Глава 1Рокэ Алва не знает, зачем бывший оруженосец навещает его. Сначала в Багерлее, потом - в Нохе. Мальчишка приходит то реже, то чаще, приносит вино из особняка, но сам никогда не пьёт. Иногда просто молчит, но чаще - рассказывает новости. Подробно, обстоятельно, хотя безо всяких личных комментариев. Рассказывает о планах Ракана, рассказывает о беспорядках в городе, рассказывает о Катарине Ариго. Обо всём и обо всех. Не реагируя на издёвки и язвительные уколы герцога Алвы. Точнее, даже не замечая оных.
Он приходит снова и снова, улыбается, делится новостями, спрашивает о здоровье. Иногда Окделл говорит о прошлом. Но чаще - о настоящем. Всё, вплоть до последних сплетен и того, у кого из придворных дам какого цвета были перчатки. Мальчишка вежлив и дружелюбен, что на него совершенно не похоже, но Ворона это волнует меньше всего. У Ричарда Окделла, высланного Первым Маршалом из Талига, были глаза цвета воды ранней осенью - серые, прозрачные, совершенно искренние, неспособные лгать. У навещавшего пленника мальчишки глаза напоминают холодный пепел. Тот пепел, что остаётся на месте сгоревшего дома. Тяжёлый серый пепел, в который обернулось всё и все. Алва не признаётся себе, но это первое, что он заметил, увидев Окделла снова.
Ворон не может понять мальчишку. Ворон язвит и оскорбляет, но все удары словно уходят в туман. Вот только Алву не оставляет чувство, что туманом стал сам Окделл. Сгустком тумана, пока ещё плотным, но истончающимся день за днём.
Ричард улыбается, смотрит в синие глаза и, чуть жмурясь, будто от яркого света, называет эром. Снова и снова. А ещё Ричард становится похож то ли на святого, какими их изображают богомазы, то ли на рыцаря, вышедшего из прекрасной сказки. Но ни у тех, ни у других не бывает глаз цвета старого пепла.
Тот Окделл, что стоит и с обожанием смотрит на господина-в-белых-штанах, похож на Окделла, навещающего Рокэ Алву, только глазами.
В одной из принесённых Ричардом книг, Алва находит листок с недописанным стихотворением и не упускает случая при следующей встрече поинтересоваться, что сие значит. Окделл с любезной улыбкой благодарит за возвращение пропажи и извиняется. Издёвки снова не приносят результата: мальчишка с обезоруживающей простотой говорит, что не претендует на славу Дидериха или же, упаси Создатель, Барботты, хотя с последним по части бездарности ещё мог бы посоперничать, но что-то вот нет особого желания. Да и перспектива обретения поклонников вроде Жиля Понси Повелителя Скал пугает.
А Ворон ещё долго потом вспоминает листок со старательно выведенными строчками:
Мы с тобой прорвались из огня в полымя.
Мы привыкли шагать через собственный страх.
Я сейчас не о главном, но - слышишь меня?
Я хочу умереть у тебя на руках.
Это может быть слабость. Это может быть месть.
Или глупость - усталая шлюха ума.
Я могу отрицать, но они все же есть.
Я хочу разуверить, но верю и сам.
И не знаю я сам, что за странный каприз.
Мне покоя жестокая блажь не дает.
Волны катятся вверх. Время капает вниз.
Ричард Окделл навещает Рокэ Алву. Ричард Окделл каждый раз, уходя, уже на пороге, говорит едва слышно "Берегите…" Но конец фразы всегда остаётся за закрывающейся дверью, из-за чего создаётся впечатление, что мальчишка бежит.
Ворон не понимает, почему Дикон так себя ведёт, но говорит себе, что нет ничего глупее и лживей надежды
Валентин Придд сам не может понять, зачем раз за разом приходит к Повелителю Скал. Зачем рассказывает новости, язвит и приносит с собой вино, к которому Окделл никогда не притрагивается. Окделл встречает его вежливой улыбкой и серый лёд в глазах не тает. Не тает, но когда речь заходит о регенте, Валентину кажется, что этот лёд подсвечивает солнце. Может быть, поэтому Спрут рассказывает о Вороне много и охотно отвечает на вопросы.
Валентин Придд знает, что в его собственных глазах - такой же лёд. Валентин Придд цедит яд - по капле на каждое слово. Валентин Придд ненавидит себя за то, что не в силах разрушить мягкую дружелюбную сдержанность Ричарда Окделла и не понимает, откуда эта сдержанность взялась.
