Глава 1Король не может и не должен сомневаться – Галмар не перестает напоминать мне об этом, как будто знает меня лучше, чем я сам. Голос его громок и внушителен, и иногда мне кажется, что мой отец направляет его руку и мысли, не оставляя дел даже в Совнгарде. Пожалуй, Галмар выглядел бы в его глазах более достойным трона, чем я, слабый мальчишка, избранный монахами и сбежавший от его разочарованного взгляда на Высокий Хротгар. Но Галмар всего лишь воин, и вместо сердца у него двемерский механизм, работающий на долге, чести и ответственности – да, в точности как у моего отца. Я же, к несчастью, более человечен. Я зову это несчастьем, потому что чувствую, как все летит крахом: мои цели, моя вера, моя жизнь. Страх, что я не смогу оправдать надежд своего народа и своих друзей из-за человеческих слабостей, не дает мне спокойно спать уже который месяц: он приходит в мои сны каждую ночь и пронзает светом изумрудных глаз.
Галмар все видит и все понимает, и я ненавижу его за это. Я сомневаюсь в своем самом близком и преданном друге, и терзаю его, заставляя докладывать ежедневно. Гонцы задерживаются в пути, пропадают в горах, мне не приходит и половины бумаг. Если бы только я не был связан этой властью, этой войной, если бы моя жизнь принадлежала только мне!.. Я презираю себя. Я хочу сорвать с лица каменную маску, но она намертво пристала к коже. Каждый сон заканчивается одинаково: изумрудные глаза распахиваются он невыносимой боли и в следующее мгновение закрываются навсегда. Я просыпаюсь в холодном поту и бегу на балкон, чтобы окунуть лицо в свежий снег и прошептать свое самое сокровенное желание на Ту'уме, зная, что так меня никто не поймет.
– Почему ты не обучаешься? Твое место сейчас подле Серобородых, а не на поле брани.
Она замолчала, опустив голову.
– Не хочешь отвечать? Я не заставляю. Ты обладаешь великим даром, ты должна совершенствоваться.
– Но он лишь тяготит меня, господин. Я не чувствую себя готовой принять его в полной мере. Убивать драконов…
– Тяжело? – усмехнулся я. – Имперцы кажутся тебе противниками послабее?
Испуг промелькнул в изумрудных глазах, а мое сердце сжалось: она боится не драконов, а меня.
– Нет, господин, нет! Это просто неправильно.
– А убивать имперцев правильно?
– Драконы, по крайней мере, не хотели отрубить мне голову, – ее голос неожиданно стал холодным и жестоким, маленькие ладони сжались в кулаки. – И вам тоже…
– Значит, ты просто хочешь мести? Я понимаю: твой народ предал тебя и теперь ты ищешь утешения в сражениях. Хочешь обрести вторую родину, хочешь найти новый дом.
– Хочу справедливости и правды, – отрезала она. Нет, значит, не боялась. Краски и чувства сменялись на ее лице так быстро, и это вскружило мне голову получше целой бочки эля. Я отворачиваюсь, чтобы не выдавать своего замешательства.
– Ты еще слишком юна для таких громких слов. Сколько тебе? Семнадцать?
– Девятнадцать, господин.
Врет. Наверняка врет. В девятнадцать уже не может быть таких огромных лучистых глаз, такой легкой поступи, таких тонких пальцев. В девятнадцать становятся женами и матерями, в девятнадцать вдовеют, особенно сейчас. Что ж, я казался ей стариком, таким же древним, как и Серобородые, к которым она так не хочет идти.
– Откуда ты родом? – спросил я, переводя тему.
– Из Эльсвелла, – ответила она и, увидев непонимание в моем взгляде, поспешно пояснила: Это маленькая деревушка к северу от Имперского города.
– Как же ты попала сюда? Путь неблизкий.
Она снова помрачнела, и я предвидел, каким будет ответ.
– Когда я была ребенком, Талморцы сожгли мой дом, и мне с сестрами и матерью пришлось бежать на север, в Бруму, где жили родственники отца, но они отказались принять нас. Несколько лет мы с другими беженцами укрывались в разграбленном Храме Повелителя облаков.
