Император пустоты

Шаг 1.Когда настает будущее

Он шел по горной дороге в холодном сиянии утренней зари. Далеко внизу различался окутанный туманом призрак маленького городка. Не в нем ли живет человек, которого он ищет? Человек, которому известно решение проблемы…
Ситуация с Гарри Поттером начинала выходить из-под контроля, и это очень не нравилось Волан-де-Морту.
Его волшебная палочка, которая никогда не подводила, - подвела. Палочка Люциуса – тоже. Олливандер был растерян и в ужасе, он, очевидно, сам не знал, что происходит. Действительно не лгал. Жалкий старик. Но все же он сумел задать верное направление компасу. Германия. Шварцвальд. Грегорович. Человек, который знает решение…
Волан-де-Морт отчетливо помнил, как тогда, под звездным небом, когда так внезапно и непредсказуемо сработала палочка несносного мальчишки, и все опять сорвалось, полетело в бездну, - он отчетливо помнил, как по коже скользнул холодок, не имевший никакого отношения к теплой июльской ночи. Волан-де-Морту показалось, что это был шаг, маленький, но необратимый шажок к той величайшей из бездн, которая ждет любого смертного и которую по краю обходит он, Темный Лорд. Он стоит на самом краю, и из-под ног срываются мелкие камешки, исчезая там, в глубине, с головокружительной быстротой. И вся задача Темного Лорда, возомнившего себя победителем Смерти, - в том, чтобы только удержаться на краю.
Так продолжалось всего несколько секунд, пока мир снова не обрел краски и не оказалось, что ничего особенного не произошло – просто мальчишка снова ускользнул, невероятно…
А он живуч. И везуч, что неплохое сочетание. Откуда, ну откуда совершенно даром свалилось на него это загадочное бессмертие? Неужели дело все в том же – жертва его матери-грязнокровки?
Нет, пора положить этому конец.
И вот он, лорд Волан-де-Морт, оставив волшебную Британию накануне переворота, путешествует здесь, по краю черных лесов, который словно весь окутан дымкой старых легенд. Он провел здесь полнедели, не больше, но ему уже казалось, что этот край затягивает, как водоворот. Темная хвоя скрипела под ногами на лесных тропинках, молчаливые горы смыкались над долинами порой так плотно, что трудно было различить с высоты на дне их маленькие деревушки и городки; ели и сосны вздымались к небу с округлых вершин так высоко, что готические шпили лежащих внизу городов казались только тенью их, тусклым отражением в зеркалах горных озер; и было понятно, почему в этих краях даже маглы верили в зловещих лесных духов, которые заманивают доверчивых простаков в свои сети.
Волан-де-Морт успел насмотреться и на городки и деревушки, которые в сумерках сами казались призрачными и сказочными, на маленькие, аккуратные домики, с окон которых свисала непременная яркая герань, на циферблаты часов, которые здесь были повсюду. Маглы Шварцвальда берегли таким образом традицию предков, знаменитых часовых дел мастеров. Местным жителям словно доставляло особое удовольствие видеть повсюду ход стрелок, отсчитывающий им ограниченное земное время. Время… оно текло здесь бесшумно, холодно и быстро, как горная река, неся многочисленные жизни к их последней черте, и только тот, кто бессмертен, мог посмотреть на этот бег с величавым бесстрастием замерших вокруг гор. Но до бессмертия, напоминал себе Волан-де-Морт, остается еще один шаг, очень важный. Только ли шаг?.. Об этом ему не хотелось думать.
Городок, в котором Темный Лорд рассчитывал найти решение всецело занимавшей его проблемы, был смешанным поселением волшебников и маглов. Магический мир после принятия Международного Статута о секретности здесь был запрятан от любопытных магловских глаз еще надежней, чем Косой переулок в Лондоне, но днем ранее Волан-де-Морт имел полезную беседу с одним местным волшебником, сообщившим на этот счет много интересного. Хотя и не совсем добровольно.
На улицах из-за раннего часа было еще безлюдно. До своей цели Волан-де-Морт добрался никем не замеченный и остановился с разгоравшимся внутри волнением у ярко раскрашенного домика с окном в полстены, занавешенным шторой. Бывший магазин волшебных палочек Грегоровича. Несколько лет назад старый мастер ушел на покой, но, по сведениям Темного Лорда, все еще продолжал жить здесь же, в квартире при магазине. И скорее всего, в такой ранний час он дома… Тем хуже для него и лучше для лорда Волан-де-Морта.
Однако первый неприятный сюрприз подстерегал его, когда он взглянул на вывеску. «Метлы Недорого!» - гласила бездарно оформленная реклама. Похоже, Грегорович продал кому-то свой магазин, и совсем недавно, - неужто продал и квартиру?
Волан-де-Морт легко открыл дверь, запертую немудрящим заклинанием, и оказался в царстве пыльных метел, обломков дерева, в которых было даже трудно узнать бывшую метлу, и разбросанных по полу разнообразных прутьев. Перед глазами замелькали коричневыми пятнами как неведомые иностранные марки, так и знакомые «Чистометы» и «Нимбусы». В общем и целом, это было похоже на склад испорченного или бракованного товара, который вряд ли кому пришло бы в голову покупать даже «недорого». Разве что где-то рядом был надежно припрятан хозяином товар получше. Но Волан-де-Морта не интересовали коммерческие изыски, его интересовало, как найти вход в жилые комнаты Грегоровича. Хотя зрелище царящего на складе запустения уже наводило на мысль о бесплодности здешних поисков. Ну что же, мрачно подумал Темный Лорд, тогда придется поискать хотя бы хозяина этого «великолепия» и задать несколько простых вопросов, на которые ему придется ответить. Единственная нить поисков, которую Темный Лорд сейчас держал в руках, не должна была оборваться здесь.
Он обошел склад, но не нашел ровным счетом ничего интересного или полезного для своей цели, кроме одного: у дальней стены магазина зачем-то стояли два больших зеркала, хранивших на себе следы магии и сильно выделявшихся из общего интерьера. Интересно.
Волан-де-Морт произнес пару не самых сложных заклинаний и слегка нажал на оба зеркала сразу. Как он и думал, зеркала повернулись, будто створки двери, открывая темный ход в другое помещение. Но тут Темного Лорда ожидало новое разочарование. Ход не вел в квартиру Грегоровича и вообще ни в чью квартиру, за ним скрывался другой магазин, и довольно оригинальный. Сгущавшийся тусклый свет отражался в буйстве разложенных по витринам и прилавкам множества шляп – эксцентричных и классических, рабочих и праздничных, пестрых и однотонных… От них мелькало и рябило в глазах.
