Глава 1***
- Послушайте, - сказал д'Артаньян, - вы уверены, что та женщина
действительно умерла?
Сердце сжало, дыханье перехватило. Дьявол! Дьявол, дьявол, дьявол! Столько лет прошло, а я до сих пор…
- Та женщина? – удалось выдавить мне.
Кажется, д'Артаньян с трудом меня расслышал. Чертов гасконец проницателен, надо любой ценой выровнять голос! Чудовищным усилием воли мне удалось это сделать, и я задал еще несколько уточняющих вопросов. Это было абсолютно ни к чему, но мне надо выиграть время, чтобы успокоить это чертово сердце.
Да, по описанию это была она…
Выходит… выходит… Анна жива?
Анна жива?
Я боялся поверить в это. Столько лет я… я убил ее своими руками... Я…
- Д'Артаньян, я хочу ее видеть! – вырвалось у меня так некстати.
Я сразу же пожалел о своих словах, но, к счастью, гасконец интерпретировал их по-своему и принялся отговаривать меня от этой затеи. Я с радостью ухватился за этот предлог и постарался замять ситуацию. Однако во время нашей беседы мысли мои блуждали далеко. Я словно видел перед собой глаза жены, ее привычные движения… ее безжизненное тело, такое легкое, я помню, что удивился, какая она легкая, когда… когда вешал ее на это чертово дерево!
Черт побери, у бога весьма своеобразное чувство юмора!
У д'Артаньяна, как всегда, было море проблем. Его умение находить неприятности на свою голову вызывало у меня почти отческую теплоту. Он был такой горячечный, так остро воспринимал жизнь, так торопился жить… Хотелось попридержать его за локоть на слишком резких поворотах, но в то же время мне, человеку с отгоревшими чувствами, было приятно приобщиться к его жажде деятельности.
Разрешив вопрос с Кэтти, мы отправились за экипировкой. Фамильный перстень оказался весьма кстати. Я отчаянно не желал его терять, но мне удалось достаточно безразлично велеть другу его продать. Я не хотел, чтобы д'Артаньян понял, что для меня значит вся эта история. Возможно, я ревниво оберегал свою боль – единственное, что осталось мне от любви! – полагая, что никто, тем более только начинающий жить юноша, не сможет понять моих чувств.
За всеми этими заботами о госпоже Бонасье, кардинале, грядущем походе я почти забыл о тайне миледи. Уже ночью, когда друзья мои разошлись по домам и верный Гримо закрыл за ними дверь, я вздрогнул, вспомнив: Анна… жива?
Я вскочил, собравшись было бежать к ней… Но вспомнил, что ночь – не лучшее время для визитов.
Да и что я скажу ей?
Положа руку на сердце: могу ли я сказать, что раскаиваюсь в своем поступке?
Бесспорно. Не проходило дня, чтобы мне не виделся в уме этот страшный момент, когда своею рукой убил я женщину, которую любил. Я гнал от себя эти мысли, пытался забыться в развлечениях, в работе и в вине, но разве убежишь от себя?
За эти годы я мысленно превратил эту женщину в святую мученицу, убитую собственным мужем – тем, кто должен был защищать ее! – без суда и следствия. Легко обожествлять мертвую. А живую?
Итак. Она жива.
Она жива. И пришло время взглянуть этой правде в лицо.
Что знаю я о ней? Она клеймена цветком лилии; так во Франции отмечают проституток и убийц. Увидев клеймо тогда, много лет назад, что я мог подумать? Я был в бешенстве за ее обман, я был растерзан, от острой боли я не мог соображать. Позже я не раз анализировал, были ли у меня основания подозревать ее в тех грехах, о которых говорило ее плечо. Я признал, что правосудие не всегда бывает справедливо, и что палач – тоже человек. Истории известны случаи, когда клеймили невиновных. Как ни ничтожен был шанс, что она невинна, я должен был, обязан был это учесть! Я был ей мужем, но я позволил чувствам и страстям взять верх над моим разумом. Я не дал ей возможности объясниться и оправдаться. Наверно, она солгала бы: можно же было найти свидетелей, доказать или опровергнуть ее слова! Моей обязанностью было провести следствие, а не вершить самосуд, хоть я и имел на него право.
Но если бы я узнал, что она виновна, в самом деле виновна, - смог бы я убить ее, когда первые чувства схлынули бы?
Сейчас она – агент кардинала. Это не говорит в ее пользу, но не я ли толкнул ее на такой путь? Куда было идти ей? Каким вообще чудом она выжила?
