Глава 1. ЛихорадкаКак глупо. Бессмысленно. Бесповоротно.
Необъяснимая горечь сковала сердце, перехватила и без того сбившееся дыхание. Никому не нужным — вот каким я прожил эту жизнь. А попытки доказать, что это не так, привели к тому, что я стал не нужен и себе.
Как гадко и мерзко умереть вот так. Все вызывало отвращение: паутина на потолке, пыль, кровь, невыносимо медленно затекавшая за воротник. Я как никогда ощущал себя запертым в собственном теле. От отчаяния хотелось кричать, а из горла вырывался лишь жуткий хрип.
Не к месту желания и стремления! Пусть даже они так неистово мечутся внутри...
Все громче и отчетливее ударяла по оголенным нервам одна-единственная мысль: счастья! О, Бог мой, дайте же мне хоть немного счастья, лишь самую малость... Такого, какое могло быть только в детстве — наивного, а потому бесценного.
Смешно: в молодости я так стремился к чудесному будущему, верил, что оно не за горами, что не будет нищеты, поношенной одежды, побоев отца, вечного стыда за свою семью. Но самого главного я не замечал: все попытки бороться с человеческим безразличием отдаляли меня от тех, кого я любил. Погружали во тьму, опутывали меня с ног до головы, не давая вырваться.
А сейчас снова хочется сбежать, освободиться. Желания, которые, казалось, мой разум похоронил вместе с
ней, вдруг взорвались во мне с новой силой.
Боли я не испытывал. Да она уже была и не так важна. Пустота, бездна, в которую внезапно провалились все мои дурацкие надежды, поглотила мой разум и заглушила боль.
На несколько секунд панический страх, что он ушел, а я только потерял время, бессвязно рассуждая о прошлом, охватил меня. Почти тут же я почувствовал ткань, которую сжимал в руке. Оказывается, я все еще продолжал держать его за край куртки.
— Посмотри на меня... — собрав последние силы, выдавил я. Он встретил мой взгляд ошарашенно и испуганно.
И тут я понял ясно и отчетливо то, что должен был понять давно: ты была рядом, Лили. Все это время. Ты оставила мне самое дорогое, самое значимое для тебя существо на Земле — своего сына. Сохраняя ему жизнь, я сохранял и тебя в своем сердце. Ты спасала мою прогнившую, погрязшую в ненависти и злобе душу. Каждую минуту, каждую секунду. Я был неправ! Эта жизнь была прекрасной, потому что в ней была ты.
Спасибо тебе, Лили. Неожиданная вспышка тепла и света затопила меня целиком. И кроме этого я уже ничего не чувствовал.
* * *
Я с трудом приподнял отяжелевшие веки. Приглушенный свет, перед глазами что-то расплывалось. А я думал, больше ничего не будет. Совсем.
Резко вернулось ощущение реальности: тело налилось свинцом, горло распухло. Попробовал слегка пошевелить рукой, а затем поднял ее на уровень глаз. Мысли путались, однако одно я понял точно: я каким-то непостижимым образом остался жив. Хотел оглядеться, чтобы понять, где именно нахожусь, но попытка повернуть шею принесла только жуткую раздирающую боль. Борясь с ней, я схватился за горло и неожиданно нащупал под пальцами бинт.
Послышались торопливые шаги и бормотание:
— Очнулся... Что за необыкновенная живучесть. Надеюсь, когда в Мунго все же освободятся койки... как будто других забот у меня нет.
Помфри.
— Лежи, лежи. Неделю пролежал и дальше лежи, — заворчала она на меня.
Я ощутил, как ко лбу приложили что-то холодное. Сил на то, чтобы соображать, уже не было. Я провалился в беспокойный сон.
* * *
— Он что-нибудь говорил? — голос был тихим, но отчего-то выдернул мой разум из безмятежной дремоты, в которой я пребывал.
— Нет, почти тут же уснул. Бормотал все время, — ответила Помфри.
— Да? — с интересом спросил ее собеседник.
— Что-то вроде, — колдомедик запнулась и будто виновато произнесла: — “Выпустите меня”. Но не могу сказать с уверенностью.
От этих слов я окончательно пришел в себя. Вся выдержка ушла на то, чтобы не показать, что я их прекрасно слышу. Пытаясь справиться с эмоциями, я со всей силой впился ногтями в ногу, обнаружив, что тело вернуло способность нормально двигаться.
Какое-то время стояла тишина, и я было подумал, что не расслышал, как они ушли. Глаза же на всякий случай оставлял закрытыми, и дальше притворяясь спящим.
— Мадам Помфри, а давно это было? — нарушил молчание Поттер. И как я его по голосу сразу не узнал?
— Позавчера, Гарри.