Дверь магазина выходила на другую улицу – магловскую, как понял Волан-де-Морт, взглянув сквозь стекло витрины. В столь ранний час эта улица тоже была пустынной, как и волшебная, только вдали прогуливалась пара прохожих. Стало быть, два магазина и проход между ними соединяют два мира, волшебный и магловский, как бар «Дырявый Котел» в Лондоне, - но судя по пыли на складе, этот ход существует для частного пользования разве что хозяев и работников обоих магазинов. Толп посторонних ожидать здесь, видимо, не приходится, и это к лучшему.
Магазин диковинных шляп еще был заперт. Сквозь стекло Волан-де-Морт увидел выступающую перпендикуляром к зданию вывеску с единственным словом «Wolfgang». Вероятно, так звали продавца шляп, который не счел нужным тратиться на дополнительную рекламу своего товара.
Если ход соединяет его магазин с бывшим магазином Грегоровича, то не исключено, что продавцу шляп что-то известно о старике и о том, где сейчас его искать. А значит, лорд Волан-де-Морт непременно должен подождать его и с ним побеседовать.
Ждать долго не пришлось. Словно в ответ на его мысли, спустя несколько минут дверь шляпного магазина, ведущая на магловскую улицу, звякнула ключом, вставленным в замочную скважину, уныло заскрипела, и на пороге обрисовался одинокий силуэт человека. Он задержался в дверях на какое-то время, затем лениво, будто через силу, переступил порог магазина. Лорда Волан-де-Морта он не видел за полками шляп, да и вообще как будто ничего не видел – его взгляд был обращен вовнутрь, как у очень рассеянного или глубоко задумавшегося. Зато Темный Лорд, наоборот, хорошо его разглядел. Еще молодой мужчина, худощавый, с растрепанными волосами неопределенно-светлого цвета, довольно бледный, казался бы ничем особенно не примечательным, если бы не странное выражение его глаз. Но вот взгляд вошедшего упал на повернутые магические зеркала и вдруг разом сфокусировался. Вошедший подобрался, как зверь перед прыжком, и проворно вытащил из кармана волшебную палочку, оглядываясь по сторонам. Но Темный Лорд действовал быстрее. Искры Разоружающего заклятия взвились огненным снопом, и палочка продавца шляп отправилась прямиком в дальний угол, за пестрые прилавки. Следующим заклинанием Волан-де-Морт захлопнул двери магазина с обеих сторон, как капкан, - лязгнули засовы, зеркала вернулись на место, колыхнулись непроницаемые шторы на окнах, и в магазине вновь воцарились полумрак и тишина, нарушаемая только тревожным дыханием угодившего в ловушку человека.
- Поговорим? – вкрадчиво сказал Волан-де-Морт.

* * *
Накануне этой встречи Вольфганг понял про себя кое-что очень важное, что должно было в корне изменить его мир.
Он был странный малый, этот Вольфганг. Родился в чистокровной волшебной семье, но все время тяготел к маглам. Он рассматривал их жизнь из-за угла, крадучись, как шпион, потому что никто в его семье и слышать о них не хотел. Семейная традиция предписывала ему стать экспертом по магии скандинавских рун, но это ни в малейшей степени не казалось Вольфгангу привлекательным. Волшебная сила у него была приличная. Но в электрическом освещении, в двигателях пролетающих мимо автомобилей, в обыкновенных стиральных машинах он видел большую магию, чем в старинных трудах, свечах и зеркалах собственного наследия. Он пришел в благоговейный ужас, когда узнал о существовании атомных бомб и прочих военных технологий. Были моменты, когда он даже жалел, что не родился маглом.
Его пытались учить. Бесполезно. Когда сочли, что его нужно не учить, а лечить, Вольфганг покинул родительский дом и никогда туда не возвращался.
Он обустроился здесь, в Шварцвальде, и прочно завис на границе двух миров, ни от одного из которых не мог отречься, – волшебного и магловского. И в прямом смысле, и в переносном. Он открыл магазин шляп самых разнообразных цветов и фасонов (ему всегда казалось, что черные остроконечные шляпы волшебников просто ужасны), и его клиентами с удовольствием стали местные маглы; но это же помещение с теневой стороны граничило с другим – волшебным – магазином, который некогда был одним из центров магической жизни Шварцвальда.
С другой стороны раньше жил и работал известнейший мастер волшебных палочек Грегорович. Несколько лет назад он ушел на покой, и магазин его функционировал как склад остатков товара (откуда время от времени высылались волшебные палочки на заказ старым проверенным клиентам). Сам старик жил в небольшой квартирке, расположенной в том же доме. Оба помещения, с магловской и волшебной стороны, разделялись заколдованными зеркалами: заходящий в шляпный магазин магл мог увидеть в противоположном конце здания лишь невыразительную стену с дверью в темную подсобку, и ничего больше.
Поначалу все шло относительно неплохо - или только казалось таковым. Торговля шляпами не приносила сумасшедших доходов, да Вольфганг на них и не претендовал. Его тихий, налаженный бизнес оставлял ему достаточно свободного времени, которое Вольфганг тратил на изучение магловских дисциплин. В особенности философии и иностранных языков. С соседом Грегоровичем у него сложились самые теплые отношения. Старик был тоже одинок – на всем белом свете у него оставалась лишь какая-то дальняя родственница с мужем и детишками, проживающая на севере Германии, и фотографии этих детишек с умильными личиками никогда не убирались с полок в жилых комнатах Грегоровича. К молодому человеку, терзаемому семейным разрывом и неразберихой собственной жизни, он отнесся с участием доброго дедушки. Вольфганг, в свою очередь, тоже привязался к нему и считал не только необыкновенным мастером, но и замечательным человеком – хотя ему и приходилось слышать сплетни и пересуды, что, мол, не так-то просто и миролюбив этот старичок, и много лет назад даже сумел завладеть зловещим кровавым артефактом, который так просто в руки никому не дается, - но Вольфганг предпочитал судить о людях по личному опыту, а не по тому, что о них рассказывают. Благо сплетники и завистники, особенно у таких известных людей, найдутся всегда.
Через Грегоровича же к нему доходили немногочисленные вести из волшебного мира. Эти вести, вне зависимости от их характера, вызывали у Вольфганга какое-то странное, грустное, щемящее чувство. Он нигде и никогда не чувствовал себя дома – даже тут, в своем благоустроенном магазинчике, - и порой очень скучал по фамильному поместью, хотя и боялся признаться себе в этом. Несколько раз он хотел послать сову к родителям, или к брату, или к младшей сестре, любимой им больше всех, несмотря на все семейные размолвки, - и не мог. Останавливался. Он знал заранее, что ему ответят, и никаких ультиматумов принимать не хотел. Магловская часть его натуры была такой же неотделимой, как и кровь древнего волшебного рода.
