Глава 1Сначала была Шотландия, пронизанная ветрами и густыми туманами, пьянящая Франция, шумная карнавальная Венеция и только потом — Испания, залитая солнечными лучами. Запах прогретой, растрескавшейся земли, запах специй, местной кухни и — слишком долгое, затянувшееся лето.
Четвертое лето новой жизни Сиэля. Спокойное, сонное, наполненное страхом, последними вздохами жертв и хохотом демона.
Сиэль смеется тихо и зло, когда видит животную жадность в глазах людей. Они кажутся все более отвратительными — он уже забывает, что сам когда-то был человеком.
Горячий, душащий, с запахом моря ветер прилетает издалека и оставляет на губах липкий соленый привкус. Сиэль сыто, почти пьяно улыбается, развалившись в вязаном кресле.
Солнце уже не настолько жаркое, как в полдень, когда невозможно найти на земле и крохотной тени, чтобы скрыться от палящих лучей.
Они сидят на веранде. И это стало уже чем-то сродни ежедневному ритуалу.
— Себастьян… — Сиэль тянет гласные, говорит лениво и поднимает на демона глаза — ярко-красные, как юбки танцовщиц в тот день, когда Сиэль впервые оставил Себастьяна одного, молча затерявшись среди толпы, гомона голосов, топота, смеха, гремящей музыки уличных оркестров.
Сейчас тихо.
Настолько, что слышен плеск волн, облизывающих выгоревший песчаный берег.
— Вы опять сделали это, милорд?..
— Люди слишком глупые, пусть платят за свою жадность.
Себастьян глядит на Сиэля с интересом и пониманием — и сам был таким когда-то. Безумным, безрассудным, а ощущение вседозволенности толкало совершать необдуманные вещи.
Сиэль все замечает — он стал намного внимательнее с тех пор, как началась его новая жизнь.
— Ненавидишь меня, Себастьян?
Белоснежная рубашка Себастьяна по цвету такая же, как его кожа. Ни единого намека на загар.
— У меня нет причин…
Сиэль прерывает, бесцеремонно:
— Врешь же, я вижу. Хочешь, я тебя уволю? — и наблюдает за реакцией, жадно вглядываясь в черты лица.
— Этим ничего не изменить, я все равно буду служить вам вечно.
— Разрешаю тебе убить меня, когда больше не сможешь терпеть.
Себастьян едва заметно кивает, показывая, что оценил предложение, но ничего не говорит.
Сиэль встает и выходит на балкон — в лицо бьет порыв ветра, а на губах играет вкус недавно поглощенной души и соленого моря.
— Собирайся, мы возвращаемся в Англию.
В алых глазах Сиэля не видно тоски, но Себастьян слышит ее в голосе.
***
В Лондоне летний дождь, в Лондоне захватывает дух, когда Сиэль ступает по знакомым улицам и думает о времени, когда был жив. Лондон заставляет его нырнуть в воспоминания, глубоко, почти задохнуться ими, оттого, что тогда было слишком много — всего. Жизни, боли — и смерти.
Сиэль шагает по мощеным мостовым и вдыхает запах, запах Лондона, дождя и своего прошлого. Себастьян молчит и держит над Сиэлем черный зонт. Сам он, кажется, промок до нитки; идеальная прическа испортилась, волосы налипли на лицо. Себастьян смотрит на хозяина и улыбается — ехидно и с неизменным интересом. Сиэль делает вид, что ему все равно, но на самом деле — нет, конечно, нет. Слишком мало он был демоном, чтобы вот так, сразу, по одному лишь желанию отказаться чувствовать, забыть и не вспоминать, оставаться равнодушным к страшному, знакомому и ненавистному городу.
Городу серых камней и блестящих витрин, грязных оборванцев и высшего света, городу, который горел и восставал из пепла.
Как сам Сиэль.
Дом в Лондоне пустует, он почти незаметен среди остальных, обветшавший и выцветший, и входная дверь открывается со скрипом, когда Себастьян поворачивает почерневшую металлическую ручку.
В доме все дышит пылью, воспоминаниями и смертью.
Мертвый хозяин вернулся в свой мертвый дом. Какова ирония.
Сиэль бродит по комнатам, чертит пальцем по толстому слою пыли на столе в кухне, садится на стул, не боясь испачкать одежду, и замирает.
Себастьян следует за ним тенью, сейчас — как годы назад.
