Мы падали на траву

Глава 1

Название: Мы падали на траву
Автор: Далена
Фандом: ГП
Персонажи: Лили Эванс, Сириус Блэк, Джеймс Поттер, Регулус Блэк
Жанр: Драма/Angst
Тип: гет
Рейтинг: PG-13 вроде
Размер: миди
Предупреждения: авторские тараканы
Саммари: На последнем курсе школы Лили Эванс кажется, что ее жизнь меняется слишком быстро.

Сириус никогда не думал о времени. Лето представало чередой синих сладких вечеров с привкусом свечного воска в воздухе, уроки тянулись, полнолуние пролетало сухим треском сучьев в Запретном лесу.
Секунды не значили ничего. За секунду можно перелистнуть страницу, поправить узел галстука перед приходом домой, смыть воду в уборной. Ничего важного, меняющего жизни, не происходило в одно мгновение.
И тем не менее, Джеймс падал.
Падал, падал, падал, хватаясь за древко метлы и воздух, во время единого для всех на стадионе вздоха. Трепетали флаги на ветру, кто-то из комментаторов матча тяжело дышал в микрофон, словно это он, а не Джеймс, боролся в воздухе с ветром и гравитацией.
Почему-то этих секунд хватило на взгляд в сторону Ремуса. Губы приоткрыты, лицо сравнялось по цвету с серой штопаной мантией. В огромных зрачках отражались огни стадиона – игра затянулась до вечера, а снитч так и не был пойман. В эти же секунды Сириус увидел, как учителя с палочками наизготовку пробираются к полю, но их перепуганные лица не успокаивали, наоборот, вызывали ужас. Все это Сириус отмечал краем зрения, не понимая, кого ищет в толпе. Во рту стало сухо в предчувствии беды.
А потом он увидел ее и больше уже не отводил глаз. Эванс стояла у самых нижних рядов, стояла спокойно, словно давно знала, что ей нужно будет выйти на поле. Она смотрела вверх, на Джеймса, стараясь запомнить. Как будто была уверена - на этот раз ему не победить.
*
Лили пыталась представить, какой видят ее остальные, когда она идет по коридору в обнимку с Поттером.
Каким взглядом на нее смотрят Брэдли, Колин, Лайнус и Джастин, когда на лужайке перед школой она встает на колени и расстилает плед, прогибаясь в спине и задерживаясь в этой позе на пару секунд дольше, чем необходимо. Из зеркала ее буравила взглядом незнакомка – олицетворение того, кем Лили когда-то не хотела быть.
Принеся с собой запах ветра и леса, Джеймс шумно плюхнулся рядом, протягивая сладости из Хогсмида – шоколадные сердечки, поющие серенады, мармелад, рассказывающий истории на ночь, бутылку сливочного пива.
- Только не говори, что просидела здесь полночи. – Он непроизвольно задержал дыхание, когда прикоснулся к ее щеке, так нежно, будто боялся поранить. Вся его сущность – ураганная, стремительная, неспособная усидеть на месте – всегда отступала перед тем, что он чувствовал, находясь рядом с ней.
- Где остальные? – Она отстранилась, растерла пальцами затекшую шею и собрала конспекты, готовая уйти в свою комнату.– Джеймс, пожалуйста, - я спрашиваю не как староста.
Иногда она сомневалась, что может ею не быть. Действительно ли все вокруг считают ее интересной, или просто предпочитают не портить отношения?
Или того хуже – не портить отношения с ним?
- Вряд ли за них стоит переживать, правда. Они взяли куртки и варежки, ах да – еще они волшебники.
Это было знакомо – нежностью или упреками, колкими замечаниями или сменой темы разговора, Джеймс всегда уходил от вопросов, касающихся ночей, которые он с друзьями проводил вне замка. Иногда Лили злилась, иногда поддавалась и делала вид, что привыкла, но спрашивать не переставала. В конце концов, говорила она себе, с ними был Ремус. Если она и могла рассчитывать на кого-то из их компании, то только на него - тихого рассудительного отличника с усталым взглядом. От этой мысли стало спокойнее.
Она прижалась к Джеймсу, запустила пальцы в непослушные волосы.
- Волшебники могут за себя постоять, - пробормотал он, расслабляясь, - но только не в том случае, если на них нападает сирена.
Конечно, она его любила.
Она давно перестала видеть сны, так пугавшие ее раньше, но помнила их все до последней мелочи: вот она стоит у доски с табличкой «девушка Джеймса Поттера» в руках, вот меняет ее на другие – «Староста», «Лучшая ученица», «Маглорожденная». Парты перед ней пустеют, ученики отправляются прочь из замка, чтобы кидать мяч и есть сэндвичи, и Лили тоже хочет уйти, но ноша у нее в руках весит целую тонну.
Сны прекращались только тогда, когда приходил успех. Когда в табеле оценок, выведенная зелеными чернилами, сверкала стая заслуженных «превосходно». Это приносило удовлетворение только на унцию меньшее, чем идти по коридору с Джеймсом и знать, что остальные ученики оборачиваются им вслед.
Объятия стали теснее, она чувствовала на шее жаркое дыхание, прикосновение рук под свитером. Запыхавшиеся, распаленные прикосновениями, они поднялись с пола, но не успели добраться до портрета Полной дамы, как в кармане Джеймса затрещало и ожило волшебное зеркало.
- Эй, Ромео, куда ты делся? – в голосе слышался упрек. - Ты нам нужен.
Лили знала, что это значит: сейчас Джеймс посмотрит на нее виноватым взглядом, а в следующий момент умчится туда, куда зовет его Сириус. Мужчины не могут сосредотачиваться одновременно на двух вещах, и поэтому он сразу выбросит ее из головы и никогда не увидит, как после его ухода она швыряет подаренные конфеты в мусорное ведро.