Грегорович жалел строптивого юношу и порой осторожно наводил справки о его семье в обширном кругу своих знакомых. Справки были в основном неутешительные. Родители прокляли непокорного сына и разделили его долю в фамильном имуществе между двумя верными и послушными детьми. Любимая младшая сестра вышла замуж за очень знатного румынского графа, теперь жила за границей и, по слухам, совершенно изменилась. Милой непосредственной девчушки, которую знал Вольфганг, больше не было – была надменная, светская, жестокая дама, сильно похожая на одну из многочисленных чистокровных тетушек, которая не могла видеть или слышать ничего связанного с маглами без презрительной ухмылки. Нетрудно было представить, как она теперь относится к Вольфгангу.
Он испытывал беспокойство, чувствуя, как вместе с уходящим все дальше и дальше волшебным миром что-то обрывается навсегда и в нем самом. Он не спал ночами, давал сам себе путаные обещания, строил планы, искал решение ситуации… и не мог, потому что выход был только один: выбрать то или другое, но – окончательно. Вольфганг был не способен на такие крайности. И во всех философских книгах он не мог найти ответ на свою жизнь, которая все больше выцветала и теряла краски, будто полотно мрачного художника.
Совсем недавно Грегорович переехал на север, чтобы быть поближе к той самой дальней родственнице и ее семейству. Потянуло на старости лет к родному очагу. Вольфганг, мрачно улыбаясь, думал, что, быть может, заразил старика своей тоской. Квартира Грегоровича и помещение, где раньше находился магазин волшебных палочек, были проданы какому-то скучному торговцу метлами, который ограничился лишь тем, что свалил на импровизированный склад поломанные и бракованные метлы, а сам немедленно уехал куда-то по делам и не возвращался. Впрочем, даже краткого знакомства с ним Вольфгангу хватило, чтобы понять: это человек совсем другого склада, чем бывший сосед, с этим вряд ли можно ожидать дружеских посиделок, чаепитий и неторопливых бесед о том, что происходит в обоих мирах. Но ничего не поделаешь: Грегорович уезжал.
Прощаясь, он похлопал Вольфганга по плечу, – пиши, мол, не забывай, как обустроюсь основательно на новом месте, так и в гости приглашу… После чего бросил в камин порошок и исчез в пламени. Вольфганг проводил взглядом сноп искр и пошел бродить по всему опустевшему дому. В занавесках сгущались сумерки, в клетках больше не ухали совы и не стучали в окна крылатые почтальоны. Только старые волшебные газеты чуть дрожали от сквозняка, разбросанные на столах и тумбочках, и с их страниц улыбались чьи-то лица, равнодушные и картонные… Вольфганг оставался один.
Какое-то время его еще хватило на то, чтобы жить и делать вид, что ничего не случилось. Механически улыбаться старым знакомым, заходившим в магазин и благодушно оглядывавшим товар. Вставать по будильнику, распахивать занавески взмахом волшебной палочки и наблюдать, как в окна вползает такое же благодушное и традиционное утро. Обед в маленьком ресторанчике за углом, посетители, вечерняя прогулка, когда горы окрашивались в нежно-розоватый цвет и застывали, угрюмые и холодные, как будто они наблюдали ход столетий, и это им чрезвычайно не нравилось… И время тикало ночами в будильнике, и старый кот нежился у дверей, и ничто не менялось, никогда… Лежа ночами под тонким одеялом, мучимый бессонницей, Вольфганг рассеянно водил пальцем по текстам великого Шопенгауэра и думал о том, что когда-то в детстве, восторженный и вдохновленный загадочным миром маглов, мечтал совсем не об этом. И пустота была внутри, пустота была вовне, такая абсолютная, что казалось странным, как это стены дома не прогибаются внутрь от такого вакуума.
Иногда он думал о том, чтобы создать собственную семью, но ни одна из встреченных им девушек не вызывала желание впустить ее на постоянное жительство в его холодный, но все же по-своему упорядоченный мирок. И тем более посвятить ее в тайну волшебства. Вольфганг был вполне симпатичным парнем, начитанным и не бедным, и вдобавок его стиль жизни нелюдимого затворника и упорное нежелание распространяться о собственном прошлом создавали вокруг него ореол некоторой загадочности, которая так привлекает женщин, - но это же и отталкивало от него тех, кто рвался познакомиться поближе, и все сходились на мысли, что человек он, конечно, неплохой, но слишком уж колючий. На такого приятней любоваться издали, как на красивый цветущий кактус. Он не умел ухаживать, он не умел даже просто сказать комплимент – одна его подружка смертельно обиделась, когда Вольфганг заявил ей, что она симпатичней всех известных ему ведьм! И кроме того, он постоянно терзался какими-то сомнениями.
Не в силах убежать от самого себя, Вольфганг полюбил просто спортивный бег – помогало сохранять форму и рассеивать хоть на какое-то время одолевающие тяжелые мысли. В свои вечерние прогулки он обязательно совершал хотя бы небольшую пробежку. После чего запирался у себя дома, погружался в ванну, расставив вокруг ароматические свечи, и воображал, что уходит, как в воду, в нирвану, ту самую нирвану, которой не видел никто, но о которой так сладко расписывали его любимые философские книги.
И так было до вчерашнего дня, когда неожиданно состоялась встреча с призраком из прошлого.
Вольфганг уже собирался закрывать магазин, когда к безлюдному прилавку подошел светловолосый мужчина с насмешливой ухмылкой, вовсе не красившей его бледное, худое лицо.
- Как тут у тебя... все пестро, брат.
- Эрик?!
В первую минуту Вольфганг не поверил своим глазам. Он за эти годы одиночества привык думать о семье как о чем-то далеком, и казалось невероятным, что один из них - его родной старший брат, с которым они вместе проказничали в детстве - стоит рядом, буквально в двух шагах, и в его блестящих волосах пляшут отсветы заходящего солнца.
- Надо же, узнал, - засмеялся гость. - Как там говорится - сколько лет, сколько зим... Здравствуй, малыш Вольф.
Вольфганг нахмурился. Он всегда, еще в детстве терпеть не мог, когда его называли «малышом», и Эрик это, несомненно, помнил. Младший брат натянуто улыбнулся и сказал довольно прохладным голосом:
- Здравствуй, Эрик. Рад, что ты приехал меня навестить.
- Навестить? О нет. Я тут проездом. Отправляюсь в Британию, знаешь. Там назревает переворот. К власти идет величайший Темный волшебник. Надо поспособствовать этому благому делу.
Эрик прошелся вдоль витрин, небрежно оглядывая шляпы.
- Ты так и не бросил Темную магию, - это было скорее утверждение, чем вопрос. Вольфганг, в свою очередь, огляделся по сторонам, соображая, как следует вести себя при встрече с родственником, от которого отделяют мириады лет и тяжелая память. Разрыв дался Вольфгангу тогда очень нелегко, уходил он со скандалами и предпочитал не вспоминать об этом. Но все это время семья продолжала жить в нем, боль этой раны не утихала никогда, хотя и была, казалось, погребена под обыденностью; и от этого смотреть в светло-серые, холодные, будто сталь, глаза Эрика, было еще тяжелее.
