Глава 1В палатке темно и Ричард уже привычно прислушивается к дыханию спящего рядом человека. Несколько месяцев назад он бы вызвал на дуэль любого, кто сказал бы Повелителю Скал о подобном.
Несколько месяцев назад спокойный сон лежащего рядом человека ещё не был для Повелителя Скал самой важной в мире вещью.
Засыпающий между плечом моим и стеной,
Разделенный между войной и другой войной,
Тот, чьи нервы скручены в злую, тугую нить...
От немногого я могу тебя охранить.
Всегда быть позади… Или – всегда быть за спиной? Ричарда устраивают оба варианта. Ему ни к чему видеть лицо, чтобы понять, когда надо встать на полшага ближе. Иногда Дик с горечью думает, что Ворон пристрелил бы его, если бы догадался, что оруженосец так хорошо читает настроение своего эра. Алва никого не подпускает слишком близко и для Ричарда исключения не будет.
Ворон не помнит дурных снов. И не знает, что во сне кладёт голову на плечо своего оруженосца, а тот почти до рассвета не спит, глядя в темноту.
Беспокоен сон твой у моего плеча.
Тьму вкруг нас не разгонят ни молния, ни свеча,
Дальше края койки - провал, не видать ни зги,
И опасно все, что дальше моей руки.
Мужчина дёргает головой и судорожно вздыхает во сне. Ричард автоматически обнимает эра за плечи и невольно кусает губы: Ворон прижимает его к себе с такой силой, что опять останутся синяки. Юноша осторожно перебирает жесткие чёрные пряди до тех пор, пока хватка не ослабевает, и у него дрожат руки.
Я тебя обнимаю и тем замыкаю круг:
Нет кольца надежней моих ненадежных рук
Этой ночью, похожей на опиумный настой,
И в которой ты наедине с темнотой и мной.
Темнота давит, она кажется Дику живой. А ещё она – разная. Вот тут, рядом с ним, она горьковатая, пахнущая осенними кострами и прогретым солнцем воздухом, а дальше, меньше чем на расстоянии вытянутой руки, холодная, тревожная, ждущая. Темнота похожа на дурманный настой, каким поят больных, а тени, кажется, ждут, когда Ричард отпустит, разожмёт руки…
Засыпающий рядом, сторонящийся стен,
По биенью твоих сшитых наскоро, нитью, вен
Твои злые сны я заучиваю наизусть...
Две войны делят душу твою, и я их боюсь.
Ворону снятся кошмары и Дик не знает, кого ему благодарить - Создателя или Леворукого - за почти уничтоженную ветром палатку и внезапные холода.
- Я не желаю ещё раз лицезреть простуду в вашем исполнении, юноша, так что придётся вам смириться с тем, что спать будете рядом, - зло улыбается Алва, а герцог Окделл прячет глаза. Ему плевать на шуточки солдат и офицеров, просто нет сил справиться с ужасом, накатившим в первую же ночь.
Жизнь Ричарда словно раздвоилась: днём он вёл себя, как прежде, а по ночам лежал вот так, часами глядя в темноту и гладя напряжённые плечи. Если бы ему кто-то сказал, что он будет прогонять дурные сны Первого Маршала… Если бы кто-нибудь мог представить, что Маршалу вообще снятся дурные сны!!
Это много страшнее, чем бег босиком по льду.
Мрак не тронет, пока я рядом, но лишь уйду,
И тебя настигнет девятым валом тот ад:
Две войны. И ты ни с одной не пришел назад.
Война. Ричард только теперь понимает, что вся жизнь Ворона – непрекращающаяся война. Не умеет этот человек по-другому, не умеет и не хочет. И от этого страшно. Настолько, что не можешь забыть, как это случилось впервые: хриплое прерывистое дыхание, бессвязный шепот на кэнналийском, дрожь, колотившая лежащего рядом человека… И ужас от собственной смелости, когда Дикон, не выдержав, прижал эра к себе, крепко, насколько хватило сил и почти беззвучно выдохнул, зарывшись лицом с волосы, "Всё хорошо, Рокэ… я здесь… тише".
Пусть и шел не ко мне, для тебя я чужой, пускай!
Я один умею держать и не отпускать,
Ни в провал за краем, ни к холоду от стены.
Я тебя обниму, за тебя досмотрев те сны...
"Безумец…" Дик смеялся бы, если бы мог, потому что эр Август намного ближе к правде, чем думает. Ворон действительно безумен. А здесь, на войне, где не было ядовитых языков придворных, это безумие стало отступать… или просто приняло другую форму? Но какое это имеет значение сейчас, когда он во сне кусает губы и кривится в отчаянной болезненной гримасе? Когда обнимаешь его, шепча бессмысленное "Всё хорошо, эр Рокэ, всё хорошо…" И повторяешь про себя, словно надеясь поверить: хорошо-хорошо-хорошо. Вот только верить не получается, как и снова назвать по имени.
Я могу защитить. От малого - но могу.
И по битому льду, отстреливаясь на бегу,
Босиком, ты этой полночью не пойдешь.
