Глава 1Миссис Эбби Джонсон, как всегда, проснулась в темноте задернутых штор и по оставшейся с детства привычке, не слезая с кровати, выполнила зарядку для рук – нелегкое испытание для ее постаревших костей.
Звук, разбудивший ее, был все тем же, что будил ее и неделю, и месяц, и полгода назад. Ее сосед Алекс Рэйн, врубив на всю катушку какой-то нечеловеческий ритм, то ли подпевая, то ли чертыхаясь, заводил свою старенькую машину. Машина, видимо, никак не желавшая просыпаться, кисло урчала, чихала и затихала. Алекс выдавал ругательство, бесследно тонувшее в раздирающей уши музыке, открывал капот, для чего-то стирал рукавом легкий снежок со стекол, и все начиналось заново.
Лежа в постели неподвижно, Эбби вспоминала, когда же началась эта ее жизнь, полная нескончаемых мучений. Казалось, что с тех пор прошла вечность, а все, что было до этого, ушло в далекое прошлое, покрылось дымкой, как полузабытый сон. Началось все со смерти ее мужа Эдварда, с которым они прожили двадцать лет. После кремации (Эдвард, как и сама Эбби, непременно желал быть кремированным) вдова бессмысленно бродила по дому, с трудом передвигая отяжелевшие от сырости дряхлые ноги и тычась в темную пустоту углов, как слепой котенок. И как котенок, она ежилась от смертного холода и искала тепло, но больше у нее никого не было. У них с Эдвардом не было детей и не было близких друзей: тихо и уединенно, сохраняя вежливые, но отстраненные отношения с соседями, пожилые супруги доживали свой век в двухэтажном домике, где им принадлежал нижний этаж. Эдвард дожил первым. А немногочисленные знакомые, сопровождавшие Эбби на кремацию, сказали ей по несколько слов утешения и разошлись по своим делам.
Тогда-то, в самый черный и проклятый час жизни, появилась она – Виктория Саммерли.
Она была на кремации и в толпе знакомых, говоривших те самые ничего не значащие слова утешения, но Эбби едва запомнила ее. До этого дня старушка видела молодую родственницу своего мужа только один раз – на собственной свадьбе, когда Виктория была еще девчонкой. У Эбби остался в памяти смутный образ точеной фигурки в кружевах, длинные и блестящие каштановые волосы, большущие темные глаза, смотревшие на мир с вызовом и недовольством. Позднее Эдвард говорил о ней мало и нехотя, и с ней всегда были какие-то проблемы. Она покинула дом и связалась с какой-то плохой компанией, бросила учебу и к родителям приходила только требовать денег; потом вроде бы остепенилась, получила образование, средненькую, но приличную работу, и даже, как судачили между собой родственники, планировала на ближайшее будущее брак и ребенка. К Эдварду, которому она приходилась двоюродной племянницей, Виктория, однако же, не захаживала в гости никогда.
И вдруг появилась на пороге после его смерти, красивая, как и в детстве, разодетая в траур, но с ярко-красной помадой на губах. Поначалу Эбби была рада ее визиту: она приветствовала бы и постороннего, лишь бы не оставаться в этот вечер наедине с воцарившейся пустотой, а тут как-никак родная кровь Эдварда. Но это впечатление рассеялось в первые же минуты. Девица казалась слепленной совсем из другого теста, и сразу же поразила Эбби своей фальшивой жеманностью и откровенно сквозившим лицемерием. Дорогой дядя… какая утрата… как она сочувствует…быть может, миссис Джонсон нуждается в ее помощи?..
Подавленная своим горем, старушка не сразу поняла, что надо от нее этой лукавой кошке с хищным взглядом и острыми ноготками. Но поведение гостьи, ее уклончивые намеки и почти хозяйские взгляды, которые она бросала по сторонам, в конце концов открыли ее намерения. Виктория хотела уютную, обжитую и просторную квартирку, которую по нелепой случайности отчего-то занимала теперь в одиночку эта дряхлая старушенция. В то время как она, Виктория, вынуждена была ютиться в сараеподобном здании у черта на куличках, а ведь она собралась замуж за небогатого, но респектабельного человека, у них будут дети… В общем, отчего бы старушке не потесниться? Тем более что и других родственников у нее не осталось. Ей же самой будет веселее с молодежью, и она получит достойный уход на старости лет, сколько бы ни прожила… Конечно, пусть жизнь ее продлится еще долго-долго, поспешила добавить Виктория, улыбаясь своей сахарной белозубой улыбкой.
Эбби наотрез отказала ей. Она ни на йоту не поверила в искренность гостьи, ее медовым обхаживаниям, ее сочувствию. Виктория не выказывала ни малейшей заботы о «дорогом дяде», пока он был жив, и тем очевиднее была ее ложь насчет заботы о «дорогой тете». Весело порхая, как бабочка, девушка устраивала свою жизнь где-то в шумных городах, в то время как Эбби и Эдвард оба не спали ночами: он – от мучавшей его одышки и хрипов, она – от страха за него. Эбби могла бы допустить и понять, что теперь, после смерти дяди, Виктория жалеет о своем равнодушии, но ни малейшего сожаления не выражали эти наглые, холодные, деловитые глаза, блеск которых прятался под длинными ресницами. Для нее это был просто торг. Эбби претила мысль, что это абсолютно чужое ей существо будет хозяйничать в ее маленьком домике, где сами стены, казалось, хранят в себе двадцатилетние радости и горести, пережитые супругами Джонсон, где собраны дорогие сердцу мелочи, памятки, и на стенах развешаны старые фотографии. Где все обустроено заботливыми руками хозяйки. Больше у Эбби не было ничего.
