Наваждение

Глава 1

Это было ошибкой – полагать, что в туалете плаксы Миртл никто не бывает.

Гермиона понимает это, когда выглядывает из-за угла и видит согнутую над раковиной фигуру с белобрысыми волосами. Меньше всего она ожидала увидеть здесь его.

Гермиона встает с пола и не уходит, а ждет, пока ее заметят. Возможно, мелькает в голове мысль, полная презрения, потому что хочет, чтобы хоть кто-то ее заметил.

Их взгляды встречаются в зеркале, покрытом слоем пыли. Они оба раскрыты – ни Гермиона, ни Малфой не успели вытереть слезы на щеках.

Тишина в туалете не пугает, а вот плачущий Малфой – более чем, и, наверное, именно поэтому Гермиона не убегает, а стоит. А вот почему не уходит Малфой – не понятно. Он плещет водой себе в лицо, а затем вновь смотрит на Гермиону. Не поворачиваясь, а через зеркало. Лицо его искажается, но теперь уже презрительно. Искривленные в усмешке губы – все как раньше, только вот глаза по-прежнему выдают испуг и неуверенность.

«К черту», – думает Гермиона и опускается на пол, туда, где она сидела пару минут назад.

– Проваливай, – зло бросает Малфой.

– Я тут раньше тебя, – отвечает Гермиона, мимолетным движением вытирая позорные следы слез на щеках.

Они буравят друг друга взглядами через зеркало до тех пор, пока Малфой не оборачивается. Скрещивает на груди руки, прислоняется спиной к раковине и цедит презрительно:

– Неужели плакать по Уизелу больше негде?

Гермиона на мгновение задыхается и открывает рот, бесшумно втягивая воздух. Неужели все так очевидно?

– И ты мог бы найти другое место, чтобы рыдать о том, как тяжело на службе у Волдеморта! – Гермиона не знает, почему говорит это: словам Гарри о том, что Малфой – Пожиратель, она не верит.

Малфой не может быть Пожирателем. Это бы противоречило всему, это было бы абсурдом.

Но Малфой бледнеет, сглатывает – видно дернувшийся кадык – и глядит затравленно. А потом резко вцепляется рукой в свое левое предплечье.

Он не может быть Пожирателем, но он им является.

– Гарри был прав, – шепчет Гермиона, глядя на скрытое легкой тканью рубашки предплечье Малфоя.

– А не пошла бы ты со своим Поттером! – яростно выдыхает Малфой.

– Может, и пошла бы, – говорит Гермиона, откидывает голову назад и смотрит в потолок. – Куда угодно бы с ним пошла.

На белом потолке висит затейливая сеть паутины, которая напоминает о пауках, а те, в свою очередь, – о Роне. Рон ненавидит пауков.

А Гермиона ненавидит Рона. Ну, иногда ей так кажется. В последнее время. С тех самых пор, как он связался с Браун, если честно.

– Как будто бы ты им нужна, – спокойно говорит Малфой, но Гермиона безошибочно определяет в этом спокойствии целый вихрь эмоций: злость, раздражение, зависть. – Твое место скоро займет Браун, она явно Уизелу дороже.

Малфой всегда знал, куда бить, но эти его слова настолько абсурдны, что Гермиона смеется. Истерично, но все-таки смеется. Ей не больно.

– Ты ни черта не разбираешься в дружбе, – говорит она.

– Да, поэтому ты и ревешь.

Гермиона подносит ладонь к щеке, и пальцы касаются влажной кожи, по которой текут слезы. Ладно, возможно, ей больно. Совсем немного.

– Это от смеха, – буркает Гермиона и тыльной стороной ладони проводит по глазам, собирая влагу.

Она смотрит на Малфоя и его левое предплечье и думает о том, что же творится в его голове. Почему он согласился на это? Он жалкий, трусливый, подлый – да какой угодно. Но не убийца.

Зачем такой, как Малфой, Волдеморту? Он всего-навсего школьник.

Ах, вот в чем дело. Волдеморту, понимает Гермиона, нужен школьник. Она не хочет думать, зачем: чтобы шпионить или убить кого-то. Хотя Гермиона поставила бы на второй вариант. И даже сообщила бы, кого именно Малфой должен убить.

– Всегда есть выбор, – говорит Гермиона просто потому, что не может не сказать хоть что-нибудь. – Я знаю, что ты должен сделать. Ты не сможешь.

– Ты понятие не имеешь, что я могу, – резко произносит Малфой.

Он явно хочет, чтобы в его голосе звучала гордость, но Гермиона слышит только страх. Малфой пропах этим страхом насквозь.

– Нет, имею, – тихо говорит Гермиона. – Ты можешь заколдовать ожерелье, это я поняла. Невероятно умный ход.

– Ты ничего не докажешь! – вскрикивает Малфой.

Гермиона презрительно морщится.

– С чего ты взял, что я хочу что-то доказывать?

Она встречается с удивленным взглядом Малфоя и устало закатывает глаза.

– Тогда заткнись и избавь меня от себя, – говорит Малфой.