— Дайте мне в следующий раз знать, как он очнется, хорошо?
— Конечно, — слегка удивленно проговорила Помфри и как бы между прочим добавила: — Не думала, что кому-то есть дело до...
— Мне есть дело, — мягко прервал ее Поттер.
Я услышал, как он осторожно подошел к моей кровати.
У меня не было сейчас ни малейшего желания общаться с Поттером. Посмотрел ли он мои воспоминания? Наверняка. Поэтому меня и не бросили в Визжащей хижине.
От мысли, что Поттер теперь знает, каким образом его мать связывает меня с ним, в груди поселилось очень неприятное ноющее чувство, скорее всего, досада. Я никогда не поделился бы с ним своей памятью о Лили, если бы в мои планы входило еще и выжить в этой войне. В последний момент захотелось, чтобы он понял, за что... я так ненавидел его порой и тем не менее оберегал, не жалея жизни.
Когда Поттер и Помфри наконец-то ушли, я переждал немного, чтобы быть полностью уверенным, что меня никто не увидит. Осторожно попытался сесть, но малейшее напряжение в шее отозвалось дикой болью. Захрипев, я упал обратно на подушку.
Не думал, что доживу до того дня, когда не смогу самостоятельно подняться с постели. Проклятое тело, чертова змея. Я был настолько беспомощным и опустошенным, что еще немного — и позвал бы Помфри.
Так, успокоиться. Не тратить силы на посторонние эмоции. Я всего лишь хочу встать и уйти. Но тело мешалось, как громоздкий и уродливый маскарадный костюм. Вокруг одна мишура и разговоры. Да, разговоры сводят меня с ума.
Разум помутился. Определенно. Повернуть голову не было возможности. Я прислушался. Поблизости никого.
Какой Хогвартс? Что со мной? Зачем я тут? А где я должен быть? Это даже не походило на ночной кошмар. Какой-то театр абсурда. Повернулся набок. Превосходно. Свесил ноги с кровати.
Сел. Особенной радости от этого я не испытал. Значит, я пока в своем уме.
Голова слегка кружилась, но в целом самочувствие было неплохим. Без сомнения, лучше, чем на полу Визжащей хижины.
Интуиция подсказывала мне, что пора уходить отсюда. Я привычно протянул руку к тумбочке, но палочки не нащупал. Верно. Ее там не могло быть.
Значит, ее изъяли. Это уже кое о чем говорило.
Я заметил одежду, которая лежала на стуле неподалеку. Кое-как натянув мантию, встал. Неуверенно ступая, постарался дойти до выхода как можно скорее: очень хотелось избежать встречи со школьным колдомедиком. Причем я испытывал нездоровый страх, словно нерадивый студент. Но оказаться в ситуации, где я не понимаю своего положения… Нет, благодарю.
Рука непроизвольно потянулась к палочке, но я быстро опомнился. Я судорожно сжал кулак. Ну как маг должен обходиться без нее?
На кровати у самой двери лежала бледная, с синими кругами под глазами Помона Спраут. Пару секунд я вглядывался в ее лицо, затем, опомнившись, продолжил свой путь.
Замер на месте. Слишком тихо.
Аккуратно заглянул в каморку Помфри. Ну разумеется, ее нет на месте. Зато там была моя палочка; в первую секунду я подумал, что привиделось. Но нет, она лежала как ни в чем не бывало среди пузырьков с зельями. Помфри — ошеломляюще глупая особа. И так она надеялась спрятать от меня палочку? Я засунул палочку в карман, а вместе с ней еще несколько зелий, которые попались под руку. Ну все. Я приотворил дверь. Пора уходить. Снова красться по Хогвартсу, в страхе кого-нибудь встретить. Надоело!
На меня накатило болезненное желание разбить все колбы и стаканы вдребезги. Но вместо этого я бесшумно выскользнул из больничного крыла.
* * *
Такой знакомый и родной Хогвартс. Дом, в который я и не мечтал вернуться.
Странное ощущение витало в воздухе, будто время застыло. На постаментах не хватало статуй, в приоткрытых классах валялись обломки парт, в некоторых местах обвалилась часть стены. Древний замок замер в торжественном молчании в честь павших жертв.
Поттер жив, а значит, кончилась война. Понимание вонзилось в мозг, как холодное лезвие кинжала. Я пораженно застыл, опираясь рукой о стену. Моментально закатал рукав и не смог сдержать судорожный вздох: метка еле виднелась. Теперь это был просто ничего не значащий рисунок. Нет-нет, остановил я себя, вернее будет так: говорящий слишком о многом. Напоминание о том,
кто я есть.