- Вы сейчас слишком расстроены, я понимаю, - сказала ей напоследок Виктория, холодно блеснув глазами, - но я надеюсь, мы еще вернемся к этому разговору.
Приходила она и позднее. Эбби не гнала ее, отчасти из-за врожденной деликатности, отчасти из-за того, что пыталась смягчить собственное первоначальное впечатление о Виктории. Но каждая новая встреча только укрепляла старушку во мнении, что новообретенной родственнице доверять нельзя. В конце концов Виктория внесла новое предложение, намекая на то, что старушке неплохо бы поселиться в другом, центральном районе, обменяв квартиру на меньшую с доплатой – и выгодно, и удобно, ведь наверняка ей уже трудно содержать такой большой дом в порядке. Естественно, другой стороной в обмене любезно соглашалась выступить сама Виктория, а оценить квартиры должен был ее знакомый юрист. На этой встрече, закончившейся в повышенных тонах, закончилось и терпение Эбби, и она прямо попросила и Викторию, и ее мутных знакомых оставить ее в покое.
- Вы еще сами передумаете, да поздно будет, - ответила на это девушка и, хлопнув дверцей, укатила в своей красной машине, разбрызгивая дорожную грязь во все стороны.
Не добившись своего лаской, «кошка» выпустила коготки.
Жизнь Эбби превратилась в ад. Ад, который не могла бы прекратить никакая полиция. Виктория – возможно, посоветовавшись с тем самым «знакомым юристом» - никогда не переступала официальную грань закона, лишь постепенно, в мелочах, в деталях, делала так, что старушка чувствовала себя как в осажденной крепости, стены которой понемногу сдвигаются.
Разумеется, у Эбби даже не было доказательств, что за всем происходящим в ее жизни стоит именно Виктория. В полиции ее подняли бы на смех. Что с того, если мирная семья, жившая на верхнем этаже в доме Эбби, съехала, и на их место заявились совершенно ненормальные Рэйны, не имеющие никакого понятия о нормах общежития? Людям свойственно менять место жительства, а молодежь частенько беспечна и глуха к просьбам, и к тому же, они имеют полное право шуметь как хотят рано утром – не ночью же. А в том, что соседка снизу мучается старческой бессонницей и спасалась раньше только легким утренним сном, они не виноваты. И конечно, ничего не значит то, что однажды в центре города Эбби случайно увидела Алекса Рэйна вместе с Викторией Саммерли. «Заговор с целью отравить жизнь старушки и выжить ее отсюда? – да не смешите меня», - так скажут в полиции, по крайней мере, так думала Эбби. Угроз ведь от мисс Саммерли не поступает. Ну и доказать ничего нельзя.
А стены осажденной крепости, бывшей когда-то убежищем и уютным домом, продолжали сдвигаться, грозя раздавить. Дохлая мышь в почтовом ящике. Разбитое кем-то окно, пока Эбби выходила со двора. Затеянная наверху перепланировка комнат, продолжавшаяся с раннего утра до поздней ночи. У Эбби стало пошаливать давление, теперь ей все чаще и чаще приходилось оставаться дома, вместо того чтобы выходить гулять хотя бы в парк.
Она стала издерганной, злой, рассеянной, ходила озираясь, перестала следить за собой, и у окрестных жителей уже получила славу «малость тронутой» и «карги». Ей казалось, что Виктория со своими бесчисленными приятелями следит за ней повсюду и ждет только случая, чтобы нанести последний, сокрушительный удар.
У Эбби был котенок, которого она взяла после смерти Эдварда, чтобы хоть немного скрасить свое одиночество. Котенок и в самом деле был забавным, прыгал по стульям, ловя фантик на ниточке, выскакивал от любопытства гулять на улицу, но всегда возвращался сам. Однажды он не вернулся. Гул мотора и возмущенные вопли случайного прохожего вытолкнули Эбби из кухни, где она пекла яблочный пирог, за ворота. Все, что она увидела в сгустившихся сумерках, это бивший по земле в последней судороге рыжий хвостик и блеск фар стремительно удаляющейся машины. Эбби показалось, что машина была красного цвета.
…И вот сочельник. День, когда надо прощать и мириться. Но этим
нелюдям плевать на сочельник, и она сама, Эбби, не чувствует себя в силах простить. В последнее время она все чаще жалела, что еще не превратилась в черный пепел, как Эдвард, хотя раньше мысль об этом ее пугала. Она никак не могла понять, куда же девается сам человек, когда от него остается… вот это. Но мысль о том, что если она умрет, Виктория победит и триумфально въедет в этот маленький домик, крепко держала Эбби на этом свете, внушая ей даже воинственный дух.
В этот сочельник, в очередной раз разбуженная ревом музыки и гулом мотора, она почувствовала, что наступил предел.
