Глава 1— Моя мать — из шопов.
За окном постепенно сгущались сумерки. Тонкая полоска неба над уже темными, угрюмыми деревьями была пасмурно-фиолетовой. Ритмично стучали колеса. Дверь купе ездила туда-сюда, надо было бы закрыть ее плотнее, чтобы больше не было непрошеных гостей.
— Откуда, простите? — она неохотно отвлеклась от своей толстой книги и выдавила вежливую улыбку.
— Из шопов. Это этническая группа болгар. Знаете, у шопов нет почти ничего хорошего, только вот этот салат — его так и называют шопским.
Он ел что-то, обильно посыпанное брынзой. По черной жесткой бороде потек сок из помидоров, и он вытер его рукавом черной дорожной мантии. У нового попутчика совсем не было багажа — палочку он прятал во внутренний карман. Иногда, останавливая ложку на полдороге ко рту, он начинал беспокойно ощупывать себя и успокаивался, только когда пальцы касались палочки. Он был еще не стар, но выглядел порядочно потрепанным жизнью. Такие не ездят в вагонах первого класса, а ютятся по три-четыре человека во втором. Да-да, те самые люди, кого тянет в дороге на «поговорить» — удивительный народ. Словно кому-то есть дело до их историй.
Пейзаж сменился: теперь за окном тянулись поля. Кое-где попадались небольшие домики и желтые фонари, поезд проносился мимо них с чудовищной скоростью. Уже почти совсем стемнело, и старый проводник в форменной кепке включил в вагоне неяркий свет, но для чтения его было недостаточно. И, как нередко бывает в поездах, не спалось.
— Вкусно, должно быть.
— Вы хотите? Давайте я наколдую еще порцию, мне не сложно, правда.
— Спасибо, я не голодна.
— Да разве это еда? Овощи, лук да сыр.
— Лучше расскажите, чем же так плохи ваши шопы.
— Знаете, приходит один шоп, Нане Вуте*, к своему другу и говорит: «Станко, я дам тебе галеон, если ты откусишь ухо пикси». И Станко, представьте себе, берет пикси и откусывает ему ухо. Нане Вуте безумно жалко денег, и он находит другого пикси. «Станко, — говорит он. — Я прямо сейчас откушу ему ухо и запью ракией*, что делает твоя жена!». «Не решишься», — смеется Станко. «Даже за галеон?». «Даже за галеон!». Нане Вуте кривится, но откусывает ухо. И получает назад свой галеон.
Она чуть заметно улыбнулась.
— И что же?
— Да ничего. Они, шопы, хитрые. Но бестолковые.
Пустая миска из-под салата подрагивает на столике. Говорить больше не о чем. Он забирается на сиденье с ногами и несколько секунд смотрит в окно, щурясь на фонари. Потом хлопает себя по лбу.
— Простите, я же не представился. Меня зовут Виктор. А вас?
— Роза.
— Это хорошо, что вас зовут Роза, это я хоть могу выговорить. У меня проблема с иностранными именами. Ну, для меня иностранными. Моя же мать из шопов, хотя это я вам уже говорил.
— А отец?
— Да он тоже шопский шоп, хоть и из Велико-Тырнова, где шопов отродясь не было. Ему мать так и говорит: какой же ты шоп, Тодор, раз ты из Велико-Тырнова? А по мне он шопский шоп, самый натуральный.
— Так, следовательно, и вы, Виктор, тоже шоп.
— Да какой я шоп. Я так. Зачем вы едете в Лондон, Роза?
— Я работаю в министерстве магии, и меня часто командируют. В Эдинбург, в Кардифф, в Дублин. И в другие страны. Сейчас я возвращаюсь домой из Глазго.
— Вы когда-нибудь были в Болгарии?
— Нет, не доводилось.
— Вам обязательно нужно туда попасть. Море прекрасное и солнце. Там сейчас совсем не чувствуется осень, представляете? А здесь что — холод собачий и ветрище, аж насквозь продирает. Осень, мать ее, штука такая. Роза, вы вот помните, какое сегодня число?
— Девятнадцатое.
— Вот я и говорю, холод собачий, прям до костей.
— А вы зачем в Лондон?
— Да черт его разберет.
Она ловит свое отражение в темном окне. Старая. Совсем не старая. На худых руках выступают вены, волосы уже не торчат во все стороны, как раньше, а собраны в элегантный пучок. Да и черт с ними. Сорок один — это разве возраст? Она из маглов, значит, ей умирать как всем. Волшебники живут дольше маглов, это всем известно, хотя с этим смогом и те, и другие наверняка перемрут раньше времени. Но ей-то точно умирать как всем — в восемьдесят, если хорошенько повезет. Это что же, осталось меньше половины?
— Виктор, простите, а вы...чистокровный?
— Да. А вы что — за чистоту крови?
Нет. Я маглорожденная и я не хочу умирать раньше вас. Не хочу.
— Просто интересно, есть ли среди шопов чистокровные волшебники.
— Почти все шопы — чистокровные волшебники.
— А ваша жена тоже из шопов?
— Да я, по правде сказать, не женат. Но если вы хотите знать, важно ли, чтобы она была из шопов, так это не важно. Важно, чтобы она умела делать правильный шопский салат, а это дело нехитрое — овощи, лук, да сыром засыпать, хотя я говорил уже. Любая справится.
— Шутите?
— Ничуть.
