать подмогу. Бульдозер не на ходу. Его можно завести только… вашим способом. Сможете – спасете всех.
- Я танкист, - сказал Макс. – Разберусь и с бульдозером. Кот, заведешь?
И тут мне стало все просто и ясно, как будто в голове включили свет. Я увидел весь экипаж машины боевой. Я его собрал, как из деталей. Осталось запустить.
- Смогу, - ответил я. – Только мне нужен переводчик.
И мы втроем побежали к японскому кладбищу – чистенькому, ухоженному островку цивилизации, отгороженному высоким забором от общего бардака.
За оградой встревоженные японские привидения сновали, как хомяки в клетке. Макс пальнул в воздух.
- Теки джа най! Они джа най! Минкандзин да ё! – загалдели они наперебой.
- Мы не враги! Мы мирные граждане! – перевел кто-то.
- Мы тоже не враги, - сказал я. – Нам нужен переводчик.
Один призрак просочился к нам сквозь сетку-рабицу.
- Такаги Масао, - поклонился он. – Я говорю по-русски.
- Такаги-сан, мы очень вас просим, - поклонился я в ответ. – Видите, что происходит? Только с вашей помощью мы сможем прекратить этот разгул нечисти...
- Я понял, - кивнул Такаги. – Что нужно делать?
Я объяснил.
Бульдозер стоял на обочине – огромный, как в фильме «Аватар». Я открыл кабину отверткой, как утром автобусную дверь. Макс сел за руль, я занял место рядом, за спиной пристроился бесплотный Такаги, а отец зацепился впереди возле самого ножа.
Сначала Макс уговаривал машину по-хорошему. Японец добросовестно переводил, а я повторял. Потом пошли в ход более весомые аргументы. И снова получалась ерунда: смущенный донельзя Такаги, как выяснилось, переводил все буквально. Пока, наконец, мы не поняли, как надо…
Если бы здесь присутствовал Уги-Буги, у нас в расписании появился бы новый предмет – магический перевод. Это стоило видеть и слышать. Такаги выплавлял из русского мата разящие японские фразы, как сталь из доброго чугуна. В них были рокот японских барабанов и свист самурайских клинков, зарево Окинавы и пепел Перл-Харбора, взлетающие самолеты без шасси и белые повязки камикадзе. Не помня себя, почти не зная языка, я повторял их во весь голос, не понимая, но чувствуя, потому что есть на свете слова, которые доходят даже до глухого. Наконец, бульдозер понял и почти бесшумно тронулся с места. Мы это сделали – два человека и призрак. Мы нащупали нерв.
Бульдозер несся по бескрайнему темному кладбищу, как миядзаковский котобус, распугивая ночных животных и неорганизованную нежить. Отец еле успевал показывать направление. Наконец, он поднял руку, и бульдозер плавно затормозил.
Я почти не удивился, когда услышал знакомое:
- Так-так-так, что здесь у нас?
Без сил вывалившись из кабины, я увидел их – Уги-Буги, Йоду, Лизавету, почти весь отдел и всю школу во главе с Зоей Викторовной. Лизавета бросилась ко мне:
- Кот, ты живой?
- Дай водички, - прохрипел я. – И мужика этого не трогайте – это мой отец…
Макс и Такаги тем временем докладывали обстановку. А небо над кладбищем светлело и светлело, становясь таким, каким ему и положено быть ясным октябрьским вечером в начале шестого…
Отец так и стоял у бульдозерного ножа. Я подошел.
- Как там наши? – спросил он, глядя в сторону.
- Нормально, - ответил я. А что я еще мог ответить?
- Я за них теперь спокоен, - сказал отец. – У них есть ты, – он посмотрел на меня. – Я пошел, Кот. Время вышло. Не поминайте лихом.
Он протянул ко мне руки и тут же опустил: видимо, решил, что негоже мертвому обнимать живого. Тогда я сам пожал его руку, холодную и твердую, как часть этого бульдозера.
Он шагнул на ту сторону и вскоре исчез за деревьями.