— Вы скучали, милорд? — спрашивает он и хлопает дверцами подвесных шкафчиков, чтобы убедиться, что все осталось нетронутым в течение четырех лет.
— Нет, — отвечает он, в его голосе мерещится усталость, но этого и быть теперь не может, демоны не устают.
— У вас есть какие-то планы?
Сиэль кивает.
Сиэль не знает, зачем захотел приехать сюда, не понимает, что с ним происходит, почему он не может остаться равнодушным ко всем изменениям. Ему хочется вернуть свою прежнюю жизнь — вряд ли, он хочет начать новую — но она скучна, как черно-белая фотография. Сиэль мог бы спросить Себастьяна, что с ним происходит — он-то наверняка знает! — но гордость не позволяет.
***
На следующий день, после обеда, они едут по разбитой дороге за город, к поместью, и останавливают карету в лесу, а потом идут по мокрой траве, чтобы никто не увидел, не заметил их — мертвым не положено возвращаться с того света.
Ворота поместья раскрыты, оно не выглядит заброшенным, и Сиэль думает, что Бард, Мэйлин и Финни все еще живут здесь.
— Позвольте напомнить, что сегодня — день вашей смерти, милорд.
— Без тебя знаю.
День смерти — кто в здравом уме будет о таком вспоминать!
Сиэлю кажется, что он застрял в своих тринадцати, что стоит на месте, когда вокруг него все живет и меняется.
— В доме устраивают праздник в вашу честь.
Сиэль хмыкает.
— Как глупо — устраивать праздник в честь умершего. — Он глядит на темные окна дома и пытается заметить в них хоть какое-то движение. Даже сейчас ему кажется, что дом пуст, дом неживой, покинутый, и только подстриженные деревья и ухоженные клумбы говорят об обратном. — Мы приглашены?
— Как пожелаете, милорд, — Себастьян склоняет голову. — Маскарад нам как никогда кстати.
— Тогда приедем вечером, — Сиэль разворачивается и идет прочь, не оглядываясь.
Ему хочется верить, что все, что он делает — правильно.
Они возвращаются позже, когда солнце уже почти село. Дом, оживший, горит окнами, перед ним стоят кареты, слышна музыка и голоса, стук каблуков и звон посуды.
Сиэль поправляет маску и поднимается по ступенькам, заходит в холл и останавливается.
Наваливается — все сразу, и знакомый интерьер, и запах, и свет, и лица — воспоминания не спрятать за масками. Сиэль видит Лао, видит Гробовщика, видит Грелля, видит Мэйлин, видит, видит, видит…
Все разноцветное, кружит, душит, не дает собраться с мыслями, давит реальностью и желанием — стать снова собой, чтобы ненавидеть громкую музыку и танцы, чтобы сидеть недовольным весь вечер и глядеть, как веселятся другие. Хочется ненавидеть — но Сиэль ничего не чувствует. Ему безразлично все в этом зале.
Безразлично, пока не раздается знакомый звонкий голос и не появляется Лиззи — в ярко-желтом платье — Лиззи, которую теперь сложно и легко узнать.
Она стала такой красивой и взрослой.
Ее под руку держит незнакомый Сиэлю человек в маске.
Себастьян склоняется и говорит:
— Рядом с мисс Элизабет ее жених.
Все и так понятно, слова Себастьяна — насмешка. Себастьян тоже изнывает от скуки и никогда не упускает момента, чтобы задеть, спровоцировать Сиэля.
Сейчас — самое подходящее время.
— Сам знаю, — недовольно отвечает Сиэль и наконец-то шагает вперед, в гущу света и цвета, музыки, и глядит все время — только на Лиззи.
На то, как она спускается с лестницы, смеется, поправляет волосы, приветствует гостей. Держит за руку этого…
Сиэль приближается к ним, несмотря на слова Себастьяна оставаться в стороне.
Лиззи не узнает, Сиэль уверен.
Он подходит и здоровается с ней, рассматривает ее из-под маски: ближе Элизабет еще красивее, и все так же, как и раньше, раздражает — теперь тем, что быстро нашла ему замену, что вообще посмела.
Сиэль протягивает ей руку и приглашает на танец, Лиззи краснеет, смотрит на жениха, и, получив разрешение, приседает перед Сиэлем в изящном реверансе.
Она стала лучше танцевать.