Чудом… разве Бог позволил бы выжить виновной?
Я не мог уснуть. Мозг лихорадочно работал, взвешивая все те же «за» и «против», которые я передумал уже много раз. Меня терзали самые тяжкие сомнения, и я не мог от них избавиться.
Кто же она? Мученица, безвинно загубленная собственным мужем, - или коварная преступница, избежавшая правосудия?
Убитая собственным мужем… мужем…
Я муж ее; у меня есть долг перед ней. Даже преступницу я должен был наставить на путь истинный, помочь подняться из греха. Я никогда не придавал особого значения всей той религиозной дребедени, которую с детства вдалбливали в меня священник и учитель латыни; но отец раз и навсегда вложил в меня понятие о том, что есть долг мужчины, дворянина. Я не безродный торгаш, который в ревности убивает жену бутылкой вина. Я - граф де Ла Фер, благородный дворянин, и я помню свой долг!
Я вскочил и отправился на Королевскую площадь, дом 6 (лорд Винтер сообщил адрес своей сестры д'Артаньяну при нас). Ночь – не время для визитов?
Для воскресших из мертвых – самое время!
Конечно, прислугу она уже отпустила. Дом темен, но на втором этаже теплится свет: не спит? Сердце бешено забилось, как много лет назад, как у влюбленного юнца перед первым свиданием с предметом своих чувств… Я усмехнулся, постаравшись дышать глубоко и ровно. Дождался, когда лихорадочнее волнение схлынет: я уже и забыл, что когда-то способен был испытывать такие чувства! Много лет я считал себя мертвым, в котором по насмешке господа живет еще разум… Теперь я вспомнил, как это: быть живым.
Попасть в дом? Я внимательно осмотрел фасад. Через два окна от того, где горел свет, росло дерево: что ж, я еще не подрастерял былую сноровку! Главное, сделать все без шума.
…она сидела в кресле у камина, подобрав ноги, такая домашняя, привычная…. Живая… Мне казалось, мое сердце пробьет грудную клетку, в ушах шумело, я еле сдерживал дрожь. Она не услышала моего появления. Это дало мне время взять себя в руки, немного успокоить себя и придумать первую фразу.
- Прекрасная ночь, графиня, не правда ли?
***
Я не могла уснуть.
Я всегда была гордой и сильной на людях, даже при слугах. Но иногда наедине с собой у меня не получалось.
От пережитого унижения мне хотелось плакать. Но я не плачу. Никогда. Никогда больше я не буду плакать из-за мужчины. Я поклялась себе в этом и выполню клятву.
Боже, неужели ни один мужчина в моей жизни не отнесется ко мне по-человечески? Даже этот глупец, этот безумно влюбленный в меня юноша обманывал меня, предал меня, унизил! Это определенно был план изощренной мести! Конечно же, он же любит эту свою галантерейщицу! А я так радовалась своей красоте, так сразу поверила, что мои чары заставят его забыть эту девицу! Мое тщеславие было так согрето мыслью, что он безумно томится по мне, пока его бывшая возлюбленная не в силах помешать мне очаровывать его!
Но нет, как он посмеялся надо мной! Он мастерски изображал влюбленность, чтобы заставить меня расслабиться, а потом ранить! Что еще ожидала я от этих мужчин! Конечно!
Он узнал мою тайну, и я видела ужас и отвращение в его глазах! Это клеймо навечно отвращает от меня мужчин, и никогда, никогда, как бы красива и умна я ни была, мне не дождаться от них любви!
Собственная слабость заставила меня зарычать от бешенства. Я ненавидела себя за эту слабость, за эту боль. Я ненавидела себя и презирала, и мне надо было выплеснуть эти чувства на что-то…
Я убью, убью этого гасконца! И никто мне не помешает! Я выпрошу у Ришелье его голову, я буду убивать его долго и мучительно, я убью и его возлюбленную тоже! Как он посмел, как он посмел!
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Я ни за что бы не признала, что мною владеет страх, паника: он разболтает мой секрет, он расскажет этим своим мушкетерам, и все они будут потешаться надо мной!
В этот момент из пустоты за моей спиной раздался голос, от которого я вздрогнула:
- Прекрасная ночь, графиня, не правда ли?
Я вскочила, прижав ладонь ко рту, чтобы не заорать от ужаса.
Человек, которого я считала мертвым, стоял у двери в комнату.
Стоял и смотрел на меня.