Я смотрел ему вслед, а в голове крутилась давно слышанная песня: «Наши мертвые нас не оставят в беде». И еще я думал, что, пока он был жив, мы ни разу не пожали друг другу руки. Как-то не было случая. Не думали, что может быть поздно.
Тут я увидел, как на нашу сторону выносят еле живого, но непобежденного Колуна. Рядом бежала Настюха с кошачьей сумкой на плече, а за ней плыли целых три привидения. В одном я узнал Ольгу Николаевну, вторым была Вика, а третье до ужаса походило на призрачного Энакина Скайуокера из финальных кадров знаменитой саги.
- Энакин Абросимов, - догадался я. – Возвращение джедая.
- Да ну тебя, Кот, - смутилась причесанная и весьма похорошевшая Вика.
- Видели бы вы, как они с упырями дрались! – подскочила к нам Настюха. – Только клочья летели! Мама, ты как?
- Хорошо, Настенька, - улыбнулась призрачная женщина. – Легко так, приятно… Вот ребят назавтра в гости позвала. Будем теперь дружить…
- Могилами, что ли? – ляпнул я.
- А что такого? – заколыхалась Ольга Николаевна. – У меня там чистота, порядок, не стыдно гостей пригласить. Шиповник растет, сирень, девичий виноград, а весной землянику посадим ремонтантную, чтоб плодоносила все лето…
- Обязательно посадим, - засияла в ответ Настюха, - мне Валентина Ивановна рассаду обещала.
- А эти трое где? – спросил я.
- Сидели, тряслись, чуть в штаны не наделали, - поморщилась Настюха, - а когда все кончилось, как рванут с кладбища!
- Теперь будут обходить его десятой дорогой, - согласился я и пошел туда, где Уги-Буги что-то объяснял собравшемуся народу, живому и призрачному. Его очки сверкали, будто передавая сигналы в соседнюю галактику.
- …да всякое, - говорил он. – Продавать, например. Вот посмотришь на иного человека: днями сидит, ничего не делает, глаза пустые, а также руки и живот. А это просто его время продано. Да сам и продал – покупатели не дремлют. Или у другого все хорошо, карьера, семья, дом полная чаша, а он вдруг на ровном месте уходит с работы, из семьи, пьет, бомжует – с чего? Да ни с чего, будущее продано. Тем же покупателям. Да что там, даже серьезные ученые считают, что ход времени может быть источником энергии…
- Угу, понятно, - послышалось из толпы. - Как всю нефть выкачают, так за время и возьмутся…
- И тем же покупателям…
- За огненную воду, зеркала и стеклянные бусы…
- Какие бусы? Бусы не едят. За травленую картошку и дохлых свиней…
У бульдозера тем временем наш завхоз, он же электрик, он же слесарь, он же столяр Васильич прямо из школьного грузовика раздавал ученикам охапки осиновых колов, с которыми те бодро шагали в глубину кладбища.
- Время умеет защищаться, - услышал я рядом голос Макса. Я хотел спросить его о многом, но к нам шел Уги-Буги.
- Максим, я сейчас соберу контур, - сообщил он. - У тебя пять минут.
- Он что, тебя забирает? – не понял я. - Еще ведь смена не кончилась…
Да, на часах было всего без пятнадцати шесть – смех и грех. Это означало, что нам гулять по кладбищу еще два часа с лишним. Да еще и бульдозер как-то поставить на место.
- Кот, - сказал Макс. – Вы классные ребята. Я буду скучать.
- Ты что, от нас уходишь? – снова не понял я. – Не понравилось?
- Я тебе сказал, что время умеет защищаться? – повторил Макс, будто не слыша вопроса. – У Вселенной всегда была мощная защита от дурака…
- Макс, - спросил я прямо. – Ты кто?
- Я же сказал: защита от дурака, - ответил он. – И ничего более. Каждый из нас в какой-то момент становится защитой Вселенной от дурака. На том она и стоит.
- Но Макс, - не отступал я, - ты же откуда-то все знал. Ты из будущего?
- Да нет, конечно, - рассмеялся он. – Я не Кайл Риз и не Алиса Селезнева. Как бы тебе объяснить… черт, мало времени… Ну, представь, что наш мир опережает ваш на несколько минут. Этого хватает. В основном у нас все почти как у вас. И фильмы, и книги, и войны, и революции. И вот в нашем мире сегодняшняя история очень плохо закончилась…
- Мы все погибли?
