Глава 1В жизни Кибы была черная полоса. Причем, такая… как зимой на полях: кругом снег лежит, чистый, белый, а копнешь – так под ним чернозем насквозь промерзший. Ведь на первый взгляд все было хорошо, но до того тоскливо, что по ночам выть хотелось.
Война кончилась. Как там было? «Мы победили, и враг разбит»? Вот-вот. Оплакали павших, отстроили дома и зажили мирной жизнью.
А Киба? Киба потерялся на той войне, да так и не нашел себя.
Он хорошо помнил те траурные процессии, что шли одна за другой в первые послевоенные дни. Наруто с Сакурой оплакивали Саске, погибшего, неясно за кого сражаясь. Хината с Тен-Тен – Нейджи. А Киба что? Ему и оплакивать было некого. Подумать только! Весь клан на передовой был, а из потерь – только куртка порвана да одна на всех царапина.
Так он и стоял, в черной траурной толпе, охваченный чужим горем. Акамару жался к его ногам, такой же потерянный, как и сам Киба, и поскуливал, как от страха.
Вот она, мирная жизнь.
А что Киба умел для этой жизни? Что у него было, кроме войны?
Дома он сидеть не мог, три таких хищника, как он, его сестра и мать, под одной крышей – это слишком. Да и Акамару, ему свобода нужна, его в плуг не запряжешь.
Любовь у него была. Была, да… Да замуж вышла.
А Киба что? Он сам дурак. О чувствах говорить надо. А он не умел.
И учитель из него получился никакой. Многие его ровесники, хоть тот же Шикамару, занялись воспитанием молодняка, а Киба… Он на свою группу смотреть не мог без сожаления: три юных оболдуя, только после Академии. Ну, зеленые они – это ничего, это пройдет. Ругаются, не ладят – так то пока, до первой драки. Но им же ничего не надо! Киба смотрел им в глаза, а там…
Они пустые. У них дома мать одна, ей помочь надо в саду, сестренку трех лет от роду оставить не с кем, крыша прохудилась, заделать бы, «можно, я сегодня пораньше уйду?». Ни миссии их не интересовали, ни героическое прошлое, ни новые техники.
Что он мог бы им рассказать? Чему научить? Вот он и сдал их другим учителям, как только представился шанс.
Киба только потом понял, почему так. Они боялись. Они видели войну еще по-детски наивными, испуганными глазами. А теперь по глупости своей предпочитали верить в вечный мир, который должен – ну должен же! – воцариться теперь. Враг убит, и чужой мести бояться не надо, и самому мстить некому. Их тоже можно было понять. Но Киба не умел.
Вот он и скитался по миссиям, лишь бы чем-то заниматься. И миссии эти... В одной деревне объявились мародеры. Приходишь, там пара голодных мальчишек по чужим огородам шарится. Что с них взять?
А война все же случилась. Десять с лишним лет прожили в вечном мире, а больше не выдержали. С селением Скрытого Тумана что-то не поделили. Что-то давнее, застарелое, никому не нужное. Глупо это, наверное, там, в верхах смотрелось. Шикамару что-то говорил про политику, только у Кибы на этот счет свое мнение было.
Нужна эта война была. Нужна, как воздух. Тем, с пустыми глазами, показать, что нет никакого вечного мира. Нет и не будет. Чтобы шанс им дать.
Когда объявили военное положение, Киба только плечами пожал, но в сердце затаилась какая-то дикая, звериная радость. Вот оно, его геройское прошлое, словно из могилы, встало во весь рост и усмехается в лицо напуганным мальчишкам-генинам.
Дождь лил уже трое суток подряд. На десять шагов кругом ничего видно не было, холод стоял собачий, и даже костра было не зажечь - насквозь промокшие дрова не горели. И тут командование решило боевой дух поднять, причем единственным им известным способом. В атаку.
Глупо это было, Киба сразу понял, что толку от этой отчаянной вылазки не будет. И как в воду глядел.
Они в засаду попали, хорошо организованную ловушку. И это в дождь, когда все вокруг – стихия бойцов Скрытого Тумана. А дальше? Совсем не геройский рассказ получился. У Листа больше половины – совсем дети были, вчерашние ученики. Весь отряд полег.
Киба полз на пузе, по шею в холодной грязи и горячей крови, а рядом шумно дышал Акамару. Бой закончился быстро, они и понять ничего не успели. А живых Туман если и оставляет кого, так только случайно.
Киба был один из таких счастливчиков. В боку у него кровоточила резаная рана, зато он сам и Акамару были живы. Только до своих полдня пути.
Киба старался по сторонам не смотреть, но взгляд то и дело натыкался на трупы. Один, ну совсем мальчишка! Через всю грудь рваная рана. Вот тебе и геройская смерть. Хороша?
И что только Кибу потянуло к нему? Глупая надежда, наверное?
Киба поднес к губам мальчишки кунай. Металл слегка затуманился. Значит, дышит. Киба тихонько свистнул, призывая Акамару.
Сам Киба никогда бы не дотащил парня, под проливным дождем, по колено в грязи и с дырой в боку. А пес вытащил их обоих.
Киба не помнил, как дошел до лагеря. Он едва перебирал ногами, вцепившись в загривок Акамару скользкими от крови руками. И темно кругом было, Киба помнит, что темно…
А парень выжил. Страшная с виду рана оказалась неглубокой. Киба, наверное, чутьем своим звериным ощутил, что мальчишка живой. Бывают же чудеса на свете!
Сам Киба оклемался за пару дней. А как ему разрешили вставать, так сразу пошел навестить того парня.
Акамару с оглушительным лаем носился вокруг, Киба с ним никак совладать не мог. Куда там! Три дня оба в лежку пролежали: один – в бинтах, а второй рядом, тоскливо подвывая, жался к ногам.
Киба откинул полог санитарной палатки и вошел. И тут же увидел мальчишку.
Парень лежал на носилках справа от входа, бледный, в лице ни краски, только бинты на груди розоватые от крови. Его веки дрогнули, и он открыл глаза. «Наверное, лай Акамару разбудил его», - с досадой подумал Киба.
- Киба-сенсей, - улыбнулся мальчишка, поймав его взгляд. – А я вас сразу узнал.
Киба вздрогнул. Сенсей… Полузабытое обращение и полузабытое лицо мальчишки. И его глаза, словно разом постаревшие на двадцать лет. Уже не пустые.
Но лучше бы были пустые.
Теперь Киба понял, чем привлек его именно этот парень. Где-то там, глубоко в душе, он узнал мальчишку, и сработал инстинкт, о котором говорил Шикамару. Инстинкт защищать тех, за кого ты в ответе.
И глядя в эти глаза, что были старше его собственных, Киба впервые за десять лет почувствовал, как где-то в сердце остро защемило от тоски по дому. По прохудившимся крышам, по сорнякам в саду и по «можно, я сегодня пораньше уйду?». Потому что там есть все-таки что-то кроме войны.