Регулус видел, как девочка проскользнула в гостиную факультета Равенкло, ответив на вопрос из серии «яйцо или курица». Люди становятся умными, потому что сидят за книгами, или они сидят за книгами, потому что умные? Из-за всхлипываний и вздохов ответа он не услышал, о чем очень жалел. Все время, пока он ждал за углом, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, загадка не давала ему покоя.
Сириус наверняка вступил бы в перепалку с этим интеллигентным орлом-привратником, доказывая, что статуя располагает устаревшими данными и существует и третий вариант – люди становятся умными, потому что они такими родились. Потому что умеют убедить орла, что он осел с тремя хвостами и кольцом в носу.
Под «они», конечно, подразумевались совершенно конкретные люди.
Регулус не хотел так часто думать о брате, но школа, какой бы огромной ни была, тем не менее, являлась замкнутым пространством и не оставляла выбора. В Большом зале или в подземельях, на матче по квиддичу или в Хогсмиде, встреч было не избежать. Глаза, так похожие на его собственные, останавливались на его лице только на миг, и тут же, словно увидев что-то неприличное, находили другой объект для интереса. Их дом на площади Гриммо был еще меньше школы, и иногда Регулусу хотелось уснуть и проснуться только в самый последний день лета, а может, и вовсе не возвращаться на каникулы.
В один из зимних вечеров, когда стало совсем невыносимо, он отпустил сову Сириуса на волю, подальше от гостиной, где вечерами хлопали двери и звучали рассерженные голоса. Левайс долго ухал по ту сторону стекла, нахохлившись от холода, а Регулус махал на него руками и уговаривал лететь прочь, на свободу.
- Если бы я мог, я бы тоже улетел, - признался он пустой комнате, аккуратно заворачивая рождественские подарки.
Значит, с птицами ему разговаривать не впервой, может, получится и с орлом Равенкло. Засунув руки в карманы, он направился в сторону лестницы, желая осмотреть поближе скрытый в стене проход.
Именно в этот момент она и появилась - торчащие белобрысые косички, заплаканное, но полное решимости лицо.
Девочка несла на вытянутых руках обувную коробку и так торжественно чеканила шаг, словно в руках у нее был как минимум Орден Подвязки.
Регулус тенью проскользнул в ворота замка, затем повернул за угол и оказался в восточной стороне двора, куда выходили окна каморки Филча и было видно теплицы – так и завхоз, и профессор травологии в течение дня могли следить, чтобы никто не подходил близко к Плакучей иве. Регулус обошел подлое дерево, держась на приличном расстоянии, и в который раз задумался, как такое мирное и прекрасное с виду создание в одно мгновение способно превратиться в нечто, сбивающее с ног. Касалось ли это только растения, или люди тоже способны меняться на глазах?
Вечер был безмолвный и волшебный, один из многих подобных, кажется, специально созданных для прогулок. Под полной луной, освещавшей окрестности, думалось свободно и легко, ноги сами находили дорогу, как бывает только в знакомых и любимых местах.
Первоклассница, поставив наконец коробку на землю, задумчиво вертела в руках волшебную палочку.
- Собираешься в зубах ею ковырять? – пугать девчонку не хотелось, но та все-таки ойкнула от неожиданности. Потом нахмурилась, в глазах у нее мелькнуло узнавание.
- Ты похож на того, другого. Который сломал.
Она убрала палочку в карман, не решившись колдовать. Регулус помнил, сколько усилий на первом курсе стоил ему простой «люмос», и даже почувствовал нечто вроде ностальгии по тому времени, когда каждый успех, каждое удавшееся заклинание убеждало его, что он находится на своем месте.
Пять лет, пять долгих лет в школе он пытался понять, не ошиблась ли шляпа. Хотя бы в ком-то из них.
Опустившись на колени, девочка стала ладошками разгребать землю, и Регулус понял наконец, что стал свидетелем кукольных похорон. Все было куда хуже, чем он ожидал: она отнюдь не стеснялась попросить о помощи, как он сначала подумал. Ее родителями были магглы, и поэтому она ничего не знала о заклинании «репаро», поэтому, именно поэтому, когда Сириус сломал ее куклу, она разрыдалась так горько, словно оплакивала что-то утерянное безвозвратно.
- Дай сюда. – Он грубо выхватил коробку, прижатую к груди как бесценное сокровище, и откинул крышку.
В конце концов, он потратил на это полвечера.
- Тот, который сломал, даже не заметил, просто наступил, и все, - почему-то стала объяснять девочка, попятившись назад. – А я же ничего не делала, просто оставила ее, мы же были на пикнике, вот я и положила ее на траву, и отвернулась, клянусь, на секунду только. А он бежал с мячом, и даже не заметил, как наступил.
Регулус, коснувшись палочкой уродливого пластмассового лица, поморщился.
- Да знаю я.
Он ожидал нечто вроде благодарности, восторга по поводу чудесного исцеления куклы, но вместо этого маленькая заучка выпрямилась и шагнула к нему, решительно глядя снизу верх. Заплаканные глаза сузились, превратились в голубые щелки.
- А откуда ты знаешь? Ты за ним следил? Следил, да? – Она сложила руки на груди. - Наша староста говорит, никому из слизеринцев доверять не стоит.
На обратном пути Регулус думал о том, каково было бы жить в мире без предрассудков. Было бы это нечто вроде хаоса или же, наоборот, освобождением от оков? Он смог бы протянуть руку Поттеру. Может быть, даже Эванс. Сидя за завтраком, рассказывал бы матери, что в клубе Слизней всего одна девушка, причем маглорожденная, но круглая отличница, любому чистокровному даст фору. Вальбурга сказала бы что-то типа «почему бы нам не пригласить ее на ужин? Сириус, я буду рада видеть твоих друзей. Джимми давно не заходил». Картина была настолько нереальной, что Регулус даже рассмеялся. Возвращаясь в замок, он сравнивал себя с совой Левайсом, который в теплой комнате ждал угощения, а вместо этого получил ледяной подоконник.
*
Если и было что-то, о чем Сириус предпочитал не вспоминать ни при каких обстоятельствах, то это сопли, или что-то на них очень похожее, размазанное на парте перед кипящим котлом. В прошлый раз он аккуратно трансформировал варево в золотистого ретривера, который оставшиеся сорок минут урока бегал между партами и привлекал к себе внимание заливистым лаем.
Как оказалось, профессор Слизнорт собак не любил.
- Мне нужно до этого дотронуться?
Эванс была в своей стихии. Она помнила наизусть весь учебник по зельеварению и наверняка получала огромное удовольствие, следя за учениками, отрабатывающими взыскания. Вот и сейчас, наморщив лоб, смотрела на него так, будто вопрос прозвучал на иностранном языке.
- Это нужно порезать так тонко, как получится. Если ты можешь резать, не дотрагиваясь, то вперед.
Конечно, он мог. Эванс тоже могла, но в том и состояла разница между ними – в ней было столько маггловского, что даже после семи лет в волшебном мире она продолжала стирать пятно с мантии руками, и только моментом позже вспоминала про палочку.
Но смелости у нее было не отнять.
На мгновение залившись краской, она тут же взяла себя в руки и подняла на него глаза, разглядывая его лицо так пристально, словно видела в первый раз.
- Я тебе не враг, Сириус.
Вот поэтому она ему и не нравилась – слишком прямолинейная, слишком упрямая. В мире, где каждый мог поступать по-разному в зависимости от обстоятельств, Эванс делила людей на «друзей» и «врагов», черных и белых, отличников и бездарей.
Сириус предпочитал полутона.
- Хороший вид из окна, правда?
Он бы не удивился, напомни ему Эванс, что они находятся в подземельях, но она продолжала смотреть на него, кажется, все еще ожидая ответа.
- Конечно, нет, не враг. – Мерлин, теперь она успокоится? - В конце концов, это было бы глупо, не находишь? Джеймс заставит любого съесть метлу за единственный взгляд в твою сторону, который ему не понравится или покажется недостаточно дружелюбным.
Она открыла рот, но так ничего и не ответила, только нервным движением откинула с глаз челку, словно давая себе время придумать ответ, который не звучал бы слишком резко или оскорбительно.
- Что ж, - протянула она, - я рада, что ты так считаешь.
«Неужели?»
Он вздохнул и достал палочку, думая, что чем быстрее разделается с нелепой отработкой, тем быстрее сможет уйти отсюда.
- Так что, будем готовить эту дрянь или нет?
Сириус видел, как уголки ее губ дернулись в улыбке, озабоченность в глазах сменилась чем-то задорным и, определенно, не светившим ему ничего хорошего.
- Наказанным запрещено пользоваться палочкой.
И она подвинула разделочный нож поближе к его руке.

Чтобы не отстать, Регулусу пришлось бежать по коридору. Снейп учился двумя курсами старше, но разница в возрасте совсем не чувствовалась при взгляде на человека с клювом и совиным оперением на голове. Закутавшись с ног до головы в мантию, он спешил явно не в сторону обители мадам Помфри.
- Северус! – заорал Регулус, зная наперед, что только так сможет заставить того остановиться. – Сне-е-ейп!
- Что заставляет тебя думать, - зашипел тот в ответ, остановившись так резко, будто налетел на стену, - что я вообще нуждаюсь в твоей помощи? Меньше всего сейчас я хочу, чтобы на твои крики сбежалась вся школа.
Регулус отпрянул. Кто бы ни накладывал заклинание, он приложил недостаточно усилий для трансфигурации, и теперь сквозь просветы между перьями видно было, как синеватая кожа под ними сочится кровью. Черные глаза Снейпа яростно сверкали в темноте, а сам он отбрасывал жуткую тень на полу, заканчивающуюся холкой, какую можно увидеть у породистых попугаев.
Не нужно было никаких вопросов, только не сейчас, когда перед глазами поплыла красная пелена гнева и горечи. По венам текла талая вода. Он был наглым и самоуверенным, он был пеплом на гобелене, он заслуживал падать так низко, чтобы никогда не подняться.
Иногда Регулус представлял себе, как толкает Сириуса в грудь, прямо в солнечное сплетение, во время последнего в его жизни вдоха. Стоя на подоконнике, смотрит, как он бестолково машет ногами в воздухе, как пытается уцепиться руками за пустоту. Мгновение кажется бесконечным, но недостаточно длинным, чтобы успеть достать палочку. Потом его голова, как перезрелый фрукт, с мокрым стуком касается мостовой.
- Дай мне посмотреть, - он схватил Северуса за отвороты мантии и потащил поближе к свету факелов, растирая замерзшие руки, чтобы точнее выполнить заклинания.
Снейп уже не сопротивлялся, только закрыл глаза и прошептал:
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Тот же взгляд без всякой надежды, тонко сложенные губы, будто разрез на бумаге. Регулус помнил летний день два года назад, когда Северус висел в воздухе, как попавшая в паутину муха, и все оказавшиеся в тот час во дворе видели его бледные худые ноги, сероватого цвета белье.
- Если хочешь Эванс, - закричал Сириус, чувствуя себя в центре внимания, - то покажи ей, что можешь предложить, Казанова.
И под дружное улюлюканье махнул палочкой, рассекая резинку трусов и вынуждая Снейпа прикрыть пах дрожащими руками.
Регулус сразу понял, почему Поттер перестал смеяться – уже тогда он не терпел даже мысли о том, что сдержанная Эванс может смотреть на кого-то с такой же яростью, как на него самого.