Окделл улыбается. Окделл шутит. Окделл расспрашивает его обо всём. Если бы он игнорировал оскорбления, Повелителю Волн было бы легче - но Окделл их просто не воспринимает. Вепрь сдержан, вежлив и приветлив. Валентин понял бы, если бы за всем этим скрывалось равнодушие, но его нет. Иногда Валентину кажется, что там вообще ничего нет, кроме серого льда.
Ричард Окделл был бы похож на рыцаря из сказки, но у него серый лёд в глазах. Серый лёд с тех самых пор, как герцог Придд впервые увидел его рядом с Альдо Раканом. Серый лёд, которого не может быть в глазах сказочного рыцаря. И уж точно сказочный рыцарь не может быть убийцей королевы и сидеть в Багерлее, ожидая суда. Впрочем, как подозревал Валентин, последнее бывшего оруженосца бывшего же Первого Маршала, а нынешнего регента, волнует в последнюю очередь. Повелитель Скал при упоминании Катарины Оллар, урождённой Ариго, только чуть дёргает уголком губ и наклоняет голову. Он не жалеет и не раскаивается. Ричард Окделл всё больше напоминает Спруту застывшее в ледяной неподвижности озеро.
Спрут не понимает Вепря, но не стремится к этому. Гораздо больше его волнует то, что он не может найти причину своих визитов. Но Окделл об этом никогда не спрашивает, ему гораздо интереснее слушать о регенте.
Каждый раз, когда Валентин закрывает за собой дверь камеры, ему чудится едва слышный шепот "Берегите…", но Спрут уверяет себя, что это только кажется. А уж Ворона он сбережёт и безо всяких пожеланий.
Герцог Придд уже решил про себя, что наплюёт на этикет. Регент желает побеседовать с убийцей Её Величества в своём родовом особняке? Значит, Валентин убийцу привезёт. Лично. В конце концов, кем бы ни был Окделл - он остаётся Повелителем Скал.
Впрочем, означенный Повелитель к известию о предстоящей поездке относится так же, как и ко всему остальному: спокойно и вежливо. Только, вставая из-за стола, неловко смахивает на пол стопку мелко исписанных листов. Валентин, поднимая тот, что подлетел к его ногами, мазнул взглядом:
Не пытайся понять: это бред или дурь.
Все пустые слова растворятся в веках.
Серый дым – словно нож - разрезает лазурь.
Я хочу умереть у тебя на руках.*
- Вы пишете стихи, герцог?
- Очень редко и стараюсь их никому не показывать, - Ричард улыбается чуть шире. – Каждому своё, а таланта к стихосложению я никогда не имел. Во время Сагранской кампании судьба свела меня с одним молодым человеком, обожавшим Барботту. Образ подрубленного пня, помнится, тогда многих поразил до глубины души. Меня, признаться тоже.
- Не расскажете поподробнее? - Придд по привычке чуть опускает подбородок, показывая некую заинтересованность, но Вепрь шутливо машет руками:
- Создатель с Вами, герцог! О таком не говорят - вдруг приснится?!
- А Вы боитесь кошмаров, герцог?
- Не могу сказать "нет", потому что они бывают разными. Есть вещи, способные заставить вздрогнуть даже самого смелого человека, а я таковым не являюсь…
- Вы пишете стихи, герцог? – Ричард не вздрогнул, хотя первым желанием было вырвать у Спрута листок.
- Очень редко и стараюсь их никому не показывать. Каждому своё, а таланта к стихосложению я никогда не имел. Во время Даранской кампании судьба свела меня с одним молодым человеком, обожавшим Барботту. Образ подрубленного пня, помнится, тогда многих поразил до глубины души. Меня, признаться тоже.
Он улыбался, сейчас надо было улыбаться, показывая, что сам не воспринимает свои стихоплётские потуги всерьёз, да и сложно не улыбнуться, вспоминая Жиля Понси. Потому что Валентин не должен был догадаться, что попало в его руки. Смех – лучший способ обесценить всё, что угодно.
- Не расскажете поподробнее?
- Создатель с Вами, герцог! О таком не говорят - вдруг приснится?!- Как хорошо, что не надо лгать. Лгать на должном уровне Ричард бы не смог, поэтому давно научился говорить правду так, как ему было нужно. Это оказалось сложнее, но удивительным образом придавало уверенности и спокойствия.