— А мой муж ест все подряд, представляете. Совсем не разбирается в еде. Я ему говорю: вот это вредно, вот это нельзя, а он все равно ест. И запивает пивом. Мы со школьной скамьи вместе.
— Скучно так — со школьной скамьи.
— Это почему?
— Да вы небось о нем все знаете. Все уже в нем изучили.
— Это не скука, это — родство душ.
— Да какое родство душ. Скука самая натуральная, вы уж простите меня. Вот представьте, Роза, что мы бы с вами были женаты. Вот я бы вас привез в Шоплык, ну, это край в Болгарии, где шопы живут, вы ведь не были в Болгарии, вам было бы интересно.
— А дальше что?
— Мой дед бы спросил: «А она шопский салат-то хоть умеет делать?». А вы бы уже научились, Роза, потому что там и делать-то нечего, как я сказал.
— И зачем мне ваш салат? Простите, я совсем не то имела в виду.
— Да просто. Что-то новое. Здесь новое, там новое. И вы бы меня чему-то научили. Английскому, например, вы же слышите, какой у меня акцент. И вы бы до конца все равно меня не узнали никогда. И я бы вас не узнал. А когда до конца еще ничего не знаешь, чувствуешь, что живешь, правда ведь?
В окно все чаще светили фонари. Сначала показались темные спальные районы, затем выплыли какие-то неоновые вывески и вот, наконец, пустынная станция Квин-Виктория.
Когда поезд остановился, она подхватила маленький чемодан и, кивнув на прощание Виктору, вышла. И правда, холод собачий. Она крепче затянула шарф, поправила прическу и пошла по платформе, не оглядываясь.
* * *
В Ноттинг-Хилле вечером темно и пустынно, хоть глаз выколи. Хоть и свет горит в каждом окне, и видно, чем там люди заняты, а все равно как-то не по себе.
— Простите, мистер Крам, я правда не могу вам ничем помочь.
Виктор сжимает в руках яркий прямоугольник открытки.
— Когда вы написали, что Уизли здесь больше не живут, я решил сам к вам зайти, узнать, может, известно, куда они переехали.
— Не могу вам сказать. Они месяц назад продали дом, — высокий мужчина, одетый в светлые шорты и рубашку, поежился на пороге. — Жаль, что ваша открытка не дошла до адресата. Неужели нет способа как-то найти эту вашу Гермиону?
— Да тут, понимаете, дело такое. Мне пару недель назад бладжер по голове попал, я же в квиддич играю, может, вы знаете. Опомнился — ни черта не помню. Частичная амнезия, где-то еще пару месяцев память будет восстанавливаться. А сейчас — труба черная. Лица не помню, даты не помню, куда палочку положил — и то не помню. Я раньше такой неразговорчивый был, а теперь говорю, говорю, говорю со всеми, пытаюсь вспомнить что-нибудь. Не помогает. Но доктор сказал, еще чуть-чуть потерпеть и пройдет.
— Так, может, придете в себя и найдете ее через пару месяцев?
— Нельзя через пару месяцев. У нее день рождения ранней осенью — вот сейчас, когда в Лондоне холод такой начинается. Только вот когда — это я тоже не помню. Я ей раньше на каждый день рождения присылал по открытке, последнюю лет двадцать назад отправил. А тут решил ее порадовать, и видите, что вышло... Мне, наверное, нужно идти.
— Простите, — мужчина смущенно улыбнулся. — А что на вашей открытке изображено? Я смотрел-смотрел, да так и не понял, что это за место. Море такое синее-синее.
— Это Шоплык. Шопский край. Это в Болгарии, там сейчас совсем осень не чувствуется, представляете. А сзади... сзади я написал рецепт шопского салата — это в Шоплыке традиционное блюдо. Вот смотрите: помидоры, лук, огурец мелко порезать, добавить зелень, оливки и посыпать соленым сыром. Я, знаете, решил однажды, что моя жена пусть готовит как угодно, но умеет делать шопский салат. Я ей написал это так, на всякий случай, вдруг у нее в жизни что-то изменилось, да и если нет — ничего страшного, салат-то вкусный, на самом деле.
* * *
— Представляешь, — сказала она равнодушным тоном, как бы между делом, — я сегодня в поезде встретила Виктора. Он зашел в мое купе, когда мы уже подъезжали к Лондону.
На кухне горела уютная лампа. Посередине стоял деревянный стол на резных ножках, застеленный накрахмаленной клетчатой скатертью.
— Какого Виктора? Того, что в Визенгамоте работает?
— Да нет, Крама.
— О.
Рон отвлекся от газеты и поднял глаза на жену.
— Мы не виделись лет двадцать, наверное.
— И что же Крам?
— Он...представляешь, он меня не узнал. Совсем. А я зачем-то сказала, что меня зовут Роза... и... Я ждала, когда он меня узнает, а он так и не узнал.
— Ты что, плачешь?
— Да нет, конечно, я же лук режу, разве ты не видишь.
— Вот почему ты всегда готовишь в свой день рождения? Прекрати, у тебя же праздник! Скоро Гарри и Джинни будут. Пойдем в ресторан, вина возьмем.
— Само собой, как в прошлом году.
— Как каждый год. Да что ты взялась за эту еду?
— Да это разве еда. Так, салат — овощи, лук, да сыром посыпать.
Примечания:
Нане Вуте — герой шопского фольклора. "Нане" — "дядя".
Ракия — крепкий алкогольный напиток, популярный в Болгарии, Сербии, Черногории, Хорватии