Никто не знал, что однажды Лили бросила Джеймса.
В конце августа, перед выпускным курсом, она приехала к нему в Годрикову впадину, волнуясь, что родители Джеймса окажутся чопорными и скучными, какими она представляла большинство чистокровных семей. Ей исполнилось семнадцать, по магическим законам она считалась совершеннолетней и аппарировала прямо из гостиной, успев заметить изумленные лица родителей и затылок Петуньи, делавшей вид, что ей неинтересны ни чемодан, умещавшийся в кармане джинсов, ни сама Лили.
Все сразу пошло не так.
Она долго блуждала в мокром тумане, спасаясь от режущего вены звука – вибрирующего, до зубовного скрежета отвратительного. Словно увидев человека на рельсах, машинист резко дал по тормозам, и колеса электрички залязгали об рельсы, высекая фонтаны искр.
Собрав волю в кулак, Лили вспомнила правила аппарации и сосредоточилась на правиле трех «Н», изо всех сил представляя себе Годрикову впадину и дом Джеймса, каким она видела его на колдографиях – с пряничной крышей и яблонями в саду, осыпавшими на землю белые цветы.
Раздался громкий хлопок, нога ниже колена взорвалась болью.
- Изящно, ничего не скажешь. – Сириус поправил рубашку, за которую она уцепилась, чтобы устоять на ногах. – Если тебе интересно, то комната Джеймса дальше по коридору, ты чуть промахнулась.
Как она узнала позже, тем летом Сириус ушел из дома и жил то у Поттеров, то у дяди Альфарда.
Рана на ноге оказалась серьезной, и два дня Лили пролежала в кровати, чувствуя себя самым невезучим человеком во Вселенной и молясь, чтобы зелье заживления действовало быстрее. Джеймс проводил с ней дни и ночи, принося на подносе заваренный миссис Поттер чай и домашнюю выпечку. Охладев к шахматам посередине партии, закрыв книги и фотоальбомы, он обнимал ее, и они долго лежали в темноте, не говоря ни слова, пока дыхание его не становилось размеренным и легким, как крылья бабочки.
Лили смотрела в потолок, зная, что когда-нибудь это перестанет казаться волнующим: день за днем они будут засыпать в одной постели, привыкнув не тянуть одеяло на свою сторону и почистив на ночь зубы. Лили пыталась представить их собственный дом – светлый, с просторной детской и уютными пледами на креслах, но вместо этого мысленно возвращалась к тому моменту, когда от боли в ноге не смогла удержать равновесие.
Сириус держал ее уверенно, сосредоточенно вглядываясь в ее лицо, как делала школьная медсестра, когда лечила ее от простуды. Он что-то говорил, но она не слышала, только чувствовала, как его ладонь придерживала ее спину, другая подхватила ее под коленями. Лили плыла по воздуху, чувствовала мягкость простыней и прикосновение холодных рук, устраивающих ее поудобнее.
Она лежала в темноте без сна и слушала дыхание Джеймса, заново переживая то мгновение, когда он вошел в комнату. Тот взгляд, словно хлыстом отбросивший Сириуса к стене. Краску гнева, залившую щеки, и только потом – понимание, испуг, нежность.
- Никогда тебя не отпущу, - сказал ей Джеймс перед тем, как уснуть.
И Лили знала, что это правда.
Не решившись аппарировать, она долго сидела на безлюдной станции, ожидая электричку, а потом ехала в пустом вагоне, не понимая, что плачет.
*
Питер продолжал противно дергать руками, согнув их в локтях, словно учился плавать по-собачьи.
Глядя на это, Сириус подумал, что когда-нибудь анимагия даст сбой, заклинит, и Хвост навсегда останется крысой, вынюхивающей чьи-то секреты.
- Ну что там?
- Чи-и-исто, друг. – Он спрятал руки за спиной и усилием воли перестал попискивать. - Филч драит полы в коридоре у кабинета арифмантики - кажется, кого-то стошнило грибами в сметанном соусе или типа того. У Макгонаголл в кабинете погас свет, но вот Полная дама орет на весь замок, что ученики не в постелях.
Сириус накинул куртку и уже в дверях повернулся к Питеру:
- Слушай, когда я возвращаюсь из облика старины Бродяги, я дышу, высунув язык?
- С чего это ты взял? Слушай, друг, куда ты собрался?
Ответом ему стал звук закрывшейся двери и кокетливое хихиканье Полной дамы.
Луны почти не было видно, она расплывалась за рваными тучами и дрожала, как яичный белок. Шагать по замку без мантии-невидимки и кого-то из Мародеров рядом было непривычно, но с этим делом Сириусу хотелось разобраться самому. Он просто не знал, чего ожидать.
Он нашел записку в камине, почти догоревшую, рассыпавшуюся в руках. Просто наклонился, чтобы пошевелить угли в жаровне, и буквы скакнули к нему, как к доброму знакомому. Та же рука, что выводила много лет назад «С днем ражденья, братек», та же рука, что писала ему длинные письма – «Гриффиндор?! Отец выплюнул кофе прямо на Кикимера, когда узнал, а мама чуть со стула не свалилась» - та же рука назначила свидание кому-то, учившемуся с Сириусом на одном факультете.
Он успел прочитать только, что речь шла о трофейной, а потом записка рассыпалась у него между пальцами, как песок.
Как пепел от мостов, что Сириус за собой сжег, оставив прошлое на другом берегу.
Было странно думать, что ему некуда будет вернуться, что отец цыплячьей лапкой не корябнет его, пожимая руку, на вручении аттестата, мать суровой черной горой не встанет на пути. Что он будет делать после школы? Куда пойдет? Было столько вещей, о которых Сириус старался не думать, что иногда они возникали перед ним одновременно, словно у того ящика, где он их хранил, внезапно не выдерживало дно.
На третьем курсе один из профессоров по ЗОТИ показывал им боггарта. Джеймс, в тот год впервые игравший в основном составе команды по квиддичу, видел, как ломается в воздухе его метла, и Сириус подумал тогда – Мерлин, до чего нелепо считать, что никто на целом стадионе не достанет палочку и не спасет его. Он видел, как Ремус бледнеет при виде луны, он видел кошку, ядовитые растения и змей, завхоза Филча и отравленные амулеты, и ничто не пугало его, не заставляло отступить и жаться к стене, кроме как решетки, сквозь которые не пролезть даже тощему псу.
И вроде бы он освободился от оков, уйдя из дома, но откуда тогда это щемящее чувство в груди?
Дверь трофейной скрипнула, и он скользнул внутрь, тут же увидев Регулуса, закутанного в мантию и невероятно бледного в свете луны. Рядом с ним, спокойно сложив руки на груди, стояла Эванс.

Они смотрели друг на друга, словно связанные невидимыми нитями. Лили показалось, что воздух между ними гудит, как высоковольтные провода, и только переводя взгляд от одного к другому, впервые заметила, как они похожи. У Сириуса волосы падали на лоб кудрями, Регулус стригся короче и причесывался так тщательно, чтобы ни один волосок не выбивался из пробора. В остальном же сходство было поразительным – те же острые линии скул, прозрачные глаза и четко очерченные брови.
Вряд ли она когда-то видела Сириуса таким… удивленным?
- Черт возьми, - он шагнул вперед, сунув руку в карман за палочкой, и понял, что ее там нет. – Невербальное заклинание? Впечатляет.
Лили почувствовала, как задрожали руки. Казалось, вся кровь хлынула к сердцу, и теперь оно стучит по грудной клетке, как огромный таран.
Она всем нравилась. Так легко было казаться той, что всем нравилась, - требовалось только чуточку уверенности и таланта. Ребята помладше считали ее доброй и терпеливой, готовой помочь или просто выслушать. Ровесники знали, что Лили никого из себя не строит, она такая, какая есть и всегда говорит искренне, никому при этом не желая зла. Профессора прочили ей академическую карьеру. Каждый, каждый из них легко поверил бы, скажи она, что проводила обход и застала одного из слизеринцев в трофейной.
Но не Сириус.
- Эванс, я всегда знал, что с тобой что-то сильно не так. – Возможно, впервые в жизни он смотрел на нее с интересом.
На миг она испытала странную легкость, словно перестала грести против течения.
Ей будет легче, если все они узнают.
Она словно видела себя со стороны: если снять штукатурку, останутся неприглядные бетонные стены, и только обрывки старых постеров будут напоминать о том, что комната раньше была обитаема.
Регулус слегка качнулся в ее сторону, то ли от удивления, то ли желая что-то сказать, но Лили все решила сама. Потными пальцами сжала палочку, чтобы не выронить, и прошептала:
- Остолбеней.
Во сне Джеймс складывал таблички ей на руки: «маглорожденная», «староста», «предсказуемая». Он уходил из класса, не оборачиваясь, а следом симметричным отражением следовал Сириус. Им не нужны были слова, скорее, облака над головой и дружеский шлепок по руке, тянущейся к последнему сэндвичу. На лужайке перед Черным озером они были дома – как и в любом пространстве и времени, которое делили друг с другом.
Даже в ее снах.
Регулус нервным жестом пригладил волосы, что, видимо, показывало его крайнюю степень волнения.
- Сотри ему память, ты умеешь? У тебя будут неприятности, если мы так его оставим. Он очнется и побежит к Поттеру, ты знаешь.
Было что-то пугающее в том, как быстро он взял себя в руки, каким спокойным казался, этот пятикурсник, такой худой и высокий, какими бывают подростки, вытянувшиеся за лето. Вот это и было странным, внезапно поняла Лили, - он совсем не казался школьником, в нем не было порывистости и энергии, он двигался манерно и спокойно, словно нес в руках старинную вазу и боялся споткнуться.
- С каких пор, - резко бросила она, - тебя волнуют мои неприятности?
- Мне плевать. Ты должна мне помочь, Эванс, - он сказал, только ты знаешь, как, и я не хочу, чтобы этому что-то помешало.
Терять ей было уже нечего. Она кивнула Регулусу и спрятала волосы под капюшон.