— Мы знакомы? — спрашивает она, и Сиэль кивает.
— Виделись несколько раз на балах, которые устраивал виконт Друитт, — отвечает он. Музыка кричит, хрипит, перебивает слова.
Лиззи улыбается и сжимает его руку. Ее ладони в ажурных перчатках теплые и мягкие; голос — уже не писклявый, на платье — меньше бантов и ленточек; она стала настоящей леди.
Сиэль молчит — перекрикивать музыку глупо, что-то спрашивать — тоже, здесь и так все понятно. Его сверлят взглядом сразу двое — Себастьян и жених Лиззи, но Сиэлю все равно. Он не соперник жениху Лиззи, только не теперь, ведь мертвые не возвращаются с того света.
Сиэль исчезает почти сразу же, как музыка прекращается, слышит тихие шаги Себастьяна за спиной, когда поднимается по лестнице на второй этаж.
— Милорд, не думаю, что это хорошая идея.
— Заткнись.
Сиэль заходит в свой кабинет — все вещи нетронуты, он помнит, что и где оставил. Садится за стол и говорит Себастьяну:
— Я бы приказал тебе принести мне ужин сюда, если бы внизу не было толпы людей.
— Для меня нет ничего невозможного, милорд.
Сиэль молчит, слушает, как внизу грохочет музыка, и как на стене тикают часы. Смотрит — стрелки не отстают, стрелки шли все время, пока его здесь не было.
— Вы что-нибудь желаете, милорд?
Себастьян ждет.
Кажется, комната живая, и тиканье часов — это ускоренный стук ее сердца.
— Чай, принеси мне чай, Себастьян. Сейчас же.
Все знакомо, привычно, Сиэль помнит, как отдавал приказы, как душистый чай лился в чашку из белоснежного фарфора, как пахли приготовленные Себастьяном пирожные. Будто все было вчера.
Когда Себастьян уходит, Сиэль сползает по креслу вниз и закрывает руками лицо. Демон не может чувствовать усталость, ему вообще незачем чувствовать. С Сиэлем что-то не так. И ничто так не задевает его, как Лиззи, которая раньше была ему не нужна. И сейчас не нужна, но сам факт, что она пришла в его дом с женихом, что пытается быть счастливой здесь, Сиэля раздражает.
Это оскорбительно.
Чай такой же, как был годы назад, Себастьян не разучился его заваривать. Сиэль подносит чашку к губам и делает глоток, закрывает глаза.
В комнате темно, им не нужен свет, чтобы видеть, все очертания предметов как никогда четки, да и Сиэль мог бы найти любую вещь в своем кабинете с закрытыми глазами.
Себастьян сегодня как никогда похож на слугу — прежнего демона, с которым было интересно, который не осточертел за годы, проведенные вместе.
— Желаете еще чего-нибудь, господин?
Себастьян подыгрывает, смеется — глаза смеются — и ждет реакции.
Сиэлю хочется забыть на момент, что он демон, что теперь ему никто не нужен, что он может быть независимым. Хочется стать тем жалким человечишкой, которым он был раньше, и злиться, злиться на Себастьяна, желать мести и своей смерти.
— Мы останемся здесь ночевать.
— Да, милорд.
Себастьян уходит, оставляя его в одиночестве. Сиэль спускается вниз — голоса и музыка уже стихли, гости разъехались по домам. Лиззи покидает поместье последней, постояв в гостиной и потом быстро выбежав на улицу, к карете, которая дожидалась только ее.
Сиэль срывает со столба яркие ленты и бросает их на пол.
Почему он думал, что возвращение в Англию что-то изменит?
Почему думал, что сможет найти здесь потерянную цель своей вечной жизни?
Он позволяет Себастьяну таскаться за собой, приказывает и получает все, что ни пожелает. Он так и остался своенравным ребенком — и ничего не меняется.
Будь он хоть в Англии, хоть в Испании, вкус большинства душ остается таким же пресным, а собственное существование — сродни наказанию. Теперь он понимает, почему Себастьян так когда-то схватился за его душу, почему она была такой особенной, отличающейся от других. И понимает, как Себастьян был зол, когда все, ради чего он терпел унизительные приказы, пошло прахом.
Сиэль радуется тому, что демон проиграл.
Сиэль злится, потому что демон не выиграл.
Шаги гулом отдаются в комнате, Себастьян с полотенцем на руке кланяется и говорит, что ванная и спальня готовы.
