Добрых Дел Мастера

Глава 1, в которой открываются волнующие факты и появляются интересные особы.

Человек по имени Фенрир замер у лестницы. У него были длинные ноги, огромные плечи, и сам он был будто бы сделан из шкафа – такой же большой; его волосы торчали в разные стороны, а глаза были очень голубыми, но от этого не менее пугающими. На нем был тяжелый кожаный плащ, который рвался сотню раз, а потом перешивался снова и снова, будто бы его владелец уменьшался в размере и увеличивался с таким же постоянством, с каким выл на луну, и некоторые заплатки болтались на нескольких ниточках.
Фенрир был немного сутулым, но напряженным, и, казалось, окликни ты его сейчас – он в один прыжок подлетит тебе и перегрызет глотку, что ты даже не успеешь почувствовать боли.
И, если бы ты его сейчас окликнул, все так и было бы.
Он втянул носом воздух, со свистом, принюхиваясь, как гончий пес. Вокруг витали запахи чистой одежды, пластиковых игрушек и мясного пирога. Он осторожно поднимался по ступенькам дома, стараясь не наступать на скрипящие половицы, и прислушивался к размеренному сопению, доносившемуся с верхних этажей.
Ребенок спал, его родители тоже спали. Это Фенрир «Сивый» научился распознавать за всю ту тяжелую неделю наблюдений. Не было тех криков несогласия, которые обычно издают дети, укладываясь в постель, не было той беготни в поисках умиротворяющего бальзама.
Поднявшись по лестнице, он увидел раздвоенный коридор, и, не думая – надо отметить, что Фенрир думал очень и очень редко, ведь проще грызть глотки – выбрал левый. В конце была дверь, и он, стараясь не шуметь, что с его габаритами было непросто, приоткрыл ее.
Снова принюхался, стараясь отмести те запахи леса и костра, которые принес в дом сам. Его органы чувств обострялись в преддверии полнолуния. В комнате витал запах женщины, запах мужчины и пыли. Ребенка не было. Стоило закрыть дверь, но Сивый был любопытен. Очень хотелось просто взглянуть… Раньше Сивый думал, что, хорошенько укусив ребенка, сполна отомстит старшему Люпину. Но, когда до его цели, его жертвы, оставалось всего пару поворотов и одна дверь, а старший Люпин спокойно спал в паре шагов от него, обнимая свою жену, что-то в его голосе сработало не так – неужели он хочет, чтобы ребенок поплатился за ошибки отца?
Люпин… улыбается во сне, дышит ровно, ничего не тревожит его сон, а ведь совсем недавно чуть ли не падал в обморок от ярости, выступая за отстрел оборотней. Сивый скривился. Ему была приятна мысль о том, что человек, который пытался ущемить его права, сам станет таким же, как он. И тогда поймет, все поймет…
Он наклонился к мужчине, остановившись прямо над его ухом, и неполная луна светила прямо в его спину. Когда тень Сивого легла на женщину, та нахмурилась, заворотилась. Еще чуть-чуть, и она проснется. Нужно кусать сейчас… именно сейчас…
Но Фенрир Сивый не был так прост, как казался на первый взгляд, а потому закрыл дверь, оставив мирно спящих родителей на волю снам.
Ведь старшему Люпину будет много больнее выбирать: смириться с болезнью сына или застрелить его – чем застрелиться самому.

Мальчик спал не так спокойно, как его родители. Едва научившись ходить, он подарил им не только минуты радости, но и минуты ужасной нервотрепки. И сейчас, когда ему, вроде бы, стоило находиться в плену фантазий, он дергался, выставлял кулачки вперед, словно с кем-то сражаясь, и брови на его маленьком личике были сведены к переносице, и вид его был комично-серьезным.
Он спал, и сон его был уж очень-то героическим.