Расшвыривая обычно аккуратно сложенные старые вещи, она рылась в ящике стола и в конце концов извлекла из него перо, старое, слегка потрепанное временем, на вид такое обыкновенное.
Это перо было своеобразной реликвией в семье Эбби. Передавалось от прабабушки, которая, как говорили, была деревенской ведьмой. Существовала семейная легенда, что можно причинить любой вред тому, чье имя будет записано этим пером. На памяти Эбби этого еще никто не проверял на практике. И она сама бы никогда не решилась, если бы не была доведена до крайности.
Она держала перо над листиком бумаги и раскопанной там же, в столе, чернильницей, борясь с последним суеверным ужасом. И ведь это грех! Да еще сейчас... в сочельник… Эбби подняла голову и посмотрела в окно. Рэйнов на их старой машине, которая все-таки завелась, давно и след простыл – наверное, поехали к кому-то в гости на праздник. Легкий и чистый снег порхал в воздухе, осыпая заледеневшие деревья, как будто сами ангелы спускались с небес. Из соседней церкви смутно доносились рождественские песнопения. Но если бы ангелы были, если бы они слышали людей и были неравнодушны к их страданиям, думала Эбби, жизнь на земле была бы совсем иной.
А если ангелы глухи, то что остается делать людям?
Перед ее мысленным взором пронеслось мертвое лицо Эдварда и ярко-красные губы Виктории, Алекс Рэйн с молотком в своем мощном кулачище, улетающий в сумерки автомобиль и маленькое рыжее тельце на земле, все, что ей пришлось перенести, увидеть и услышать за последний год…
Старческие пальцы неловко сжали перо, и чернильная вязь заплясала на листе бумаги…
* * *
Вечер сочельника потихоньку сгущался, и люди торопились – кто в церковь, кто к себе домой, праздновать. Занятые своими делами, прохожие с удивлением оглядывались на странную парочку, как ни в чем не бывало бредущую по улицам. Мужчина и девочка лет четырнадцати-пятнадцати, оба в странных серебристых одеяниях и с какими-то антеннами на голове, держали в руках тонкую серебристую рамочку и не обращали ни малейшего внимания на удивленные, а то и откровенно насмешливые взгляды.
Впрочем, многие прохожие решали, что где-то намечается рождественский маскарад, и кое-кто решил явиться на него в таких вот костюмах, и потому не обращали на мужчину с девочкой такого внимания, как следовало бы обратить.
Ведь не так уж часто среди маглов разгуливают настоящие волшебники.
- Внимательнее смотри, Полумна, - воодушевленно заговорил мужчина в серебристом одеянии и закрутил головой туда-сюда. – Наш детектор показывает, что где-то здесь поблизости должен быть хоть один морщерогий кизляк…
- В центре города? – с сомнением спросила девочка. – Тебе не кажется, папа, что тогда маглы
уж точно бы его заметили?
- Возможно, в том парке? – неуверенно протянул ее отец и неопределенно махнул рукой вперед, туда, где высилась темная, слегка посеребренная снегом стена деревьев.
Ксенофилиус Лавгуд внутренне уже готов был признать, что и третья его попытка создать детектор, обнаруживающий морщерогих кизляков, оказалась не более успешной, чем две предыдущие, но ему не хотелось признавать это перед дочерью.
Хотя последовательные неудачи никогда не лишали Лавгудов энтузиазма в поисках тех удивительных существ, которым они посвящали максимум своего свободного времени, финансов и статей в журнале под названием «Придира».
Они прошли парк насквозь, но никого и ничего не обнаружили, кроме одной молодой пары, курившей, дружно прислонившись к красной машине.
- …Нет, - говорила девушка в короткой куртке, очень привлекательная, но отчего-то немного похожая на хищную дикую кошку. – Она так и не включала свет. Значит, не видала еще моей композиции. Может, убралась куда-то на праздничек, к какой-нибудь такой же карге чаи гонять! Господи, как она у меня в печенках уже сидит. Никак не вытуришь…
Парень прогудел что-то успокаивающее и стряхнул снег с волос своей спутницы, явно любуясь ее грациозными, нервными движениями.
- …Оставить в покое? Да ты в своем уме, сколько сил уже потрачено, и ведь квартирка какая – загляденье! Не то что твоя конура… или моя… А о наших будущих детях ты подумал? Детям - только лучшее, а этой старой дуре что уже нужно? Памятник да гвоздички покрасивее, вот и все! – порывистым жестом девушка выбросила сигарету на заснеженный газон. – Ладно, поехали уже отсюда. Я тоже хочу праздника, а не торчать в этой холодине до бесконечности.
Она неожиданно тепло улыбнулась своему спутнику, и тот просиял в ответ. Пара быстро шмыгнула в автомобиль и умчалась – только их и видели.
- Какие-то странные люди, - нахмурившись, протянула Полумна, поправляя сбившуюся на голове антенну. – По-моему, они недобрые. Интересно, о чем они говорили?
- Мерлин их знает, - отозвался Ксенофилиус, азартно глядя на рамку, которая снова начала подавать одному ему ведомые знаки. – Ну, доченька, еще один, последний рывок… Детектор показывает на тот дом!