Я схожу с ума? Случай с гасконцем так повредил мои нервы? Боже, я не хочу, я не хочу сходить с ума! Или... это призрак пришел по мою душу, докончить свое страшное дело?
Мистический ужас сковал меня. Я хотела перекреститься, но рука не слушалась. Я могла только смотреть, не отрываясь, на бледное, но несомненно материальное лицо человека, разрушившего мою жизнь.
Он тоже смотрел на меня, и я не могу сказать, с каким выражением. Я, так тонко улавливающая чувства мужчин ко мне, потеряла всю свою чувствительность и проницательность в эту минуту. Мне было страшно, до ужаса страшно, как никогда в жизни.
Граф де Ла Фер жив! Граф де Ла Фер здесь! Он пришел, чтобы убить меня, а слуг нет, а бежать некуда, он вооружен…
Он вооружен, я – нет…
В отчаянье я схватила кочергу и бросилась на него.
***
Она была все так же красива. Время не изменило ее лица. Голубоглазый белокурый ангел. Самая восхитительная женщина на свете. Я бы влюбился в нее снова, я бы влюблялся в нее снова и снова, каждый день, каждый раз, как видел бы ее…
Мое появление напугало ее: неудивительно! Я, право, думал, что все будет хуже: крики, обмороки, слезы. Но эта несгибаемая женщина лишь выпрямилась, твердо глядя на меня. Мне пришла в голову забавная мысль, что я сейчас услышу Pater noster и развеюсь, как призрак. Я уже начал усмехаться этой мысли, как вдруг моя прекрасная жена вышла из ступора и бросилась на меня… нет, не со страстными объятиями, которых я мог бы ожидать от супруги... а с кочергой…
Это было так неожиданно и так… так в характере Анны, что я рассмеялся. Должно быть, мои напряженные донельзя нервы не выдержали. Так вот, что имел в виду д”Артаньян, говоря о «миледи в ярости». О, я знал эту ее привычку чуть что не по ее бросаться на людей с тяжелыми вещами. Бросаться на меня, точнее. Я всегда полагал, что так находит себе выражение ее страстная натура: право, то, что следовало за ее «бросками» было весьма… приятно.
Мой смех явно обескуражил ее. Она остановилась на полпути, ее щеки покрылись красными пятнами гнева.
- А, вы пришли посмеяться надо мной, граф?! – яростно воскликнула она, снова поднимая эту свою нелепую кочергу.
Дьвольщина, мне было стыдно вынимать шпагу из-за такого дела, поэтому я просто перехватил руку жены и тем самым прервал покушение на мою особу.
- Вы очаровательны, графиня, - говорят, светская любезность в нужное время утихомирит любую женщину.
Но моя жена явно не была любой женщиной!
Как возмутилась она, как вся взвилась от негодования! Ей даже удалось вырваться! Не успел я и глазом моргнуть, как ее шаги раздались уже в другой комнате, а мой взгляд уперся в поспешно запертую дверь.
Шикарная женщина!
Моя женщина. И плевать я хотел, что там у нее на плече.
Я подошел к закрытой двери и вежливо постучал.
***
Негодяй! Мерзавец! Подлец!
Пришел унизить меня! Посмеяться надо мной!
Мало ему того, что он сделал с моей жизнью!
Мало ему того, как он надругался над моей любовью к нему!
О, да этот негодяй следил за мной!
Он, безусловно, в курсе всей этой гадкой истории с де Вардом и с д’Артаньяном! Может быть, он даже в сговоре с ними!
Он хотел унизить меня, растоптать, уничтожить!
Вы просчитались, граф!
Я не из тех, кто так легко сдается!
Я лихорадочно искала в ящиках пистолет. А вот и он! Посмотрим теперь, чья возьмет в этом поединке! Моя рука не дрогнет!
Раздался стук в дверь, и донельзя любезный голос поинтересовался:
- Миледи, позволите ли вы мне войти?
- Позволю! – взревела я, одним рывком распахнув дверь и уставив пистолет прямо в лоб мужа.
***
Я даже не успел удивиться тому, как легко мне открыли дверь. Пистолет в ее руках был красноречивее всяких слов.
На меня снова напал смех: женщина, которую я повесил, застрелит меня!
Однако в этот раз мне удалось сохранить каменное выражение лица.
- Весьма польщен, - проговорил я, - такому радушному приему.
- Мерзавец! – гневно заорала она. – Негодяй! Я убью тебя!
По ее лицу я поверил, что я впрямь без минуты труп, поэтому надо срочно брать ситуацию в свои руки.
Я и взял.
В свои руки.
