Прощание

Глава 1

Sous mon masque de fer
Des larmes qui lacèrent
Mes anciennes blessures.

(Там, за ликом железным
Слёзы рвут шрамы прежде
Затянутых ран)

Рок-опера "Моцарт"



Вот и все... Я знаю, что мне недолго осталось отравлять своим присутствием жизнь всей школы. Скоро я уйду туда, откуда нет возврата. Однако я вовсе не печалюсь по этому поводу, даже напротив...
Последний год был кошмарным. Все ученики Хогвартса, за исключением, разве что, моего факультета, хором говорят об ужасных испытаниях. Без преувеличения скажу, что мне было еще хуже. Весь год я балансировал на грани, избавляя от пыток и смерти своих подопечных, получая в ответ лишь презрение и ненависть. Чем-то мне это напомнило четвертый курс всеми любимого Гарри Поттера: тогда лже-Грюм проводил его через все испытания Турнира Трех Волшебников так, чтобы никто ничего не заподозрил. У меня сейчас таких гарри поттеров было несколько сотен.

Все началось еще в прошлом учебном году, когда Дамблдора угораздило надеть себе на палец зачарованное кольцо Гонтов. С трудом остановив распространение заклятья, я сообщил ему, что ликвидировать его полностью я не смогу. Альбус, впрочем, ничуть не был впечатлен известием о своей скорой кончине. Практически не колеблясь, он заговорил о задании, данном Темным Лордом младшему Малфою. Я не понимал, к чему он ведет, пока он прямо не попросил меня убить его. От неожиданности я даже едва ли не впервые в жизни пошутил:
- Вы хотите, чтобы я это сделал прямо сейчас? Или дать вам время составить эпитафию?
Да, в изложении Дамблдора план звучал просто и закономерно: помочь старику избавиться от страданий, которые, несомненно, принесет ему больная рука, параллельно спасти Драко — что может быть правильнее? Но на деле все оказалось не так просто. Во-первых, оказывать данную «помощь» пришлось несколько раньше, чем мы думали. Когда ко мне вбежал Флитвик крича, что в Хогвартсе Пожиратели Смерти, я оторопел. Я даже не подозревал, что Драко найдет способ провести их в замок! Я понял, что убийство Дамблдора должно состояться именно сегодня. Оглушив коллегу, я выбежал в коридор, где наткнулся на Лавгуд и Грейнджер. Видимо, Поттер послал их следить за мной; он никогда мне не доверял. Идиот - казалось бы, случай на его первом матче по квиддичу должен был объяснить человеку, что вещи и люди порой не такие, какими кажутся. Нет, он такой же, как его отец: надменный, всегда уверенный в своей правоте. На ходу я придумал для девчонок объяснение бессознательному состоянию Флитвика и попросил их остаться в моем кабинете для оказания первой помощи профессору. Так я мог надеяться, что они не побегут наверх, где наверняка уже начался бой. Я плохо помню, как поднялся на верхние этажи. Меня никто не атаковал, было ясно, что мне доверяют обе стороны. Я видел, что все бегут на Астрономическую башню. Я поднялся вслед за ними и обнаружил то, чего никак не ожидал: Альбус Дамблдор, величайший волшебник, стоял безоружный, обессилевший в окружении Пожирателей Смерти. Драко направил на него волшебную палочку, но было ясно, что мальчишка не справится. Больше всего мне тогда хотелось расшвырять своих «товарищей» заклятиями потемнее и отвести Дамблдора к себе, где он мог бы принять соответствующие зелья. Я видел то, чего не видели ни Драко, ни Кэрроу, ни, тем более, Сивый: директор очень слаб. Я не знаю, что произошло тогда, почему он оказался на башне и в таком состоянии, но мне было очевидно, что его организм истощен. Я не хотел убивать беззащитного старика, да, просто не хотел. Я не Кэрроу, которые действовать иначе не умеют. Альбус заметил мое состояние. «Северус, пожалуйста», - умоляюще произнес он. Позже я узнал, что эти слова слышал и невесть как там оказавшийся Поттер, и истолковал их как мольбу о пощаде. Что ж, этот мальчишка никогда не видел дальше своего носа. Как я ненавидел в тот момент, когда направлял на Альбуса волшебную палочку! Ненавидел всех: себя за то, что убиваю беспомощного старика, Темного Лорда, который будет счастлив получить эту новость, самого Дамблдора, который вынудил меня совершить этот поступок.