На втором курсе она научилась трансфигурировать вещи в цветы. На окне у нее всегда стояла ваза с лилией. Аромат был почти не слышен, но ей нравилось каждый день, открывая глаза, видеть напоминание того, что она особенная, она - волшебница. Она послала один из цветов родителям, один – Петунии, а один отдала Северусу. Он никогда не умел выражать свои чувства, и если Лили называла его другом, то смущался так, что краснели кончики ушей, и сразу же переводил тему на что-нибудь нейтральное. В те времена он делил людей на волшебников и магглов, и только позже, проведя несколько лет среди слизеринцев, уяснил, что среди магов тоже есть иерархия и неизвестно, что лучше – быть магглом и потому посредственностью, или быть полукровкой и каждый день чувствовать, что никогда не станешь достаточно хорош.
Но лилию он носил с собой в рюкзаке. Именно ее увидела Лили однажды по дороге из теплиц. Ветер разносил по осенней слякоти клочки пергамента, перьев и страниц учебника. Северус держал в руке лилию так бережно, словно она была древним папирусом, способным исчезнуть от дуновения ветра. Его пришедший в полную негодность рюкзак был втоптан в грязь, мантия забрызгана чернилами.
- Северус, - сказала тогда Лили, старясь не расплакаться, - я немедленно иду к Макгонаголл. Господи, где же были остальные? Неужели никто…
Он смотрел на нее грустно и по-взрослому спокойно.
- Не надо.
Лили едва могла расслышать эти два слова. Она сжала кулаки.
- Нет, надо. Ты знаешь, как все будет? Они станут тупоголовыми игроками в квиддич, неудачниками-актерами, лысеющими ловеласами. Это сейчас им кажется, что все их любят, им кажется, что они смелые и сильные, а в будущем все будет не так, понимаешь?
- Надо только потерпеть, да?
Терпеть приходилось всегда, думала Лили, шагая вслед за Регулусом по темным слизеринским подземельям. Казалось, стылый холод навеки поселился в этих стенах, и она сошла с ума, придя сюда, оставшись наедине с этим странным человеком, который ни разу за все время учебы с ней не поздоровался.
Он неподвижно стоял и вслушивался в темноту, пока она готовила зелье, только раз поинтересовался, всех ли ингредиентов хватает, да подал нож, сразу отдернув пальцы.
Лили знала, что даже Филч старается не соваться сюда во время ночных обходов. По полу гулял сквозняк, темнота, будто живая, полнилась звуками – гремели цепи, хрустела под чьими-то ногами каменная крошка.
В любом случае это место было лучше, чем возвращение в гостиную факультета и объяснение с Джеймсом.
- Почему ты ему помогаешь? – Регулус переступил с ноги на ногу, явно чувствуя себя неуютно, и поспешил отвести глаза.
Лили не сразу нашла ответ. Почему она ничего не сказала Джеймсу, когда один из слизеринцев толкнул ее в коридоре, почему молча собрала упавшие книги? И потом, когда в гостиной нашла среди них записку?
- Северус был мне другом, - медленно ответила она, помешивая зелье, которое должно было вернуть ему человеческий облик. – И я думаю, что где-то глубоко внутри он им и остается.
*
- Черт, чтоб тебя, Эванс! – он выругался сразу, как только смог пошевелить губами. В глаза будто насыпали каминного пороха – теперь он понял, зачем обездвиженным на время операций магам сестры капают в глаза специальное масло. Бесконечно хотелось моргать, комната плыла перед глазами, как карусель.
Кем она была? Кем была эта рыжая Эванс? Точно не той посредственностью, реплики которой он мог предсказать с вероятностью в сто процентов.
Он пролежал под покрывалом в трофейном зале не меньше чем пару часов, глотая вековую пыль и не в силах пошевелиться. Он слышал, как мимо прошаркал Филч, как, ведя светские беседы о короле Якове I, проплыла мимо пара призраков, но не мог издать и звука. Ему было интересно, найдет ли его кто-нибудь или придется ждать утра, когда Джеймс и Ремус забьют тревогу?
Через некоторое время он стал чувствовать, как камни на полу впечатались в спину, словно под прессом, и понял, что действие заклинания стало ослабевать, а потом внезапно перед глазами вспыхнул слепящий свет палочки, и он оказался лицом к лицу с Эванс.
- Сейчас я сниму чары, - прошептала она. – Только обещай выслушать меня, хорошо?
«Это ты меня послушаешь».
Сириус постарался кивнуть, но тело его все еще не слушалось.
- Ох, ты же не можешь… Прости, сейчас.
Эванс все еще склонялась над ним, теперь он чувствовал прикосновение ее локонов. Как рыжие змеи, они струились у его лица и падали ей на грудь.
- Я не знаю, что сказать. – Ей и правда удалось придать лицу сочувствующий вид.
Она подала руку, чтобы помочь ему подняться, и он, не обращая внимания на боль в одеревеневших мышцах, резко дернул ее на себя, потом перекатился, оказавшись сверху, прижал ее руки к каменному полу и выхватил палочку.
- Не знаешь, что сказать? Скажи правду, - прошипел он в ответ, - только не мне, а Джеймсу.
Раскрасневшаяся от борьбы, она перестала брыкаться и обмякла словно от одной мысли об этом. Не было смысла держать ее, палочка была у него, свою он достал из кармана ее мантии, Эванс больше не представляла для него опасности, но он не мог пошевелиться.
«Черт!»
- Не верь ему, - тихо сказал он. – Что бы он тебе ни обещал, не верь. Регулус таких, как ты, считает пылью под ногами.
Ее глаза вспыхнули застарелой болью, словно кто-то дунул на догорающие угли.
- По крайней мере, он старался этого не показывать.
Сириус не понял, как она оказалась так близко, но в следующий момент она прижалась к нему всем телом и поцеловала. Мягкими, податливыми губами приникла к нему так доверчиво, что он не сразу понял, что держит ее плечи не для того, чтобы оттолкнуть, а наоборот, притягивая к себе. Ее кожа в темноте выделялась белым пятном, ароматная, словно растопленная на огне карамель или глоток вина, волосы разметались по спине. Сириус чувствовал, как под ладонью часто-часто бьется ее сердце.
- Если расскажешь Джеймсу, - сказала она, отталкивая его и вытирая губы тыльной стороной ладони, - то придется рассказать и про это.
И она ушла, на ходу поправляя одежду и собирая волосы в целомудренный пучок.
Кем бы ни была эта рыжая, определенно он ее не знал.

Спать можно было и с открытыми глазами.
Лили поняла это, когда достала чернила и перо на истории магии, а потом увидела, как профессор Бинз, закончив урок, исчезает в стене. Она принялась складывать вещи в рюкзак, а потом каким-то образом очутилась в теплицах с орущим корнем мандрагоры в руках, а еще позже – раз! – перенеслась на трибуну квиддичного стадиона.
Джеймс, широко улыбаясь, махал ей сверху рукой, а она посылала ему воздушные поцелуи.
Конечно, она его любила.
Однажды она видела, как в кабинете трансфигурации фарфоровый чайник взорвался прямо у него в руках. Осколки градом посыпались на парту, а Лили в тот момент показалось, что тяжелый квоффл ударил ее в живот. В ушах зашумело, словно со дна Черного озера видела она, как по руке Джеймса стекает и капает на белые рукава рубашки кровь.
Она бросилась к нему, не успев подумать, не успев понять, что он улыбается.
- Это ерунда, - махнул он рукой профессору Макгонаголл, забрызгав всех, кто находился рядом, - на тренировках случалось и похуже.
- Тем не менее, мистер Поттер, не мешало бы показаться в госпитале, не считаете? Вижу, о вас есть кому позаботиться.
Послышались смешки и подтрунивания, и Лили осознала, что все еще стоит рядом с перекошенным от испуга лицом.
- Никогда больше так не делай, - ровным голосом сказал Джеймс по дороге в лазарет. – Это всего лишь царапина, а не повод показывать всему классу, что мне нужна нянька.
Остаток дня они не разговаривали, и Лили, выплакав обиду, поняла, что в чем-то он был прав – ей тоже не нравилась чрезмерная опека.
Ей нужен был воздух, чтобы дышать.
Иногда она ждала конца тренировки, чтобы зайти в раздевалку, пропитавшуюся паром из душевой и запахом полировки для метел, и оказаться прижатой к стене. Грубый, животный азарт, появлявшийся во время игры, Джеймс переносил на нее и даже не снимал одежду – просто задирал ее юбку, двигался быстро и не обращал внимания, если она стукалась затылком о плитку в душевой.
Ей нравилось так, нравилось ощущение опасности быть застигнутыми врасплох, но сегодня, когда Джеймс задержался на поле, перешнуровывая бутсы и собирая мячи, она сделала вид, что не поняла намека. Даже когда все игроки, перекинув метлы через плечо, покинули раздевалку, она оставалась на трибуне, спрашивая себя, горит ли ее кожа там, где касались губы Сириуса, или ей так только кажется.

Регулус сидел за ужином рядом со Снейпом, и, черт, они казались лучшими друзьями.
- Смотри, - Джеймс толкнул его локтем, - он выглядит как обычно. Я имею в виду, после вчерашнего.
Самое время было открыть рот и рассказать, что еще случилось вчера, но Сириус только кивнул и пробормотал что-то о том, какой скачок в развитии совершила колдомедицина. В конце концов, никто из них не знал, какое это было заклинание.
- Вы рехнулись? – Ремус посмотрел на них взглядом Макгонаголл, таким оскорбленно-удивленным, что Сириус подумал – из него выйдет неплохой профессор чего бы то ни было. – Вы даже не знали, какие чары накладываете?
На самом деле они наставили палочки на Снейпа одновременно, и вряд ли кто-то из них думал тогда о последствиях. Правда была в том, что теперь его все труднее было застать врасплох, как бы ни старался Сириус это отрицать, и упустить момент было бы преступлением.
- Хватит к нему цепляться, - не унимался Ремус, обращаясь к Джеймсу. – Вам больше нечего делить.
По инерции все посмотрели на Эванс, раздающую на другом конце стола расписание факультативов. Еще один момент, когда Сириус мог бы сказать: «Кстати, об Эванс…»
Но снова промолчал.
Однажды на вечеринке по случаю победы в квиддичном матче он видел, как Эванс облили сливочным пивом. Ее рубашка моментально прилипла к телу, и Мэтт Браун с пустым стаканом в руках покраснел, попытавшись вытереть пятно салфеткой и дотронувшись до ее груди. Он отдернул руки так резко, что снес стоявший за ним торшер, и тот покатился по полу, звеня металлическими подвесками. На мгновение в гостиной стало так тихо, что слышно было, как скрипит на ветру оконная рама, а потом Джеймс, натянуто улыбнувшись, вылил свой стакан на себя, подавая пример остальным. Закончилось все тем, что кто-то наколдовал песок и пальмы, превратив гостиную в место для пляжной вечеринки.
Сириус видел, как Эванс, отряхивая влажные волосы от песка, направилась в сторону портрета, а несколько минут спустя за ней вышел и Мэтт. Их не было целую вечность, и когда он указал на это Джеймсу, тот посмотрел на него блестящими от алкоголя глазами и пробормотал:
- Она староста и просто не может здесь оставаться, понимаешь? Иначе ей пришлось бы испортить все веселье.
- Но…
- Я сказал, - Джеймс схватил его выше локтя и сжал сильнее, чем было необходимо, - что доверяю ей.
И вот теперь Сириус делал вид, что ему интересно волшебное превращение Снейпа из орла в человека, прекрасно зная, что когда дело касалось Эванс, Джеймс вел себя непредсказуемо. Его рассказ мог обернуться чем угодно.
«Она знала».
- Я не желаю вам плохого, - понизил голос Ремус, - но, думаю, ответ не заставит себя долго ждать, и нужно быть к этому готовыми.
Джеймс только беззаботно отмахнулся.