Как вести себя? Может, предложить ему выпить. Пригласить на квартиру, которую Вольфганг снимал неподалеку. Там есть несколько бутылок неплохого вина с многолетней выдержкой. Они могли бы посидеть вместе у камина, поговорить на разные темы - ведь столько лет ничего друг о друге не знали! - вспомнить детские годы, быть может. Вольфганг почувствовал, как в душе поднимается волна болезненной теплоты, как было всегда при напоминании об утраченном доме, - но стоило Эрику обернуться все с тем же ироническим, холодным взглядом, и эта родственная теплота, снова сжалась, как невесомая пружина.
- А эта шляпа забавна, - прокомментировал он, нацепив на себя сиреневый головной убор в стиле "ковбои Дикого Запада".
- Положи на витрину, - хмуро сказал Вольфганг.
- О-о, неужели ты для брата пожалеешь какую-то одну несчастную шляпу? - Эрик придирчиво осматривал себя в ближайшее зеркало. - Чего там, совсем недурно смотрится.
Он прошелся по магазину, будто модель по подиуму.
- Хотя в основном у тебя тут ерунда, братишка. И как ты еще не разорился, а? Сколько помню, ты никогда не отличался деловой хваткой.
- Уймись ты, Эрик, - вяло отозвался Вольфганг. - Столько лет не виделись, а тебе и сказать нечего, кроме как цепляться? Расскажи лучше, как вы там живете? Как Кэсси? - произнося имя своей любимой младшей сестренки, Вольфганг вдруг почувствовал комок в горле. Как давно он не произносил этого имени? Наверное, целую вечность... а ведь когда-то брал ее маленькие ручонки в свои и, очень серьезно глядя на малышку, искренно уверял ее, что они никогда не расстанутся. - Как... родители?
- Кэсси... Кэсси замужем за румынским графом, разве ты не знал? Она теперь светская дама, наша Кэсси. Без церемоний даже кофе выпить не присядет. Родители... а родители, Вольфганг, плохо. Отец умер. Месяц назад. Впрочем, разве тебе есть до этого дело?
- Умер?..
Вольфганг, будто застыв, смотрел на холодное, равнодушное лицо Эрика, пытаясь осознать услышанное. Всего одно слово, за которым стояла бездна необратимости. Машинально добрел до дивана, стоявшего у самой двери, и опустился на него, продолжая повторять только что услышанное, как мантру.
- Умер…
- Да, да, а ты как думал? Что они вечны? Ты хоть помнишь, сколько лет было отцу, а, братишка? У него и раньше здоровье было не лошадиное, на дело фамильное наше все растратил, а в последние годы вообще любая хворь подкосить могла… Вот и подкосила. А ты даже не приехал на похороны. Но что с тебя взять? Паршивая овца семьи…
Эрик презрительно отвернулся. Вольфганг молчал, и у него в груди будто ворочался тяжелый камень – там, где еще совсем недавно было сердце. Отец умер – это значит – все, это значит, что надежда на примирение и взаимное прощение, так отчаянно теплившаяся в сердце Вольфганга, тоже умерла… Отец никогда уже не поймет и не простит. Он ушел, навсегда ожесточенный против непокорного сына, имя которого вычеркнул из семейных хроник, а может, и из памяти…
- Мать сильно сдала от горя, - продолжал Эрик, не глядя на брата. – Переехала в Румынию к Кэсси и ее мужу. Наше фамильное поместье пустует. Но я, конечно, наведу в нем порядок, когда вернусь с войны. Ты же, само собой, никаких прав на него не имеешь.
«Да и к Мерлину его», - запальчиво ответил бы Вольфганг еще получасом ранее на такой тон, но теперь, сокрушенный и уничтоженный известиями, он только сидел бледный и смотрел в одну точку.
Не прощаясь, Эрик направился к двери, но уже на пороге обернулся и добавил:
- Не знаю, нужен ли ты хоть кому-то здесь, но в нашем мире тебя давно уже никто не ждет. На твоем месте я бы уже задумался, нужен ли я сам себе. Но я, к счастью, не на твоем месте.
Он хмыкнул и вышел на улицу, не забыв хлопнуть дверью посильнее.
А вечером Вольфганг шатался по улицам городка без всякой цели, он забыл про свою обычную спортивную пробежку, забыл, кажется, даже запереть свою квартиру. Он сидел в дешевой придорожной забегаловке на окраине города и пил, пил, пил, совершенно неузнаваемый для себя самого, и говорил о высоких материях какой-то местной девице, которая, будто кошка, терлась у его плеча, не забывая протягивать цепкие коготки за все новыми и новыми порциями дармовых вин.
- Почему людям так присущ страх одиночества? Почему, чтобы жить, им непременно нужно знать, что они нужны кому-то или чему-то? Должно быть, это пошло еще с тех времен, когда Бог – космический Разум, Абсолют, прародитель – огляделся вокруг себя и увидел Ничто… Во всех направлениях и навсегда – только Ничто и он сам, он один. Вот это был кошмар.
Вольфганг залпом допил очередной бокал под игривое хихиканье девицы, отродясь не слышавшей от мужчин подобных вещей и находившей конкретно этого мужчину уж слишком большим чудаком, хотя и щедрым. Но Вольфгангу было наплевать, ему надо было выговориться перед любым слушателем. И он продолжал:
- Да, кошмар… И тогда он разделился на много-много частей, которые друг друга любят и ненавидят, ищут, убивают, спасают… встречаются и расстаются… но всегда, ты слышишь – всег-да чувствуют, что они не одни в этом мире. Но это иллюзия. Прекрасная иллюзия. Это как если бы ты нарисовала мелом на стене город и попыталась в него войти, но у тебя бы ничего не получилось, будь ты хоть сто раз волшебницей – не получилось бы, но у него получилось, ведь он – Бог.
Потом он снова ходил по улицам и плохо помнил, как дошел домой, и ночью все ворочался в постели – его бросало то в жар, то в холод, постель казалась слишком неудобной, во рту было сухо, и даже старый кот, приходивший на ночь с улицы в комнаты, казалось, глядел на него с укоризной.
На рассвете он проснулся – а вернее, очнулся – с раскалывающейся от боли головой, и то лишь потому, что затрезвонил безжалостный будильник. Подавив желание выбросить его в окно, Вольфганг сел в кровати, спихнул спавшего в его ногах кота и со стоном вспомнил, что скоро пора идти открывать магазин. Впрочем, к черту все это. Жизнь, которая шла день за днем, никак не меняясь, ничем не согретая, вдруг навалилась на него со всей своей тяжестью и вызвала жгучее желание что-то изменить. Сейчас, немедленно и навсегда.