- Да, - сказал он с большим трудом. - Я один выжил. Но даже не это самое страшное. Главное – время попало в грязные лапы, а вырывать его пришлось долго и с кровью… Я даже не удивился, когда меня после госпиталя отправили сюда. Да сам бы попросился. У меня было всего двенадцать часов - как хочешь, так и крутись. Я поступил просто: пошел на кладбище и поговорил с вашими родителями. Во многих вещах мертвых убедить куда легче, чем живых. Из которых мне поверил один Уги-Буги, потому что он сумасшедший ровно настолько, насколько надо. А дальше действовал по обстановке…
- Если ты знал, что так все будет… можно было хотя бы Настюху не брать на кладбище?
- Я знал, Кот, что ты об этом спросишь. Меньшее зло. Она все равно бы поперлась на кладбище к матери – каждый день ведь ходит. Только одна. Понимаешь теперь?
Да уж, понимать было нечего. Даже Ольга Николаевна в одиночку не смогла бы отбить ребенка у такой прорвы упырей…
- И заметь, Кот, Настюха вела себя молодцом…
- Тоже защита от дурака? – догадался я.
- Да похоже… Она еще себя покажет. И как мне лихо имидж поменяла… - Он покачал перекрашенной головой. - Ладно волосы, но веснушки! Как под вентилятором стоял. Ничего, расколдуюсь…
- А про бульдозер ты тоже знал? Как он сработал?
- А вот так. – Макс открыл кабину и показал мне прикрепленную икону Николая Угодника.
- Знал бы ты, дружище, - вздохнул я, - сколько раз мы выезжали в храмы на гадопятику… Если бы это все работало, мы были бы просто не нужны, не находишь? Или у вас не так?
- Константин Николаевич, ты, похоже, забыл, как зовут твоего собственного отца… И у нас, и у вас икону иконой делает вера, а не краски, не доски и не место, где она висит. Считай, что бульдозер запустила равнодействующая трех вер: твоей, моей, твоего бати.
- И Такаги, - напомнил я. – У того веры на десяток самураев.
- Максим, пора, - послышался голос Уги-Буги. – Прощайся скорее.
Мы с Максом огляделись по сторонам в поисках Борисыча и Настюхи, но начальника, похоже, увезли, а Настюха куда-то смылась со своей призрачной компанией. Такаги тоже исчез – я даже не успел его поблагодарить.
Я задал последний, самый важный вопрос:
- Макс, если у вас там все, как у нас… Ну, я там погиб – ладно. Но ты-то… ты тут есть?
- Наверно, - улыбнулся Макс. – Живы будем - встретимся.
- Скорее, - торопил Уги-Буги.
Я схватил телефон, чтоб сделать фото на память, но обнаружил, что батарея разряжена.
Макс протянул мне руку. Я стиснул ее, стараясь унести с собой этот момент, чтобы потом волшебным ли, человеческим ли способом извлечь из памяти, сохранить и передать, может быть, своим детям: закатное солнце на оставшейся листве, твердую теплую ладонь, серо-голубые глаза с темно-синим ободком, глядящие спокойно и весело. Человек, просто сделавший все, как надо. Защита Вселенной от дурака.
Контур оказался двумя тонкими березками со связанными верхушками.
- Пока, Кот. Привет Настюхе и Борисычу. Батю не забывай. – Макс хлопнул меня по плечу и прошел, пригнувшись, между двух белых стволов. И все. Ни вспышки, ни грома, ни молнии, ни даже дрожащего воздуха. Он просто исчез.
Я шагнул следом.
Ничего там не было, кроме сухой осенней травы, усеявшей мои штаны колючками.
- Всему свое время, – проворчал за спиной Уги-Буги, расцепляя березки. – Вечно вы лезете поперед батьки в пекло…
- Арнольд Феликсович, - повернулся я к нему, - а мне что делать? До конца смены два часа, а я остался один.