Над кроваткой висели листы бумаги, и на каждом из них было по одной букве, составляющих слово «РЕМУС». Буквы были корявыми, яркими и цветными, а «С» так вообще смотрела в другую сторону, но было видно, как хозяин работы ею гордится. Когда дверь скрипнула, мальчик замер, словно его сон оборвался, а через мгновение проснулся, приоткрыв один глаз, как кот.
Хоть дом его был стар, таинственен и немного жутковат, мальчик не верил в приведения, но был знаком, по крайней мере, с одним, и наслушался рассказов о Хогвартских приведениях от отца. Он не верил в них так же, как не верил в столы – он просто знал, что они существуют, и что они не могут причинить вред. И уж тем более открывать двери. Они могут сквозь них проходить… Зачем их открывать? Они ведь покойники.
Кто же это может быть? Боггарт?
А боггарты, как он узнал, состроив щенячьи глазки маме, не выходят из своих укромных уголков. Хоть одного боггарта из собственного шкафа он очень упорно упрашивал это сделать, заманивая его конфетами. Этого боггарта родители Ремуса так и не уничтожили, и маленький Люпин нередко игрался, приоткрывая дверцу, и наблюдая, как странное существо меняется, в поисках того, чего все-таки мальчик боится сильнее.
Но дверь скрипнула, оставив от сна, где он побеждает оборотня отборными заклинаниями, лишь пыль. Его отец не любил оборотней, а маленький Ремус пытался всячески ему подражать, как это бывает у мальчиков в отношении со старшими.
Вначале он увидел руку. Ремус хотел спрыгнуть с кровати, поднять тревогу, но он, будто бы, к ней прирос. Потом появилась голова. Ремус тут же скривился – мда, не завидовал он такой голове! Голубые глаза опасливо сверкнули в темноте, а на железных пуговичках плаща мелькнуло отражение луны, смотрящей прямо в окно. Губы этой головы скривила усмешка, а потом показалось и все существо – это был мужчина, и, если выбирать между характеристиками: «приятной наружности», «статный», «немного неприятный» - Ремус бы коротко охарактеризовал его как «лицо не очень дружелюбное», а языком более детским – «пугало».
- Вы мне снитесь, сэр? – мальчик не любил молчать, когда он где-то не один. Он вообще в свои семь с четвертью лет был очень любопытным и умным.
Мистера Пугало этот вопрос заставил замереть, немного шокированного. Он думал, что ребенок, в крайнем случае, зальется ревом, и ему придется уносить ноги после сделанного дела. Он не думал, что дети умеют разговаривать, в принципе. А потом его усмешка стала еще противнее.
- Нет, мясной кусок, не снюсь. Но, будь уверен, я самый страшный твой кошмар…
Фенрир запел хриплым голосом, но шепотом, от чего звучание его было не менее неприятным:
«Я хожу в ночной тиши
Я ем осколки твоей души
Я ужас страх ночной кошмар
Я словно молнии удар
Глазки, дитятко, закрой
Слушай дальний волков вой..

Эээ… Ну…»
Почесав затылок, Фенрир понял, что забыл последние строчки, но он чувствовал, что они были очень важными.
- Я вас не боюсь, сэр, - мальчик пожал плечами и сел на кровати, поджав ноги под себя, и явно чего-то ожидал.
- А стоило бы.
Ремус нахмурился, и поставил локоть на коленку, а потом положил на раскрытую ладошку подбородок. Эта ситуация явно его не забавляла, и он хотел бы скорее вернуться ко сну, в котором планировал оставить от оборотня мокрую лужицу.
- А вы чего-то боитесь, сэр?
Мистер Шкаф задумался.
- Я ничего не боюсь.
- У меня в шкафу полно «ничего». Посмотрите? – только дети способны вести такие разговоры, ведь они прекрасно к ним подготовлены, натренированы сказками.