– Где теперь твоя семья? – такого допроса я не устраивал ни одному солдату. Но сейчас… Мне не так была важна ее история, как ее голос. Я жадно ловил каждое ее слово, и голова кружилась все сильней и сильней. Понимая, что ей неприятно говорить о своем прошлом, я продолжал спрашивать. Я настоящий эгоист, и дорога мне в Обливион.
– Мать оставалась в Храме, когда я в последний раз вышла охоту. Старшую сестру взял в жены брумский аптекарь. Отец погиб в битве.
– Он сражался за Империю?
– Да, конечно. Не считайте меня неблагодарной, господин. Я бесконечно любила своего отца и чту память о нем, но он всегда учил меня не оглядываться назад и искать свой собственный путь.
Она свела меня с ума. Юная зеленоглазая имперка, совсем ребенок, так отчаянно желающая сражаться против своего народа. Бунтарка. Охотница.
– Покажи свой лук.
Она тут же выполнила просьбу (или может, ей показалось, приказ?), но отдавать мне в руки свое оружие ей, видимо, не хотелось, так крепко она цеплялась пальчиками за плечи.
– Из бивня мамонта? – удивился я.
– Отцовский, – с гордостью сказала она. – Дед в молодости служил на торговом судне и привез его из этих краев. Я охочусь, сколько себя помню, и никогда не расставалась с ним.
– Так пусть он принесет тебе удачу. И пусть запишут в Древние Свитки этот день, когда истинная имперка, Артурия, – я не заметил, как произнес ее прекрасное, истинно имперское имя с необыкновенной нежностью. Я не заметил, а она вздрогнула, удивившись, – займет свое место в рядах Братьев Бури. И да пошатнется Альтмерский Доминион!
Она поклонилась и, сияя, как утренняя звезда, ушла получать снаряжение от Галмара. Позже я едва не убил его, услышав, куда именно он отправил ее на первое испытание.
– Ледяное привидение? Старый ублюдок!
– Ульфрик, приди в себя!
Лишь твердая рука Йорлейфа заставила меня ослабить хватку и отпустить горло Галмара. Тот, кашляя и отплевываясь, с вызовом смотрел на меня, но не говорил ни слова. Зато у меня были вопросы.
– Это из-за того, что она имперка? Ты отправил ее на верную смерть, только чтобы сделать простым солдатом!
– Но она справилась, Ульфрик, – голос управляющего как всегда действовал успокаивающе. – Все мы боимся альтмерских шпионов, и ты тоже. Не гневайся на своего друга.
– Почему не спросили меня?
– Мой ярл всегда так занят…
– Я спрашиваю не тебя, Йорлейф! – кричал я, пылая яростью. Каменный Кулак все также сидел на полу, потирая горло, и я едва удержался, чтобы не пнуть его еще раз. – Отвечай ты, пес!
– Да потому что ты потерял разум из–за этой бабы! – вскричал он. – Имперская шлюха наложила чары на тебя, ярл! Посмотри, ты сам не свой.
– Заткнись, Обливион тебя задери!
– О, нет, я не позволю тому, ради чего мои бойцы сложили головы, превратиться в прах из–за твоего безумия. Одумайся! Неужели она тебе дороже твоего народа, твоей страны?
Я припал лбом к холодному камню стены и чувствовал, как жар охватывает мое тело.
– Она победила Ледяное привидение, – повторял Галмар, взывая к моему разуму. – Простой лучнице это не под силу. Она ведьма, Ульфрик, а ты попался в ее сети, как мальчишка!
– Нет, не может быть… Она еще ребенок, – прошептал я в ответ.
– Так прикажи казнить меня! Отдай приказ, Великий Ярл, потому что иначе я никогда не уйду с твоего пути!
В последний раз мне было так плохо, когда я, в спешке седлая коня, услышал горестный крик Элисиф, пронзающий тишину ночного Солитьюда. Тогда мне казалось, что мои руки по локоть в крови друга и брата, а что же сейчас?..
– Нет, Галмар, я не околдован. Я пьян… я просто пьян…
Великая Мара, ты всех нас оберегаешь, словно детей своих, но почему же ты не облегчишь наши муки? Я не вправе сомневаться, я знаю. Мы одерживаем победу за победой, наши планы и стратегия безупречны, но я разламываюсь на части.