Вторым неприятным моментом было, что все теперь знали о моей роли в убийстве директора. Конечно, мы с Дамблдором предполагали такой вариант, но я все же надеялся на то, что это убийство произойдет в узком кругу Пожирателей Смерти. Вместе с Драко я беспрепятственно спустился с Астрономической башни, и на этом везение закончилось. Я услышал, как Поттер, пылая праведным гневом, бежит за мной, пытаясь достать заклятием. Мы пробежали сквозь битву, мимо сражающихся и раненых; я кричал остальным, что все кончено и пора удирать. Все вместе мы промчались через замок и выскочили на улицу. По дороге к воротам столкнулись с лесничим Хагридом. Я слышал, как бежит за мной Поттер, выкрикивая оскорбления. Не знаю, что случилось со мной в этот момент, но на какое-то время мне показалось, что это Джеймс Поттер преследует меня, и, того и гляди, я услышу издевательское «Нюниус». Я никогда не убегал от старшего Поттера и его шайки. Ненависть обожгла меня, ослепила; я крикнул Драко, чтобы он бежал, спасался, а сам развернулся к мальчишке. Тот, свято уверенный в своей правоте и горящий желанием отомстить за любимого директора, принялся осыпать меня заклинаниями, попробовав даже Непростительное. Я без труда отбил все. Этот любимец всей школы так и не научился невербальным заклинаниям... В темноте не было видно зеленых глаз Гарри, и сходство с Джеймсом стало совсем невероятным. Я еле сдерживался, чтобы не позволить ненависти ослепить меня. Я парировал его заклинания, но не атаковал в ответ. Даже этому Поттер нашел свое объяснение:
- Сражайся! - кричал он. - Сражайся, ты, трусливый...
Я не выдержал. Да, я тоже человек и имею чувства и эмоции. Сколько я делал и делаю ради Лили, которой давно нет в живых, ради него самого, а он упивается своей ненавистью, не пытаясь задуматься. В моей душе смешалось все: ненависть к обоим Поттерам, отчаяние, овладевающее мною всякий раз, когда я вспоминаю Лили Эванс...
- Ты назвал меня трусом, Поттер? Твой отец никогда не нападал на меня, если их было меньше четырех против одного, интересно, что бы ты сказал про него?
Этот кретин продолжал выкрикивать заклинания, которые я, впрочем, прекрасно видел в его голове еще до того, как он успевал открыть рот. Я настолько явно ему поддавался, что даже стал опасаться, что кто-нибудь это заметит и заподозрит меня в нелояльности к Лорду. Убить-то его Темный Лорд хочет лично, а вот связать и притащить Избранного никому не возбраняется. Кто-то из Пожирателей применил к Поттеру Круциатус. Несмотря на удовольствие, которое я испытал, глядя, как мальчишка корчится от боли, я крикнул, что это недопустимо и повторил, что надо уходить. Если я думал, что больших эмоций испытывать невозможно, то почти сразу я понял, как же я заблуждался: парень решил применить ко мне Сектумсемпру и Левикорпус. Ярость и ненависть ослепили меня, как никогда. Я откинул Поттера ответными чарами и с огромным удовольствием сообщил ему, что это заклинания моего изобретения, и что Принц-Полукровка — это я. Я не мог не насладиться его выражением лица в тот момент, когда он узнал, кому он обязан своими успехами. Я оскорблял его отца, чувствуя, что хоть это приносит мне кратковременное облегчение. Поттер отвечал мне ненавистью на ненависть и снова назвал меня трусом. Да знал бы он... Чувствуя, что я близок к истерическому смеху, я вновь кинул заклятие и сбежал, сбежал от соблазна применить что-то более серьезное. Я жаждал причинить ему как можно больше боли, но, несмотря на всю свою ненависть, не хотел убивать сына Лили.