Сивый замер, шокированный, второй раз за сегодняшнюю ночь. Было ли ему интересно, есть ли что-то в этом шкафу? Нет. Но… «Ничего», такой был ответ мальчика. И что-то заставило Фенрира потянуть за резную ручку дверцы. И что-то вылетевшее, будто бы давно ожидающее свободы, сбило его с ног, на ходу превратившись в луну.
«Боггарт»… Но Сивый не боялся луны! Он любил луну! Хоть какой-то неприятный осадок был с ней связан. Он боялся, может быть, только… Боггарт в мгновение ока стал… Не успел стать. Фенрир выхватил палочку из-за пазухи, и каким-то непонятным заклинанием, неизвестным даже ему самому, затолкал его обратно в шкаф.
- Вау… Сэр, вас не учили, что врать нехорошо!? Вы боитесь стеклянного шара! Ха! Вот умора! У меня хотя бы он становился пауком…
Но Ремус не успел договорить. Мистер Пугало в один прыжок оказался рядом с его кроватью, и его широкая ладонь схватила мальчика за подбородок и когти, острые, словно лезвия, впились в щеку. Сивый наклонился, как наклонялся недавно к его отцу, и у самого уха замер, выдержав паузу. Жертва должна осознать. Должна осознать… А потом укусил. Мальчик закричал, а когда старшие Люпины оказались уже в комнате – Сивый выпрыгнул из окна, и никто не успел среагировать.

До полнолуния оставалось несколько дней. Он это чувствовал. На самом деле, маленький Ремус не понимал, что в этом такого, но то, что родители ссорились, наводили его на определенные мысли. Ненавидел ли Ремус оборотней как раньше? Да! Как и его отец! И сны его все так же разнообразили поединками! Хоть и спал он менее спокойно – он хотел то убежать в лес, на свободу, то чувствовал запах вяленого мяса, запакованного, лежащего на нижней полке комода в кухне. Но сны его пестрили драками! И это было так же весело и увлекательно, как и два дня назад, после укуса!
- Ремус не любит оборотней, - услышал он голос собственной матери, стоя под дверью кухни, неловко наклонившись, - Скорее от того, что сам еще не познал, что это такое. Точнее, уже познал, и даже больше, чем кто-либо из нас, но не в том смысле. Полнолуние совсем скоро… Бедный мальчик! Ты должен оказывать ему поддержку, а не… Вот черт! Мясной пирог подгорел!
Послышались звуки перемещений и открывания и закрывания дверц шкафов, позвякивание кастрюль.
- Что нам делать? Когда он превратится… в монстра… он останется дома? Он покусает нас всех?! И что тогда!? – в голосе мужчины слышалось отчаянье, страх и еще что-то смутно напоминающее презрение, - Дора, ты должна понимать, что мы должны оповестить министерство… да… министерство… Оно поможет…
- Томас! Это твой сын! И он останется твоим сыном, даже если заболеет всеми болезнями мира! Мы справимся. Ничего пока не известно точно, может все окажется не так страшно, как ты думаешь. Укусил его не оборотень, а человек, хоть этот человек и не заслуживает так называться. Вот Сивый – точно монстр! Возможно, мальчик останется… таким, каким мы привыкли… его видеть. Держи себя в руках, хотя бы ради него.
Ремус стоял, прислонившись боком к двери, и внимательно вслушивался в разговор. Он был очень умным мальчиком для своих лет, а потому видел – все действительно не будет, как раньше.
И все же, в голове его зародилось понимание: его укусил оборотень. А потом зародилась обида. Мать на его стороне, отец еще не выбрал. И, когда придет время полнолуния – ему действительно некуда пойти. Кому нужен оборотень в семье! Они вот-вот, и от него откажутся! А ведь Ремус даже не плакал. А на утро следующего дня даже пытался делать вид, что ничего не произошло.
- Как ты не понимаешь!