Выхожу на балкон, вдыхаю ледяной воздух Истмарка и… внезапно слышу стук копыт. Кто мог проехать на коне к самому центру города? Сердце падает в ноги, потому что я понимаю, что такое дозволено только моему Тану. Она прорывается к самым дверям замка под возмущенные крики жителей, практически на скаку спешивается и небрежно бросает поводья одному из стражников. Не помня себя от счастья, я выбегаю навстречу, протягиваю к ней руки, намереваясь обнять, прижать к груди и никогда больше не отпускать. Она бежит ко мне через весь зал, но в последнюю секунду вдруг падает на колено и звонко докладывает:
– Мой ярл! Хьялмарк свободен от гнета Империи!
Я застываю с протянутыми руками и не сразу улавливаю смысл ее слов. Хьялмарк взят, значит, остался последний рубеж – Солитьюд. Последний рывок на пути к свободе от Империи и лишь один из многих на пути к свободе от Талмора. А как много еще предстоит сделать политикам и дипломатам.
Я буквально пожираю глазами ее хрупкую фигурку. Нерастаявшие снежинки сверкают в ее темных волосах, на щеках – яркий румянец. Мой взгляд цепляется за грязные бинты, выглядывающие из–под доспеха, и я падаю рядом с ней на колени.
– Господин, – растерянно шепчет она, когда я заключаю ее в свои объятия. Я трус, потому что знаю, что в этот ранний час нас никто не может видеть кроме немой старухи-служанки, глаза которой едва не выскакивают из орбит при виде нас. Будь здесь весь двор, я бы наверняка восседал на троне, словно каменная статуя.
– Господин, вы…
– Тише, тише, пожалуйста.
Я чувствую ее тонкие ладони на моих плечах – она обняла меня в ответ! Сразу же, оцениваю обстановку: руку она сгибает, значит, рана не серьезная.
Она остается в городе на неделю подлечить левую руку. Просто царапина, но стрелять из лука затруднительно, и она хочет воспользоваться небольшой передышкой перед последней битвой. Всем нужно переорганизовать отряды, подтянуть укрепления, или, как мне, сделать что-нибудь со своей жизнью, пока еще есть время, пока еще не поздно.
Галмар остался в Форте Кастав, как истинный генерал, никогда не оставляющий своих воинов, и я чувствую себя мальчишкой, дождавшимся отъезда строгих родителей. Каждую минуту я рядом с ней, не отпускаю ни на шаг, чтобы она не вернулась в эту прогнившую таверну, где всегда ночевала. Нет, ни за что! Она мой тан, и у нее есть привилегии. Мой тан, мой Клинок Бури.
Дверь ее покоев приоткрыта, и я решаюсь заглянуть внутрь. На кровати лежит дорожная сумка, лук, колчан со стальными стрелами и тонкий, изящный черный меч, на лезвии которого танцуют блики утреннего солнца. Рядом небрежно брошена меховая броня из рыжей лисицы, всегда так плотно обхватывающая ее фигурку, словно сшитая специально для нее. Не удивлюсь, если те лисицы пали от ее стрел.
Артурия (ее имя я так часто произносил за последние несколько дней, чтобы она привыкла к моему грубому голосу, что не заметил, как оно стало частью меня) стояла у окна и примеряла Медвежью броню, не замечая моего присутствия. Доспех совершенно не подходил ей – грубый, сделанный для суровых нордских военачальников, несмотря на то, что изготовлен из кожи, на ней он смотрелся, как деревянная бочка. С трудом закрепив все ремешки, она потянулась за шлемом, но увидев, как глубоко утопает ее лицо в звериной пасти, тут же сорвала его и отбросила в сторону. Она пыталась рассмотреть свое отражение в мутном окне и завела руку назад, как если бы за спиной висел колчан, но, увы, этот доспех не предназначен для лучников, а тем более для лучниц. Ее тонкие руки казались прозрачными на фоне черного медвежьего меха, как соломинки. Нет, не должны эти руки держать меч! Она раздраженно застонала сквозь зубы и даже притопнула ногой, но продолжала пытаться достать воображаемую стрелу. Медвежьи когти, служившие украшением, оцарапали нежную кожу плеча, и девушка зашипела от боли.