Если бы только так не раскалывалась голова, что невозможно думать…
Наполовину прищурившись – полностью открывать глаза было больно, даже в предутренних сумерках с еще не проснувшимся солнечным светом, - Вольфганг открыл тумбочку и не глядя нащупал там пузатый флакончик. Он знал, что во флакончике должно быть зелье, снимающее головную боль. Нехотя извлек свою добычу из недр тумбочки, поднес к глазам и лениво разобрал инструкцию:
«Сильнодействующее. Принимать десять капель единовременно. Осторожно: двадцать капель погружают в глубочайший сон. Тридцать - смертельная доза».
В пузырьке было больше тридцати капель. Вольфганг рассеянно встряхнул его и посмотрел на свет, словно пытаясь увидеть в безупречном растворе какой-то осадок. Вот оно как. В его руке сейчас избавление не только от головной боли и не только на сегодняшний день.
Его испугало то, что мысль о самоубийстве не вызвала у него никакого испуга, но это быстро прошло, и осталось что-то странно-холодное внутри, без надрыва и экзальтации, словно внутренний голос произнес – «хватит» - или это было сказано и решено когда-то раньше, только сейчас сопротивляющееся сознание Вольфганга по-настоящему услышало и приняло это.
А что, если правда?..
…И ведь больше ничего не будет, ничего.
Эрик, мерзавец такой, все же был в чем-то прав. И наверно, если бы Вольфганг был до конца честен сам с собой, то уже давно покончил бы с такой жизнью. Вырвал бы ее из себя, как когда-то вырвал себя из семьи. Нет, срезал, как одуванчик.
Срезал, а корни остались.
Вольфганг поставил флакончик на тумбочку и вытер со лба внезапно выступивший пот. Как это все-таки нелегко. Обычное механическое действие. Сколько раз каждый человек за свою жизнь глотает лекарства? И вот сейчас перед ним лучшее лекарство на свете. Но почему это так трудно?
Кот на ковре у кровати перестал лениво потягиваться и сейчас упорно смотрел на хозяина, будто чувствуя что-то неладное. Вольфганг протянул руку и задумчиво почесал любимца за ухом. Надо было оставить какую-то записку, подумалось ему, но он понятия не имел, о чем писать и кому. Не Эрику же. Грегоровичу? Не нужно. Он и так все поймет – если, конечно, узнает…
«Кота отдайте фрау Марте», - наконец написал он, сев к столу. И долго, истерически смеялся, потирая больной висок, над тем, что даже не знает фамилии этой фрау. Добросердечная старушка-магла жила на противоположной стороне улицы и то и дело носила лакомства его коту. Да и кот порой захаживал к ней в гости, пропадая на улице целыми днями, пока хозяин пропадал в своем магазине. Заходил к ней однажды и сам Вольфганг. На кухне у фрау Марты вышитые салфетки и тушеные овощи в глиняном горшочке, а в коридоре странная картина, подаренная ей племянником – очень современным художником-авангардистом. Консервативная старушка над картиной только руками разводила с недоумением, но со стены не снимала – скучала по племяннику…
Память Вольфганга цеплялась за эти детали с непостижимой ясностью. Быть может, на прощание всегда так бывает. Ему захотелось еще раз взглянуть на свой магазин, на рассветную улочку, на замершие вокруг горы. Медленно (спешить все равно было некуда – впереди вечность) он умылся, оделся и остановился на пороге, окинув взглядом давно привычную комнату. Зелье по-прежнему стояло на тумбочке, голова как будто прошла сама собой. Вольфганг огляделся вокруг, но не увидел, ради чего можно было бы остаться.
Он прислушивался, но никто его не окликнул, не схватил за руки, не потащил прочь, не выбросил смертоносную склянку в раковину.
Он повернул дверную ручку и шагнул в холодный утренний туман.
Неспешно ступая по сонным улицам с извечной геранью, нависающей из окон над тротуаром, он добрел до своего магазинчика, зашел внутрь и вдруг остановился как вкопанный.
Потому что там, где полагалось быть заколдованным зеркалам, зиял теперь открытый проем.
Вольфганг давно уже не использовал этот ход - наверно, с тех самых пор, как состоялось его прохладное знакомство с новым соседом. Да и сам сосед не рвался в мир «нелепых маглов». К тому же, сейчас продавец метел был в отъезде. Резко вернулся и с утра пораньше полез через тайный ход в запертый магазин шляп? Абсурд какой-то получался. Или зеркала случайно обнаружили какие-то маги-грабители, которые влезли с той стороны поживиться на пыльный склад метел?.. Не зная, что и думать, Вольфганг настороженно огляделся и на всякий случай вытащил из кармана волшебную палочку. Но не успел он сделать и двух шагов, как искры Разоружающего заклятия взвились над ним огненным снопом, и волшебная палочка вылетела из руки, Вольфганг крутанулся на месте в отчаянном поиске источника опасности и услышал холодный, вкрадчивый голос.
- Поговорим? – сказал лорд Волан-де-Морт.

* * *

Кажется, свались на его магазин метеорит, Вольфганг не был бы так поражен и испуган. Он моментально узнал Волан-де-Морта по описанию, которое передавалось чуть ли не шепотом и докатилось сюда, в Шварцвальд, через многочисленных знакомых Грегоровича. Вольфганг был бы рад признать, что ошибается, но высокий, ледяной голос и пронизывающий взгляд красных глаз говорили ему, что нет… Надо же, а ведь он, Вольфганг, думал, что ничего хуже уже не может случиться. Эта мысль вызвала у него мрачную и горькую ухмылку.
- Что ж, полагаю, представляться мне нет смысла, - произнес Темный Лорд, пристально наблюдая за его реакцией. - Ты, несомненно, понял, кто я?
Вольфганг кивнул.
- Вряд ли найдется хоть один волшебник, не знающий вас. Слухи о ваших деяниях дошли и до Шварцвальда…
- Прекрасно. Тогда ты знаешь, что на мои вопросы лучше отвечать быстро и честно. Лучше для тебя же. Я ищу Грегоровича.
Вольфганг в ужасе отступил назад. Зачем Грегорович мог понадобиться этому чудовищу?
- Я не знаю, где он… Он уехал… Клянусь вам…
- Не лги лорду Волан-де-Морту. Это бесполезно. Где Грегорович?
- Я не лгу… - Вольфганг посмотрел на него умоляюще. – Он продал свой дом с магазином и уехал… Не знаю, куда…
Его рука как будто нервным движением терла старую пыль на полке под прилавком.
- Лжешь, ты знаешь, - прошипел Волан-де-Морт. – Не усложняй себе участь. Говори!
- Пожалуйста… - протянул Вольфганг и вдруг, резко отпрянув, выхватил из-под прилавка – из тщательного скрытого от посторонних, но легко открываемого в случае необходимости тайника – магловский пистолет. Он действовал с быстротой человека, которому больше нечего терять и который цепляется за последнюю надежду, но Темный Лорд все-таки и тут опередил его: одно невербальное заклинание выбило пистолет из его руки, а другое связало по рукам и ногам. Обезоруженный, Вольфганг рухнул на прилавок и вместе со всем, что там лежало, съехал на пол.