Гермиона вглядывается в него: темные круги под глазами, тусклый взгляд, поникшая фигура, и на одно мгновение ее пронзает жалость.

Малфой – ничтожный таракан, но этот таракан напуган и он еще совсем ребенок.

– Не надо, – просто говорит она.

– Проваливай, – шепчет Малфой, и это больше похоже на мольбу.

Гермиона поднимается на ноги и судорожно размышляет о том, что еще она может сделать. Ищет в голове нужные, подходящие слова, но не может их найти. Полное бессилие.

Но теперь просто так уйти Гермиона не в силах, вот она и смотрит на дверь. Смотрит, буравит взглядом, гипнотизирует, словно это поможет ей решиться. Может, и вправду помогает, потому что Гермиона направляется к выходу.

Она старается сохранять равнодушное лицо и думает о том, что должна как можно скорее рассказать Гарри про Малфоя.

Сейчас мрачные времена, пахнет войной, и метка на руке ученика – это страшно. И Малфою тоже страшно.

Последнюю мысль Гермиона даже озвучивает.

– Да пошла ты, поганая грязнокровка, – летит ей в спину.

Гермиона сама не замечает, как оказывается рядом с ним. Будь кончик ее палочки острей, он бы уже проткнул тонкую бледную кожу, сквозь которую просвечивает сеть голубых вен.

Малфой отступает к стене, в его шею впивается палочка Гермионы.

– Ну что, Грейнджер, проклянешь или вновь воспользуешься маггловским методом? – ехидно шепчет он.

Малфой задирает голову, потому что Гермиона сильнее надавливает палочкой. Совсем как три года назад.

Нет, понимает Гермиона, не совсем. Теперь в темно-серых глазах нет страха, скорее странный клубок из любопытства и злости. И смотрит Малфой не на палочку, а ей в глаза.

Гермиона тяжело дышит, она пока не знает, что собирается делать.

– Долго мне еще тут торчать? – утомленным голосом интересуется Малфой.

Гермиона еще сильнее вдавливает палочку в его шею, словно хочет воткнуть ее в плоть. В голове отчего-то неясный гул, и все мысли спутаны. Гермиона выбирает магический способ, но не может вспомнить ни одного заклинания: отвлекает нахальный взгляд Малфоя, отвлекает капля воды, упавшая со светлой челки и текущая по скуле, отвлекают длинные загнутые ресницы.

Капля воды уже у уголка рта Малфоя, и ее очень хочется стереть легким касанием пальца. Поняв, что вот-вот это сделает, Гермиона замахивается. К черту магию, удар у нее всегда был хороший.

Кулак летит к бледному лицу, и Гермиона уже предвкушает звук удара и вскрик Малфоя. А если повезет, еще и кровь. Но цепкие пальцы неожиданно хватают Гермиону за запястье.

Удара так и не произошло. Малфой резко притягивает к себе Гермиону.

– Реакция у меня стала лучше, – жарко шепчет он ей на ухо.

Гермиона задыхается. Губы Малфоя мимолетно касаются ее щеки, и от этого глаза застилает пелена. Жар чужого тела накрывает с головой и дезориентирует.

Гермиона закрывает глаза и просит непонятно у кого силы, потому что своих у нее сейчас нет. Еще она просит, чтобы Малфой убрал от нее руки.

Но никто не прислушивается к ее внутренним мольбам. Малфой наклоняется и впивается в ее губы поцелуем-укусом. Он целует не так, как Виктор – осторожно, нежно, нет, он целует яростно, гневно, кусая губы до боли. Гермиона отвечает не менее грубо и слабо стонет от потрясающего чувства полета.

А ведь она даже не любит летать.

Все заканчивается, когда со стороны кабинок раздается плач Миртл – громкий, визгливый. Он не просто отрезвляет, он будто тычет Гермиону носом в то, что она сделала. Гермиона разрывает поцелуй и поспешно отступает на несколько шагов назад.

Лицо горит, а на губах – вкус Малфоя. Говорить что-либо не имеет смысла, а убежать Гермиона не может: еще слишком кружится голова. Ее не покидает чувство ирреальности, будто все это – нелепый сон. Самый абсурдный из всех, какие она только видела.

Малфой отворачивается и склоняется над раковиной. Вновь смотрит на Гермиону через зеркало, и его лицо пугает: раздутые ноздри, сжатые челюсти и бешеные глаза.

– Ненавижу, – тяжело выдыхает он.

– Как и я, – говорит Гермиона.

И убегает.

Она бежит долго и сама не знает, куда. Наверное, туда, где она сможет забыть о нахлынувшем наваждении. Гермиона ненавидит это слово: «наваждение». От него пахнет неподконтрольными эмоциями, чувствами, глупостью, абсурдом. Да много чем еще, но только не разумом.

Гермиона бежит и думает о том, что Браун – дура, а Рон просто смешон. Думает о том, что надо как можно скорее рассказать Гарри про Малфоя-Пожирателя.

Но чем больше Гермиона думает об этом, тем яснее понимает, что обманывает себя.

Ничего она не расскажет.