- Как ты не понимаешь, Томас?! Он твой сын, и…
Он не дослушал разговор. Громко топая, он отошел от двери, и так же громко поднялся по лестнице. Голоса на кухне затихли, или Ремус просто перестал прислушиваться. Он хлопнул дверью комнаты, и в первый раз дал горьким слезам вырваться наружу. Он стоял посередке и не знал, куда ему податься. В первый раз Ремус Люпин, окруженный ранее любовью и родительской опекой, узнал, что везде лишний.
Ну и ладно!
Ремус вывалил одежду из шкафа на пол, выбрал самую широкую футболку, и, положив ее на кровать, вывалил из тумбочки свои безделушки. Он положил на футболку пару немного позеленевших монет, которых, он был уверен, ему не хватит на дорогу отсюда, пачку жвачки, камушек с пляжа и чистый носовой платок, а потом связал рукава футболки с низом. Подумав, он выложил жвачку. Он был готов к побегу из дома. Перекинув сверток за спину, он медленно начал спускаться по лестнице. С кухни все еще доносились голоса, и, как стало ясно из интонаций, они спорили.
Ремус остановился у двери. Там, за порогом, большой мир, полный приключений, и многого другого, непознанного, но интересного. А у него всего две монетки, камушек и носовой платок…
- Ты мне так и не объяснил, почему мы должны относиться к нему хуже! Твоя болтовня совершенно бессмысленна и…
Но выбор сделан. Ремусу пришлось чуть-чуть привстать на носочки, чтобы дверная ручка оказалась на уровне его носа, и он потянул к ней руку. Когда ладонь коснулась металлической поверхности, он повернул ее, и дверь, словно по собственному желанию, отъехала вперед. Ремус замер, не в силах пошевелиться.
На пороге стоял высокий мужчина, словно стоял там всегда, словно ожидал, когда дверь откроется, и потому не звонил или стучал. У него были темные волосы, такие же темные глаза, но белая кожа и тонкие черты лица. Лицо его не выражало ничего, и Ремусу было понятно, что заставить это лицо что-то выражать очень сложно. На улице темнел вечер, звезд еще не было, и света было, как это бывает в Англии летом, хоть глаз выколи. Леса, окружавшие дом Люпинов, наводили еще больше теней. Было темно, но этот человек был еще темнее этой темноты. Его черное пальто в пол, черные перчатки… и Рем мог бы поспорить, что даже черный цвет не способен на такую черноту.
Ремус замер, не в силах пошевелиться, и его челюсть вот-вот, да упадет в пол. О побеге из дома он совершенно забыл.
- Ээээм…. Здравствуйте…. Сэр, - Ремус в первый в жизни понятия не имел, что сказать, и стоит ли обращаться к этому мужчине на «сэр», ведь ему можно было дать и двадцать лет, и шестьдесят.
- Здравствуй, Ремус Люпин, - голос его был бархатным, но Ремус никак не мог отделаться от понятия «ночь», а потому посчитал, что этот голос был соткан из ночи. – Могу я поговорить с твоими родителями?
Мамина рука легла на плечо Ремуса, а на другое плечо легла папина. Родители Ремуса уже были здесь, видимо почувствовав перемену атмосферы в доме. Несмотря на яркий свет в прихожей, мальчик не смог не заметить того, что от незваного гостя стало много темнее. Теперь мальчик понял, что гость сам распространяет темноту.
- О чем бы вы хотели поговорить? – голос отца был очень серьезен, и Ремус понял, что так его отец разговаривает только на работе.
- Я знаю о вашей проблеме, потому что мое дело знать. Мое имя Саймон. Я живу в нескольких километрах от вас, в парке Блэйностоуна.
- Который рядом с кладбищем? – в отличие от голоса отца, голос его матери был немного взволнован и слишком высок, будто бы готовился вот-вот сорваться.
