Глава 1Грязно-серая Темза равнодушно катит свои волны мимо Лондона, сквозь него. Тусклое рыжее солнце медленно опускается прямо в реку, и река будто гасит его. Кажется, еще чуть-чуть — и я услышу шипение, как если бы горящую свечку загасили наслюнявленным пальцем. Медленно зажигаются вечерние огни, и Лондонский Глаз вспыхивает синим пламенем.
Если встать у самой ограды и свеситься вниз, рискуя упасть в воду, в ее свинцовой серости, кажется, можно разглядеть чье-то лицо. Лица. Волосы и руки. Проворные фигуры мелькают у самого дна, на пределе видимости, их слишком легко принять за иллюзию, за обман зрения, но я-то знаю, что они там есть. Что они — настоящие. Но они меня не замечают. Доктор говорит, что они слишком заняты — чистят Темзу от всего, что в нее бросают люди. Я ему верю, почему нет. Будь у меня свой дом, в который бы прохожие взялись швырять мусор, я бы не просто увлеклась уборкой, я бы еще и этим прохожим наподдала. Может, и хорошо, что подводным жителям на меня плевать.
Доктор стоит рядом со мной и крошит булку чайкам, последним чайкам этого дня, слишком жадным, чтобы отказаться от дармового угощения и улететь в гнезда спать. Они устраивают настоящие сражения за особенно крупные кусочки, а Доктор улыбается, глядя на это. Я тысячу лет готова смотреть на его улыбку, и мне не надоест.
— Роза! Господи, Роза, ну наконец-то! Джеки с ног сбилась! В полицию собралась звонить! Какого черта ты снова ушла, никому ничего не сказав?!
Микки. Мой верный Черный Рыцарь, слишком честный, чтобы меня прикрывать, но слишком добрый, чтобы не делать этого, он вечно балансирует на грани между ложью моей матери и риском потерять мою дружбу. Рано или поздно ему придется выбрать, в какую сторону падать.
— Пойдем домой? Роза, пожалуйста.
Я оглядываюсь. Доктор прикладывает палец к губам и делает шаг назад. Микки медленно подходит ко мне, будто каждую секунду боится, что я спрыгну в воду. Глупый Микки, ну как я прыгну, если меня туда не звали? Он тихонько берет меня за руку и тянет за собой, к автобусу. По дороге он без умолку треплется обо всяких пустяках, но глаза у него испуганные и все еще настороженные. Он слишком плохо умеет притворяться, но мне его жалко, и я делаю вид, будто смеюсь над его историями. Доктор машет мне рукой с остановки.
Мама встречает меня на пороге. У нее больной взгляд и спутанные волосы, а щеки посерели и осунулись. На губах остатки розовой помады, но они мгновенно стираются, как только она прижимает ладонь ко рту. Будто покойника увидела, в самом деле.
— Роза, ну зачем ты… — только и вздыхает она. — Иди в дом, обед на столе. Вернее, это уже ужин. Очень поздний ужин. Микки, спасибо, что нашел ее. Не знаю уж, как тебя и благодарить.
— Да ладно, миссис Тайлер, — смущается он.
— Сколько можно. Зови попросту Джеки, все равно мы уже давно почти как одна семья, — машет рукой мама. — И кстати, — она переходит на шепот, и я невольно останавливаюсь в дверях, прислушиваясь. — На этот раз она снова говорила об этом своем Докторе?
— Нет, вроде нет. Просто крошила булку чайкам на набережной.
— Ну слава богу. Может, доктор Джонс права и таблетки и в самом деле действуют…
Нарочно хлопаю дверью изо всех сил. Ну как они не понимают, как они вообще могут его не видеть! Они думают, будто я сумасшедшая! Ха, нашли дурочку. Да я нормальнее всех их.
Дома вкусно пахнет едой. Не выдерживаю, иду на кухню и шарю по кастрюлям. В микроволновке стоит тарелка с поджаренным картофельным пюре и крылышками фри. Два из них съедаю, не разогревая. Мы с Доктором гуляли почти весь день, но как-то ни разу не догадались зайти куда-нибудь пообедать. Мне с ним и без всякой еды интересно, вот только дурацкое тело напоминает, что его надо кормить хотя бы иногда.
На маленьком блюдечке возле моей чашки с молоком лежат круглые яркие горошины — «витаминки», как их называет мама. Это таблетки, которые мне выписала доктор Джонс: я как-то нашла в мусорном ведре упаковку из-под них. Ссыпаю все в карман толстовки, попозже пойду в туалет и утоплю их в унитазе, все равно больше они ни на что не годятся, а вот тонут хорошо, красиво. Доктор бы сказал, весело.
Мама встает у дверей. Я спиной чувствую ее взгляд, до краев полный жалости, он жжется даже сквозь одежду. Кажется, я как наяву вижу ее скорбно поджатые губы, морщинку между бровей и безнадежно скрещенные на груди руки.
— Что? — поворачиваюсь. Так и есть, именно в такой позе она и стоит.
— Роза. Роза… Я устала.
— Ну так ляг поспи, — я не хочу, чтобы фраза вышла грубой, но все равно так получается.
— Пожалей меня хоть раз, доченька. Сколько можно уходить из дому? Ты гуляешь совершенно одна, а это Лондон, а не какой-нибудь там Кардифф. Тут слишком много людей, чтобы я могла за тебя не беспокоиться.
