Глава 1— Ты рассердишься…
— Рассержусь ли я, если ты не пойдёшь на торжество?
— Ты рассердишься, если я умру?
К/ф «Часы»
Вайолет не сможет сказать точно, когда пространство, сузившись до тусклых страниц, дыхания через силу и столетней пыли, стало для нее сплошным источником шума. Не отстраниться, не заглушить, не обмануть, швырнув камень в обратном направлении, словно зверя с отбитым нюхом. Но Вайолет не слишком расстраивается: возможно, шум спасает ее от бессонницы и депрессии так же, как ласковые поцелуи Тейта и спокойствие, которое он ей внушает.
Тейт появляется рядом с Вайолет, когда миссис Монтгомери, едва сдерживая слезы, проводит ладонью по обоям, безупречным для предыдущих владельцев, но для нее — оскорбительно нелепым. У миссис Монтгомери дрожат губы — в сумерках густой слой помады кажется причудливым пятном, — верхнюю часть лица заглатывает темнота, а бесконечная вина в ее голосе, постепенно сгущаясь, вязнет на стенах, как горькая патока, и медленно сползает на пол жирными кляксами. Вайолет почти не страшно, но все это выглядит довольно отвратительно. Чтобы не испачкаться в чужом сожалении, затопляющем комнату, она делает шаг назад и прикасается к руке Тейта.
— Помни, ты можешь легко прогнать ее, — шепчет Тейт, обнимая Вайолет за плечи, и его слова отдаются глухой болью в висках. — Но тебе нечего бояться, как ты не понимаешь? Никто не тронет тебя, я не позволю.
Когда Вайолет впервые расстегивает рубашку Тейта, она ожидает увидеть шрамы от пулевого ранения, кровь, которая хлынула бы из-под кожи Тейта, брызгами оседая на ее футболке, и прочие мерзости. Все стало бы менее безумным, думает Вайолет, но под рубашкой Тейта нет ни единого намека на его смерть. Ни единого доказательства того, что Вайолет не сошла с ума окончательно. Напротив, Тейт будто светится изнутри, встречая взгляд Вайолет и протягивая ей зажигалку, чем-то он напоминает ей выцветший от времени рисунок, иллюстрацию птицы возле букв, напечатанных полвека назад. Вернее, оживший рисунок и птицу, которая мечется по бумажно-чернильной пустоте, как в лихорадке, царапая когтями фразы.
Тейт совсем не похож на мертвеца, чего не скажешь о Вивьен, Бене и самой Вайолет — особенно о ней. Миссис Монтгомери, честно говоря, тоже мало смахивает на покойника. Ее румяна, нервозность в движениях и тревога привлекают внимание, в отличие от смертельной усталости Вивьен, саморазрушения Бена — Вайолет понимает, что стоит Бену сорваться лишь раз — все покатится к чертям — и, наверное, ее собственных лезвий, небрежно раскиданных по столу.
— Прости меня, малыш, прости, где ты, ну где же ты, — бормочет миссис Монтгомери, не замечая, кажется, присутствия Вайолет и скользя взглядом по толстовке Тейта. — Все не так, неправильно, совершенно недопустимо. Бог мой, этот дом…
— Все хорошо, миссис Монтгомери.
На самом деле, дерьмово, думает Вайолет, но не могли бы вы страдать немного тише? У вас была чертова уйма времени для отдыха от истерик, а вы ее продолбали.
— Все хорошо, Вайолет.
Возможно, психопатам не свойственно улыбаться так мягко, как улыбается сейчас Тейт. Возможно, люди, которые страдают неконтролируемой агрессией, не слишком часто рассказывают о фильмах Квентина Тарантино, нежно целуя ресницы своей девушки. Вполне вероятно, что навязчивые идеи, заставившие Тейта перестрелять одноклассников в школе, не предполагают разговоров о Сэлинджере, птицах и о том, как дьявольски крут Джим Моррисон. Все это тысячу раз возможно, но Вайолет не увлекается психоанализом — для этого у Тейта есть ее отец, — поэтому она просто слушает стук сердца Тейта, в последние дни поглощающий все остальные звуки. На мгновение даже шум растворяется в воздухе, а Тейт снова и снова шепчет:
— Я люблю тебя, Вайолет. Хочешь, я попрошу миссис Монтгомери не появляться здесь? Она классная, правда, мне ее немного жаль, знаешь? Но плевать на все, если Нора тебе не нравится.