Кто знает, скольких трудов мне стоило явиться к повелителю с равнодушным лицом и ясным сознанием и сообщить ему о смерти Дамблдора? Я спокойно отвечал на вопросы, скрывая свое горе от мысли, что нет больше этого великого человека. Да, он был великим манипулятором, но он в свое время дал мне шанс. Он выслушал меня и сделал попытку спасти Лили. Только он открыто противостоял тому, кто убил ее. Только он знал мою тайну...
Дождавшись, когда Волан-де-Морт, узнав подробности смерти своего врага, отпустит меня, я аппарировал к себе в Паучий Тупик. На счастье, Хвост здесь больше не жил. Я лег на кровать и заплакал, навзрыд, как ребенок. Впервые за много лет я находил успокоение в слезах. Я оплакивал смерть Альбуса, свою любовь и ненависть, потерянные отношения с Орденом Феникса, которые, несмотря на изрядную прохладцу, были мне дороги. Меня, тем не менее, радовало, что я могу плакать — после гибели Лили слез не было. Тогда рядом был Дамблдор, который помог мне устоять и не сломаться, а теперь... теперь я один. И исход войны зависит исключительно от меня.
Дальнейшее превратилось в один сплошной кошмар. Мне казалось, что вместо души у меня кусок льда. Нельзя было чувствовать, нельзя было допускать эмоций. Иначе я бы просто не справился со своей задачей.
В момент смерти Чарити Бербидж я даже порадовался, что убил Дамблдора: у меня уже был некоторый опыт в подобных ситуациях. Во время транспортировки Поттера с Тисовой улицы я совершенно случайно отрезал ухо Джорджу Уизли, что убедило всех в моей верности Темной стороне. Я кланялся Темному Лорду и принимал его благодарности за достоверную информацию о дате отправления Поттера, в то время как остальные чуть не поплатились за то, что упустили мальчишку. Впрочем, здесь Лорд особо не зверствовал — ведь он сам принимал участие в охоте. Такие мелочи, как внушить Флетчеру мысль о нескольких Поттерах, подкинуть меч Гриффиндора в озеро, отправить Поттеру Патронус, мне казались сродни забаве. Настоящий кошмар творился в Хогвартсе. Кэрроу зверствовали, применяя Непростительные заклинания к ученикам. Я вовремя сообразил запретить магглорожденным учиться в Хогвартсе — этот запрет, который все восприняли как очередной акт фашизма, на самом деле спас немало жизней. Их бы просто убили, запытали насмерть. Многие представители моего факультета наслаждались властью и старались унизить и задеть тех, кто сопротивлялся новому режиму. Но я знал, что некоторые недовольны происходящим, просто у них, в отличие от гриффиндорцев, хватает смекалки сдерживать свои порывы. Я сразу знал, что моей основной головной болью будет Гриффиндор, но реальность превзошла все ожидания. Можете представить себе мое изумление, когда я, возвращаясь после собрания учителей, где говорил им не увлекаться наказаниями, увидел Лонгботтома, Лавгуд и девчонку Уизли, выходящих из моего кабинета с мечом Годрика Гриффиндора в руках! Я был в ярости. Как можно спасти идиотов, которые сами себе расставляют ловушки?! Я отчитал их, даже не сдерживаясь. Пообещав разобраться позднее, я отправил их в гостиные и заперся у себя в спальне. Из глаз текли злые слезы; это была наибольшая слабость, какую я мог себе позволить. Наутро за завтраком я с каменным лицом сообщил всем находящимся в Большом зале, что за серьезную провинность трое учеников наказываются работами в Запретном лесу под руководством лесничего Хагрида. Они проведут там неделю, возвращаясь в замок только на ночь и под моим личным присмотром. Я успел заметить облегчение в глазах провинившихся, когда Большой зал огласился криками, суть которых сводилась к тому, что я урод, недостойный занимать кресло невинно убиенного Дамблдора. Я спокойно сел на свое место и принялся за еду. Алекто Кэрроу придвинулась ближе ко мне и начала жарко говорить о более суровом наказании. Я резко оборвал ее, напомнив, что все трое — чистокровные волшебники. МакГонагалл презрительно взглянула на меня. Она явно гордилась своими безумцами, но тоже была удивлена мягким наказанием ровно до моего короткого разговора с Алекто. Всю неделю я утром встречал сначала гриффиндорцев, а потом Лавгуд у их гостиных и отводил к хижине Хагрида, а по вечерам провожал обратно. Так я был уверен, что они защищены от возможной мести Кэрроу или слизеринцев, а они - что я их жуткий конвоир. Не могу сказать, что мне не было обидно, но я держался — это всего лишь означало, что я хорошо играл свою роль.