Сиэль кивает: играть — так играть до конца.
Он не знает, почему хочет повторить все еще хотя бы раз, хочет оказаться в своей старой жизни. Сиэлю это необходимо. Иначе он сойдет с ума.
Себастьян задвигает шторы, берет подсвечник и идет к двери. Останавливается, как только Сиэль приподнимается с подушки, и говорит за него:
— Остаться, пока вы не заснете, милорд?
Сиэль смеется. Падает обратно на подушку, его глаза блестят, смех надрывный и невеселый, и сквозь него слышится:
— Да.
Он чувствует на себе взгляд Себастьяна, когда закрывает глаза. Как он поправляет одеяло и отступает, унося с собой свет. Сиэль хочет заснуть и проснуться обычным или не проснуться вообще. Он засыпает через силу, и мысли, бесконечные, путающиеся, вызывают яркие сумасшедшие сны.
Он не спал уже много-много дней…
***
— Доброе утро, милорд.
Себастьян раздвигает шторы, и в комнату врываются солнечные лучи и запах утра. Сиэль потягивается и отбрасывает одеяло в сторону.
— На завтрак чай Эрл Грей, овсянка и черничные кексы, — голос Себастьяна как всегда звучит ровно и дружелюбно.
День обещает быть хорошим.
Внизу слышны голоса прислуги и привычный шум.
Себастьян достает из шкафа рубашку и темно-синий костюм, его руки, затянутые в перчатки, проворно застегивают пуговицы и завязывают ленты.
Себастьян играет, снова, Сиэль делает вид, что все должно быть именно так.
Он пьет чай и жмурится от удовольствия, отбрасывает руку Себастьяна, когда тот слишком затягивает ленту на его шее.
— Осторожнее, — ворчит он и отставляет чашку на столик. — Какие на сегодня планы?
— У нас были дела в городе, насколько я помню.
— Хорошо.
Сиэль смотрит на себя в зеркало и поправляет бант на шее.
Себастьян стоит позади и любуется своей безупречной работой. Как раньше, при жизни Сиэля — теперь кажется, что все происходило давным-давно.
— Не будь таким самодовольным, — говорит Сиэль.
— Прошу прощения, милорд.
Карета привычно трясется, колеса стучат по мостовой. Сиэль не выглядывает в окно — он смотрит на Себастьяна. Он не понимает, что должен чувствовать — превосходство ли над ним, иронию или что-то еще, что он пока не понял.
Себастьян выходит и открывает Сиэлю дверь, когда карета останавливается. Тот оглядывается — это не то место, куда они собирались. Мокрые камни часовни чернеют совсем близко, и дождь, который прошел ночью, снова грозит начаться в самое ближайшее время. Шпиль часовни угрожающе близко к серым тяжелым облакам — малейший порыв ветра — он зацепит их, порвет, и дождь из них хлынет на землю.
— Почему мы остановились здесь?
— Не желаете ли пройтись, милорд?
Себастьян опирается на сложенный зонт, как на трость, и, не дожидаясь ответа от Сиэля, идет вперед, через кованые ворота, и потом — по дорожкам, заросшим травой, мимо старых растрескавшихся и поросших мхом надгробий.
— Мои родители, — говорит Сиэль, останавливаясь и читая высеченные на камне слова.
Себастьян кладет руку на плечо Сиэля, осторожно, а потом сжимает так, что чувствуется поддержка. Сиэль не один.
— И вы, милорд.
Он глядит на собственное надгробие, видит его впервые. Серый камень — все, что осталось от Сиэля Фантомхайва. Рядом лежит букет белых цветов, и нетрудно догадаться, кто принес их.
— Я мертв, Себастьян.
Сиэль думает, что после этих слов небо должно обрушиться, но оно, все такое же мрачное, висит над их головами.
Он сидит у надгробия, молчит и смотрит, как ветер колышет цветы.
Мысли, непрошеные, горькие, никак не получается прогнать прочь. Сиэль ходит, думает, разговаривает, но для всех, кого он знал, кто его любил и ненавидел — для всех он мертв.
Сиэль наконец-то начинает мириться с давно существующей мыслью: ему не будут рады среди людей, ему нет здесь места, его никто не ждет.
Сиэлю одновременно легче и тяжелее, когда он слышит тихое:
— Да, милорд.