Платье миссис Монтгомери бережно хранит в своих складках едва уловимый аромат индийских специй, отблески огня от камина, который продолжал гореть еще несколько часов после ее самоубийства, и крошечные песчинки, нетронутые с двадцатых годов. Лицо миссис Монтгомери — кожа на ее скулах напоминает пергамент с разводами светло-алой акварели — лоснится от эмоций, ветхих и ломких, расползающихся, как миллионы трещин по витражам. Чувства-реликвии, еще одна приятная неожиданность для ценителей антиквариата, которые вновь и вновь прибывают сюда, чтобы заменить произведения искусства комфортной безвкусицей. Переживания миссис Монтгомери, вдобавок, находятся в превосходном состоянии, что нельзя сказать о вестибюле и прогнившем чердаке. Наверное, миссис Монтгомери ненавидит Вивьен, Бена, Вайолет и даже Мойру: старуха десятилетиями оттирает воспоминания Норы и выливает моющие средства на все, что у нее осталось.
— Просто скажи ей: «Исчезни», — говорит Тейт, опаляя дыханием веки Вайолет, сухие, как перья мертвой чайки.
Миссис Монтгомери разбивается на сотни призрачных осколков за платиновым шкафом, а Вайолет думает о том, что и Тейт покинет ее, если она попросит. У Тейта не будет выбора, и это единственное, что действительно пугает Вайолет и одновременно — помогает заснуть с того момента, как она пыталась покончить с собой, а Тейт, хриплым голосом шепча всякий бред, прижимался губами к ее затылку.
*
Когда стихает гул в висках, парализующий все тело, Вайолет поспешно оглядывается по сторонам, впитывает в себя пространство, замкнутое и в то же время — бесконечное. Сырость, фотографии, духота, до слепоты тусклое освещение, громкие разговоры, которые эхом размозжаются о потолок и прозрачными искрами падают на пол с разводами от нечищеных подошв, крики, завядшие астры на столе возле Вайолет; смех, растворенный в мареве правдивых галлюцинаций, хлопанье дверей, проклятия сквозь зубы, затушенная сигарета, рана по позвоночнику; десятки теней, сжирающие коридор, который то сдувается, то раздается в боках, лепится под людей, как глина, и затягивает в себя, словно черная дыра. Услуга за услугу, все справедливо до тошноты.
Вайолет кажется, что совсем скоро дом треснет по швам, не в силах удержать всю темноту внутри себя. На мгновение Вайолет думает, что давно уже превратилась в часть этого странного безумия, в границах которого она ощущает себя предметом, молчаливой иллюстрацией в книге, призраком, застрявшим в неприветливой вселенной вместе с убийцами, шизиками и их жертвами.
— Тейт, я могла не заметить свою смерть? — спрашивает Вайолет, накрываясь одеялом и разглаживая его ладонями на ключицах.
— Нет ничего проще. Особенно — если после смерти ты можешь слушать музыку, глотать антидепрессанты и быть со мной. Ты со мной, Вайолет?
Тейт, возможно, — самая серьезная опасность для Вайолет и ее семьи в пределах сотни километров, но с инстинктом самосохранения у нее как-то не сложилось.
— Современное общество — сплошная иллюзия безопасности, — пожимает плечами Тейт. — Можно вызвать полицию три раза за ночь, установить датчики по всем углам, спрятать под кроватью чертов дробовик. Ты чувствуешь себя особенным, ведь обязательно найдется тот, кто спасет тебя. Ведь у тебя есть бейсбольная бита в прихожей на тот случай, если какой-нибудь урод залезет в окно и попытается выпустить тебе кишки. Проблема в том, что дофига убийств можно было бы предотвратить, если бы до людей быстрее доходила одна простая истина. Вся их безопасность — отстой. И никто не притащит свои задницы на место будущего преступления.
— Но некоторые не хотят, чтобы их спасали, — отвечает Вайолет, и в ее горле медленно тает спазм, потому что Тейт смотрит куда-то мимо нее, слишком долго и напряженно, словно к ним подкрадывается безобразное существо, а Тейт не представляет, каким образом выкинуть его за порог спальни.
Вечность спустя Вайолет спускается на кухню и застает там Вивьен — рассеянно слушая бормотание Мойры, миссис Хармон тянется за солью и глубоко вздыхает. Очередной деликатес Констанс расплывается по тарелке дурно пахнущей мерзостью, Мойра отточенными движениями приводит в порядок столовое серебро, а Патрик смотрит на Чеда с выражением брезгливой жалости, как на больного пса, сбитого фурой на границе между Калифорнией и Аризоной — Вайолет было десять тогда, она не послушалась Вивьен и не отвернулась. На футболке Патрика — надпись «Шоу ужасов Рокки Хоррора», кровь, стыдливо застывшая на левом чулке Фрэнк-н-Фуртера, и отпечаток помады Мойры, свежий и яркий. Вивьен не обращает на них никакого внимания, ее ладонь покоится на животе, в уголках обветренных губ — склизкий сок, брызнувший из мяса.
