Глава 1 ВНИМАНИЕ. Голосование проходит в комментариях к фанфику. Оцените текст
по трем критериям:
1. общее впечатление
2. стиль
3. сюжет и соответствие теме
в баллах от 0 до 5
Спасибо!
Название: Супруги: сумасшествие любви
Персонажи: Рудольфус Лестрейндж, Беллатриса Лестрейндж, Волан-де-Морт, второстепенные: Люциус и Нарцисса Малфой.
Жанр: Angst, Драма, Любовный роман
Тип: гет
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Предупреждения: некоторый OOC из-за недосказанностей в каноне, возможен частичный AU.
Саммари: – Скажи, у вас в семье царит любовь?
– Нет, сумасшествие…
В доме супругов Лестрейндж гостила чета Малфоев. Хозяин дома вместе со свояком сидели у камина с бокалами вина в руке, а Люциус, к тому же, докуривал сигару. Их жены сидели на диванчике у противоположной стены и о чем-то тихо разговаривали, попеременно смеясь и фыркая, делая вид, что совсем их не слышат.
Рудольфус залюбовался женой и не заметил, как внимательно смотрит на него Лорд Малфой. Беллатриса сейчас рядом с сестрой была такой живой, домашней и абсолютно вменяемой. Такой она являлась мужу наедине лишь в мечтах и во снах. Именно такой Рудольфус и полюбил ее много лет назад, когда впервые в свои пятнадцать лет попал в дом к Блэкам. Тогда он увидел юную, бойкую и смешливую девушку, еще не знавшую совсем ничего о человеке по имени Волан-де-Морт, но уже подающую большие надежды.
Мистер Лестрейндж слишком глубоко ушел в себя, и Люциусу пришлось окликать его несколько раз.
– Рудольф! – предпринял последнюю попытку блондин.
– Да, Люциус, ты что-то говорил?– отозвался хозяин дома.
Люциус ухмыльнулся и похлопал родственника по плечу.
– Ничего, Рудольф, ничего. Просто негоже после семи лет совместной жизни так открыто вздыхать по своей собственной жене,– подколол свояка Малфой. Ты же ее просто глазами пожираешь. Да и выглядите вы вместе так замечательно, что мне даже немного завидно, ну, совсем чуть-чуть...– улыбаясь, продолжил он. И вдруг, заговорщицки подмигнув, спросил:
– Скажи, Рудольфус, у вас в семье царит гармония и любовь или чистая магия?
– Да нет, друг,– ответил Лестрейндж. – У нас в семье царит сумасшествие...
– Общее, надеюсь?– усмехаясь, уточнил Малфой.
– К сожалению, нет. Её и моё, по отдельности,– с неожиданным для собеседника отчаянием проговорил Рудольфус.
Если бы только Малфой мог заглянуть к родственнику в голову, то даже его беспринципный разум не нашел бы выхода из этой ситуации. То, что происходило в семье Лестрейндж, не касалось никого постороннего, да и их даже не касалось. Потому что было непонятно: можно ли назвать семьей двух чужих друг другу людей. И можно ли назвать семьей женщину, одержимую одним мужчиной, и другого мужчину, одержимого этой женщиной?
Сам Рудольфус не мог ответить на эти вопросы, а его жена и не задавалась ими, всецело отдаваясь своему недугу. Его ранее звали Томом Реддлом, а сейчас гордо именовали Темным Лордом. Если уж быть абсолютно откровенным с самим собой, то Рудольф знал, что и его недуг звали точно также. Точнее причину его недуга. Ведь, когда молодой Лестрейндж делал предложение старшей дочери Блэков, он был влюблен, но еще не безумен. Его любовь еще не стала одержимостью, а боггартом не являлась Белла, обнимающая Лорда... Хотя мадам Лестрейндж своего хозяина недугом не считала. Отнюдь, она его боготворила и превозносила, а вот Рудольфуса смешивала с грязью, когда не чувствовала особенно сильно свою вину перед ним.
Да, такое тоже бывало. Нечасто, но все же происходило... И в такие часы Лестрейндж точно знал: она снова вернулась от Него. Из его дома, из его комнат, из его объятий и из его пут. Пут, крепче которых просто не могло быть. Потому что эта ненормальная привязанность держалась не только на обожании, но и на абсолютной вере в правоту Лорда и в то, что Белла ему необходима.
Да, Белла любила Лорда, а Рудольфус любил Беллу. Только лучше было терпеть ее ненависть, презрение и непокорность, чем эти извинения. Вот они-то и были самым настоящим сумасшествием, одержимостью демонами... В такие вечера Белла приходила домой притихшая и странно похожая на ту, юную себя, которую и полюбил Рудольфус. Она проходила в его кабинет и начинала усиленно оказывать ему знаки внимания: ничего не значащие слова-комплименты, которые, кстати, она ему никогда не говорила в другие дни, объятия, поцелуи и более откровенные заигрывания... И тогда обычно холодная Белла превращалась в огненную фурию, которая сметала все своим чувством вины и желанием утолить его.
