Глава 1Ворота Конохи - гигантские створки, венчающие стену толщиной не в один метр, наблюдательные башни, чунины, бдительно всматривающиеся в безмятежный лес – все это кажется Кураме бутафорией, смешным препятствием для любого шиноби, который хоть чуть-чуть способен концентрировать чакру в ногах.
Истинная охрана – сфера, окружающая Коноху и отряды АНБУ, беспрестанно скользящие по ее границе – это тоже довольно забавно, но, сколько он не ворчал на Хокаге, отменить эту смешную границу Шестой не согласился. Что ж, шиноби всегда были чересчур бдительны, особенно когда дело касается безопасности гражданских.
Ну, то есть, это его шиноби были бдительны. Как там обстоят дела в других деревнях, Курама если и знал когда-то, то предпочел забыть.
В конце концов, спать на Воротах было удобно – наблюдательную площадку с козырька убрали. Хотя вроде Курама ее просто снес одним из хвостов – Старейшина что-то говорил на эту тему, но Курама его не дослушал, уснул на скучнейшем перечислении собственности, попорченной им за этот месяц. Сожрать наглого старикашку хотелось куда сильнее, но это был его шиноби, пусть и не лучший представитель Конохагакуре.
За прошедшие с войны полтора года Курама привык считать эту деревню своей.
Не без влияния Шестого, конечно. Но этому пацану действительно трудно сопротивляться, особенно когда он пытается тебя в чем-то убедить.
Шайка его друзей, сперва обходившая Кураму дальней дорогой, (что несказанно его радовало, надо сказать), вскоре свыклась и начала здороваться с ним, как ни в чем не бывало.
Курама до сих пор не любит людей, но чувства его джинчурики к своей Деревне и к ее шиноби слишком сильны. Это совсем не значит, что великому Демону-лису нравится отсутствие страха в друзьях Наруто, вовсе нет. Просто лежать на Воротах Конохи куда как удобнее когда никто не воняет ужасом на всю округу.
Люди текут сквозь Ворота потоком, Курама чувствует их сквозь сон, наверное за милю, каждого насквозь.
Купец с дочкой – частые гости, живут у окраины и собирают травы в лесу. Госпиталь часто пополняет у них запасы, все лучше, чем платить шиноби за миссию. Девчонка приветственно вскидывает руку и улыбается. Отец одергивает ее, он помнит ужас той ночи, когда погиб Четвертый.
Курама тоже помнит, хотя рад бы забыть. От воспоминания в душе (если она есть у него, Наруто говорит, что есть, но Наруто вообще много говорит) поднимается волна удушающей ненависти: к Мадаре, красноглазому ублюдку, к Четвертому, к Кушине, к Конохе, ко всем шиноби – лицемерам, что смеют использовать его и его братьев как оружие…
Рык гаснет в горле так и не родившись, опускается шерсть на загривке – теплая ухмылка и болезненно-сладкий поток какого-то непонятного чувства прилетают от джинчурики по тонким ниточкам-канатам их связи. Прилетают всякий раз, как бы далеко они не были друг от друга, и Курама вспоминает – это его шиноби. Это его Деревня.
Курама не отвечает на приветствия.
Еще чего, люди, они хоть и его, но они все же люди.
Курама спит – Наруто вечно с напускным раздражением ворчит, прежде чем запустить руки в теплую шерсть за ухом, что Курама проспит всю жизнь.
Лис не любит прикосновений – они напоминаю о цепях и клетках. Но это Наруто, это же Наруто, и Курама позволяет ему почти все: уснуть у себя в хвостах, зарыться лицом в шерсть у края губ, лазить по себе, будто он любимая площадка для развлечений.
Курама не любит нежностей, он ведь демон, какие нежности? Но когда Наруто возвращается из очередной миссии, на которую нагло сбежал, оставив на рабочем месте клона, он не может не позволить своему джинчурики обхватить себя за шею и сумбурно выдать поток приветствий-жалоб.
Наруто часто жалуется Кураме. На работу, на Старейшин, на бумаги, которые приходится разгребать, на врагов, которые «нет, рыжая морда, ты не понимаешь, им, что, трудно стать хоть чуточку сильнее, даттебае?! ». Курама спит, Наруто жалуется и на это, требовательно стуча кулаком по его лбу, будто сам не засыпает, развалившись между ушей Лиса.
Наруто ругается на Саске, о, Саске его любимая тема, и Курама убил бы наглого выродка проклятого клана, если бы не чувствовал – джинчурики счастлив. Впервые за долгое время - счастлив.
Курама не хочет признаваться ни себе, ни тем более братьям, с которыми Шестой поддерживает связь, но чтобы его джинчурики оставался счастлив, он готов на многое.
Спать на Воротах Конохи, охраняя ее от чужаков и бед.
Терпеть друзей Наруто и даже здороваться с некоторыми. Ну… периодически.
Оставаться в деревне и ждать Хокаге с миссий.
Слушать ругань на Саске (честно говоря, Курама остер на язык, когда дело касается младшего Учихи).
Терпеть прикосновения. Тут Курама лжет себе в открытую: ему не нравятся хлопки по шкуре, почесывания, поглаживания, прыгание по себе. Нет, они совсем ему не нравятся, и то, что он их терпит, говорит лишь о его великой выдержке, а вовсе не о том, что ему приятно!
Курама, на самом деле не рад, что ему приходится терпеть Наруто. Шестой – шумный, наглый, хамоватый, невероятно сильный (пожалуй, единственное, что нравится Лису) пацан. Он постоянно мешает спать, с ним постоянно что-то случается, за ним вечно надо следить, еще и говорить этой Пятой, где Шестой сейчас (неслыханная наглость, разве Курама должен что-то этой женщине?).
Курама совсем не рад.
Когда в Коноху наведываются Би и Хачиби, и эта восьмихвостая осьминожина спрашивает у Курамы почему же он не ушел от Наруто, когда тот, после окончания войны, предлагал отпустить Лиса, Курама отвечает ему почти не солгав.
Наруто потом долго поглядывает на него сияющими глазами и хитро интересуется: «Ты правда боялся умереть от скуки? Брось, рыжая морда, я же знаю, что на самом деле ты меня любишь!»
Курама только фыркает и посылает в наглеца бомбу хвостатого. Не попадает, конечно - Наруто давно перешагнул порог скорости, установленный когда-то Четвертым. Но взрыв на горизонте, в паре миль от Конохи, служит достаточным утешением.
Как и разъяренный вопль Наруто.