Было много тех, кого я не мог спасти от Круциатуса и побоев, но я дал Дамблдору слово по мере возможности защищать учеников Хогвартса, и я сдержал его. Мне не в чем упрекнуть свою совесть.

Я знаю, что скоро Темный Лорд призовет меня к себе. Я слишком близок к нему и слишком осведомлен, чтобы остаться в живых. Я знаю, что скоро он убьет меня, и жду этого с нетерпением. Вот только сначала я должен закончить одно дело...

Признаться, когда Дамблдор рассказал мне, зачем мы столько лет сохраняли жизнь Поттеру, я был ошеломлен. Какой же я наивный дурак... Я ведь и впрямь верил, что все эти сложности ради нее, ради Лили... На первом курсе я мешал Квиррелу заколдовать метлу мальчишки, а позже, поняв, что гриффиндорская троица расследует тайну философского камня, всеми силами препятствовал ей. Я без труда читал в их сознаниях, что они уверены в моем намерении украсть камень. Я то и дело заглядывал в коридор третьего этажа, приказывал детям идти на улицу. Я наслаждался, глядя на их расстроенные лица. Якобы случайно я появлялся в самых неожиданных местах. Я старался не дать Поттеру охранять камень, полагая, что это дело Дамблдора. Тем не менее, директор допустил, чтобы трое первокурсников миновали трехголовую собаку и оказались в подземелье с различными ловушками. Теперь я думаю, что все это было подстроено изначально: ведь не мог же Альбус на самом деле полагаться на защиту, которую одолели дети? Даже с учетом того, что один из этих детей — Грейнджер. Да, эта девочка единственная из всего Гриффиндора вызывала у меня уважение. До нее в отношении представителей вражеского факультета я питал что-то, непохожее на презрение, лишь к Лили... Грейнджер многим ее напоминала — магглорожденная, жаждущая знаний о мире, который открылся ей так недавно. Вот только Лили никогда не была такой назойливой всезнайкой. Неудивительно, что девчонка справилась с моей загадкой. Только тролль Квиррела мог бы их одолеть, но по счастью, детям не пришлось с ним сражаться. Хватит с них и хэллоуинского. Я находился тогда у себя в кабинете, пересматривая колдографии. Прошло десять лет со дня смерти Лили. Десять лет, как от нее осталась лишь память. Мои размышления были прерваны тревожным сигналом, разнесшимся по школе: «Тролль в подземелье». Я, вспомнив, как Дамблдор просил меня приглядывать за Квиррелом, сразу кинулся на третий этаж. Я знал, что встречу там моего коллегу, но поймать его с поличным не удалось — я потерял бдительность, и трехголовая псина цапнула меня за ногу.