На мраморной лестнице я различил пятна крови, которые, судя по всему, пытались смыть. Знакомая бессильная злоба накатила на меня: как могли Макгонагалл, Флитвик и остальные позволить детям участвовать в битве? Неужели они думали, что Пожиратели пощадят учеников? А теперь их родственники не понимают, почему живы такие, как я, а их сыновья и дочери лежат в могиле. Я сам этого не понимаю.
* * *
Меня лихорадило. Я сам не ведал, откуда брались силы на то, чтобы передвигать ноги. Было стойкое ощущение, что если я остановлюсь, то больше не смогу идти.
Добравшись до своего кабинета, я хотел было по привычке снять запирающее заклинание, но потом вспомнил, что перед тем, как покинуть замок, нарочно оставил дверь незапертой, чтобы Слагхорн мог воспользоваться моим личным запасом ингредиентов для лечебных зелий. После битвы ему наверняка предстояло сварить литры целебных настоек для больничного крыла. Я оказался прав, так как первым, что бросилось в глаза, был совершенно разоренный стеллаж, когда-то полностью заставленный склянками и пузырьками.
Сотворив лестницу, я полез по ней к верхним полкам, сбив по пути несколько банок. Долетев до пола, они разбились, создав при этом жуткий грохот. Скрипнула входная дверь. Я мысленно выругался.
— Северус?
Обернувшись, я посмотрел на вход в кабинет. Макгонагалл стояла, вперив в меня свой острый взгляд, и держалась за дверную ручку. Полностью проигнорировав столь пристальное внимание, я повернулся к ней спиной и продолжил обшаривать полки. Почему-то вспомнилась наша последняя встреча, внезапная стремительность, с которой на меня напала женщина, когда-то учившая маленького мальчика превращать спички в иголки. И брошенное Флитвиком «Вы никого больше не убьете!» все еще звучало в ушах, будто это было вчера. Хотя на самом деле прошло не так много времени — как я понял, всего неделя, — но мне казалось, что сейчас Макгонагалл думает о том же, о чем и я. Если она хочет драться — пусть, я не стану защищаться. Но я был почти уверен, что она этого не сделает: атаковать в спину — не ее стиль.
— Я думала, вы в больничном крыле.
Взяв пузырек, который искал, я осознал одну простую вещь, не пришедшую мне в голову сразу: она разговаривала со мной как раньше. Не было этого презрительного «директор» и отвращения к моей персоне, сквозящего в каждом слове. Снова
Северус.
— Я здоров, — охрипшим с непривычки голосом ответил я и медленно спустился по шатким ступеням. Слабость во всем теле напомнила мне о том, что я не ел очень долгое время. Невольно я задался вопросом, как вообще смог встать с кровати. Наверное, я был страшно бледен, потому что, когда все-таки встретился с Минервой глазами, прочитал в них тревогу и сострадание. Захотелось сказать что-нибудь резкое, но я ощущал, что голос может меня подвести.
Декан Гриффиндора произнесла:
— Перед тем, как вас доставили к Поппи Помфри, вы потеряли очень много крови.
Интересно было видеть всегда собранную и уверенную в себе Макгонагалл растерянной.
— Северус, — собравшись с духом, вновь обратилась ко мне Минерва, — если вы можете сейчас говорить, я хочу прояснить один вопрос.
— Я не спешу, — изо всех сил стараясь говорить уверенней, чем чувствовал себя, я, скрестив руки, прислонился плечом к стеллажу. Попытался выдавить ухмылку, но получилась только болезненная гримаса. Ну да ладно.
— Может, вы не знаете, что на прошлой неделе Гарри уничтожил Того-кого-нельзя-называть, — выжидательный взгляд. Она что, думала, я зареву от горя? — Во время сражения Гарри упомянул о вас. Вернее даже, он слишком долго говорил о вас.
Пока она сообщала мне всё это, неспешно приближаясь, мои нервы натягивались, словно струна.
— Гарри рассказал, что вы убили Альбуса по его, директора, просьбе. Значит, вы все время оставались на нашей стороне? Даже этот злосчастный год?
— Ну, можно и так сказать, — холодно ответил я, глядя поверх ее плеча. Эта женщина никогда не признается в том, что была неправа.
Я вздрогнул, когда она легко дотронулась до моего плеча, а затем быстрым шагом вышла в коридор. В полном изнеможении я рухнул в кресло. Хотелось только одного: расслабиться, забыться. Я и не заметил, как снова уснул.
Подремав какое-то время, я стал чувствовать себя лучше, свежее. Тело перестало напоминать тошнотворную, вязкую, горящую изнутри массу. Больше отдыха — и тогда я приду в себя. Но здесь покоя мне не будет.
Я шагнул в камин.
— Тупик Прядильщиков.