- А что хочешь, то и делай, - махнул рукой сэнсэй. – Хочешь – иди вместе со всеми колы втыкай. Хочешь – езжай домой, только сдай оружие. Сегодня на кладбище остаются большие дяди в большом количестве. Первокурсникам и детям здесь делать нечего. Забирай девчонку, и идите уроки учить. Ты не забыл, что мне три лабораторные должен? – Он сверкнул очками. – А за бульдозер не беспокойся.
Всю обратную дорогу счастливая Настюха изображала в лицах драку с упырями и рассказывала, как все хорошо устроилось. Как завтра Вика с Эдиком придут к ее маме в гости, как она поможет им убраться на могилах, а то эти трое идиотов поломали все Викины цветы, да и у мамы порядка больше нет. И только на крыльце спросила, куда девался Макс.
Я объяснил ей, как смог, а она не удивилась.
- Я тоже буду скучать, - сказала она. – Но если он есть в нашем мире… он ведь тоже волшебник? А значит, он к нам придет. Может, будет не рыжий, а другой, но мы-то его узнаем. Я тоже очень-очень буду его ждать…
Из сумки раздался жалобный мяв.
- У нас есть что-нибудь съедобное? – спросил я, выпуская засидевшуюся животину.
- Уж для кота найдется, - ответила Настюха из недр холодильника.
- А для другого Кота? Я ведь с утра почти не жрамши.
Для другого стояла почти нетронутая кастрюля борща - Настюха еще и частенько кашеварила.
Я позвонил маме и остался ночевать в отделе с Настюхой, котом и дежурной бригадой. Домой не хотелось: я не знал, как сказать про отца, а промолчать не мог. Мне надо было многое обдумать. Настюха пообещала, что поднимет на ноги всех привидений, но могилу его найдет.
Засыпая, я подумал, что надо завтра попросить Уги-Буги записать иероглифами имя и фамилию Такаги, чтоб разыскать и его могилу. Я хотел на нее положить хризантемы по-японски и поставить сто грамм по-русски.
В ногах у меня оглушительно урчал благодарный кот. Я хотел согнать его, опасаясь блох, но сил уже не было.
На следующий же день Лизавета отвезла этого уродского зверя в квартиру, где намедни порезвилась гадопятика. Хозяйка было затрепыхалась, но Лизавета цыкнула на нее как следует, и кот был принят на службу. Правда, неделю спустя он дезертировал: придя в отдел, я нашел их с Настюхой в обнимку на диванчике, счастливых донельзя. Теперь они вместе шлялись по кладбищу то в одни, то в другие гости.
Кота назвали Терминатором. За единственный глаз и за то, что вернулся. Кстати, он так и остался рыжим.
Я приходил в отдел почти каждый день, была у меня работа или не было. Борисыч не гонял, а Настюха со мной разговаривала. Она одна могла найти нужные слова. Например, что все не просто так, и мы с Максом обязательно встретимся, если где-то снова понадобится защита от дурака. Хотя, конечно, не надо бы такого повода…
Однажды в январе, когда уже разобрали елки, но еще не сняли елочные огни, я снова пришел в отдел – просто так, моей смены не было. За столом, как всегда, Колун за кружкой чая читал очередному новичку вводную лекцию, которую я знал наизусть.
- Знакомься, Кот, - сказал Виталя, как обычно. – К нам пополнение.
Я знал, что он придет. У него были русые волосы - не черные и не рыжие. И почти не было веснушек. Но глаза - те же самые, с темно-синим ободком.
- Макс? – выговорил я, не веря глазам. – Зотов?
- Нет, - очень знакомо улыбнулся он. – Котов.
- Константин Григоренко, - представил меня Борисыч.
- Сидоренко? – переспросил Макс. Я вздрогнул: в комнате повеяло межмировым сквозняком.
Когда-нибудь он мне все расскажет. Я ему тоже.
- Кстати, Кот, не желаешь ли с нами прогуляться? - перешел к делу Колун. - Этак с четырех до восьми. А то вдвоем несерьезно…
- Не вопрос, - ответил я, скорее переодеваясь в комбез и унты, пока начальник не передумал. Я уже знал, что пойду с этим парнем и в патруль, и в огонь, и в воду.
