Глава 1С каждым новым месяцем полнолуния проходили всё беспокойнее: для Ремуса – потому что у него всё меньше получалось не бояться за неродившегося ребёнка, для Нимфадоры – потому что его трансформации с каждым разом казались всё мучительнее, а сам Ремус старел на глазах из-за своих страхов. И самое поганое, – думала она с горечью, лёжа в одиночестве невозможно долгими полнолунными ночами, – самое невыносимое – это была невозможность что-нибудь сделать.
В такие ночи Дора не могла заснуть до самого рассвета, ёжась от холода и глубже натягивая на себя толстые одеяла.
Мартовское полнолуние – было первым, которое принесло с собой тепло. И застывшая в темноте Нимфадора, боясь пошевелиться, всеми чувствами ловила скользящие по щелям порывы подбирающейся весны.
Весна всегда была её временем года, и, пожалуй, был забавный каламбур в том, что её жизнь с годами становилась всё более весенней. В мае родилась она сама, в марте – Рем, в апреле должен был появиться на свет их сын – Доре очень хотелось, чтобы был именно сын, – весной она безнадёжно влюбилась – и весной же обрела надежду.
И теперь весна мягкими шорохами и касаниями забирала её страх полнолуния, и впервые она провалилась в сон, не дождавшись, Ремуса.
Её разбудил непривычно тёплый весенний луч, задержавшийся на щеке, и Нимфадора, дёрнувшись, резко перевернулась, тут же налетев носом на что-то жёсткое. Она нахмурилась, по-прежнему не расжимая зажмуренных век, и цепко ощупала подвернувшееся препятствие. Чужое плечо, худое, крепкое, было восхитительно горячим и еле заметно вздымалось вслед за мерным дыханием. Дора сонно улыбнулась, наощупь закидывая руки на плечи Ремуса, и подтянулась повыше, ткнувшись лицом ему в шею.
Тот, не просыпаясь, подгрёб её ближе и приложился губами к виску. Весёлые весенние лучи, перепрыгнувшие на него солнечными зайчиками, заставили Рема лишь болезненно поморщиться и неудобно вывернуться, отворачиваясь от окна.
Потревоженная его движением Нимфадора недовольно фыркнула в одеяло и, сев на постели, обернулась на спящего мужа. Ремус редко выглядел расслабленным даже во сне, но, пожалуй, это полнолуние отнеслось к нему милосерднее предыдущих. Дора инстинктивно потянулась к застарелому, явно ноющему после трансформаций шраму на его предплечье. Спящий Рем среагировал мгновенно, поймав её руку и сжав пальцы. Нимфадора сдержала смешок и, осторожно высвободив ладонь, провела рукой по неравномерно седеющим волосам Ремуса, смахивая падающую в глаза чёлку. Её взгляд задержался на смешно торчащей серой прядке, и Дора ласковым движением пригладила её и легонько поцеловала Рема в висок, после чего подскочила с кровати и, силясь не наделать шума, вышла из комнаты на цыпочках.
После трансформации Ремус всегда был особенно голоден – и с особенной жадностью пил. Поэтому по утрам, следующим после полнолуний, она всегда вставала первой и начинала с заваривания бодрящего чая – дело, которому не должна мешать никакая магия, как любил повторять её отец. Вот и сейчас Нимфадора еле успела подхватить чайник, уберегая его от падения, и мысленно прокляла свою непрекращающуюся неуклюжесть.
Подойдя к приоткрытому окну, она с видимым усилием взобралась на подоконник и затихла, прислушиваясь. Весна обволакивала её надеждой, дышала в лицо свежей зеленью и дразнила золотистыми бликами солнца.
Движимая каким-то внезапным полудетским порывом, Дора быстро оглянулась и, словно озорничающая школьница, распахнула оконную раму. А затем ловко перелезла на улицу, ухитрившись даже не свалиться, что можно было вполне считать за достижение.
Подувший ветер обдал её соблазнительной свежестью и ворохом светло-розовых лепестков, и Нимфадора подставила ладонь, пытаясь поймать кружащие в воздухе цветы вишни. Приблизившись к дереву, она прислонилась к шершавому стволу и закрыла глаза, втягивая цветочный аромат глубокими вдохами.
Она не думала, что доживёт до следующей весны, – вспомнила Дора, прижимаясь щекой к прохладной коре. – Но весна пришла.
Она невольно опустила руку на округлый живо. Ей по-прежнему было сложно представить, что ждёт их – всех – в будущем, но сейчас Нимфадоре казалось, что что бы там ни случилось, не случится ничего неправильного: ведь мир и вся эта весна – с ней заодно.
– Дора? – Голос у Рема отдавал лёгкой хрипотцой: он всегда немного сипел в те редкие моменты, когда не мог справиться с волнением.
Она улыбнулась и, оторвавшись от дерева, повернулась на звук – и тут же очутилась в его руках. Ремус, сам наспех одевшийся, набросил ей на плечи старенький плащ и потёрся колючей щекой о её висок.
– Я старый параноидальный дурак, но с тобой я поседею окончательно, – тихонько проговорил он, опуская голову, чтобы разглядеть её лицо. Дора оскорблённо вскинулась, но, увидев его смеющиеся глаза, только привстала на цыпочки и чмокнула Рема в нос.
– Весна наступила, слышишь? – прошептала она, немного помолчав. Ремус на мгновение замер и улыбнулся.
– Весна, – согласился он, крепче обнимая её за плечи. – Первая хорошая новость за долго время, не правда ли?
– И не последняя, – уточнила Нимфадора бескомпромиссно и, сощурившись, посмотрела на него. Затем, хихикнув, быстро протянула руку и выудила из его и без того растрёпанной причёски несколько цветочных лепестков и зачем-то поднесла к лицу, вдыхая аромат. Ремус, с улыбкой наблюдавший за её манипуляциями, наклонился, целуя её в макушку.
– У тебя сегодня чудесный оттенок розового, – шепнул он, склонившись к самому её уху.
Дора, зардевшись, бросила любопытный взгляд на кончики волос, принявших цвет пресловутых вишнёвых лепестков.
– Это всё весна, – выдохнула она, счастливо зарываясь лицом в мужнину рубашку. – И только попробуй сказать, что тебе не нравится.
– Моё любимое время года, – серьёзно отозвался Ремус.
