Глава 1Альбус Дамбдлдор верил Северусу Снейпу. Верил всегда, верит даже сейчас, и будет верить впредь.
Никому не дано знать, о чем он вспоминает, склонившись над толстым фолиантом на парадном портрете в кабинете, где теперь директорствует Минерва.
Скорее всего, о том,
сколько лет он провел здесь, став средоточием Хогвартса, его сердцем, его душой.
Так думает Макгоннагал.
Альбус иногда посматривает на её, когда-то темный, а с недавних пор полуседой пучок, она склонилась над пергаментами – проверяет контрольные, улыбаясь, или щурится недовольно – значит, пришло очередное письмо из Министерства или от Попечительского Совета. Её мысли просты и правильны.
Альбус умеет читать мысли.
Заглядывающий к Минерве гораздо чаще чем – в свое время - к нему самому, Хагрид старается не смотреть на портрет. Глаза наполняются слезами, в гулком басу появляются гнусавые, сопливые нотки, поэтому Хагрид всегда стоит к Альбусу спиной, непочтительно, но вполне объяснимо.
Нам так плохо без вас, господин директор. Так плохо.
Альбус умеет читать в сердцах.
Гарри Поттер теперь никогда не забывает пароль: Дамблдор прекрасно слышит уверенный шепот внизу, скрежет поворачивающейся горгульи, быстрые шаги по лестнице…
Гарри всегда здоровается с ним, и Альбус кивает. А потом Поттер замирает на несколько мгновений, пытаясь поймать взгляд Дамблдора.
Что нам делать? Почему ты не рассказал всего? Я говорю тебе «ты», прости, но это потому, что мы запутались вконец… Это уже даже не отчаяние, просто неизвестность. Почему ты не можешь помочь нам? Или – не хочешь? Но это же ты, ты, ты привел Тома Риддла в Хогвартс… Прости. Я устал.
Альбус умеет читать в душах.
На самом деле он ждет Фоукса. Фоукса, который теперь не ограничен в своих перемещениях; привязанности больше нет, и феникс свободен. Но он возвращается к Альбусу, чтобы спеть свою песню. Ночью, когда кабинет пуст.
Это странная песня; в ней нет ни слова о смерти и о новой жизни, о любви и ненависти.
- Не-нашли-не-нашли-не-нашли, - повторяет Фоукс.
Что Альбус видит в темной комнате, кроме феникса, сидящего около массивной рамы и похожего на огромную живую искру?
Распределительную Шляпу много лет назад? Северус Снейп, Слизерин.
Обыкновенного подростка, одного из сотен, прошедших через Хогвартс?
Им нельзя не верить, детям. Они наивны в своих ошибках и лжи, так же, как в радости и доброте.
А вот когда вера укрепляется? Когда ты замечаешь в одном из них… нечто странное, приглядываешься, не выделяя его, наученный горьким опытом, а потом, спустя несколько лет, когда твой ученик приходит в школу преподавателем, понимаешь с облегчением, что ошибся.
И разрушение, которое могло быть направлено вовне, оказывается направлено внутрь. Только на себя. Не так уж много ошибок можно совершить к двадцати годам, но Северус Снейп помнит их наперечет и платит за каждую. Сам себе.
А вот когда ты понимаешь, что это не вера, а нечто другое?
Когда он отчаянно и демонстративно, нелепо, забавно, - Альбус улыбается, - прикрывает свой факультет?
Или каждый раз на августовском педсовете ждет. Ждет, что ты скажешь: «Кафедра ЗОТС в этом году … профессор Снейп. Ты согласен, Северус?»
И, конечно, он согласен, прекрасно зная, чем заканчивается год преподавания прОклятого предмета.
Или когда ты все-таки говоришь это, а тем же вечером он придерживает твой подбородок, пытаясь разжать сведенные судорогой губы и протолкнуть в рот ложку с порцией зелья, а боль из руки оплетает сердце и мозг, и подбирается к душе, и спасение в его приторном лекарстве, но помочь Северусу никак не получается.
- Альбус, - терпеливо повторяет Снейп, и в его голосе нет раздражения, нет усталости, только признательность, беспокойство, и, хочется верить, что-то еще, - Альбус, я сделал его сладким. Ну, пожалуйста.
Как с маленьким. Старый – что малый.
Горячие пальцы сжимают твой подбородок, и скользят по губам, и черные глаза внимательны, и он склоняется над Дамблдором так, словно хочет его защитить, и у зелья вкус лакрицы и малины.
- Это получше, чем лимонные дольки, - говорит Альбус, когда может отдышаться. – Ты зарываешь таланты в землю, Северус.
- Я отпускаю их по ветру.
Он не огрызается. Он так шутит.
- Теперь рука.
Стянутый с одного плеча халат. Конечно, это только лекарство, мазь, как и зелье несколько минут назад, но получается, что именно его руки принимают на себя боль, вытягивают её из старого и в одночасье немощного тела.
- И спать.
- Фоукс, - Снейп отставляет пустую склянку, - мне опять нужны твои слезы. Иначе мы его не вытащим.
Ты и так меня не вытащишь, мальчик, - думает Альбус, - но ты
веришь – и пока ты веришь, я…
- Над кем ты плакал тогда, Фоукс? Или над чем? - спрашивает Альбус с портрета у феникса.
Над нашей глупостью? Над болью и безысходностью? Над предопределенностью – нет ничего хуже предопределенности.
Но Фоукс молчит.
И хорошо, что молчит. Потому что Альбус доверяет только ему. Не Грюму, который тоже приходит с отчетами, не Ремусу Люпину, не сплетням других директорских портретов.
Он доверяет Фоуксу. И верит Северусу Снейпу.
Но иногда, в ночи, когда кабинет темен, а Фоукса нет рядом, он с неожиданной тоской понимает, что Северус Снейп не верил ему.
И был прав.
Fin.