— Поверить не могу, что вынужден наблюдать этот идиотизм, — кривится Чед, складывая руки на груди и не опуская взгляд даже тогда, когда натыкается на вымученное презрение Патрика. — «Вестсайдская история», «Поющие под дождем», «Иисус Христос — суперзвезда» и другие достойные мюзиклы, разумеется, далеки от твоих предпочтений.
Чед садится напротив Вивьен, поглощенной обедом, и аккуратно нарезает апельсины кольцами, а после — чистит кислотно-салатовые яблоки от кожуры. Мойра безмолвно предлагает ему молочный коктейль, но Чед отмахивается от нее.
— Знаешь, — обращается он к Вайолет, — все было бы замечательно, если бы человек в латексе проявил пунктуальность и заглянул к нам немного раньше. В идеале — сразу после переезда, когда этот сукин сын старался делать вид, что предан мне, а меня не выводила из себя его неразборчивость в стиле. Сейчас нам с Патриком было бы легче переносить общество друг друга. Не правда ли, дорогой?
Патрик напевает себе под нос мелодию из мюзикла и покачивает бедрами в такт, игнорируя обманчиво деликатный голос Чеда.
— Возможно, я бы надел ради него чулки и раскрасил лицо, как доктор-трансвестит из того бездарного проекта, — продолжает Чед, слизывая с пальцев фруктовую мякоть. — Ты даже не представляешь, насколько я был готов унизиться тогда, чтобы вернуть Патрика. На самом деле, ему достаточно подать малейший знак — и «Шоу ужасов Рокки Хоррора» перестанет казаться самым грандиозным провалом за всю историю жанра.
Патрик смотрит на белоснежный фартук Мойры, и на мгновение Вайолет видит не сгорбленные дряблые плечи, а грацию и томительную страсть, которые через секунду вновь скрываются за морщинами. Чед поднимает глаза на Патрика и со всей силы вонзает нож рядом с локтем Вивьен — она как раз тихо интересуется у Мойры, всегда ли дом наполняли скрипы и невыносимые сквозняки.
— Не смей прикасаться к ней, — произносит Вайолет, и Патрик, досадливо ухмыляясь, подмигивает Мойре на прощание. Чед с преувеличенным старанием встряхивает бутыль со сливочным соусом.
— Вайолет, ты что-то сказала? Не уходи, побудь со мной чуть-чуть, — осторожно улыбается Вивьен, будто в любой момент может упустить Вайолет, потерять с ней хрупкую связь и иную ерунду из-за неправильного тона, навязчивости или любопытства. Трудно винить человека, опасения которого сбываются без всяких намеков и предисловий — резко, стремительно, бестолково.
Вивьен прикрывает веки, вокруг нее сгущаются неясные очертания слабости и беспокойного предчувствия, которые отражаются на воротнике джемпера и крест-накрест рассекают скулы, испачканные румянцем. Чед нередко повторяет, что Вивьен — пародия на бродвейскую классику, покорность вместо мятежности и несколько актов до не самого счастливого финала. Вайолет тошнит от Чеда и его идиотской драматичности.
Вайолет вспоминает лето две тысячи второго, когда они с Беном и Вивьен направлялись в Айдахо на подержанном бьюике: окна сочились полуденным зноем, радио барахлило, выплевывая куски раскаленного кантри, Вайолет лежала на загорелых коленях Вивьен и прикладывала ко лбу прохладную банку из-под колы. Бен ловил взгляд Вивьен в зеркале и довольно жмурился, когда воздух начинал остывать, постепенно отлепляясь от кожи, капота и географической карты Вайолет.
— Еще немного — и ты отправишься в путешествие через Вселенную, — шептала Вивьен, выводя узоры на запястьях Вайолет. — Не забудь взять меня с собой, хорошо? Я останусь на ближайшем созвездии, как только мы достигнем Млечного Пути. Честное слово, Вайолет, я не буду мешать.
Спустя четверть часа Патрик, теребя пуговицу модного пиджака, обнимает Чеда за талию и говорит Вивьен, что они готовы приобрести дом, несмотря на его своеобразную славу.