У тебя тоже есть права на сон и на ложь,
Что когда-нибудь всё пройдет, или все пройдут,
Ты живой, и, может, где-нибудь даже ждут,
Может где-то помнят жесты, имя, лицо,
Но две войны закончат свой счет, разомкнут кольцо…
От бессилия хочется плакать, но Ричард только упрямо сжимает губы и крепче обнимает спящего мужчину. Плакать он не может. Впрочем, смеяться тоже – смех умер в этой темноте. Пусть смеётся Ворон – а Дикон может только смотреть в пространство, из последних сил пытаясь защитить… Кого? Потомка предателя? Врага? Убийцу? Единственного человека, который дал ему шанс вырваться из замкнутого круга бессилия, ненависти и злобы? Какая разница. Он протянул руку… а, точнее, взял за шиворот и поставил на ноги. И сейчас Дик пытается хоть как-то отплатить за это. За вечера рядом, за насмешки и язвительно-протяжное «юноша», когда в ответ хочется ткнуться лбом в плечо.
А я слабее их, хотя сильнее, чем ночь и мрак!
И как представлю - плачу, поскольку не знаю, как
Остановить этот передел, карнавал смертей,
Они через одну - за тобой! В этой темноте…
Ричард осторожно сползает пониже, с привычной досадой устраивая голову на плече Ворона: нельзя, чтобы эр о чём-то догадался. Не сейчас, когда он только-только стал похож на живого человека, а не на портрет, нарисованный слишком яркими красками.
Закрыв глаза, юноша отчаянно вжимается в горячее сильное тело, до крови кусая губы, обнимает, вслушиваясь в дыхание и биение чужого сердца. Хотя бы так, пусть неумело, но – защитить. Уберечь. Утром ему снова надо будет краснеть, шарахаться, изображать ненависть и недоверие, но сейчас Ричард будет платить сном за покой этого невыносимого, самого дорогого человека. Сейчас, пока в этой темноте нет никого, кроме них. Это ненадолго и Дик сам понимает. Кэнналийский Ворон никому не позволит себя защитить, а уж из Окделла защитник – как из свиньи стрелок. Ричард проиграет эту войну, он знает это заранее, но старается не думать об этом. Не сейчас…
Я замыкаю круг. Ты спишь, прижавшись щекой к плечу.
Хоть в эту ночь, но я счета твои оплачу,
Надеясь, что мое пораженье ты мне простишь...
Но...
Алва прижал к себе тревожно застонавшего во сне мальчишку и снова замер, вглядываясь в предрассветную темноту. Надо бы потихоньку приказать, чтобы палатку Окделла куда-нибудь засунули и не вздумали чинить, а то с этих энтузиастов станется… В конце концов, похоже, их обоих устраивает сложившаяся ситуация.
Нет, пора отвадить эту ызаржачью стаю от мальчишки. Штанцлер на пару с Её Величеством и так уже задурили голову стольким юнцам, что отдать им ещё и Ричарда – просто преступление. Не сейчас, когда Дикон только-только научился по-настоящему смеяться. И доверять: вот сейчас спит, положив голову на плечо. Что ему снится? Тревожно нахмурены брови, губы сжаты в ниточку, словно там, во сне, принимает какое-то бесконечно важное решение.
Конечно, это неправильно – подпускать его так близко, но… Закатные твари, оттолкнуть его сейчас не хватит сил. Кто бы мог подумать, что Окделл будет охранять спокойный сон убийцы отца? Забавно, Ричард уверен, что о его ночных бдениях эр и знать не ведает. Ну-ну. А круги под глазами и мужественно подавляемые зевки – это последствия здоровых физических нагрузок на свежем воздухе, а как же. И откуда только берутся этакие верные и наивные балбесы? Ведь на ровном месте может шею свернуть, а туда же, везде суётся, будто у него запасная голова имеется.
Ворон перебирает растрёпанные русые волосы оруженосца: мягкие, легкие, как кошачья шерсть, пахнущие ромашкой и шалфеем. И осторожно касается губами виска. Потом. Потом, когда они вернутся в столицу. Тогда Рокэ найдёт способ и силы, вернёт всё на свои места. Ему и стараться особо не придётся, Штанцлер практически всё сделает за него, и сероглазый мальчик снова будет смотреть с настороженностью и злостью. Но до тех пор Первый Маршал Талига всё оставит на своих местах. И, может быть, даже позволит себе помечтать в эти короткие предрассветные минуты, что сможет всё изменить и уберечь Дикона… Хотя бы от самого себя и старого проклятья. Не будет Рокэ Алва вспоминать столицу и Людей Чести. Не здесь и не сейчас. Сейчас Ричард спит и чуть дрожат тёмные ресницы. Пожалуй, даже стоит встать сегодня попозже, всё-таки мальчик устал. Остальное потом, когда встанет солнце и разгонит эту темноту, а с ней и надежду на то, что всё может закончится хорошо. Но…
Мы не будем думать об этом пока
ты
спишь...
________________________________________________________________________
Стихи - переделка "Колыбельной" Айс Детрейн.