Знаете, дети обычно видят при знакомстве со взрослыми, можно ли отнести того или иного к друзьям и соответственно врагам. Они это понимают сразу же благодаря врожденному детскому чутью. Ремус смотрел на Саймона, моргая в три раза реже обычного человека, и никак не мог определиться, к кому его отнести. И по речи его матери стало ясно, что и она тоже.
- Да.
- Но там живет только…
- Там живу только я. И, узнав о том, что озарило вашу семью, потому что, как я вам сказал, мое дело – знание, я могу предложить вам соответствующую помощь. Мне не нужны какие-то материальные блага, только ваше разрешение на то, что я смогу обучать мальчика тому, чему считаю нужным его обучать.
- Но…
- Я знаю, что вы хотели лишить его всего. Так уж получилось, что когда-то давно и меня хотели лишить этого всего, этого будущего, и не было рядом человека, который бы предложил помощь. Я вам ее предлагаю, обозначая то, что мальчик заживет полной жизнью, и изменит в ней многое.
- Проходите.
Отец отошел от двери, потянув за собой Ремуса, который, не очнувшись до сих пор от необычности гостя, пошатнулся на ноге, будто сдвинуться с места для него – вопрос столетия. Саймон ступил за порог, но ни кто не попросил у него пальто. Лампочка, освещающая вход, предательски мигнула. Надо отметить, что ни единая тень не двинулась на лице мужчины, и, что в свете, что без света, его одежда оставалась такой же темной, а лицо таким же белым. Ремус не понимал почему, но его родители понимали, и он старательно делала вид, что понимает тоже.
- Благодарю, мистер и миссис Люпин.
Взрослые прошли на кухню, и Ремус, мальчик умный для своих семи лет, знал, что в эти разговоры ему лучше не лезть, а потому так и стоял чуть поодаль от двери со свертком, перекинутым за спину.
- Мне кажется, что мальчика этот разговор тоже касается.
И никто не смог ему что-то сказать. Потому что он не создавал впечатление человека, с которым спорить следует, и который вообще говорит что-нибудь не правильное. По крайней мере, так показалось Рему, который бросил мешок в угол, и спокойным шагом, на который вообще способен семилетний ребенок, последовал за Саймоном. Дверь кухни закрылась, и мальчик неуверенно сел на высокий стул. Миссис Люпин, зачем-то, приглушила свет, и Саймон благодарно кивнул.
- Я хотел бы забирать мальчика каждый месяц на три дня, до тех пор, пока луна не начнет убывать. Как вы уже поняли, мальчик не представляет для меня опасности, и, если что, именно я смогу его сдержать. Это будет его первое превращение, а потому я смогу оказать ему нужную медицинскую помощь.
- С чего, Саймон, вы взяли, что он превратится? Сивый укусил его, но он не был… превращен… И до полнолуния оставалось много времени… и… - мальчик, до этого во все глаза смотрящий на Саймона, перевел взгляд на отца. Тот сидел на таком же стуле, положив локти на стол и запустив пальцы в волосы с таким видом, будто готов их вырвать с корнем.
- Сивый? Я был знаком с ним. Он укусил много детей в прошлом. Кусал, потом уводил их подальше от семьи. Он организовал лагерь оборотней в Вестминском лесу, и эти дети набираются злобой под его началом. Если честно, я не понимаю, почему Ремуса он оставил здесь… Если, конечно, не преследовал другую цель.
- О Мерлин, - глаза мистера Люпина расширились, - Это моя вина, моя вина…
- Да,- сказал Саймон, и в голосе его не было ни призрения, ни осуждения, ни какой-то страшной сути. Ремус немного сжался, но никакой злобы на отца, которая была бы здесь уместна, не зародилась в его детском сердце. Он находился в том самом возрасте, в котором хочется попробовать многое, и превращение в волка – очень интересное для него приключение.
Саймон посмотрел на Ремуса, и мальчик, в этой затягивающей темноте его взгляда, увидел то самое - желание помочь, которое заставило его заговорить:
- Спасибо, сэр.