Волан-де-Морт поднял с пола и взвесил на руке пистолет.
- Магловские штучки. И ты думал, что с этой игрушкой одолеешь меня?.. Если ты не хочешь отвечать по-хорошему, придется прибегнуть… к другим средствам.
Он с трудом сдерживал гнев. Его волшебная палочка была направлена в лицо непокорному парню.
Лицо Вольфганга было перекошено от внезапно нахлынувшей ненависти.
- Можешь делать что хочешь, - выпалил он. – Я не знаю, где Грегорович! А если бы знал, то не сказал бы.
- Смело, - признал Волан-де-Морт. – Ты чистокровный волшебник?
- А хоть бы и так…
- Предлагаю тебе пойти ко мне на службу. Нам нужны такие, как ты…
«Нам нужны такие, как ты». Слышал бы сейчас Эрик, с важным видом отправившийся вчера предлагать свои услуги Темному Лорду в Англию. Незачем было ему так далеко собираться. Вольфганг едва удержался, чтобы снова не рассмеяться истерическим смехом, хотя в ситуации не было ровным счетом ничего смешного.
- И убивать маглов? Никогда!
- Ты так за них беспокоишься, - презрительно откликнулся Волан-де-Морт. – А к собственной смерти относишься безразлично?
- А может, я даже хочу умереть! – стиснув зубы, выдавил Вольфганг. – Тебе этого не понять!
Волан-де-Морт пристально смотрел на своего пленника. Похоже, он действительно готов умереть. И был готов еще до его, Волан-де-Морта, прихода. Как странно…
- Что ж, посмотрим, - сказал Темный Лорд, и взгляд его горящих глаз словно вонзился в глаза Вольфганга – взгляд сильнейшего, безжалостного легилимента.
- Не-ет! – вскрикнул Вольфганг, отчаянно пытаясь одним усилием воли стереть, выкинуть из памяти то, что могло хотя бы косвенно навести на след Грегоровича, но….
…Знакомая комната с занавесками, чуть дрожащими от сквозняка. Ставшие привычными пустота и одиночество, паутиной оплетающие углы. Письмо, которое только что принесла сова, - одна большая красочная открытка. Вольфганг подошел к столу и медленно, медленно, будто во сне, протянул руку за лежащим на нем посланием. Знакомый небрежный старческий почерк. Грегорович кратко уведомлял, что жив, здоров, временно живет у своей родственницы, семью которой обожает, но намеревается съехать, чтобы не стеснять и без того многочисленное семейство, и уже присмотрел себе хороший дом неподалеку. Он писал, что на время оборвал все контакты с магическим миром, кроме родственников, и от души наслаждается спокойной, размеренной жизнью отшельника, которой ему так не хватало в постоянном общении с клиентами. Он выражал надежду, что Вольфганг тоже здоров, не слишком тоскует и что наведается в скором времени к нему в гости.
Ничего ценного для Волан-де-Морта, кроме упоминания о некой родственнице, в этой открытке не было. Все-таки зацепка. Но если бы только Грегорович упомянул город, все было бы гораздо проще. И тут память Вольфганга преподнесла Темному Лорду подарок: Вольфганг перевернул открытку и на обратной стороне увидел красивую картинку заходящего солнца над морем, а внизу украшенную завитушками подпись… похожую на название города или района по-немецки. Но как ни всматривался Волан-де-Морт, он не мог прочесть: буквы сливались в одну сплошную вязь, будто он смотрел на них сквозь туман или запотевшее стекло.
- Нет…
Вольфганг, не тот, держащий в руках открытку, а скорчившийся у ног Темного Лорда, все еще сопротивлялся. Он не владел искусством окклюменции, но невероятное упорство, отчаянье и страх за Грегоровича компенсировали ему в какой-то степени отсутствие навыков. Он не мог вытолкнуть Волан-де-Морта из своего воспоминания, но и упирался так яростно, что не пускал дальше, и комната, стол и открытка дрожали, как отражение в воде, и столь важные буквы все никак не удавалось разобрать.
Волан-де-Морт нахмурился. То, что этот упрямец сейчас делал со своим мозгом, не было плетением тонкой паутины окклюменции, это было скорее похоже на удары кулаком по хрупкой посуде в попытке изменить таким образом ее форму. Еще немного, и напряжение в его мозгу достигнет предела, ткань разума лопнет, и тогда останется только кружиться вместе с ним в хаосе воспаленных сознательных и подсознательных образов, из которых Вольфганг – скорее всего – уже никогда не сможет выбраться.
А значит, Темный Лорд так и не увидит, в какой город или хотя бы местность уехал Грегорович.
Он усилил атаку, пытаясь успеть до рокового момента, когда его жертва рухнет в полное умопомрачение от своей бессмысленной борьбы, но увидел, как сжимаются стены иллюзорной комнаты в сознании Вольфганга, как ползет по ним серая рябь, и раздраженно скрипнул зубами. Дело становилось плохо раньше, чем он ожидал.
- Прочь… Убирайся… - простонал Вольфганг, его трясущиеся пальцы разжались, и открытка полетела куда-то под стол. Но его разум уже не выдерживал такого грубого перелома собственного воспоминания, и рябь на стенах становилась все сильнее, и уже переползла на ковер, окна, занавески...
- Не сопротивляйся! – прошипел Темный Лорд. – Вернись назад, немедленно!
Но вихри бреда измученного сознания все больше затягивали Вольфганга, и Волан-де-Морту оставался небогатый выбор: оставить его тонуть в собственных галлюцинациях или последовать за ним мысленно, пытаясь узнать хоть что-то еще. Волан-де-Морт выбрал второе.

…И снилось им, что они одни в опустевшем городе, который, будто вены, оплетают рельсы. Но не было поездов, и стояла мертвая тишина, как будто никогда не знавшая вокзальной суеты. И Вольфганг в дорожном плаще, помолодевший, но еще более мрачный, чем тот, настоящий, который бился сейчас на полу среди цветастых шляп, стоял, облокотившись о перила, и непреклонно сжав губы, смотрел вдаль. Вдали не было видно ничего, кроме чего-то кроваво-бурого, наползающего как облако или огромная стая птиц.
И было жарко, точно рядом бушевал пожар.
Волан-де-Морт видел непокорного упрямца сквозь мутное вокзальное стекло, но прежде чем успел произнести хоть слово или ударить заклинанием, картина изменилась и стала еще более дикой, нецивилизованной. Исчезли рельсы, город, дорожный плащ. Вокруг вздымались ослепительно-снежные горы, по которым ползли страшные реки, напоминающие от игравшего в них закатного солнца ручейки крови на белой коже. Ветер вздымал с земли холодные листья и бросал их в лицо обоим. Вольфганг, теперь с какой-то красно-белой повязкой на голове и развевающимися на ветру волосами, стоял, полузакрыв глаза, и держал наперевес, точно дорожный посох, узкий меч.