*
Даже в детстве, когда Вайолет представляла себя пиратом, бродящим по грязной палубе космического корабля, ее Вселенная была немного искривленной и лишенной увлекательных подробностей, которые наверняка занимали воображение Вивьен. Едва ли миссис Хармон думала о капитане-националисте с Плутона — он захватывал парусники синекожих, а также терпеть не мог островитян — или матросах, которые подражали рок-звездам и откашливали из легких табак, отчаянно матерясь и обнажая зубы в нахальном оскале. Но Вивьен, скорее всего, имела в виду байки о первых поцелуях, доверительные диалоги перед сном и все остальное, через что ей так и не удалось провести Вайолет.
— Знаешь, как говорят о классных девчонках? — спрашивает Хэйден приторно-сладким тоном, изучая шляпу Вайолет, ее темные очки и сигарету, истлевшую до фильтра. — Все при ней — вот именно так и говорят. И в альтернативном мире фриков о тебе скажут то же самое, Вайолет.
Бумажная корона, сокровища придуманной планеты и трон из рыбьих костей для Вайолет, важной персоны в той галактике, где она никогда не чувствовала себя паршиво в обществе родителей и, наверное, не умирала на руках у Тейта.
Хэйден спотыкается о саквояж миссис Монтгомери и раздраженно шипит, прикасаясь кончиками пальцев к чемодану Патрика — его скучную элегантность портит тасманский дьявол, вышитый рядом с молнией. Закатное мерцание вылизывает синяк на локте Хэйден, мечется раздвоенным языком по ссадинам на ребрах — белоснежная рубашка наполовину расстегнута — и робко дотрагивается до лохмотьев малинового лака на ногтях. Хэйден нравится молча рассказывать Вайолет о том, что сделал с ней Бен, выставляя напоказ подлинную историю, частицу собственной автобиографии, которая никогда не пожелтеет с годами, как конверты от писем, и не будет изжевана клыками дикой современности. Сукровица слева — смотри, детка, как твой папочка решил справиться с проблемой, которую он создал сам. Царапины возле ключиц и размытая рана в потеках грязи — ты видишь это только из-за того, что мне так хочется. Хэйден, наверное, получает удовольствие всякий раз, когда Вайолет кривит губы и отворачивается, а Бен напрягается всем телом, невольно отступая назад.
— Забавно, — говорит Хэйден, ставя рядом с чемоданами свою аккуратную дорожную сумку: ей слишком скучно, чтобы пропустить эту маленькую игру, лишенную смысла.
Чертовски забавно, соглашается Вайолет, потому что Бен искренне тосковал бы по Хэйден, если бы она окончательно умерла для него в тот день, а не маячила бесконечным упреком даже после того, как перетянула горло Бена веревкой. Хэйден мертва, поэтому вместо кислорода она судорожно вдыхает обиду и возмущение — их намного больше, чем умиротворения отмучившейся Вивьен и сожаления миссис Монтгомери. Катастрофически больше, чем воздуха для людей, которые переедут сюда через два дня, очарованные рассказами о несчастных случаях, исчезновениях без следа и обилием анатомических подробностей.
Вивьен обнимает Вайолет за плечи, тихо попросив Хэйден оставить их наедине. Миссис Хармон выглядит отдохнувшей, она похожа на утреннюю росу в начале весны — зимой, рисуя окоченевших птиц в учебнике по биологии, Вайолет представляла искрящиеся бусины на парусе и в пепельнице капитана космического корабля.
— Поможешь нам с папой? Констанс утверждает, что у Льюисов скверный характер, но не все ли равно? Удивительно все-таки, что до сих пор находятся покупатели. «Ничто не изменит мой мир», и строки теряют свою неуловимую прелесть, когда подобное начинаешь ощущать на себе.
Сейчас Вселенная Вайолет — куклы вуду, которые должны привести в смятение Льюисов, джазовые пластинки, буклеты с информацией о престижных университетах, покрытые тонким слоем эпохи, и невозможность простить Тейта, желание его простить. Закрывая глаза, Вайолет представляет, как Тейт снова появляется возле нее, его неизменно ласковые слова проходят через ее открытое сознание потоками, окутывая Плутон и россыпь мертвых звезд на когтях Ворона. Она слышит хриплый голос Тейта, тонущий в преломлениях света и блуждающий в ее голове, точно северный ветер — по контуру мачты. Знаешь, говорит Тейт, мы могли бы проявить изобретательность и замутить поведенческий эксперимент над Льюисами, как тот милый джентльмен из «Пилы». Никакой чернухи, конечно, только психология и немного практического опыта, Бен точно одобрит.
— Вернись ко мне, Вайолет, — шепчет Тейт, когда Вайолет сжимает ладонь Вивьен и чувствует, как вокруг нее обугливается бумажная пустота, а Млечный Путь сиянием дотрагивается до сердца.