Спустя ровно один год я сидел на праздничном ужине в Хогвартсе и искал глазами Поттера. Я не смог найти его за гриффиндорским столом и забеспокоился: как и все, я был в курсе, что он приглашен на юбилей смерти к привидению - это немало позабавило весь преподавательский состав, - но не ожидал, что он сумеет провести там весь вечер. Спустя несколько часов он и его друзья были обнаружены возле оцепеневшей кошки. Я сдержал вздох облегчения, увидев, что сын Лили в полном порядке, но часть меня отчаянно желала неприятностей отпрыску Джеймса Поттера. Я стал задавать каверзные вопросы и предлагать исключение Поттера как минимум из команды по квиддичу, но за него вступились остальные преподаватели. Я никогда не находил поддержки своих коллег.
Когда Блэк сбежал из Азкабана, я думал, что сойду с ума. Мысль, что настоящий виновник смерти Лили гуляет на свободе, была невыносима. В той ситуации мне казалось вдвойне правильным защищать ее сына. Она умерла, чтобы он жил. Надо, чтобы это не оказалось напрасным. На Хэллоуин Блэк пробрался в замок и вся школа была эвакуирована в Большой зал. Я, докладывая Дамблдору о проведенном поиске, видел широко открытые глаза Поттера. Я хотел упомянуть имя Ремуса Люпина как друга Блэка, чтобы поколебать доверие Гарри к оборотню. На примере его родителей я убедился, что нельзя безоговорочно доверять даже самым близким друзьям. Я хотел таким образом предупредить мальчишку, но мне помешал Дамблдор. Впоследствии оказалось, что Блэк невиновен в приписываемом ему преступлении, но мне было все равно. Настоящим виновником смерти Лили все равно оставался он. Кроме того, при первом же взгляде на него в Визжащей Хижине мне сразу вспомнились все издевательства, каким он подвергал меня в присутствии Лили. Я буквально обезумел от злости. Когда Поттер попытался вступиться за Блэка, я окончательно вышел из себя: в точности, как отец, он будет до последнего выгораживать своего драгоценного Сириуса.
Следующий Хэллоуин опять запомнился мне благодаря Поттеру. Есть у него какой-то дар влипать в неприятности в годовщину смерти родителей. А мне это казалось даже символичным — лучшим поклонением памяти Лили будет защита ее сына. Я всеми силами противился его участию в Турнире Трех Волшебников, понимая, что задания на нем всегда были опасными, и вряд ли было случайностью, что из всех несовершеннолетних учеников Хогвартса в кубок подкинули именно фамилию Поттер. Более того, Метка у меня становилась все более отчетливой. Дамблдор был согласен со мной, что таких совпадений не бывает — но допустил участие Поттера в Турнире. В результате мальчишка чуть не погиб, Темный Лорд возродился, а я опять стал двойным агентом.
Первый год после возвращения Волан-де-Морта был, пожалуй, самым приятным. Несмотря на мерзкую политику нашего Министерства и неприкрытую тиранию Амбридж, я спокойно работал на обоих хозяев. Мы с Дамблдором тщательно выверяли, какую информацию выдать Темному Лорду как продукт моего шпионажа и какой полученной мной информацией можно воспользоваться, не навлекая на меня подозрений. Несколько сложнее было, когда Дамблдору пришлось покинуть школу и исчезла последняя преграда между мной и Амбридж, которая явно видела во мне союзника. Я готов был составить ей компанию в поимке Поттера за очередной ночной прогулкой, но в остальном наши с ней мнения расходились, чего нельзя было показывать. Таким образом, я работал уже не на два, а на три фронта. Я дал ей поддельную сыворотку правды, когда она решила допросить Поттера о том, где скрывается Сириус Блэк. Оказывается, эти идиоты несколько раз связывались через хогвартские камины. Я немедленно аппарировал на площадь Гриммо и сообщил Блэку, что думаю о его умственных способностях, после чего привычно ввернул замечание об отсиживающихся дома людях в то время, как другие рискуют жизнью. Тот немедленно вышел из себя и принялся кричать так, что его не смогли успокоить даже подбежавшие Люпин и Уизли-старший. Я наслаждался этой болью и негодованием, как самой сладкой песней. О да, это была чистая незамутненная ненависть, какую я испытывал лишь к Блэку, обоим Поттерам, да еще Петтигрю с Темным Лордом, то есть тем, кто тем или иным образом отобрал у меня Лили.