- А Вы боитесь кошмаров, герцог?
- Не могу сказать "нет", потому что они бывают разными. Есть вещи, способные заставить вздрогнуть даже самого смелого человека, а таковым я не являюсь… - Вот так, легко и непринуждённо, искренне… Да, главное - предельно искренне, словно открывая душу нараспашку. Тем более, в душе герцога Окделла уже давно не было ничего. Да и в наличии самой души он сильно сомневался. А сны… Герцог Придд не тот человек, кому стоило их рассказывать. Вот покойному Альдо Повелитель Скал бы рассказал. Во всех подробностях. Чтобы и ему обязательно приснились.
Хотя как раз кошмары Ричарда посещали крайне редко. А то, что снилось, пугало лишь при свете дня, хоть Дикон бы и не смог сказать, что же такого страшного в костре из осенних листьев или удивительно красивой синеглазой женщине, танцующей на залитой лунным светом улице.
Ни к чему не обязывающий разговор продолжился в карете. Ричард не знал, зачем Повелитель Волн сел с ним, а не поехал верхом. Впрочем, это даже радовало - он искренне наслаждался обществом Спрута, рядом с которым ненадолго пропадало ощущение ирреальности окружающего мира. Ричарда давно не оставляло чувство, что он смотрит на всё со стороны, словно сквозь толщу кристально-прозрачной воды. Видеть она не мешала, но всё же немного искажала как звуки, так и очертания предметов.
Он почти пожалел, что дорога закончилась так быстро. Улица встретила тяжелой удушливой жарой, какая обычно бывает перед грозой. Ричард кивнул, соглашаясь с собственными выводами: примерно четверть неба уже была затянута иссиня-чёрными тучами.
Двор особняка Ворона ничуть не изменился. Дик замер от внезапно накатившего ощущения опасности, звенящей, точно струна, и разливающейся в воздухе. Именно оно и заставило герцога Окделла обернуться к закрывающимся воротам. Время словно застыло и Дикон заворожено наблюдал, как медленно, но, всё же, куда быстрее, чем приближались друг к другу створки ворот, по улице движется высокий полный мужчина. Вот он поравнялся с воротами и взмахнул рукой, словно приветствуя… и что-то тонкое срывается в полёт. Срывается, чтобы попасть в спину Валентина Придда, который тоже подчинён этому странному выверту времени и не может ни обернуться, ни уклониться. Струна звенела всё громче и отчаяннее…
- Тино! - Ричард шагнул вперёд, хватая Повелителя Волн за плечо и отбрасывая в сторону. Почувствовав лёгкий толчок в грудь, герцог Окделл понял, что Придды всё-таки сохранят своего главу. А Скалы… Что ж, больше четырёхсот лет назад на гербе Дома Ветра белую ласточку сменил черный ворон и нельзя сказать, что от этого стало хуже. Даже наоборот… Ричард услышал, как где-то наконец лопнула до предела натянутая струна, а плиты двора неожиданно оказались совсем близко.
- Тино! - неожиданно звонко и зло, совершенно по-мальчишески вскрикивает Окделл, вдруг оказываясь рядом и с силой отталкивая Валентина на руки "лиловых", чтобы немедленно пошатнуться: из груди Повелителя Скал, торчит стилет, вошедший точно под ключицу. Спруту не нужно много времени, чтобы понять, кому он предназначался. И как ни хочется взвыть, но Валентин только подхватывает падающего Дикона и металлическим голосом требует врача и приказывает догнать убийцу. А в серых глазах Ричарда нет больше льда, только облегчение и Придд не желает слушать голос разума, подсказывающий, что Окделла уже не спасти - слишком много крови, не пережать, не остановить, явно перебит крупный сосуд.
Валентин не замечает, как рядом появляется регент, не обращает внимания на солдат и слуг. Он пытается удержать жизнь молодого русоволосого парня, своего ровесника, с которым когда-то (почему кажется, что это было невероятно давно?) учился в Лаик. И, может быть, поэтому, не видит, как превращаются в лёд синие глаза герцога Алвы, когда Ричард выдыхает:
- Тино… береги…
Почему-то герцогу Придду кажется, что мир стремительно выцветает, становясь одного цвета с безжизненными серыми глазами. Но рядом звучит голос Ворона и это перестаёт иметь значение.
* в тексте использовалась немного переделанная песня Скади (Людмилы Смеркович) "Не о главном"