Полумна поглядела на темное двухэтажное строение, к которому вела тропинка между елей. Дом окружала изгородь, но ворота почему-то были открыты.
- Папа, но морщерогие кизляки не живут в домах. И они не ручные. Ты же сам говорил.
- Гм, - Ксенофилиус потер свою антенну. – Может, это какой-то новый вид? Дойдем – узнаем! Вперед!
- А что мы скажем хозяевам дома, если у них все-таки нет морщерогого кизляка, если… ну в общем… детектор немножко не туда показывает? – деликатно спросила Полумна, еле поспевая за своим отцом, который вприпрыжку несся к заветной двери.
- А, просто с Рождеством поздравим, - беззаботно ответил Ксенофилиус и остановился, переводя дух.
На аккуратной двери висел рождественский венок с омелой, от которой и Ксенофилиус, и его дочь дружно поспешили отстраниться, памятуя, что омела обычно кишит нарглами.
- А это что? – вдруг спросила Полумна, показывая на елку, росшую прямо рядом с крыльцом. Кто-то позаботился нарядить ее в разноцветные гирлянды, но на ближайшей к двери ветке, выбиваясь из общего гармоничного стиля украшений, висела большая рыжая игрушка. Приглядевшись, Лавгуды увидели, что это игрушечный кот, повешенный за шею. К нему была прикреплена табличка: «С Рождеством, дорогая миссис Джонсон!»
- Оригинальный способ вручать подарки. Наверное, дома не застали. – Ксенофилиус задрал голову и поглядел наверх, туда, где вела наружная лестница на второй этаж, и был отдельный вход. – Куда же нам нужно? На первый этаж или на второй?.. Эх, начнем с первого.
И он вежливо постучал в дверь с рождественским венком.
На стук никто не отзывался.
- Наверно, они еще не пришли, раз подарок с елки не забрали, - сказала Полумна. – Пойдем отсюда, папа. Не знаю почему, но мне очень, очень не нравится это место.
Ксенофилиус и сам отчего-то интуитивно ежился, причем не от холода, а от какого-то непонятного предчувствия, но все еще упрямился.
- Попробуем еще раз. – Он забарабанил в дверь настойчивей. – Ау, миссис Джонсон! – закричал он сквозь дверь, вспомнив о прикрепленной к игрушечному коту записке. – Миссис Джонсон, вы дома? Мы из журнала! По важному делу!
- Не заперто… - вдруг произнесла Полумна, заметившая, как тяжелая дверь немного подалась назад под натиском Ксенофилиуса.
- И в самом деле. – Ксенофилиус осторожно просунул голову в темную прихожую, и голос его вдруг стал очень встревоженным. – Полумна, мне кажется, здесь что-то случилось.
- А нас не обвинят во взломе? – шепотом спросила Полумна, когда они вошли в темную прихожую. Кругом были разбросаны вещи, обломки мебели и осколки стекла, словно здесь произошел сильный взрыв, только стены оказались не задеты. Ксенофилиус на всякий случай достал волшебную палочку, прошел еще немного дальше – и в открытую нараспашку дверь, ведущую в комнату, увидел на полу нечто, похожее на большую груду тряпья.
- Это труп! – сдавленно охнула позади него дочь. – Папочка, там труп! Ее убили!
Потрясенный Ксенофилиус нагнулся над лежащим на полу телом, посветил палочкой и через минуту покачал головой.
- Нет, не труп, успокойся. Она жива. Наверно, у старушки-маглы приступ или что там у них еще… О Мерлин!
Полумна переступила через валявшуюся под ногами табуретку и тоже вошла в комнату.
Неподвижный взгляд ее отца был прикован к лежащему на столе перу.
- Что это? – спросила Полумна опять почему-то шепотом, словно боялась разбудить лежащую в беспамятстве старушку. Или не ее, а что-то еще.
- Адское перо! – выдохнул Ксенофилиус. – Считается, что оно может проклясть твоего врага, но это не так, оно навлекает демонов на того, кто им пишет! Я только читал об этом, но не видел…
- Здесь что-то написано, - Полумна попыталась разглядеть неровные строчки на листе бумаги, который лежал рядом с пером. – А читать это безопасно?
Дочь Ксенофилиуса Лавгуда умела относиться хладнокровно к сообщениям о демонах и прочим сюрпризам, которыми кишит (особенно в статьях ее отца) удивительный магический мир.
- Что? – переспросил Ксенофилиус, все еще завороженный созерцанием пера. – А… да. Написанное этим пером безопасно для постороннего, а мы с тобой, слава Мерлину, тут посторонние и есть…
Он посветил на бумагу и прочел вместе с дочерью:
«Алекс Рэйн, сосед.
Виктория Саммерли, двоюродная племянница мужа.
ПУСТЬ К ВАМ ВСЕ ВЕРНЕТСЯ».
- Сосед… какая-то племянница двоюродного мужа… - Ксенофилиус воздел руки к небу. – Ну почему эти маглы, когда у них что-то случается, не решают свои проблемы обычными, магловскими способами? Не обращаются в свое Министерство…
- Папа, их Министерство не улаживает проблем с родственниками и соседями, - рассудительно отозвалась Полумна. Она присела на корточки и с состраданием вглядывалась в иссохшее старушечье лицо.