Обучая Поттера окклюменции, я не переставал поражаться его сходству с отцом. Такое явное пренебрежение самостоятельными тренировками удивляло даже меня, хотя ничего другого я и не ждал. Тупая самонадеянность, желание во что бы то ни стало увидеть Отдел Тайн, несмотря на то, что несколько взрослых волшебников говорили ему, что это недопустимо... Такой идиотизм не мог передаться парню от Лили. Одно из занятий пришлось на тридцатое января. Потерпев очередной крах в попытке заставить Гарри напрячься и защитить-таки свое сознание, я вернулся к себе. На столе стояла колдография Лили, сделанная на ее пятнадцатилетие. А сегодня ей бы исполнилось тридцать шесть... Ох, Лили, за какое ничтожество ты отдала жизнь...
О гибели Блэка я сожалел не более, чем о смерти Джеймса Поттера в свое время, но при взгляде на Гарри даже в моем сердце проснулась жалость. В конце концов, мальчишке и так не повезло быть объектом пророчества, о чем он узнал сразу после гибели своего никчемного крестного. В эти дни чаще чем когда-либо мой взгляд падал на Невилла Лонгботтома. Не в первый раз я спрашивал себя: почему Темный Лорд выбрал именно Поттеров? Если бы он решил, что в пророчестве речь идет о Лонгботтомах, Лили осталась бы жива...

Все эти долгие семь лет я наблюдал за Поттером гораздо пристальнее, чем он мог бы подумать. Возможно, если бы он был больше похож на Лили, я бы смог относиться к нему лучше. Но мальчишка был копией отца, о чем ему не уставали сообщать все без исключения, лишь зеленые глаза Лили отличали его от Джеймса. От этого было еще хуже: любимые глаза на ненавистном лице. Но именно в них я смотрел, когда хотел вспомнить ее, именно они останавливали меня, когда я готов был едва ли не убить его за хамство.
А теперь получается, что столько лет я, сдерживая свою ненависть, оберегал мальчика лишь для того, чтобы он умер в нужный момент? Дамблдор объяснил мне, что без этого невозможна смерть Темного Лорда. Получается, Лили умерла, чтобы сдох он? Этот красноглазый монстр, никогда никого не любивший? Я согласился с Дамблдором, как, впрочем, и всегда, но после этого разговора не спал всю ночь, все думал о Лили, вспоминал ее лицо, волосы, руки, плечи... Если бы только вернуть все на двадцать лет назад... Скольких ошибок бы можно было избежать...

Вот и все. Мне не нужны прорицания, чтобы предчувствовать конец... Но почему именно сейчас, практически перед лицом смерти, я углубился в воспоминания? Внезапно я понял, что просто хочу проститься... проститься с жизнью и со всем, что меня в ней держало. Темный Лорд убьет меня. Дамблдор дал еще одно невыполнимое задание: открыть мальчишке правду, но лишь тогда, когда Темный Лорд станет держать при себе Нагайну... Я уже даже не пытаюсь понять причин подобных действий, я просто хотел бы знать, каким образом мне это сделать... Маловероятно, что если я попрошу Поттера на пару слов, он послушается и спокойно выслушает меня. Или выкрасть его от друзей, парализовать Петрификусом, и, пока он будет смотреть на меня бешеным взглядом, рассказать все, как есть? Да, так он мне и поверил. Он и слушать не станет! Я уж молчу про невозможность говорить вслух о своих чувствах к Лили Эванс. Как передать словами все то, что я думал и чувствовал эти годы, все эти без малого тридцать лет, прошедшие со дня нашей с ней первой встречи? Сначала удивление, что недалеко от меня живет волшебница, рожденная магглами, затем восхищение ее добротой и красотой... Желание вместе попасть на Слизерин, жгучее разочарование, когда Распределяющая Шляпа, едва коснувшись головы Лили, выкрикнула «Гриффиндор!»