Теперь Эванс по-другому смотрела на него.
Словно с той ночи, когда они варили зелье для Северуса, они носили в себе общую тайну и имели право обмениваться взглядами, беззвучно друг друга приветствуя. Регулус удивлялся, что способен на это – пройти мимо нее в библиотеке и не отвести глаз, как при виде совы с перебитой лапой.
- Привет, - сказала она однажды, когда они оба стояли у секции с книгами по нумерологии. – Не бойся, я посмотрела, никого нет.
Он постарался не показать облегчения и дернул головой в знак приветствия - так он мог убедить себя и кого угодно, что никогда с ней не разговаривал.
- Сириус сказал, что тебе не стоит верить, но я скорее не поверила ему, - она улыбнулась одними уголками губ. – Ну, ты не похож, например, на Мальсибера и Нотта. Вы с ним не очень ладите, правда?
«Она в курсе, что такое личная жизнь?»
- Не ладим с Сириусом? – хрипло переспросил он.
«Мерлин!»
Он мог бы рассказать ей о своей семье. Рассказать, как однажды утром перед их домом появилась молодая женщина, так похожая на Беллатрикс, что Сириус уже намеревался смыться из дома, чтобы с ней не встречаться, но тут заметил, как из-за юбки женщины выглядывает ребенок, такой крохотный, что его можно было принять за розововолосую фею.
Они обе, женщина и ее дочь, смотрели на дом.
- Магглы не могут нас видеть, когда мы внутри, правда, Сириус?
- Неужели, Годрик?
- Я не Годрик, - надулся Регулус, но от окна не ушел. – Они не магглы? Если они видят дом?
Происходило явно что-то важное, даже Регулус, еще не ходивший в Хогвартс, это понимал. Женщина на улице прижала дочь к себе и заплакала.
- Ты видишь, Дора? Я знала, знала, что ты увидишь.
Регулус мог бы многое рассказать этой гриффиндорской старосте о своей семье. О двоюродной сестре Андромеде и ее дочери, которых они с Сириусом видели всего раз в жизни и которых мать называла не иначе, как «загнившей ветвью рода». Он мог бы сказать этой Эванс, что иногда жалеет о том, что не поддержал брата прошлым летом, но изменить ничего не может.
Ладят ли они? О да, как ладят люди, оказавшиеся по разные стороны баррикад с палочками в руках.
К своему ужасу, Регулус понял, что она гладит его по руке, а в глазах щиплет так, будто кто-то насыпал в них перца.

Сириус сказал себе – это не его дело.
Едва он закрывал глаза, как видел открытую карту Мародеров, и две маленькие точки на ней, так близко друг к другу, что надписи «Блэк» и «Эванс» почти сливались.
Кроме них, в читальном зале никого не было.
Больше всего злило, что он и сам думал о библиотеке. Прекрасное место для того, чтобы среди пыльных фолиантов и очкариков-заучек подойти к Эванс и попросить стереть ему память, потому что, черт ее бери, он не может больше делать вид, что ничего не произошло. Не может смотреть Джеймсу в глаза, не ощущая себя виноватым.
Это новое чувство грызло его изнутри, просыпалось с ним утром и засыпало ночью. С каждым днем, словно смертельная болезнь, оно распространялось по венам.
Поэтому Сириус не выпускал из рук карту Мародеров, поэтому не пропустил момент, когда точка «Блэк, Регулус» оказалась непозволительно близко к точке «Эванс, Лили».
- Какого черта?
Она расширила глаза от удивления и прижала книги к груди, словно щит. В самом деле, не мог же он подойти и вежливо поинтересоваться, не расскажет ли она ему свои тайны.
- Блэк? – она и правда выглядела испуганной.
«Куда же делось твое «я тебе не враг, Сириус?»
Регулуса в читальном зале не было, а сама Эванс в ее светлом вязаном свитере с воротником под горло выглядела так невинно, что он уже начал сомневаться, не приснилась ли ему та ночь в трофейной.
- Ты следил за мной.
- Да.
Правда была в том, что Эванс могла упорхнуть, как облако за горизонт, и снова оставить его с вопросами без ответов. Он должен был сделать что-то, чтобы она расслабилась, перестала воспринимать его как угрозу. В конце концов, он ничего не сказал Джеймсу. Сириус глубоко вздохнул и подвинулся, намереваясь пропустить ее – «вот видишь, я тебя не держу!» - но она шагнула в ту же сторону, и какое-то время они неловко танцевали на месте, двигаясь, словно зеркальные отражения.
Он почувствовал аромат ее шампуня и сразу вспомнил, что в ту ночь от нее пахло также – карамелью и еще чем-то терпким и головокружительным. Он злился при одном только воспоминании.
- Я хочу знать, какого черта ты делала тут с ним. Я хочу знать, что вы делали той ночью, как вы вообще познакомились, потому что ты, может, и льстишь себе мыслью, что вы можете быть друзьями, но скорее всего он просто что-то затевает, понимаешь? Направленное против меня.
Она положила книги на ближайшую парту, и Сириус воспринял это как хороший знак.
- Конечно, ты хочешь знать, - она шагнула ему навстречу, - но пришел ты не поэтому, правда?
На Рождество в их доме всегда устраивались торжественные многолюдные приемы, на которые полагалось одевать смокинг. Никогда в жизни он не чувствовал себя так паршиво, как перед дверями в полный огней зал, стоя рядом с родителями и исполняя роль довольного жизнью наследника. Никогда, до этой минуты, он не думал, что однажды испытает то же тянущее чувство неизбежности, горький привкус разочарования на губах, когда то, что ты должен делать, и то, что ты делать хочешь, являются совершенно противоположными вещами.
- Ты сама знаешь, - он попытался взять себя в руки и казаться спокойным, - что мы не можем.
Если бы она не смотрела так пристально, если бы он не знал, что там, за этой оболочкой отличницы и старосты, живет другая Эванс, способная обездвижить его и оставить на всю ночь в трофейной, он бы никогда даже не подумал об этом. Если бы в тот момент она сказала, что Джеймс ждет ее в гостиной, или в библиотеку кто-нибудь зашел, прервав эту связь между ними, ничего бы не случилось.
Время словно остановилось, а потом Эванс прошептала:
- Просто сделай это.

Сыворотку правды варили в тишине, стараясь ни о чем не думать, чтобы ничто, никакая посторонняя энергия не влияла на процесс.
Сириус помнил, как в одну из весенних ночей профессор Слизнорт выстроил студентов-шестикурсников в линейку и, откашлявшись, сказал:
- Кто-то из вас, возможно, не выберет мой предмет в будущем году для сдачи выпускных экзаменов, и слава Мерлину. – Он покосился в сторону Мародеров с опаской, словно на затаившегося в темноте гиппогрифа. – Тем не менее, пусть каждый из вас запомнит эту ночь. Пусть каждый почувствует на себе, как велика сила, таящаяся в искусстве смешивать ингредиенты.
И они вышли за ворота замка под охраной невидимых щитов, в сладкую, полную запахов луга ночь. Джеймс был задумчив и немногословен, они с Эванс, обычно казавшиеся словно связанными невидимыми нитями, теперь просто шли рядом, как незнакомцы, оказавшиеся рядом в толпе.
- Сон-траву собирают весной в самый первый теплый вечер, - рассказывала Эванс Ремусу – единственному, кто мог делать вид, что ему интересно. – А потом сушат на решетках, плетенных из веток ивы – считается, что они плачут от прикосновений к траве, и слезы их чистые, как горный ручей, и есть основа зелья.
Они разбрелись парами. Джеймс и Эванс, держа корзину в руках, ушли далеко вперед, и Сириус не мог слышать, о чем они говорят и говорят ли вообще.
Он обернулся на меланхолично оглядывающего окрестности Ремуса.
- Не то чтобы меня это очень волновало, но какая кошка между ними пробежала? Они же друг от друга не отходят.
Ремус задумчиво перевел взгляд в ту сторону, где скрылись Джеймс и Эванс.
- Мне кажется, в этом и есть их проблема.
Слизень не был бы самим собой, если бы не устроил из процесса приготовления зелья целое представление.
- Команда, сотворившая самую лучшую, чистую, как слеза, сыворотку, получит право испытать ее на любом человеке, находящемся в классе. – И он с уверенностью посмотрел в ту сторону, где, меланхолично склонив голову над учебником, работала Эванс.
Сириус пожалел о том, что урок не был сдвоенным со слизеринцами, и только тогда заметил, как Эванс портит свое зелье, добавив сон-траву в котел и кидая следом все, что нашлось под рукой – перья и пергамент, перчатки и какой-то журнал с латинским названием на обложке.
- Ты чего творишь? – разговаривать, даже с ней, было куда интереснее, чем варить зелье.
Она подняла на него глаза, и Сириус с отвращением заметил, как в них заблестели слезы.
- По-моему, профессор Слизнорт выбрал не самое лучшее зелье для испытания на учениках. Есть легенда, что секреты, выданные под действием сыворотки, возвращаются бумерангом.
- Бумерангом?
- Неважно, - поморщилась Эванс. – Это только теория, пока не доказанная. Есть ученые, которые всю жизнь посвятили последствиям заклинаний, и в работах одного из них говорится, что каждый, нечестно выведавший правду, сокращает жизнь себе и близким на несколько лет, потому что меняет ход событий, узнает то, что должен был узнать только в будущем и тем самым словно переводит стрелки хроноворота, понимаешь?
Сириус не понимал, почему это так много для нее значит. Он думал, что в шестнадцать нельзя так серьезно относиться к жизни, нельзя так тщательно взвешивать последствия своих поступков. А потом вспомнил.
Он смотрел на белые полоски-шрамы у Эванс на ладонях, пересекающие линию жизни.
- Прорицания, третий курс.
- Предсказавшие мне раннюю смерть.
Вот оно. То, что Эванс всегда хотела изменить.
Попробовать то, от чего отказывалась, протянуть руку тому, кого презирала. Сириус отошел от ее стола со странным чувством, будто узнал о ней больше, чем когда-либо хотел, больше, чем знала она сама.
- Эй, Блэк, - услышал он за спиной, - свое зелье я испортила, но могу помочь с твоим.