- Ну, в полицию. Так нет же! Хватаются за проклятые перья! Да еще не зная, как они действуют… Теперь демоны придут за ней…
- Когда? Сейчас?
- Нет, книги гласят, что только в полночь после того, как это было написано, - важно изрек Ксенофилиус. – Но еще раньше должны прийти из нашего Отдела катастроф. Удивляюсь, почему их до сих пор здесь нет? Ведь был использован волшебный артефакт… Надо их вызвать, до полуночи мало времени уже…
- Совы тут нет, камин не работает, метлы, конечно, тоже… - Полумна огляделась по сторонам. – Папочка! Тебе придется самому отправиться за ними. А я останусь с этой старушкой и приведу ее в чувство…
Ксенофилиус замотал головой так решительно, что обе антенны свалились.
- Нет-нет-нет! Ты не можешь остаться там, куда явятся демоны…
- Только в полночь, ты же сам сказал, – улыбнулась Полумна. – А до тех пор ты еще много раз вернуться успеешь.
- Лучше я останусь, а ты… хм, - Ксенофилиус осознал, что его дочь не умеет трансгрессировать, находится под Надзором и вдобавок не знает, где искать парней из Отдела катастроф. – Ну ладно. Я вернусь через полчаса, не позже! – прокричал он, уже исчезая в вихре трансгрессии. – И не трогай перо-о!
Была только восемь вечера. Он наверняка должен был успеть.
* * *
Эбби Джонсон с трудом приходила в себя, будто выплывая из мути. Последнее, что она помнила, как проклятое перо дрогнуло в пальцах и будто молния ударила. А теперь все темно… Она попыталась сесть и вдруг обнаружила, что ей помогают чьи-то заботливые руки. Видение с длинными светлыми волосами и добрыми глазами склонилось над ней, будто рождественский ангел, существование которых Эбби отрицала еще, казалось, пять минут назад.
- Не пугайтесь, - сказало видение. – Я не демон. Меня зовут Полумна Лавгуд.
- Где я… ох… что… Помоги мне встать, дорогая, пожалуйста.
Опираясь на хрупкое девичье плечо, Эбби поднялась с пола и, слепо моргая, огляделась по сторонам.
Было в самом деле темно – наверно, уже вечер, а ведь она помнила только раннее утро… В комнате и в коридоре был разгром, хотя некоторая мебель была уже поднята и поставлена вдоль стен. На столе горела тусклая свеча.
- Я у вас только одну свечу на полке нашла, - сказала девочка. – Вы не волнуйтесь. Папа уже скоро придет, и с ним люди, которые вам помогут. Только перо больше не трогайте…
- Откуда ты знаешь про перо? – испуганно спросила Эбби, косясь на листок бумаги. Он лежал на прежнем месте, и написано на нем было все то же самое. Виктория… Алекс… «Пусть к вам все вернется»… - Это подействовало?
- Не так, как вы хотели, - сказала Полумна. – Вы навредили себе. Вам грозит опасность.
- Опасность?
- Демоны, - очень спокойно пояснила девочка, так, что Эбби даже не уразумела сразу жуткий смысл ее слов. – Но все будет в порядке, папа пошел за помощью. А вы выпейте вот это.
Она протянула старушке чашку с каким-то пахучим отваром.
- Что это? – слабым голосом спросила Эбби.
- Травяное зелье, - с гордостью сказала Полумна. – Из растения, что у вас в том цветочном горшке росло. Оно очень хорошо помогает, не знала, что маглы его тоже выращивают…
- Кто?
- Маглы. Неволшебники.
От всего услышанного у Эбби голова пошла кругом. Чтобы выиграть время и хоть в чем-то разобраться, она глотнула пахучий отвар, слишком поздно подумав, не является ли все происходящее очередной изощренной издевкой проклятой Виктории. Тогда мало ли что могло быть в чашке. Но зелье неожиданно помогло, голова прояснилась, и Эбби наконец начала соображать.
- Большое спасибо, – сказала она, поставив чашку на стол. – Это действительно помогает. А теперь, не могла бы ты мне рассказать, что происходит, с самого начала?
- Вы воспользовались Адским пером и навлекли демонов, – терпеливо сказала Полумна. – Но они явятся не раньше полуночи.
- Демоны, - повторила Эбби таким обыденным тоном, словно речь шла о поливке газона. – Понятно. Всего лишь демоны. Явятся за мной? Не за ними? – она махнула рукой на бумагу с именами.
Полумна покачала головой.
- Понятно, - еще раз сказала Эбби и отвернулась к стене. – Если справедливости нет у ангелов, то чего же ждать и от демонов?
- Они вас очень сильно замучили? – тихо спросила Полумна, и Эбби обернулась к ней. В глазах у девочки светилось сочувствие. – Те двое? Алекс и… Виктория?
Эбби, не отвечая, молча смотрела на нее и вдруг улыбнулась. Кажется, это была ее первая улыбка за весь прошедший год
- Ты добрая девочка, хотя я и не знаю, кто ты и как тут оказалась. Ты можешь рассказать мне о себе? О том, кто ты и откуда? О твоем папе, который пошел за какой-то помощью?