... Понимание, что я не хочу жить без нее, раздражение, что рядом с ней вертится Поттер... Некоторое время у меня еще была надежда, но со временем и она растаяла - Лили, при всех ее достоинствах, не разделяла моего увлечения Темными искусствами и пыталась влиять на мои интересы и круг общения. Она не понимала, что мне наплевать на то, что мои друзья пытались сделать с Мэри Макдональд, для меня важна лишь она... Я примкнул к Пожирателям Смерти, потому что мне нравилась возможность изучать и использовать Темные искусства. Где-то в глубине сознания я тешил себя мыслью, что, отличившись в этом, буду приближен к Темному Лорду и смогу оказывать влияние на его решения. Что смогу спасти Лили, которую, как магглорожденную, ждет страшная участь... Реальность превзошла все ожидания — всего через два года после получения Метки я был одним из самых близких слуг Темного Лорда, но влиять на его решения не мог никто. Тот день, когда я передал подслушанное пророчество, был проклятым днем в моей жизни. Я стал еще ближе к Темному Лорду, но Лили я потерял окончательно... Вина и раскаяние — вот чувства, которые неотступно меня преследуют, стоит мне вспомнить ее. Я думал, что понимаю, что это за мука, еще с тех пор, когда при всех назвал Лили грязнокровкой. Но в тот момент, когда стало очевидно, что именно я буду виноват в нападении на ее дом и семью, я понял, что не знал об этих чувствах ничего... Еще одна причина, почему я защищал мальчишку — я надеялся таким образом искупить свою вину в ее смерти. Еще одна причина, почему я столь настойчиво обвинял в ее гибели Блэка, который всего лишь настоял на смене Хранителя Тайны — в эти минуты мне казалось, что он и впрямь виноват больше, чем я.
Нежность, вина, тоска, раскаяние — вот лишь минимальный набор чувств, который я постоянно испытывал с пятнадцати лет. Я ведь далеко не сразу понял, что на самом деле чувствую к Лили. До этого я лишь знал, что хочу быть рядом с ней, видеть ее, слышать ее голос. Меня раздражал Поттер сам по себе, а еще потому, что он тоже хотел быть рядом с Лили. Я не знал, что это чувство, доводящее до белого каления, называется ревностью... Когда на пятом курсе она отказалась меня простить, я все еще надеялся. Все лето я ходил по тем местам, где мы с ней обычно встречались, надеясь, что она вновь придет туда. Но она ни разу не появилась. Я наблюдал за ее домом, в ожидании, когда она выйдет, но с ней всегда кто-то был. Ни разу за два месяца я не смог застать ее одну. А в сентябре нечаянно столкнулся с ней нос к носу на вокзале Кингс-Кросс. Лили взглянула на меня как на пустое место и отвернула тележку, а я остался стоять, чувствуя, как сердце проваливается куда-то вниз... Лучше бы посмотрела с ненавистью, ей-Богу! Последние два года в школе прошли без нее, и Хогвартс сразу как-то померк, потерял половину своего очарования. Я продолжал наблюдать за Лили в Большом зале, на переменах, на совместных уроках, в библиотеке. Я следил за ее первым свиданием с Джеймсом Поттером, сидя в тени большого дерева на территории Хогвартса. Лили же за все это время ни разу не взглянула в мою сторону, она вела себя так, словно у нее никогда не было друга по имени Северус Снейп... Я страдал молча, все время чувствуя невыносимую боль.
То, что это любовь, я понял лишь закончив школу. Когда мы в последний раз сошли с Хогвартс-Экспресса (Лили под руку с Поттером), я внезапно осознал, что, вероятнее всего, больше никогда ее не увижу. Эта мысль причинила такую боль, что я кинулся вслед за Лили, громко зовя ее по имени. В первую очередь обернулся, конечно, Поттер. Он вытащил волшебную палочку и направил на меня, называя Нюнчиком и говоря прочие гадости. Я даже не обратил внимания, мой взгляд был прикован к Лили. Она смотрела спокойно, и даже немного грустно. «Оставь меня, Северус», - были последние слова, которые я слышал от нее. Лили покрепче ухватила Поттера под руку, и они ушли. Я остался на платформе, глотая слезы, неотрывно глядя на ее удаляющуюся спину. Я мешал пройти, меня толкали, но я не замечал этого.