– Не нужно, – вырвалось у меня. Артурия вздрогнула и обернулась. – Не нужно. Она не подходит тебе.
– Но я хочу. Я горжусь своим званием и хочу, чтобы все это видели.
– Тебе не нужно доказывать свою преданность. Ты героиня.
– Господин, я не…
– Ульфрик.
Утренний свет окутал ее лицо, изумрудные глаза полыхнули золотым блеском.
– Ульфрик. Прошу тебя, Артурия, назови меня по имени.
Она сделала крохотный шаг навстречу, но мне показалось… Мне все время что-то кажется. Я мог напугать ее своими чувствами, я не хотел ей ничего навязывать. Я хотел, чтобы она была свободна, но в то же время принадлежала мне без остатка.
Звенящая тишина Истмарских гор нарушалась лишь фырканьем коней и звоном их сбруи. Снег падает тяжелыми хлопьями на наши лица. Густой мех моего плаща служит нам постелью, но ее нет рядом со мной. Артурия маскирует кострище еловыми ветками и уничтожает следы нашей стоянки. К несчастью, притоптанный снег убрать нельзя, и это ее очень беспокоит.
– Перестань, – улыбаюсь я. – Ну, кому мы здесь нужны?
– Талморским шпионам.
– В миле от Виндхельма? Да здесь каждая птица – норд по духу и по крови!
– А твои шпионы? – Она садится подле меня и обхватывает колени руками. – Галмар не доверяет мне.
Я накидываю ей на плечи край плаща, но она тут же сбрасывает его.
– Мне не холодно.
– Пусть Галмар не беспокоит тебя.
– Я имперка. Это клеймо, и от него не избавиться. Но в решающей битве, – она будто нечаянно наклоняется к моему лицу, и ее горячее дыхание обжигает мою кожу, – у меня будет шанс стереть его из памяти братьев.
– Разве так важно, что другие думают о тебе?
– Важно, что они думают о тебе, государь.
Я смахиваю снег с ее коротких черных волос и касаюсь пальцами ее щеки, но Артурия тут же отворачивается и уходит к лошадям.
– Нужно возвращаться, иначе нас будут искать.
Пусть ищут, мне все равно. Что может быть сейчас важнее этих изумрудных глаз? Только ее жизнь. Внезапно я понимаю, что не хочу, чтобы она ехала в Солитьюд. Там будет настоящая бойня, где лучнице не выжить. Но отговаривать ее бессмысленно, она ослушается даже прямого приказа. Что ж, тогда…
– Артурия!
Она оборачивается, и я накрываю ее губы своими, прижимаю ее к себе, надеясь защитить и спрятать от всего мира. Мое сердце готово взорваться, когда она отвечает на поцелуй, без страха и удивления обнимая меня за шею.
– Обещай мне, – шепчу я через мгновение, нет – через целую вечность.
– Что?
Всё. Я хотел всё: чтобы она осталась со мной, чтобы не участвовала в битве, чтобы забыла свое прошлое и забыла войну, чтобы она всегда улыбалась, чтобы наши дети были похожи на нее. Жадные души не попадут в Совнгард, но я только рад этому. Там мой отец, а у меня нет ни малейшего желания с ним встречаться.
– Обещай, что, как только все закончится, ты отправишься к Серобородым.
Улыбка на ее лице становится только ярче. Не удивительно, ведь мои мысли написаны у меня на лбу.
– Хорошо, я обещаю.
– Я сам доведу тебя до храма.
– Нет, ты будешь слишком занят, государь.
Она тянется за поцелуем, но я хочу еще кое-что. Самую малость, просто чтобы быть уверенным, что это не иллюзия талморских колдунов.
– Назови меня по имени.
Где–то вдалеке слышится крик дракона, пронзительный и тревожный, такой же, как и время, в котором мы живем. Это дикое время, именуемое Четвертой эрой – эрой ошибок и сожалений, разрушило старые порядки и создало новые, подмяв под себя тысячи жизней, но я готов все простить ему за эти мгновения – за мою маленькую вечность с изумрудными глазами.