- Пожалуйста, - сказала Полумна. – Но мне нельзя много рассказывать, это секретно. Мы с папой думали, что в вашем доме может обитать морщерогий кизляк. Мы их ищем, папа печатает о них статьи в журнале «Придира», он редактор. А я учусь в Хогвартсе. Это волшебная школа. Еще у нас есть Министерство магии, и вот туда папа отправился за помощью. Они обязательно придут.
Эбби подождала продолжения рассказа, но его не последовало.
Школа магии. Министерство магии. Скажи ей кто-то такое еще вчера, она решила бы, что ее разыгрывают. Но сегодня, после этого пера, все изменилось.
- Странно, - прошептала Эбби. – Как только ты пытаешься выйти за свой обычный круг, потому что не можешь справиться внутри него… и думаешь, что творишь нечто необыкновенное и страшное… Вдруг выясняется, что и извне все уже давно без тебя сделано, распланировано, поставлено на учет и контроль. В школе учат магии, Министерство управляет магией, все кому-то принадлежит и к тому же, обращается против тебя самого… Мою прабабку считали ведьмой и боялись, а у вас, наверно, для любого ребенка это обыденная вещь, и чиновник пишет отчет: «Сегодня найдено столько-то колдовских перьев»… - Эбби вдруг истерически расхохоталась и так же резко оборвала свой смех. – Извини, пожалуйста. Для меня это как ожившая сказка, правда, с печальным концом…
- У вас все будет хорошо! – горячо и решительно возразила Полумна.
- Не будет, - отрезала Эбби. – Разберетесь вы с этими демонами, а Алекс и Виктория останутся. Демоны иногда бывают и в человечьих обличьях. Наверное, тогда они самые опасные, и никакое ваше Министерство с ними не справится. Потому что это наша жизнь.
И вдруг, резко поменяв тему, она спросила:
- Ты будешь чай, Полумна?
- Да, спасибо.
- Возьми в том шкафу еще две свечи и скатерть. Я сейчас чайник принесу.
Когда стол был накрыт, Эбби внесла заварку и прикрытый белоснежной салфеточкой пирог.
- Рождественский, - пояснила она. – Хотя я сейчас осталась одна, вот, испекла по обычаю. Это мое первое Рождество без мужа…
У нее комок подступил к горлу, и она замолчала.
Полумна погладила ее по руке сквозь вязаную кофту.
- На мое первое Рождество без мамы мне тоже было очень, очень тоскливо. Но у меня есть папа. И потом, мы ведь обязательно увидимся с теми, кто любит нас и кого любим мы. Там. По другую сторону.
Эбби смотрела на девочку сквозь пелену слез. Глаза Полумны были большими и недетски серьезными.
- И они всегда остаются в наших сердцах. А значит, и ваш муж сейчас здесь, и моя мама тоже. Просто мы их не видим. Но ведь главное, что мы их чувствуем, правда?
Эбби плакала, но почему-то чувствовала при этом, что тяжесть на душе не увеличивается, а становится как будто немного меньше.
Из соседней церкви доносился перезвон колоколов.
- С Рождеством, миссис Джонсон, - сказала Полумна. – Мне кажется, вы очень хорошая, только очень устали. И у вас замечательный пирог. Мне всегда хотелось, чтобы у меня была бабушка, вот такая, как вы… С пирогом, с вязанием, и очень добрая… И еще чтобы кошка у нее сидела на коленях. У вас нет кошки?
- Была, - промолвила Эбби дрожащим голосом. – Теперь уже нет. М-машина сбила.
Полумна больше ни слова не сказала про кошку. Ей внезапно открылась - как истина молнией ударила - вся мерзость того, чему они с отцом сегодня невольно были свидетелями, и «композиция» с рыжей игрушкой на елке обрела совсем иной, пугающий смысл – пугающий потому, что открывала такую бездну душ человеческих, до изощренности которой не додумается незатейливый магический демон. Полумна от души порадовалась, что миссис Джонсон еще не выходила из дому и ничего не видела, и порешила во что бы то ни стало успеть убрать эту игрушку.
- С Рождеством, дорогая, – сказала Эбби и вдруг порывисто обняла девочку так, как могла бы обнять собственную внучку, если бы она у нее была.
Внезапно сгустившиеся по углам тени отвлекли внимание растроганной Полумны.
- Но этого не может быть! – воскликнула она скорее удивленно, чем испуганно. – Сейчас же еще не полночь! Папа говорил…
- Что такое? – похолодев, спросила Эбби. – Это – они?
Тени слились воедино, и в неверном свете свечей проступили очертания звериных голов и когтистых лап…
- Прочь! – крикнула Полумна, выхватывая волшебную палочку. Она знала, что ей запрещено колдовать вне школы, но сейчас это не имело никакого значения. Другой вопрос, сумеет ли она хоть как-то задержать этих чудовищ до прихода отца.
