Глава 1От родителей Тедди Люпин унаследовал врождённые способности к метаморфмагии и ни в малейшей степени не перенял отцовское оборотничество. К мясу Тед был с раннего детства совершенно индифферентен, а агрессии ни в чей адрес в жизни не проявлял. И, в общем, всё было хорошо, только мало кто знал, чего Тедди Люпин боялся больше всего на свете. Ему было всегда очень стыдно признаваться в своих страхах: его родители, крёстный и все-все-все вокруг с детства казались ему самыми храбрыми людьми во вселенной. Они победили в войне, когда сам Тед едва-едва родился, и хотя он слабо представлял себе, что такое война, при упоминании о неё его бросало в дрожь. Бывало даже, что война снилась ему в полнолуния, и потому Тедди Люпин боялся Луны. Потому что с каждым днём, пока Луна становилась больше и ярче, его всё глубже затягивало в болото ночных кошмаров.
Полнолуния Тед проводил на ногах, засыпая разве что под утро, издёргавшись и сжавшись в комок. В другие дни, когда ему снились особенно жуткие сны, он потихоньку заползал в родительскую спальню и сворачивался под боком у отца, прислушиваясь к глубокому дыханию и пытаясь определить, спит ли тот по-настоящему. На самом-то деле Ремус Люпин всегда спал чутко, а родного сына учуял бы и через этаж, но именно поэтому обычно переставал храпеть, стоило Тедди появиться у двери, что немало смущало юного Люпина. И только выждав порядочно времени, он, наконец, перебирался на Ремуса, цепко обхватывая отцовскую шею ручонками и утыкаясь носом в тёплое плечо. Отец же, не размыкая глаз, молча гладил его по спине, и только ласковая тяжёлая ладонь на спине заставляла Тедди подозревать его в том, что не так уж он и спит, на самом-то деле.
Но в полнолуния к отцу было нельзя – это Теду внушили твёрдо, ещё когда он был трёхлетним несмышлёнышем. Ещё через год он узнал, что отец сильно болен, и особенно сильно болезнь обостряется в полнолуния: тогда Тедди начал бояться Луны вдвойне.
Взрослые называли папину болезнь сложным, непонятным и каким-то скользким словом «ликантропия». Ликантропия представлялась Теду чем-то склизким наощупь, блекло-мутным на вид и противным на вкус. Конечно, вкуса у болезни быть не могло, – над этим его предположением долго смеялась мама, – но в воображении Тедди все эти нелицеприятные характеристики у ликантропии наличествовали. В одном из его полнолунных снов, во всяком случае, мерзкая болезнь приобрела облик скользкой, покрытой беловатой облезающей чешуёй, напоминающей плесень, ящерицы с колючим хвостом и скалящейся слюнявой пастью.
Это было майское полнолуние, когда, провалившись в сон, Тед в ужасе видел, как гадина-ликантропия нападает на отбивающегося отца. Отец во сне был таким же изнурённым, как всегда после полной Луны, и тяжело дышал, как будто его сердце готово было вырваться из груди. А Тедди, как ни рвался, никак не мог до него докричаться и хоть на миллиметр приблизиться к оседающему отцу.
– Тедди, солнышко, всё хорошо. – Его обхватили за плечи и притянули к груди. Он всхлипнул, просыпаясь, и прижался к рукам.
– Плохой сон, родной? – Нимфадора, крепко обняв Теда, легонько укачивала его на коленях, как маленького. – Это всё полнолуние, всё хорошо.
– Ненавижу, – он ещё раз отчаянно всхлипнул, – Луну!
– Она далеко, на небе, и ничего тебе не сделает, – Дора поцеловала сына в макушку.
– Она заодно с этой...ли...калинтропией, – прошептал Тедди зло. – И папа всегда исчезает по полнолуниям.
– Но ведь он всегда возвращается, так? – она прижалась губами к его виску. Тед молчал, боясь озвучить свой извечный страх, что однажды Луна возьмёт верх, как будто он мог в ту же секунду сбыться.
– Ох, солнце ты наше радужное, – Нимфадора как-то непривычно и понимающе вздохнула. – С папой всё будет хорошо.
Тед сглотнул, опустив голову.
– Кажется, пора тебе кое с кем познакомиться, – она вдруг улыбнулась, поймав недоверчивый взгляд сына. – Веришь, что всё будет хорошо?
Тедди боязливо, но всё-таки кивнул. Дора поднялась на ноги и протянула ему руку, приглашая за собой.
Они прошли по коридору, спустились по лестнице и остановились у входа в подвал.
– Я тебе тут компанию привела, – объявила Нимфадора, входя внутрь. – У Тедди – полнолунные кошмары, заснуть не может. Я же говорила, что он весь в тебя.
Тед в изумлении смотрел на расположившегося на ковре волка. Волков до того момента он видел на картинках, но картинки имели мало чего общего с реальностью: волк, лежавший у стены, казался ему гигантским, но что удивительно – смотрел на них с матерью серьёзными, какими-то человеческими глазами. Секунду он словно изучал Теда, после чего встал на лапы и медленно подошёл к нему, слегка склонив тяжёлую голову.
– Погладь, ему понравится, – шепнула Дора и в подтверждение собственных слов села на корточки и первая потрепала зверя по холке. Тедди, шагнув вперёд, осторожно положил ладошку ему на лоб и провёл по острой морде до мягкого мокрого носа. Волк, щурясь, ткнулся ему в руку.
– Откуда он тут? – Тед непонимающе обернулся на мать. Та усмехнулась.
– Помнишь, папа каждый месяц болеет? Это и есть его болезнь: каждое полнолуние он превращается в волка-оборотня.
– Это...опасно? – Тедди смотрел на зверя – отца? – во все глаза. – Ему очень плохо, да?
– В одиночестве – очень, – подтвердила Нимфадора. – И без лекарств плохо. Но мы можем постараться ему помочь, и папе будет легче.
Тед уселся на колени и, обхватив волчью шею, потёрся щекой о заострённую морду.
– Можно я здесь буду спать? – он оглянулся на мать умоляюще. – Пожалуйста.
– Ладно, – разрешила Дора, улыбнувшись. Тедди погладил волка по спине, всклокочив длинную серо-серебристую шерсть. Папа-волк был тёплым и мерно дышал – как всегда дышал в человечьем облике, и это как-то сразу успокоило Теда.
Когда Нимфадора вернулась с одеялом, она обнаружила, что Тедди спит, распластавшись прямо на волчьей спине. Поведя ухом, Ремус повернул голову и, аккуратно ухватив краешек принесённого Дорой покрывала, подтянул его и носом заботливо подоткнул под бок Теду.
Она наклонилась и порывисто поцеловала его в переносицу.
– Прости, – прошептала Нимфадора еле слышно и, не сдержавшись, улыбнулась, – но ты всегда справлялся с убаюкиванием Тедди лучше всех из нас.