Волан-де-Морт скользнул вперед, принимая правила этого странного мира, созданного чужим воображением. Луч света, вырвавшийся из его волшебной палочки, не таял в воздухе, а длился и длился, застывая, как металл, напоминая бесконечное лезвие. Вольфганг качнулся в сторону, не открывая глаз, точно пляшущая тень, взмахнул над головой своей нелепой железякой, но в последний момент застывшее в воздухе заклинание, оставляя за собой серебристые искры, зацепило его, и он не удержался на ногах, полетел вниз головой с невесть откуда взявшегося обрыва. И Волан-де-Морт в своей развевающейся мантии, как на крыльях, последовал за ним, а откуда-то сверху, с самых вершин гор, на них безучастно и молчаливо глядели массивные Будды, застывшие в вечной медитации.
- Не сопротивляйся. Будет только хуже.
Но если Вольфганг и услышал мысленное обращение Темного Лорда, то проигнорировал. Мир вокруг продолжал чудовищно меняться.
Оба противника падали в крутящийся внизу водоворот, но когда падение замедлилось, Волан-де-Морт увидел, что перед ним огромные часы с бешено крутящейся минутной стрелкой. Тик-так – отсчитывала она какое-то свое время, и вдруг внутренность часов разверзлась, поглощая обоих странников этого кошмара, и воцарилась вокруг абсолютная чернота.

...Вольфганг не знал, где он находится, не знал, жив он вообще или умер. В темноте, окружающей его, он не мог видеть даже собственные руки. И одно только чувство не оставляло его – липкий страх, расползавшийся, казалось, по всему телу – если у него все еще оставалось тело. Ибо в этой темноте он определенно был не один.
Что-то скользкое и холодное, как рука утопленника, касалось вскользь его щеки и тут же исчезало. Вольфганг даже не хотел узнавать, что это такое – или кто. Он хотел только одного – оказаться подальше отсюда. Когда-то в детстве он читал книги, говорившие о том, что в посмертии грешников ожидают ад, черти и пекло. Он предпочел бы любое пекло этому жуткому мраку, в котором притаилась неведомая скользкая тварь.
Внезапно заунывный механический звук, раздавшийся неподалеку, привлек его внимание. «Ма-ма! Ма-ма!» - повторялось на одной ноте, как заведенная пластинка. В этом звуке тоже было нечто, что заставляло волосы на голове встать дыбом, но Вольфганг готов был идти к кому угодно, только бы не оставаться наедине с тем, неуловимо скользившим во мраке. Вслепую, замирая от сковавшего движения ужаса, он пошел на звук.
И остолбенел еще больше.
Кэсси, его младшая сестренка, такая, какой он ее помнил в детстве, сидела на корточках в пол-оборота к нему, будто невидимой лампой высвеченная из окружающей тьмы. Она была похожа на ангелочка, со своими светлыми непослушными волосами, в белом детском платьице. А перед ней, в этом странном свете ниоткуда, кружилась, неловко перетоптываясь с ноги на ногу, магловская кукла.
- Ма-ма! – пищала кукла, и ее глупые голубые глаза бессмысленно таращились в пространство. - Ма-ма!
- Смотри, Вольф, смотри! – смеялась Кэсси звонким голоском, по которому он так скучал. – Эти куклы такие неуклюжие, но я научила ее танцевать!
А кукла, вращаясь, все росла и росла, уже почти достигнув роста взрослого человека, и ее неживые пальцы скрючились, как когти.
- Ма-ма! – прозвучало вдруг басом, и взгляд стеклянных глаз оживился, остановившись на Вольфганге. Кукла шагнула к нему, вытянув руки, как инфернал, жаждущий добычи, и Вольфганг инстинктивно шарахнулся в сторону.
Он перевел взгляд на милую Кэсси, и с его губ едва не сорвался вопль: кожа с ее белого детского личика отваливалась кусками, и постепенно проступало совсем другое, безобразное, сморщенное старушечье лицо.
- Мама! – прошипело оно. – Где твоя старая мама, Вольфганг? Ты забыл ее, забыл свою старую маму, которая плакала и глядела во все окна, когда ты уходил, гадкий, гадкий мальчишка…
- Я не хотел… - умоляюще произнес Вольфганг, как зачарованный, не сводя глаз с этого страшилища, но оно шамкало губами, будто не слыша его.
- А чего ты вообще хочешь, малыш Вольф? – послышался из темноты заливистый смех, и в круг света шагнул Эрик, беспечно улыбающийся, в сиреневой ковбойской шляпе.
- Ничего, - проскрипел откуда-то сзади еще один знакомый до боли голос, и к окаменевшему Вольфгангу подступил силуэт мертвеца с запавшими глазами. Отец – или то, что когда-то было отцом Вольфганга, - покачнулся и уставился на непокорного сына таким же остекленевшим взором, как и гигантская кукла. – Ничего он не хочет и никогда не хотел. Тварь, - шипел он в лицо Вольфгангу. – Отщепенец. Тварь…
Вольфганг не мог вымолвить ни слова, только оглядывался, как затравленный зверь. Члены его покинутой семьи – вернее, страшилища, которые их так жутко пародировали, – обступали его со всех сторон.
- Семья должна быть вместе, Вольфганг! – звучно провозгласил Эрик. – И мы – часть тебя, хочешь ты этого или нет. Ты останешься здесь с нами, останешься здесь… теперь-то ты не уйдешь…
Вольфганг закрыл глаза. Как бы ему хотелось сейчас проснуться. Это все сон, конечно, кошмарный сон, навеянный болью, которую он старался скрыть от себя самого… Но и с закрытыми глазами он чувствовал, как чудовища подступают все ближе и ближе, твердя странное заклинание, - или заклинание звучало здесь само по себе, глубоко и звучно, и что-то внутри самого Вольфганга отзывалось на него эхом:

«Кроваво-красные корни!
Время – ничто вне ваших пределов.
И пурпурна раскрытая земля, лоно могилы, могилы тела, где покоятся кроваво-красные корни»…*

Мертвенный холод снова скользнул по щеке Вольфганга…
А потом – он не понял, что произошло, - но почувствовал, как чьи-то цепкие пальцы схватили его за локоть и рванули сквозь темноту, и он летел, стремительно, будто из кошмара его вышвырнули сильным ударом, и снова стоял в комнате с задернутыми шторами, слегка колеблющимися от сквозняка, - такой знакомой, такой безопасной. Острая боль пронзила правую ногу. Вольфганг, все еще пребывая в шоке, рассеянно потер ее и обнаружил, что в бедро сильно впивается угол стола. Он отстранился, ошалело озираясь по сторонам, и вытер холодный пот со лба. Мерлин великий, неужели ему могло такое привидеться?!