Раздался громоподобный рев. Первое чудовище кинулось в сторону Эбби, но Полумна преградила ему путь и выпалила Обездвиживающее заклинание. Монстр затормозил и замахал лапами, но не упал, а лишь развернулся поудобней, чтобы возобновить атаку. И тут из тени с другой стороны подоспело второе чудовище, нацелившись уже на Полумну…
- Вот тебе! – прохрипела Эбби Джонсон. Она тяжело дышала и держалась за сердце, но другой рукой сжимала увесистый поднос, на котором прежде лежал пирог. Поднос полетел в чудовище и огрел его по косматому затылку. Чудовище на какую-то пару секунд застыло – совершенно как человек, с которым произошло нечто настолько курьезное и нелепое, что в реальность этого трудно поверить. Эбби подумалось, что, наверно, еще никто не пытался прогонять волшебных демонов подносом из-под рождественского пирога.
Затем монстр взревел еще оглушительней, чем прежде, но секундной заминки Полумне хватило, чтобы втолкнуть Эбби в открытую дверь кухни и самой вбежать следом.
-
Коллопортус! – закричала она, направив на дверь волшебную палочку. С той стороны последовал мощный удар – как только щепки не полетели, - затем еще и еще, но дверь пока держалась.
- Ужас, - повторяла Эбби, все еще держась за сердце. – Какой ужас…
Полумна огляделась по сторонам. В кухне было маленькое окно. Она, юркая и проворная, могла бы успеть вылезти через него, но как же быть с миссис Джонсон?
Новый удар выбил из двери приличных размеров доску, и в освободившееся пространство тут же потекли непроницаемо-черные тени…
Но тут по другую сторону двери засверкали вспышки, раздался хор голосов, выкрикивавших заклинания, новая волна нечеловеческого рева, который удалялся, словно уменьшали звук в радиоприемнике… И дом задрожал от фундамента до крыши.
* * *
Алекс Рэйн, его брат и сестра возвращались на машине домой навеселе, чтобы продолжить праздновать Рождество в тесном семейном кругу и заодно досадить лишний раз живущей снизу меланхоличной старушенции, которую так бранила Виктория Саммерли.
Весело распевая рождественские песни вперемешку с пошлыми куплетами, они были уже почти у ворот, когда младший Рэйн странно захихикал.
- Алекс, че-то не то Джейк подмешал нам сегодня… Я на такие глюки не подписывался… Прикинь, я только что видел огромного волосатого монстра, влезающего в наше окно!
- Проспись, - посоветовал Алекс, не сводящий взгляда с дороги. Но страшный удар, от которого затряслась земля, и последовавший за этим рев заставили и его поднять глаза.
- Охренеть… - только и выдохнул он, потрясенно глядя, как нечто, напоминающее мутировавшего Кинг-Конга, сдирает крышу по частям и в ярости бросает вниз.
Несколько секунд он сидел в шоке, затем резко вывернул руль и прибавил газу, стремясь поскорее убраться отсюда.
- Этого не может быть, - пробормотала его разом протрезвевшая сестра, бледность которой не мог скрыть даже мощный слой румян. – Это нам все глючится, поняли, парни? Мы просто перебрали!
Кусок черепицы с силой грохнул по капоту отчаянно виляющего на скользкой дороге автомобиля.
- А это?! – завопил Алекс. – Это тоже, по-твоему, глюки?!
Сестра дрожала, как осиновый лист, но все еще не сдавалась.
- Да! А что это,
по-твоему? Оживший фильм ужасов? Алекс, очнись, такое только в хреновых кинотеатрах увидишь, и там уже устарело!
Алекс, не отвечая, вцепившись в руль, на полной скорости уводил покалеченную машину прочь, молясь, чтобы эта старенькая железка не вздумала заглохнуть посреди дороги.
- Ну куда ты едешь? – не унималась девушка, рассудок которой, видимо, напрочь отказывался принимать увиденное. – У нас все вещи там остались, и все бабки! Подожди же!
- Вернуться хочешь? – рявкнул Алекс, и сестра на миг увидела в зеркале его мутные, безумные глаза.
Она оглянулась в замешательстве и увидела, как из окна второго этажа высовывается гигантская когтистая лапа и протягивается в сторону дороги. Лапа миновала уже изгородь, ворота, но все удлинялась и удлинялась в сторону несущейся прочь машины и замерших в ней людей…
- Гони! – завизжала девушка, не думая больше ни о деньгах, ни о вещах, ни о глюках. – Гони живее, твою мать!..
Лихорадочно дребезжащая машина летела прочь, и вопли перепуганных Рэйнов растворялись в звоне рождественских колоколов.
- Ни за что не вернусь туда, - бормотал Алекс, постукивая зубами. – И пусть Виктория Саммерли катится к черту со всеми своими затеями!
* * *
Волшебники из Отдела магических происшествий и катастроф мрачно обозревали недавнее поле боя.
Демонов удалось изгнать, но над восстановлением порядка в доме еще предстояло потрудиться.
- Уф, ну и силища, - сказал руководитель группы, Стивенс, вытирая пот со лба. – Не иначе как у этой старушки накопилось слишком много зла против тех, на кого она пыталась навести проклятие, вот и жахнуло. Отовсюду лезли.
- Даже на этаж выше полезли, - поддакнул один из самых молодых членов группы, еще не привыкший к таким передрягам. – А лапы-то, лапы…
- Ничего, - Стивенс потрепал его по плечу. – Терпимо. Это тебе не Сам-Знаешь-Кто все-таки. – Он ухмыльнулся собственной мрачной шутке и обернулся к появившимся со стороны кухни Лавгудам.