Ее пистолет.
И резким движением вырвал его из ее тонких пальцев. Анна всегда была по-женски слабой. Оружие в ее руках смотрелось неуместно. Может, чужого человека она и могла напугать таким фортелем; но уж не меня, который так хорошо знал ее!
Хорошо знал?
Едва ли.
Оставшись без оружия, она отшатнулась. Видимо, из этой комнаты ей уже некуда было бежать. Мне было не по себе от мысли, что моя жена так боится меня, что убегает по всему дому.
- Анна, вам надо успокоиться, - свободной рукой я мягко взял ее руку: она не сопротивлялась.
Только смотрела на меня, в упор, черными от расширенных зрачков глазами.
Я подвел ее к креслу и усадил туда, все не отпуская ее руку: она не пыталась вырваться.
- У меня было время, чтобы принять и осознать ту мысль, что вы живы, - я старался говорить тихо, успокаивающим тоном, - у вас этого времени не было, и вы растеряны. Да, я жив. Да, я здесь. Успокойтесь и осознайте это.
Я присел рядом на корточки, мягко гладя ее ладонь. Она этого не замечала. Ее остекленевший взгляд говорил о том, как глубоко в свои мысли она ушла. Я любовался тонкими чертами ее лица, затаив дыхание, стараясь не спугнуть.
***
Он здесь. В его руке пистолет. Что мешает ему убить меня? Зачем он говорит со мной?
Он хочет поиграть со своей жертвой? Я не доставлю ему такого удовольствия!
Я не хочу, не хочу, не хочу умирать!
Надо что-то придумать, надо срочно что-то придумать!
Я постаралась незаметно оглядеться и прикинуть, что я могу использовать для побега.
Как странно, что он все еще держит меня за руку! Так мягко, совсем не похоже, что пытается удержать…
Я встретила его взгляд и вздрогнула.
Я узнала этот взгляд. Тот, из юности. Он всегда смотрел на меня так. В его глазах я всегда читала страсть и обожание…
А, так вот как оно, граф? Вот, значит, зачем вы пришли и чего хотите?
Я сразу почувствовала под ногами твердую почву. Мужчина, сгорающий от страсти ко мне! О, таким простаком управлять несложно! Теперь мы сыграем по моим правилам, граф!
Я убедилась, что выгляжу великолепно. Я была в ночной сорочке и в легком прозрачном халате, которые не скрывали роскоши моего тела. От волнения грудь моя вздымалась весьма соблазнительно. Я словно ненарочно облизала губы
- Зачем вы здесь, граф? – спросила я тихим взволнованным голосом.
Он не отводил от меня своего взгляда, все такого же горячего, горящего. Мое сердце пылко ответило на этот взгляд вопреки всем моим стараниям держать себя в руках.
- Так велит мне мой долг мужа, сударыня, - твердо ответил он.
Секундная надежда сменилась горьким разочарованием и злостью. Конечно! Конечно, наш граф де Ла Фер живет только своим долгом дворянина! Как я могла забыть это! Лицемер! Лицемер, где был его долг в тот день, когда я пришла в себя после обморока и поняла, что меня пытались повесить! Где был его долг потом?! Где был его долг все эти годы, что я страдала, пытаясь выжить?!
Что ж, граф, сыграем!
Я гневно вырвала у него свою руку и злобно, тихо прошипела:
- Долг? Наверное, это ваш долг велел вам повесить женщину, которую вы перед Богом и людьми клялись оберегать всю жизнь, не так ли?
Если бы я не знала Оливье так хорошо, я бы не заметила, как по его лицу пробежала короткая судорога. Он резко встал и отошел к окну, отвернувшись. Я знала, что он сделал это, чтобы скрыть свои чувства. Значит, мой удар попал в цель! Продолжим!
О, сколько лет я мечтала об этом моменте! Сколько раз я исступленно представляла, как граф узнает, что повесил меня, свою жену, невиновную ни в чем! Как он осознает всю глубину своего страшного поступка, какое жестокое раскаянье придет к нему! Как он, этот гордец, упадет на колени к моим ногам и будет молить меня о прощении! Как он, этот несгибаемый мужчина, будет плакать, как я, слабая женщина, плакала, когда поняла, что он осудил меня, даже не выслушав! О, как он будет молить меня о прощении! А я, я растопчу его гордость, я заставлю его пережить всю глубину унижения, которое было уготовано мне, я уничтожу его, - и уйду, не оглядываясь!
Мысль о сладкой мести грела мое сердце… до того дня, как я узнала, что граф де Ла Фер пропал, что его считают умершим.