Лили показалось, что в библиотеке кто-то потушил все свечи или накинул на солнце за окном тяжелое непроницаемое покрывало.
- Где ты его спрятала?
*
Когда-то Лили точно знала, чего хочет.
Магия выбрала ее еще с рождения, отметила особенным даром и судьбой, и ей оставалось просто следовать. В их семейном альбоме была фотография – они с Петуньей сидят за кухонным столом перед рождественским пудингом, который мама украшает стружкой из шоколада и консервированными ананасами. Тунья с двумя тонкими косичками глядит оценивающе, Лили – завороженно, в руках у нее елочная игрушка-ангел. А в самом углу – она разглядела это только пару лет назад – кухонный табурет парит в воздухе в паре сантиметров от пола.
Да, в своей семье она была особенной, но в Хогвартсе – просто одной из многих. Магия решила, что ее место здесь, но было ли так на самом деле?
Студенты делились на группы, многие из них были знакомы друг с другом еще до поступления в школу. Лили же была пришельцем из другого мира, или чувствовала себя таковой, до того момента, как Джеймс Поттер придумал, что в нее влюблен.
Если бы не он, кем бы она была?
Лили часто думала об этом. Часто смотрела на Сириуса оценивающе, понимая, что такая уверенность в себе не берется из ниоткуда, эта грация, это умение держать спину, обаяние – ничего искусственного, ничего из того, что можно почерпнуть из учебников, с этим нужно родиться. Они с Джеймсом были из одной породы, из тех, кто притягивает в себе людей – из тех, что так ее раздражали раньше.
*
В прошлом году Сириус пригласил на бал одну из старост факультета Равенкло.
В ней не было ничего особенного, просто миловидная, просто девушка, он раньше ее и не замечал – до тех пор, пока она не сказала, что не видит достойного спутника во всем Хогвартсе, кроме, может быть, совы ее соседки по комнате. Он оторвался тогда от рисования узоров на пергаменте просто машинально – узнать, кто это о себе такого высокого мнения, и засмотрелся. Лицо без косметики, тонкие руки, никакой насмешки в глазах – она говорила серьезно, словно отвечала урок перед профессором Макгонаголл.
В первый раз на его предложение ответили отказом, и это слегка его огорошило. Не было ничего сложного в том, чтобы купить конфет, или пару раз подсесть к ней за ужином, но из того рождественского вечера, получившимся в итоге неплохим, Сириус вынес кое-что куда более важное, чем удовлетворение от победы. Та староста преподнесла ему важный урок: ценность имеет только то, что удалось заполучить с трудом.
Возможно, он стал лучше понимать Джеймса. За завтраком он снова смотрел на Эванс, сидевшую на этот раз рядом, и впервые подумал, что она красива. Неброской, фарфоровой красотой, такие тонкие черты можно увидеть на полотнах старых мастеров. Во всяком случае, в ней что-то было, чего он раньше не замечал.
- Это не моя тайна, - сказала она ему в библиотеке, так доверчиво, так тихо, что он скорее прочитал по губам, чем услышал.
Возможно, добавила она, Регулус и сам рассказал бы ему все, стоило только спросить.
«Теперь-то уж точно расскажет».
Сыворотка правды, сваренная в одну из весенних ночей на шестом курсе, чистая и прозрачная, защищенная от света темного цвета колбой, лежала в его кармане.
- Я бы не отдала ее тебе, если бы не думала, что это поможет вам поговорить.
Он прекрасно обошелся бы и без нотаций, но спорить не стал: Эванс, хоть ничего и не объяснила, но показала, что она на его стороне. Это и было ценным – она смотрела спокойно и уверенно, словно шагнула в лодку и теперь всецело полагалась на его умение грести. Определенно, он стал лучше понимать Джеймса - возможно, так он чувствовал себя, когда она после всех отказов сказала ему «да». Или тогда, когда впервые ее поцеловал.
Он больше не отводил глаз, не кривил губы с преувеличенным омерзением. Они сидели вместе за завтраком, Джеймс и Лили, касаясь плечами, то и дело переплетая пальцы, и это не казалось отвратительным, неприличным. Сириус легко мог представить, как загорелые обветренные руки Джеймса смотрятся на этой белой коже, как он разводит в сторону эти бедра, прикрытые школьной форменной юбкой. Частое дыхание, розовый румянец, нежные кружева.
Эти мысли злили, смущали его, не давали спать.
- Вчера я не мог тебя найти, Бродяга, - ровным голосом заметил Джеймс и повернулся к Лили. – Тебя, кстати, тоже.
Нет, не надо на него так смотреть. Они ничего плохого не делали, по крайне мере, не вчера, поэтому черт бы ее побрал с этим виноватым взглядом.
- Я была в библиотеке, как обычно.
В ней было противоречие, что-то, чего Сириус не мог до конца понять. Она шла с Джеймсом словно нехотя, притягиваясь и отталкиваясь одновременно. Словно человек с протезом вместо ноги, ненавидящий его, но неспособный без него ходить.
Джеймс задумчиво кивнул, а через минуту уже весело, по-мальчишески заулыбался, рассказывая, как на вчерашней тренировке кого-то чуть не пришибли квоффлом. Это Сириус в нем и любил - с тех пор, как увидел на стуле со Шляпой на голове, в унисон орущих «Гриффиндо-о-ор!» - любил за непосредственность и задор, за спортивный характер и дружеское плечо. Джеймс доверял им обоим, и какими бы взглядами украдкой ни смотрела на него Эванс, он не собирается все портить.
Он же не собирается, правда?