- Никогда себе не прощу, как я мог так ошибиться! – не переставая, восклицал Ксенофилиус, не отпуская плечи Полумны ни на секунду. – Но в книгах ясно было написано – полночь! Наверно, автор что-то перепутал. Тебя же могли убить! Мы еле успели…
- Но ведь все обошлось, - кротко сказала Полумна. – Надо только здесь все поправить. Миссис Джонсон очень дорожит этим домиком. Я могу помочь, папа.
- Надо бы с самой миссис Джонсон еще побеседовать… - задумчиво сказал Стивенс. – Нельзя же оставлять все как есть.
- Я дала ей лекарство, ей нужно отдохнуть, - не терпящим возражений тоном сказала Полумна.
- Некогда нам ждать, девочка, - фыркнул Стивенс и направился к кухне. – Ты думаешь, нам больше делать нечего, кроме как…
Но Полумна по-прежнему загораживала вход в кухню.
- Что вы с ней сделаете? Хотите посадить в Азкабан? Заставите участвовать в вашем министерском заговоре Гнилозубов? Мы все про вас знаем! – обвиняющим тоном добавила она.
- Заговор чего? – Стивенс растерянно моргнул, но тут же вспомнил, что говорит с дочерью редактора «Придиры», и уцепился за первую, более осмысленную часть высказывания. – Нет, мисс, какой Азкабан? Это же просто магла, у которой случайно оказался волшебный артефакт. Вот ее прабабка, скорее всего, была волшебницей, это мы проверим. А вашей миссис Джонсон просто изменим память, сами понимаете – Статут… А сейчас, будьте так любезны, отойдите от двери и не мешайте нам делать свою работу.
- А Виктория и Алекс? – резко спросила Полумна.
- Что за Виктория и Алекс? Те два имени на бумажке? Ну не они же монстров вызывали, так какие к ним претензии? – уже с нетерпением ответил Стивенс. Эта девчонка начала его раздражать, но он как представитель Министерства не хотел в такое время ссориться с прессой – пусть даже и с «Придирой».
- Ни у кого нет к ним претензий, - сердито сказала Полумна. – Ни у вас. Ни у маглов. Ни даже у демонов, похоже. А ведь это они виноваты. Миссис Джонсон никогда не взялась бы за это перо, если бы они над ней не издевались.
- И что же вы предлагаете, юная мисс? – насмешливо сощурив глаза, поинтересовался Стивенс. – Упрятать их в Азкабан? Привлечь к… заговору Зубогнилов? В нашем ведомстве маглы по болезням десен не проходят.
Он хмыкнул и, довольный собой, направился на кухню.
- Можете изменить память заодно этой Виктории. Чтобы она и думать забыла про миссис Джонсон, – посоветовала ему вслед Полумна и хмуро уставилась в черные проемы окон, за которыми медленно парил рождественский снег.
- Не переживай, - шепнул Ксенофилиус. – Я знаю, что мы сделаем! Натравим на эту Викторию мозгошмыгов!
* * *
Миссис Эбби Джонсон, как всегда, проснулась в темноте задернутых штор и по оставшейся с детства привычке, не слезая с кровати, выполнила зарядку для рук – нелегкое испытание для ее постаревших костей.
Вот и Рождество, а никакой радости. Да еще такая усталость, будто вчера весь день таскала тяжелые ведра. А ведь всего-то – испекла пирог, прибралась в доме… И все, кажется.
Тут она вдруг осознала, что сейчас ей кажется непривычным. Тишина. За последние несколько месяцев она никогда не слышала тишины по утрам. Тишина была полной, звенящей, и в ней словно распрямлялись с наслаждением измученные нервы, как порой усталое тело расслабляется в ароматной согревающей ванне.
Несколько минут она просто с восторгом дышала полной грудью, как отпущенная на свободу из тесной клетки птица. Потом распахнула шторы, чтобы впустить в комнату солнечный свет...
Сверкающие бело-голубые ангелы, мастерски то ли нарисованные, то ли выложенные на стеклах кристалликами льда, наполнили светом самые дальние углы дома. Казалось, что они живые и дышат. Как нимбы, их окружали танцующие на стекле необыкновенные искры. Они блестели так сильно, что даже было больно глазам, но Эбби смотрела и смотрела, онемев от удивления и восторга, боясь прикоснуться к этой красоте, чтобы она не растаяла под ее пальцами.
Торопливо накинув старую шубу, Эбби вышла на улицу, от волнения забыв дома палку, на которую в последнее время стала опираться при ходьбе. С внешней стороны ангелы на стеклах выглядели еще прекрасней, они играли в лучах солнца, как воплощенный в художестве рождественский гимн, и на улице уже останавливались прохожие, глядя на чудесные картины и в восхищении покачивая головами.
У одного окна, внизу на подоконнике, Эбби нашла и записку от неизвестного автора ледяных картин. Записка представляла собой кусок почему-то не тающей льдинки, на которой теми же легкими голубыми искрами были выложено:
«С Рождеством, дорогая миссис Джонсон!»
Что-то закапало на потертый рукав ее шубы, теряясь в бурых меховых складках, будто таяли сосульки на крыше. Эбби Джонсон не сразу поняла, что это слезы.