А через несколько секунд он уже не помнил ничего, что происходило в темноте, где обитали скользкие чудовища. Он стоял у стола и с волнением читал открытку от своего старшего друга, мастера волшебных палочек Грегоровича. Потом перевернул ее и какое-то время любовался на прекрасный вид заката над морем…
«Нижняя Саксония», - гласила подпись. Побережье Северного моря. Должно быть, там очень красиво.

…Лорд Волан-де-Морт наконец остановил легилименцию, чувствуя себя опустошенным этим ментальным вторжением как никогда. Парень, надо отдать ему должное, боролся как одержимый и едва сам себя не довел до безумия. Волан-де-Морт не знал, что именно видел Вольфганг в той темноте, которая скрывала самые глубокие слои его подсознания и из которой Темный Лорд успел его вытащить в самый последний момент, - зато очень отчетливо ощущал волны ужаса, которые будто насквозь пробивали находящегося там парня. Очевидно, картина была не из приятных, да и чего еще ожидать на таких слоях? Сам виноват, дерзкий упрямец.
Усталость Темного Лорда, однако, быстро исчезла в свете триумфа. Стало быть, Нижняя Саксония… И родственница Грегоровича. Направление поисков обозначено. Осталось только разобраться с лишним грузом.
Вольфганг лежал без движения и без сознания у поваленных полок, в обрамлении разбросанных по полу шляп. Если бы не его мертвенная бледность и все еще не высохшие капли холодного пота на лбу, он бы походил на спокойно спящего человека, так мало осталось в его лице от только что пережитых кошмаров. Волан-де-Морт вспомнил, как несколько минут назад – а казалось, уже очень-очень давно – Вольфганг бесстрашно смотрел ему в глаза, ожидая смерти. Он говорил, что даже ждет ее, и в его глазах действительно было что-то такое, что слабо походило на жизнь… будто смерть уже начала прорастать в него, въедаться, как ржавчина в железо.
Неожиданно триумфальное чувство Темного Лорда сменилось холодной злостью и каким-то смутным, тревожащим ощущением, что чего-то он не учел… Что этот парень знает или чувствует что-то, непонятное и неподвластное ему, лорду Волан-де-Морту… Самонадеянный глупец думает, что переиграл его, что способен посмотреть в глаза смерти – в пустые, холодные глаза отсутствия - и понять и принять… Как же! Он слишком много на себя берет. Что ж, у него еще будет время передумать.
Нет, нет необходимости его убивать. Такая встряска разума означала для Вольфганга провал в памяти последних событий, провал куда более надежный, чем мог бы обеспечить Обливиэйт, Волан-де-Морт был в этом уверен. Этот торговец шляпами не вспомнит о визите Темного Лорда, о том, что его память выдала Грегоровича, о мучивших его бредовых картинах, ни о чем не вспомнит. Если ему повезет, то он даже очнется полностью в своем рассудке. Лорд Волан-де-Морт даст ему шанс осознать, что такое смерть на самом деле, - осознать, пока еще жив.
Волан-де-Морт сам не мог бы толком объяснить, почему это казалось ему таким важным, - словно его извечный поединок со Смертью вовлекал в себя и участь этого парня, с его проросшим внутрь, ненормальным желанием пустоты, которое Темный Лорд отчего-то твердо намеревался выкорчевать, - и решение уже было принято.
Несколькими взмахами палочки он исправил небольшой разгром в магазине и уже на полпути к выходу оглянулся для проверки «сцены». Обмякшее тело у прилавка – парень придет в себя не сразу… Следов борьбы нет, все чисто. Взгляд Темного Лорда мимолетно скользнул по столам и полкам и зацепился за тонкую книжицу, едва заметную на прилавке среди нагромождения товара. Явно магловскую, потому что портрет на странице был застывшим, неживым… В книжице были стихи, продублированные на трех языках сразу.
Чисто машинально Волан-де-Морт прочел строки, подчеркнутые пером, видимо, Вольфганга:
«…Будущее всегда
настает, когда кто-нибудь умирает».**
Легкий холодок скользнул по коже Волан-де-Морта. «Маглы…» - раздраженно подумал он и исчез в разукрашенных рассветом улицах.

* * *
Вольфганг открыл глаза и судорожно попытался вспомнить, где находится. Он лежал на полу в окружении причудливых шляп, в которых не сразу узнал собственный товар. Ага, значит, магазин. Но что он делает – тут, на полу?
Вольфганг поднялся и потер лоб. Шляпы, деньги в кассе - все было на своих местах, магазин заперт на засов. Вольфганг открыл дверь и выскочил на улицу. Он чувствовал себя очень странно.
Солнце уже поднялось высоко и ярким светом заливало городок. Горы в синей дымке возвышались знакомыми пиками, и все вокруг было знакомым, чуть ли не родным. Вольфганг быстро шел по улицам и жадно дышал полной грудью. Он сам не знал, что случилось – быть может, внезапный приступ, сердце, лихорадка? Память отказывалась ответить. осталось лишь ощущение пережитого ужаса и отчаяния, где-то в самой глубине сознания… В далеком детстве он заглядывал в горную пропасть, где на дне бушевала и ревела неукротимая река, и белая пена разбивалась о камни, как тысячи обреченных самолетов, и только шаг отделял мальчика от того, чтобы присоединиться к этому безудержному падению и расколу на мириады брызг… Вольфганг тогда отбежал от края, будто далекая река окатила его ледяной волной, и долго не мог прийти в себя… С жадным любопытством, как вернувшийся с фронта, он созерцал давно знакомые дома, цветники на балконах, нежившиеся в живых лучах солнца, прохожих, добродушно улыбавшихся мальчишке… И сейчас переживал нечто подобное, давно забытое, что называлось – жаждой жить.
Вольфганг шел и шел, пока не достиг окраины городка, и только там остановился, наблюдая летние горы во всей их красе… Воздух будто обрел плотность и приторную сладость, и кровь никогда еще не бежала по венам так ощутимо, и удары сердца не казались таким чудом… Вольфганг чувствовал себя живым, таким живым, что, казалось, в его сердце мог поместиться весь этот солнечный, ликующий, наполненный мириадами звуков и движений мир. Тьма, так долго владевшая его мыслями и сердцем, отступила или залегла на дно подсознания, теперь это было неважно. Вольфганг уселся в траву, наблюдая неспешное кружение облаков и чувствуя невыразимую гармонию и покой. Ничего еще не потеряно. Все возможно.
Он просидел так до полудня, а потом вернулся в город, добрался до железнодорожной станции и взял билет до Румынии.
__________________________________
*Отрывок викканского заклинания для вызова духов предков (Т.Родерик «Мистерии Темной Луны»)
**Из стихотворения И.Бродского «Вертумн».