Регулус подумал, что сны никогда еще не были так реальны. Он даже оглянулся проверить, нет ли кого-то у него за спиной, кого Сириус мог бы так дружелюбно приветствовать.
В «Кабаньей голове» было немноголюдно, темные ставни на окнах заглушали дневной свет и прятали слой пыли на столах и стаканах. Сириус, сидящий в углу с бутылкой сливочного пива, казался призраком из другого мира. Из прошлого, которое Регулус иногда рассматривал, как колдографии в альбоме. Никаких гриффиндорских цветов и джинсов, просто черная мантия, ладно сидящая на плечах, и странная, поразительно знакомая улыбка.
- Годрик.
- Я не…
Руки вдруг стали весить целую тонну. Его бросило в жар, словно он оказался в зимней мантии у камина – Регулус не мог сказать, сколько времени он просто стоял, пытаясь проглотить комок в горле. За целый год они и словом не перекинулись – и вот Сириус как ни в чем не бывало машет ему рукой и приглашает присесть.
Еще год назад не было бы ничего естественнее, чем протянуть руку и просто спросить, когда же его выгонят наконец из Гриффиндора. Сколько раз они сидели вот так, напротив друг друга, перебирая детские воспоминания, как надоевшие игрушки, как книги, которые никогда не захочешь перечитать.
Все возвращалось – хлопали двери, затихали голоса, Сириус шумно спускался по парадной лестнице, левитируя впопыхах собранную дорожную сумку.
- Он не будет тебе писать. И никто из нас не будет.
- Засуньте ваши письма…
- Сириус!
- Регулус, иди в свою комнату, наконец!
Хлоп! – грохнула железом входная дверь, и сразу стало тихо, как наутро после Рождества. Отец трясущимися руками запахнул поплотнее халат, словно от холода, посмотрел вверх, где у основания лестницы Вальбурга, сурово поджав губы, вдруг словно уменьшившись в размерах, отвернулась, чтобы никто не увидел выражение ее лица.
Ничего не проходит бесследно, думал Регулус, с опаской присаживаясь за стол к Сириусу. Какой-то новый взгляд, совершенно блэковский: дружелюбие только в чертах лица, в подобии улыбки, а в глазах – ничего, только закрытое на пароль пространство.
Они молча выпили. Сливочное пиво горчило на языке, зато говорить стало легче.
- Что ты хотел?
- Того же, чего хочет каждый, начиная разговор, Годрик. Информации.
Сколько бы лет ни прошло, для Сириуса он по-прежнему несмышленый братишка, который вот-вот пойдет в Хогвартс – те же снисходительные интонации, та же самоуверенность. Регулус никогда не станет ему равным, говорит этот взгляд, не станет близким, как стал тот, другой.
Другой брат, которого Сириус выбрал сам.
Возможно, ему стоило ненавидеть Джеймса Поттера, подумал Регулус. Стоило мечтать, чтобы однажды он свалился с метлы во время одного из тех сногсшибательных пируэтов, которые он вытворяет с метлой, чтобы весь стадион, а в первую очередь Сириус, увидел, наконец – на свете не бывает идеальных героев.
- Послушай, Сириус, я бы лучше за ним присматривал, за этим твоим Джеймсом.
Странно, что он сказал это вслух. Сириус напрягся, как будто только того и ждал. Правда была в том, что даже если бы он испарился с лица Земли, этот лохматый очкарик Поттер, Регулус не смог бы его заменить. Вот что было больнее всего.
- Сопливус очень скрытен и наверняка держит свои планы при себе, но ты-то должен знать, - поощрительно улыбнулся Сириус, но улыбка вышла так себе, грустная и какая-то виноватая.
Регулус прихлебнул из своего стакана и догадался, что Сириус что-то туда добавил для градуса – то ли огневиски, то ли клюквенную настойку из магазина для совершеннолетних, потому что голова закружилась практически моментально, щеки вспыхнули хмельным румянцем. Мысли в голове кружились журчащим водопадом, и шум воды в ушах все нарастал и нарастал.
- Так, Годрик, тебе явно хватит.
Регулус говорил о собрании, которое скоро здесь начнется, все слухи о Нем – правда, и Он будет силой, и Сириусу нужно выбрать правильную сторону, пока еще не поздно. Если он хочет, он может остаться, Регулус его всем представит, он знает-знает-знает тут каждого. Магическому миру давно нужно очиститься, разве он, Сириус, не видит? Эванс сварила зелье, и Снейп снова стал человеком, а не человеком-птицей, круто, а? В министерстве сидят олухи-олухи-олухи, а вообще ему так жаль, что он, Сириус, ушел, в доме так пусто-пусто-пусто, от отца осталась только оболочка с дряблыми мышцами и поседевшей головой.
- Нет-нет-нет, Годрик, подумай о Сопливусе, - повторяли два Сириуса, отодвигая в сторону стаканы с алкоголем, к которым Регулус то и дело тянулся. – Скажи мне про него, каким будет ответ?
- Ответ?
- Тише! Давай, Рег, сосредоточься. Эванс сварила зелье, Снейп стал человеком, что дальше? Что он замышляет в ответ?
Регулус плыл по реке. Конечно, когда-нибудь он все Сириусу докажет, но пока они в разных лодках. Регулус гребет старательно и чинно, так, как его научили в детстве, а Сириус - быстрее, потому что он не один: вот Эванс, которая умеет слушать и гладить по руке, вот Поттер, тоже налегающий на весла. Возможно, Регулусу стоило бы его ненавидеть, но он не мог: слишком много сил уходило на то, чтобы просто оставаться на плаву.
*
Шел последний год в школе, летом они с Джеймсом поженятся. У Лили оставалось всего несколько месяцев, чтобы все успеть, попробовать, забрать с собой в новую жизнь.
- Достаточно было всего одной капли, а крепкий алкоголь вообще добавлять не стоило.
Она сидела в библиотеке, вместо стеллажей с книгами видела украшенный цветами шатер, ряды наколдованных кресел, видела Джеймса в темном пиджаке в конце прохода, букет лилий, который он ей вручит. Сириус будет с ними рядом, и Ремус, и ее подруга Миранда, и еще столько знакомых лиц.
Что говорят о тех, кто выходит замуж в восемнадцать?
- То есть это я виноват?
Она с трудом вернулась к разговору.
- Как ты не понимаешь, тебе вообще не была нужна эта сыворотка. – Лили сама не знала, почему злилась. Она проснулась с кислым запахом пота на коже после кошмаров, которых давно не видела, и долго смотрела на себя в ванной. Настороженный взгляд в зеркале принадлежал не ей, а незнакомке, которая собирается замуж сразу после школы. Той, которая тает от прикосновений Джеймса, испаряется, как вода. Счастлива только в эти моменты.
Она простояла под душем полчаса, потом долго выбирала одежду, которая сделала бы цвет лица не таким серым, даже воспользовалась пудрой, но все равно рядом с Сириусом чувствовала, что все усилия были недостаточными. Он был красив, но, казалось, никогда об этом не думал.
- Регулус рассказал бы тебе о чем угодно просто так, я тебе уже говорила. Не нужно было все усложнять.
Она опять проваливалась в этот взгляд, как в темную нору. Тогда, в трофейной, он смотрел также – как будто хочет ударить, но сдерживается.
- С чего ты вообще взяла, что его знаешь? Думаешь, поговорила с ним пару раз и все поняла?
Лили просто смотрела на него. Раньше им нечего было обсуждать: когда Джеймс отлучался, они сидели за столиком у мадам Розмерты и просто молча поглощали напитки. Лили всегда предпочитала общество Ремуса – с ним паузы были не такими тягучими, после она никогда не думала о том, что могла бы сказать и не сказала.
Что же случилось теперь? Почему они стоят напротив друг друга, тяжело дыша, как перед схваткой? Она не знала, как объяснить. Ей казалось, что только Сириус и поймет – он, так хорошо знавший Джеймса, что не стал рассказывать ему про ту ночь в трофейной. Он, ушедший из дома год назад, поймет: ей нужно пространство, чтобы дышать.
- Да, поняла, - просто ответила она. – И про тебя тоже. Ты бы здесь не стоял, если бы брат не был тебе по-своему важен.
- Неужели?
- И ты пришел, потому что хочешь поговорить об этом именно со мной.
У Лили оставалось всего несколько месяцев, чтобы все попробовать, успеть, унести с собой в новую жизнь.
Она сделала только маленький шаг навстречу. Если бы Сириус захотел, он смог бы обнять ее за талию. Близость опьяняла, кружила голову. Часы на стене громко отсчитывали секунды. Лили не представляла, что время может так тянуться, превращаться в один громкий, наэлектризованный удар под дых, от которого перехватывает дыхание.
Он прижался к ее губам так, словно хотел наказать, словно хотел, чтобы ее челюсть хрустнула, впуская его. Потом снова – жадно, сильно толкнул ее к стене, прижимаясь всем телом.
- Ты этого хотела, да?
Слова оставляли на ее коже жгучий болезненный след. Она такая грязная, грязная-грязная кровь у нее в венах, сердце колотится так, будто сейчас не выдержит и сломается. Это порхающее чувство у нее в животе никогда не было таким сильным, никогда черта, за которую она позволяла себе заходить, не оказывалась так далеко у нее за спиной.
Прикосновение горячих рук под свитером, поцелуи глубже, нежнее. Свет стал размером со спичечную головку, ничего не имело значения. Сириус хрипло выдохнул, когда она выгнулась и обняла его ногами, позволяя его рукам проникнуть под юбку.
Потом она почувствовала, как кружится голова, как ледяной ветер подхватывает ее волосы, и поняла, что сквозь пелену перед глазами смотрит на мощеный булыжником двор, свесившись из окна библиотеки, а Сириус придерживает ее за воротник свитера, вдавливает щекой в подоконник, так грубо и больно, что у нее на глазах выступили слезы.
Он повторял одно и то же ругательство, а Лили все билась в его руках, в ужасе от того, насколько далекой казалась земля, насколько тяжело заставить пальцы слушаться и держаться за подоконник.
- Давай, Эванс, дыши.
Теперь он гладил ее по волосам, успокаивал, как когда-то в доме Поттеров, где яблони осыпают сад белыми цветами. Где Сириус взял ее на руки и отнес на кровать, где Джеймс от ревности и беспокойства так напугал ее, сказав, что никогда не отпустит.
Казалось, это было так давно.
Она могла бы объяснить Сириусу, что вместо сыворотки правды дала ему простую воду.
Что она умрет молодой, и это так ее пугает.
Что ему нечего волноваться, она ни за что не расскажет Джеймсу.
К тому же, он так любит ее ревновать.
*
Лили была его .
Вся, целиком. С того первого раза, когда он ее увидел, она принадлежала ему. Джеймс Поттер не верил в судьбу, в то, что где-то маленькие феи ткут полотно жизни, и все случается так, как велят переплетения нитей, но даже если бы это было так, их с Лили жизни обязательно бы были связаны.
Он любил смотреть на нее спящую – серьезную даже во сне. Она отворачивалась от него, перекатывалась на самый край кровати, а он обнимал ее, не давая упасть. Он помнил ее первокурсницей с толстой косой, задумчивой подругой Снейпа с вечными лилиями в рюкзаке, помнил, как она смеялась, в первый раз услышав от него приглашение в кино.
Сириус не мог его понять, как ни старался. Питер помогал устраивать свидания, а Ремус держался в стороне, словно чувства в целом ему были чужды, или, по крайней мере, их очевидные проявления. Никто из них не мог понять Джеймса, того, как быстро он повзрослел за три последних года. Как быстро научился думать о Лили, как о своем будущем. Выручай-комната становилась для них всегда одной и той же – супружеской спальней, уютной, со светлыми пледами на креслах и подушками в гриффиндорских тонах.
В день квиддичного матча он проснулся рано и долго слушал, как за окном завывает ветер – погода не располагала к выходу на поле, игра наверняка затянется, а по стадиону будут разносить закуски и горячий чай. Джеймс любил лежать вот так, в утреннем сумраке, когда ноябрь заглядывал в окно мутным взглядом, а в натопленной комнате было тепло и уютно, и слушать, как Лили мерно дышит во сне. Сегодня она спала неспокойно - тихо шептала во сне, звала Сириуса, и это было необычно.
Куда она просила ее не отпускать? Почему не могла дышать?
Он спросит ее позже, после игры, когда она придет в раздевалку его поздравить.
Джеймс долго собирался перед тем, как выйти из комнаты: заколдовал очки, чтобы стекла оставались чистыми, зашнуровал бутсы и проверил, все ли в порядке с метлой. К квиддичу он относился ответственно: у него были все шансы попасть после Хогвартса в профессиональную лигу и сделать карьеру.
В такой ранний час в Большом зале было немноголюдно. Джеймс задержал взгляд на брате Сириуса, сидящего рядом со Снейпом - так близко, что они почти соприкасались волосами.
- Большой день, ага?
Сириус выглядел уставшим. Обычно по выходным он спал до обеда, а значит, в эту ночь скорее всего не ложился совсем. Одетый в мятую рубашку, плохо выбритый, он налил себе тыквенного сока и тоже мрачно уставился на слизеринский стол.
- В общем, он так мне ничего и не сказал, - заметив непонимание в глазах друга, Сириус добавил: - Регулус. Я пытался узнать, не замышляет ли Сопливус чего-нибудь.
Джеймс хмыкнул.
- С таким же успехом можно было бы спросить и самого Снейпа.
- Зато про те собрания в «Кабаньей голове», про которые столько слухов ходит… как оказалось, все правда.
Больше слов не требовалось. Джеймс молча кивнул и подумал, что разберется со всем этим позже – не стоило отвлекаться перед игрой – но Сириус выглядел совсем разбитым.
Значит, не осталось сомнений, что рано или поздно они с братом окажутся по разные стороны баррикад, и поэтому он не спал сегодня ночью. Бегал по покрытым инеем полянам вокруг замка, только в анимагическом облике чувствуя себя свободным. Воздухом. Ветром.
Это также значит, что им с Лили нужно пожениться как можно скорее. Он должен суметь ее защитить от всего, что могло их ждать в будущем.
К обеду небо затянуло тучами, было темно как вечером, вода в лужах напоминала чернила. Выходя на поле, он снова думал о Лили. Как победа в спорте, она всегда ускользала – само желание ее добиться тоже превращалось в состязание, своего рода вызов. Она должна была уходить, намекать, что она все еще ему не принадлежит, только так они смогли за три года друг к другу не привыкнуть.
Однажды какой-то придурок вылил пиво на ее блузку, а Джеймс превратил те посиделки после квиддичного матча в пляжную вечеринку с пальмами и песком. Он вышел вслед за Лили, вслед за тем то ли Мэттом, то ли Марком, и увидел их вместе: она палочкой сушила рубашку, а он пытался ей помочь, но по большей части просто пялился. В ту ночь они не дошли до Выручай-комнаты: просто нырнули в одну из ниш на верхних этажах, и Джеймс нетерпеливым жестом залез ей под юбку, развернул к стене и вошел, резко двинув бедрами.
Так было лучше, гораздо лучше неловкого молчания, когда после всех дней и ночей, проведенных вместе, они с трудом находили тему для разговора. На шестом курсе он уже думал об этом: он знал, что она ела на обед, что она не любит по утрам разговаривать и не ложится спать, пока не почистит зубы. Он спрашивал себя, все ли пары через это проходят: уверенность в совместном будущем, но в то же время тоска по тем временам, когда от одного прикосновения кружилась голова?
Он всегда знал, что она вошла в комнату, даже если стоял к двери спиной. Он хотел и дальше это чувствовать.
Она была его, целиком и полностью, и только иногда, с его молчаливого одобрения, делала вид, что не знает об этом.