- Будь счастлива, Лили, - прошептал я тогда. - Пусть не со мной, просто... будь счастлива.
Я никогда даже в мыслях не называл Лили «любимой». Она для меня была просто Лили.
Следующий раз, когда я услышал о ней, было то, что она теперь носит фамилию Поттер. В тот день я основательно напился, благоразумно оставшись в одиночестве. Вряд ли кто-нибудь из моих друзей-Пожирателей обрадовался бы, услышав о моей любви к грязнокровке. А смолчать я бы точно не смог. Помню, как, запершись у себя в Паучьем Тупике, то буйствовал, ломая вещи вокруг, то рыдал, перелистывая школьные колдографии. Тогда у меня еще была такая роскошь, как возможность утопить горе в огневиски и упасть в пучину отчаяния. После я такого себе не позволял. Когда я узнал, что Темный Лорд собирается уничтожить всех Поттеров, я должен был думать о том, как ее спасти. Я умолял его помиловать Лили Поттер, и Темный Лорд, к моему изумлению, согласился. Немного успокоенный, я вернулся домой, но сердце все равно тревожно билось, словно отстукивая последние часы жизни Лили Эванс-Поттер. Я постарался отделаться от неприятной ассоциации и сосредоточился на мысли, кто бы мог помочь. Ответ пришел незамедлительно: Дамблдор! Я отправил письмо директору Хогвартса с просьбой о встрече, и стал ждать. К тому моменту, когда пришел ответ с назначением времени и места, нервы мои были на пределе. Я аппарировал в назначенное Дамблдором место и стал ждать. Больше всего я боялся, что это ловушка, что, назначив мне свидание, директор отправит туда отряд авроров. Этого нельзя было допустить, необходимо сначала рассказать об угрожающей Лили опасности. К появившемуся Дамблдору я бросился с криком «Не убивайте меня!». Поведав все, я почувствовал облегчение: по-видимому, именно к этому стремилась моя душа. Он сурово обошелся со мной, на какой-то момент мне даже показалось, что он уйдет, отмахнувшись от меня. На его вопрос: «Неужели вам все равно, что ее муж и ребенок погибнут?» я едва не ответил честно: «Да, мне все равно. Меня интересует лишь она, весь остальной мир может исчезнуть, мне безразлично». Но я вспомнил о своих словах, сорвавшихся с губ на платформе девять и три четверти два года назад: тогда я желал ей счастья, пусть даже с Поттером. Это заставило меня просить Дамблдора спасти их всех; взамен я пообещал Альбусу сделаться его шпионом. А Дамблдор стал для меня всем: благодетелем, спасителем, подарившим мне второй шанс. К тому моменту я уже успел разочароваться в Лорде, поэтому смена стороны далась мне не слишком тяжело.
Я не хочу вспоминать тот день, когда узнал о смерти Лили. Я мало что помню — память милосердно стерла подробности. Я обвинял во всем Дамблдора, но позже и я согласился с тем, что Альбус сделал все, что от него зависело. Это Джеймс Поттер доверился ничтожеству...
Все это я должен каким-то образом рассказать Поттеру-младшему, чтобы убедить его, что я на Светлой стороне. Каким-то образом я должен доказать, что это правда... Идея засунуть связанного Поттера в Омут памяти, озвученная одним из портретов в директорском кабинете, однозначно имела рациональное зерно. Я уж молчу про то, что мне понадобится хотя бы за пару секунд догадаться о намерении Темного Лорда убить меня и сбежать. После этого я буду скрываться от обеих сторон, параллельно разыскивая Поттера и убеждая его в своей правоте. Задача кажется невыполнимой, зато после этого я с радостью попаду под чью-нибудь Аваду.
Я верю, что там я встречусь с Ней...