— Так давай переедем в Кардифф.
— Нельзя, там временной разлом, он опасен, — вмешивается Доктор, я и не заметила, как он вошел. Мама вот его вообще не видит. Все как всегда.
— Сегодня на рассвете, когда ты ушла, — говорит мама, — мне приснился твой отец.
А вот это запрещенный прием. Каждый раз, когда она говорит о папе, у меня против воли начинает щипать в носу.
— Он посмотрел на меня и крикнул: «Жаклин Тайлер, ты хотя бы раз в жизни можешь точно сказать, где сейчас твоя дочь?!» Я проснулась, будто меня что-то толкнуло — а тебя нет. Я испугалась, Роза. Я испугалась, что однажды я вот так же проснусь — а тебя не будет уже никогда. Как я тогда буду жить?
К концу ее речи я предсказуемо шмыгаю носом. Глаза противно щиплет. Доктор ободряюще гладит меня по плечу, и я постепенно успокаиваюсь.
— Все в порядке, мама.
Я подхожу к ней и обнимаю. Она стискивает меня руками с такой силой, что кажется, сейчас раздавит.
— Я слишком люблю тебя, Роза, чтобы потерять. Не уходи. Пожалуйста.
— Я тоже тебя люблю. Но прямо сейчас я уйду. Спать.
— Конечно, дочка. Сладких снов, — она целует меня в лоб, и ее губы мокрые, и щеки тоже, и вся она вздрагивает от сдерживаемых рыданий. Бедная моя мамочка.
Я закрываю за собой дверь спальни и прижимаюсь к ней спиной, слушая, как мама возится на кухне. До меня доносятся обрывочные фразы — несколько лет назад она завела привычку разговаривать с отцом, его портреты висят в каждой комнате, маленькие и скромные, но достаточные для ее монолога.
— Понимаешь, Пит, она и колледж-то едва закончила… Я так радовалась ее спортивным успехам, а потом оказалось, что это — побочное явление… Она всегда что-то придумывала, а я, дура, гордилась, какая у меня дочь, писательницей, наверное, станет… И этот ее Доктор, самая устойчивая фантазия… Доктор Джонс говорила, это от сильных потрясений, но я же оберегала ее от всего, от чего могла… Только один раз не уследила, когда был пожар в магазине, куда я ее пристроила, он как будто спровоцировал все остальное… Что мне делать, Пит, она теперь каждый день уходит, я не знаю, что делать, господи, я не знаю…
Я медленно сползаю по двери вниз. Доктор сидит на краешке кровати и сочувственно на меня смотрит.
— Эй, это моя постель. Ты в девичьей кровати, как тебе не стыдно? — на автомате замечаю я, чтобы хоть что-то сказать, чтобы не слышать захлебывающихся причитаний с кухни.
— Ты против? — Доктор иронично приподнимает бровь. Конечно же, я не против. Сиди, сколько влезет. Все для тебя. Все.
— Роза, ты легла? — кричит мама, голос у нее хриплый и прерывистый.
— Да! — с некоторым трудом я поднимаюсь с пола, колени подозрительно скрипят. Все, превращаюсь в старую развалину, не иначе. Надо больше ходить пешком, я читала в каком-то журнале про здоровье, что те, кто много ходят пешком, никогда не страдают от больных суставов. Уж прости, мама. — Ну все, мне пора спать,
— Отлично. Спокойной ночи. И пожалей мать, в самом деле. Останься завтра дома.
— Но мы же хотели посмотреть на Лондон сверху! И ты обещал прокатить меня в ТАРДИС!
— Успеется. Никуда я не денусь за один день.
— Угу, как же. Отвернись, я разденусь.
Он послушно поворачивается и смотрит в стену. Мне немного неловко за плакаты поп-групп, которыми она оклеена. Это было еще в до-Докторскую эпоху, мама считала, что чем больше у меня будет «нормальных» увлечений, тем меньше времени окажется на «фантазии». Ага, конечно же.
— Увидимся, Роза Тайлер, — Доктор галантно целует мне руку и прыгает в окно. Чертовски романтично. И очень вовремя: в мою спальню входит мама.
— Еще не спишь? — устало спрашивает она и тянется к выключателю. — А это еще что?
На столе поверх ровного слоя всякого бумажного хлама лежит отломанная рука манекена.
— Это сувенир. Ну, или трофей, — вежливо напоминаю я. — Когда мы с Доктором встретились первый раз, он спас меня от оживших манекенов на складе и мы уничтожили сознание Нестин, я же рассказывала.
Мама только вздыхает. Конечно же, она не верит. На ее месте я бы и сама не поверила, но Доктор такой, что, раз его увидев, не верить дальше невозможно. Вот почему она отказывается его замечать?
— Все, спи. Утро вечера мудренее. Доктор Джонс обещала тебя завтра навестить, так что уж постарайся никуда не сбежать, будь хорошей девочкой?
Конечно, мама. Мы с Доктором договорились увидеться послезавтра, так что завтра у меня будет абсолютно свободный день. Я киваю, и мама неуверенно улыбается и гасит свет.
В темноте ни она, ни я не видим, как лежащая на столе пластмассовая рука медленно сжимает пальцы в кулак.