Лили не стала садиться рядом с Сириусом и Ремусом, как делала обычно. Она проснулась в звенящей тишине, укрытая двумя одеялами, и все равно продолжала мерзнуть. Это чувство следовало за ней весь день – словно внутри нее таяли ледяные иглы. Стоило повернуться, и они впивались в нее под кожей, мурашками спускались по позвоночнику. Однажды она такое испытывала, в детстве, когда упала с качелей. Мир перевернулся, деревянное сиденье вдруг закрыло солнце, ноги в новых кроссовках взметнулись выше головы, а потом Лили летела и долго, долго падала на траву. Ей казалось, что она слышала, как жужжит пчела на цветах в саду миссис Уоттерс, как работает газонокосилка за пару кварталов отсюда. Мир словно стал ярче, и было совсем не больно, Лили просто лежала на спине и не могла пошевелить рукой.
- Адреналин, - сказала доктор в травмпункте, вежливая и милая доктор с холодными руками, почему-то так ей запомнившаяся.
Этим утром Лили чувствовала что-то подобное. Каждый момент казался растянутым, но в то же время все вокруг двигалось быстро. Она чувствовала движение собственных мышц, когда поднималась на трибуны, каждую ступеньку, каждый кивок головы. Ей не нужно было сидеть рядом с Сириусом, чтобы видеть его в мельчайших деталях: и эти небрежные кудри, и расстегнутый ворот рубашки, взгляд из-под ресниц.
«Ты этого хотела, да?»
Она всегда этого избегала – этого чувства, возникавшего, когда они сидели вдвоем за столиком у мадам Розмерты. Если Джеймс отлучался, они с Сириусом оставались вдвоем и молча пили коктейли. Она не смотрела на него, словно знала, что потом не сможет отвести глаз, упадет, утонет, потеряет себя. Им не о чем было разговаривать, все ее попытки сблизиться натыкались на невидимый глазу барьер, на закрытую дверь, которую Джеймс открывал собственным ключом. Ей тоже хотелось однажды выйти с ними из замка, нырнуть в прохладный ночной воздух, разделить их тайны.
Она поцеловала Сириуса в трофейной, не успев подумать, в темноте не видя этих совершенно блэковских глаз, предлагая дружбу так, как умела. Словно только так могла обратить на себя его внимание.
На поле Джеймс, капитан, пожимал руки игрокам Равенкло. Команды разноцветными змейками выстроились на поле, седлая метлы, а Лили наконец нашла место на трибуне, даже не заметив, кто сидел с ней рядом.
- Гриффиндор их размажет, правда? – кто-то из Хаффльпаффа, кажется, протянул ей флажок, трепетавший от ветра.
Джеймс, как всегда, восхищал ее. В воздухе он был в своей стихии, ловкий, стремительный, молниеносный. Она любила его так, что это ее пугало. Иногда их отношения казались капканом, из которого можно было вырваться, только лишившись части себя. Что от нее тогда останется? Кто она вообще такая?
Лили на мгновение закрыла глаза, а потом почувствовала, что кто-то садится рядом.
- Сегодня, - тихо прошептал Регулус. – Это случится сегодня. Ответ.
- Ответ? – ледяные иглы снова дали о себе знать, на этот раз где-то внизу живота. Лили смотрела на поле и наконец поняла, почему проснулась сегодня с дурными предчувствиями.
- Они что-то сделали с его метлой, - Регулус прикрыл губы кулаком и сделал вид, что закашлялся. Руки у него были такие же, как у Сириуса – изящные, с длинными пальцами. Лили не могла поверить, что замечает это в такой момент. – Это очень серьезно, я предупредил.
И он поднялся с места, не желая оставаться с ней рядом на виду у всех.
Лили должна была найти профессора Макгонаголл, предупредить ее, умолять остановить матч.
Ей нужно было его спасти, она единственная из всех могла это сделать.
Джеймс был высоко над землей, трава на стадионе покрылась инеем. Иней был и у нее в груди. Лили на негнущихся ногах направилась к проходу, высматривая среди зрителей кого-то из учителей, хотя бы кого-нибудь, кто мог бы помочь.
Бывают мгновения, когда ты словно видишь себя со стороны. Чувствуешь, как двигаются мышцы, как кричат над головой птицы, кажется, что загустевший воздух можно резать ножом. Бывают мгновения, когда ты наперед знаешь, что будешь помнить этот день, сколько бы лет ни прошло после. Вот этот самый день: реющие флаги, орущие трибуны, рваные облака.
Лили еще раз посмотрела вверх, на Джеймса, словно в последний раз. Прошла мимо профессора Макгонаголл, кивнув ей в знак приветствия, и просто стала спускаться вниз.
Там она и стояла, у самой кромки поля, когда Джеймс Поттер долго падал, падал, падал на траву.
*
Мир не перевернулся, луна все также карабкалась по потолку Большого зала, все также горели свечи на стенах.
- Ты к нему ходила?
У Ремуса уже намечались морщинки над бровями. Лили заметила это отстраненно, как и все вокруг в последние несколько дней, ей вообще было трудно сосредоточиться. Никого из Мародеров не отпустили из школы, ей же профессор Макгонаголл разрешила воспользоваться своим камином. Сейчас они все сгрудились вокруг нее: и Ремус, и Питер, даже Сириус, до этого намеренно отвернувшийся, прекратил разговор с кем-то из девушек.
- Да, конечно, я ходила. - Лили попыталась придать голосу уверенности, хотя совсем таковой не чувствовала. – Там говорят, хорошо, что решили не оставлять его в школьном лазарете, раны.. слишком сложные для школьной колдосестры, требовалось более профессиональное вмешательство.
- Что, черт тебя дери, это значит?
Ремус вспыхнул:
- Сириус!
Он стал еще более груб, еще более отвратителен, чем раньше. Чем вообще когда-либо был. Иногда Лили казалось, что он видит ее насквозь, смотрит прямо внутрь нее. Она знала, как надо выглядеть, чтобы нравиться: носила волосы ниже плеч, старалась покупать вещи в модных магазинах, отбеливать зубы. Проблема была в том, что когда она смотрела на себя, то видела не привлекательный фасад, а то, что прячется за ним. Она сомневалась, что достойна быть рядом с лучшими, а значит, ей не было места среди них. Сириус смотрел на нее также, как она сама. Скорее, на на нее, в внутрь нее.
- Это значит, что восстановление займет достаточное количество времени, - вежливо ответила она.
- Но восстановление будет… полным? – не унимался Ремус.
Она кивнула, постаравшись улыбнуться.
- Когда к нему будут пускать?
Возможно, они с Сириусом могли бы подружиться. Или зайти слишком далеко, туда, где сломаны и горят огнем запреты, а руки ищут, обжигают кожу, губы встречаются. Она могла бы помирить их с братом. У них было много вариантов, внезапно поняла Лили, но только не после того момента на стадионе, когда она стояла у кромки поля, опустив руки и глядя на Джеймса.
- Скоро, - вот и все, что она сказала Сириусу.
«Он знает».
В Мунго она пришла, не зная чего ожидать, чувствуя, что каждая минута высасывает из нее еще немного жизни. Она опустилась на кровать рядом со спящим Джеймсом, посреди бинтов, настоек и склянок с лекарствами, и осторожно поцеловала его в щеку.
Конечно, она его любила. Она теперь понимала его лучше, понимала это странное молчаливое соглашение между ними.
Она его любила даже сильнее после того, как он от нее почти ускользнул.