Ей было неважно, что чувствовал в такие моменты ее муж, ей даже было, кажется, неважно, что чувствовала она. Главным было желание затушить пожар стыда и вины. В ход шли любые средства. Она мучила себя и его, опустошая и без того неполные закрома уважения супругов друг к другу… Унижалась и молила Рудольфуса о внимании. Как будто без ее просьб он когда-нибудь отказывал ей в этом. Она гналась за призрачной надеждой покоя и умиротворения, которые, казалось ей, придут вместе с прощением мужа. Но, ни о каком прощении она не просила. Да и как можно было просить Рудольфа о чем-то, когда он и так готов был для нее на все. Но Белла не знала того, что ее муж не винил ее в их общем несчастье. Да и как можно винить за любовь,пусть и такую безумную? Он лишь горевал о том, что не увез жену в Ирландию, как и хотел после свадьбы. Может и не было бы тогда всего этого и они могли бы быть счастливы? Ведь Белла выбрала именно его из всех своих поклонников. Мистер и миссис Блэк не давили на дочерей и предоставили им полную свободу действий, в разумных пределах, конечно. И их старшая дочь выбрала себе мужа самостоятельно. Тогда почему через год совместной жизни Белла стала другой? А следом за ней стала другой и их семья, да и оставалась ли она вообще?
И в такие вечера, лежа рядом со спящей женой, Рудольфус в который раз клялся себе, что использовал такой шанс в последний раз, понимая, что Белла в такие дни абсолютно безумна, невменяема и особенно чужда ему. Но отказаться от того, чего так яростно желаешь и чего не можешь получить обычным способом, Рудольфус не мог. Хотя и чувствовал себя после каждой такой ночи как человек, копавшийся в горе грязного белья, чужого к тому же. Потому что ему было абсолютно ясно: в те вечера и ночи, что Белла дарила ему после очередных встреч с Лордом, она все же представляла на месте мужа единственного любимого ею мужчину.
Того, с кем она никогда не сможет быть вместе, не позволяя самой себе даже мечтать об этом. Но не по причине замужества - ей было просто плевать на свое положение в обществе и на мужа. Нет, просто в глубине души мадам Лестрейндж прекрасно понимала: она не нужна Лорду, просто он развлекается таким образом, причем довольно жестоко. И понимание этого подталкивало ее все больше и больше к абсолютному сумасшествию и заставляло выжимать из времени, отведенного ей около Лорда, все возможное, чтобы потом вспоминать об этих часах и минутах. И, может быть, мечтать о настоящей семье.
Семье, которую она потеряла, однажды согласившись на приглашение Нотта посетить закрытое собрание одного закрытого общества. Семье, которую сама разбила, и склеить уже не могла...
И все это понимал ее муж, который сам медленно сходил с ума от этого замкнутого и нерушимого любовного треугольника... Воистину, прав был тот мудрец, который сказал, что в отношениях всегда один любит, а другой позволяет себя любить. Только почему было так больно от осознания того, что именно ты любишь, а не тебя? И почему тогда небеса не ограничились лишь одной несчастной любовью? Свою боль Рудольфус еще мог терпеть, но видеть, как мучается его жена, он не мог, не хотел... Но это было неизбежно...
И так продолжалось изо дня в день, из года в год вот уже шесть лет. Бесконечные выходы на публику и улыбки на приемах. Бесполезные ужимки перед Лордом. Безвыходная боль в его сердце. Безысходное отчаяние в ее глазах, становящихся с годами все безумнее от боли и неизбывного чувства вины. Вины перед человеком, который любил Беллу больше всего на свете: больше жизни, больше самого себя... Вины, которая не уменьшалась с годами, а только росла... Вины, которая не излечивалась теми сумасшедшими и гадкими ночами, когда она после холодных, но таких желанных объятий Лорда, бежала домой - к мужу, чтобы согреться... Почему-то так ни разу за эти шесть лет она не смогла сказать мужу "прости", а он ее не обвинял. Только все больше запирался в себе, потихоньку начиная сходить с ума от любви, безнадежной и безответной, к своей собственной жене...
А Беллатриса все больше и больше отдалялась от мужа, инстинктивно пытаясь быть дальше от того, кто будил в ней чувство стыда, жалости и, одновременно с этим, желание хоть раз оказаться в таких родных руках, которые защитят от любой опасности, которые простят любые обиды, которые согреют даже в лютый мороз… Но по собственной воли, а не под влиянием эмоций. А этого она Рудольфусу обещать не могла. А потому, отталкивала его все дальше и дальше, к бескрайнему океану их общего сумасшествия…
Водоворот мыслей и общих воспоминаний кружился в комнате. Ни один из супругов Лестрейндж не знал, что сейчас, услышав шутливый вопрос Люциуса, они думают об одном и том же, абсолютно одинаково. И с одинаковым привкусом боли и сумасшествия мысли кочевали из одной головы в другую. И оба они не подозревали, что в этот момент были так близки друг другу, как никогда не были и уже не будут.
Лишь Люциус и Нарцисса, переглянувшиеся среди затянувшегося молчания, поймут друг друга и их обоих. Но ничего не скажут, а сделают вид, что этой долгой паузы не было. А Беллатриса, очнувшись от самокопания, вновь виновато посмотрит на мужа и, увидев ответный взгляд, полный такого обожания, которое большинству женщин могло лишь сниться, отвернется, не выдержав новой волны презрения к самой себе и к нему, за его покорность и любовь к ней. А немного погодя и вовсе выйдет из комнаты и, не сдержавшись, сползет по стене на пол, ощущая себя раздавленной и жалкой. А самым главным станет ее понимание абсолютного сумасшествия их жизни с мужем. Сумасшествия, которое поселилось в их доме вместе с ее любовью, вместе с ее виной и вместе с его прощением...