Но нет, он не умер! Граф де Ла Фер здесь, передо мной, и моя месть свершится!
Я со злобой и злорадством вылила на него весь поток обвинений, которые переполняли мое сердце. Я излила всю горечь, копившуюся во мне годами, я уничтожала его словами, находя самые едкие, самые злые, самые острые!
Он стоял ко мне спиной, но по его напряжению я чувствовала, что мой яд попадет в цель, что миг моего торжества настал, что я раздавлю его, как слизняка, и выброшу на помойку, как мусор!
***
Стерва!
Тысяча чертей, какая же стерва!
Я уже давно перестал слушать весь этот поток брани, который явно не к лицу был молодой леди. Первые ее слова глубоко ранили меня, поскольку отвечали тем мукам совести, которые я испытывал многие годы. Но потом, когда она принялась многословно обвинять меня, я понял: я до сих пор ей не безразличен.
Нет, ни одна женщина не будет с такой страстью поливать грязью мужчину, который ей безразличен!
Нет, наша милая графиня просто забыла, с кем имеет дело. Да, как ни забавно, она просто забыла, что я все-таки был ей мужем и потому знал некоторые ее привычки и повадки.
Я стоял у окна и улыбался. Право, ее гнев теперь казался мне очень милым.
Моя графиня, моя жена… Неужели ты еще любишь меня?
Неужели для нас еще не все потеряно?
Тут я понял, что уже некоторое время в комнате стоит тишина. Черт! Я пропустил ее последний пассаж и наверняка теперь отреагирую не в тему. Боюсь, она расстроится! Такая речь пропала зря!
Я медленно обернулся, сложил руки на груди и ласково улыбнулся:
- Да, я тоже рада нашей встрече, дорогая.
***
Что?!
Что этот негодяй только что сказал?!
Он… рад?!
А как же – упасть на колени и умолять о прощении?!
Да как… да как он смеет так улыбаться!
- Вы… вы… - так не пойдет, надо собраться. – Да как вы смеете смеяться надо мной!
В гневе я вскочила, яростно глядя на него.
Он не спеша сделал несколько шагов мне навстречу, все так же улыбаясь:
- Графиня, я ни капли не смеюсь, - заверил он меня. – Я просто очарован вашим страстным выступлением!
Что?!
Он очарован, видите ли?!
Очарован?!
Он должен был раскаяться, разрыдаться и упасть к моим ногам! А не стоять тут и ухмыляться!
Я бросилась к нему с намерением дать пощечину, но этот негодяй перехватил мою руку и с угрозой прошептал:
- Разве я не предупреждал тебя, Анна, чтобы ты никогда не смела поднимать на меня руку?
Анна… да, это мое имя… как давно никто не называл меня так… Оливье, что же ты делаешь со мной?
Гнев спал с меня, как пелена.
И я, дурочка, считала, что люблю этого смешного де Варда?!
О, я просто не знала, чем заполнить свою пустую жизнь, я придумывала себя влюбленности, я пыталась каждым новой мужчиной заполнить свое сердце, заставить себя забыть того единственного, кого я так любила и который так предал меня…
Я думала, я никогда не смогу простить ему. Но сейчас, стоя рядом с ним, я поняла, что у меня нет сил идти против него. Я теряла свою волю от его взгляда, его голоса. Я чувствовала себя живой, такой живой, какой не была уже давно!
Он предал меня, так страшно предал, как ни один мужчина не предавал женщину… И с ужасом я понимала, что мне нет дела до его предательства. Что я готова простить его, принять его, только бы…
Вдруг он наклонился ко мне и поцеловал.
У меня не было сил бороться с собой. Глубина пережитого потрясения лишила меня былой твердости и гордости: я ответила на его поцелуй.
***
Я не мог верить тому, что вновь целую женщину, которая одна из всех существовала для меня в этом мире.
Она была так покорна и нежна; ни следа от недавней ярости и гнева. Моя Анна. Она всегда была такой…
- Графиня де Ла Фер, - оторвавшись от ее губ, промолвил я, - моя жена. Я виноват перед тобой, но, клянусь богом, я искуплю свою вину.
- Я верю, - улыбнулась она, и глаза ее стали такими теплыми, как и много лет назад.
***
Он улыбался мне так искренно, так нежно. Готова спорить, что много лет никто не видел такую улыбку на его устах. Она предназначалась только мне, его жене.
Мой муж.
Неужели у нас есть еще один шанс начать все заново?
