Часть IВ захолустном городке Тубере не бывает на небе звёзд. Никогда. Я родился здесь, вырос, ходил в школу, которую успешно закончил, но за все эти восемнадцать лет звёзд на небе не видел. Из-за постоянных туч, заволакивающих небо, и пасмурного климата моя пятилетняя сестра всё ещё не знает, что такое солнце. Хотя, может, я все драматизирую.
Я не знаю ни одного человека, о котором бы говорили: «Смотрите этот парень из Тубера, он многого добился». Когда я сообщил моему отцу о желании пробиться в жизнь, уехать из этого городка, он засмеялся. Наверное, поэтому этот день так отпечатался в моей памяти.
До выпускных экзаменов оставалось пару дней, и все сходили с ума – носились как сумасшедшие, пытались вызубрить что-то в последний момент.
Моя школа была разделена на клубы, как это обычно и бывает в глупых фильмах. Девушки из церковного клуба (я бы сказал, что они фанатики, но ведь это не мое дело), футболисты (все до одного «щемят ботаников»), болельщицы (для них выпуск – дело десятое, если ни двадцатое). Остальные клубы – такие как проектирование, архитектура, любители истории и прочая требуха, были населены заучками, довольно жалкими созданиями.
Среди всей этой массы, я был единственным, кто нигде не числился. В школе меня величали лузером. Просто представьте обычного неудачника, и первое, что придёт вам в голову при произнесении этого слова, – это я.
Приятно познакомиться, меня зовут Чарльз Максвелл.
Друзей у меня никогда не было, не то чтобы я этого не хотел, просто так получилось, что в нашей школе я был единственным человеком, которого все предпочитали обходить стороной. Все делали вид, что от придурка Максвелла воняло. Меня это не расстраивало, даже забавляло. Создавалось впечатление власти над окружающими. Куда бы я ни пошел, рядом со мной никого не будет.
– Сын, – из размышлений меня вывел властный голос отца, – ты так и не сказал, кого пригласил на выпускной?
Кажется, настала моя очередь смеяться. Я никогда даже не говорил «Привет» противоположному полу, кроме моей сестры, матери и, возможно, продавщицам из маркета «Бефорд». Да, папа, не то слово, они просто дрались за право быть моей девушкой на балу.
– Нет, я никого не приглашал, – ответил я.
– Почему? – спросил отец, перелистывая спортивную газету.
Во время разговора он никогда не смотрел на меня – только когда шутил или за что-то наказывал.
– Не смог выбрать, – едва ли он заметит, что это был сарказм.
Отец отложил газету в сторону и сурово посмотрел мне в глаза. Я мысленно прокрутил в голове весь разговор, но так и не смог понять, что сделал не так.
– Чарли, – сказал он, – тебе пора бы подумать о будущем. В твоём возрасте я уже встречался с твоей матерью и вообще знал, что буду делать дальше. И ты должен найти себе место, понять, как собираешься жить. Я не позволю тебе висеть на моей шее, надеюсь, ты понял.
– Понял, - сглотнув, сказал я. – Но ведь я не собираюсь жить в Тубере. Я поеду в Сомниум.
– Опять одна и та же песня, – сказал отец со вздохом.
– Я… я должен попытаться, – слова застревали в горле. – Если что, в Тубер всегда можно будет вернуться.
Я не собирался возвращаться.
– Как знаешь, но так и будет. Денег особо нет, так что помощи не жди. Не думаю, что колледжи Сомниума примут тебя с распростертыми объятьями. И когда ты поймешь это, ты вернешься.
Не примут, конечно. Об этом смешно было думать. Но меня тошнило от этого городка, одних и тех же лиц – ненавидящих лиц. Тубер – это липкая жижа, из которой никому не удавалось выбраться. Но мне удастся – так я думал на тот момент.
Я мечтал о том, как перееду в Сомниум, накоплю денег, поступлю в колледж, окончу его, потом куплю дом, машину, стану известным режиссёром. Мечтал о том, что по моим сценариям будут ставить фильмы. Меня будут любить все голливудские актрисы, а Тим Бёртон пожмёт мне руку. Знаю, смешно и наивно, но когда тебе восемнадцать – мечты ударяют в голову со всей силы. Желания и амбиции захлестнули меня, я мечтал получить от жизни всё.
Дома я жил на чердаке, перестроенным под комнату. Свою мне пришлось отдать моей сестре, когда она родилась. Да я и не жаловался. Чердак – самое одинокое место в доме, а я привык к одиночеству. Из моего окна был виден сосновый лес. Я видел эти чёртовы сосны каждый день, меня от них до сих пор тошнотик берёт. Крыша иногда текла, и я заклеивал её как мог, но каждый раз просыпался от того, что капля дождевой воды била мне в висок.
Свои сценарии я бережно хранил в сундуке, к которому приставил замок – ещё в шестом классе. Я долго копил деньги на этот замок, но результат стоил ожиданий. Ни одна живая душа, кроме меня самого, не могла прочесть сценарии. В том же ящике я хранил кассеты с фильмами, что были так редки здесь. Вышло очень смешно, когда мой отец подумал, будто это порно фильмы, но, убедившись, что это не так, он отстал от моего ящика.
Были у меня и плакаты. Подростки обычно вешают их на стены, я же делал по-другому – все мои плакаты висели стопкой на дверце шкафа. Так что я каждый раз, когда ложился спать, мог открыть дверцу шкафа и перелистать все фотографии людей, которыми восхищался. Их, конечно, было мало, но они были.
Ещё у меня был старый телескоп, оставленный мне покойным дедом. Частенько я, хотя и тщетно, пытался найти на чёрном небе звёзды. Телескоп стоял рядом с окном – там же я и писал. В своём убежище – так я называл эту комнату.
Положа руку на сердце, могу поклясться, что с радостью отдал бы все деньги, которые у меня есть, только бы вернуться хоть на один день в то время. Не то чтобы я был тогда счастливее, просто я был другим.
Ночь скрасила всё тьмой, из окна не было видно ничего – только едва различимые иголки сосен и птицы, пролетающие мимо. В голову лезли мысли – много идей, тем, и мне захотелось записать всё это. Я направился к своему ящику со сценариями. Сам не помню, откуда там оказались те чёртовы коробки – то ли в комнате сестры делали ремонт, и всё это переложили в мою комнату, то ли мама собрала ненужные вещи и «временно» перенесла их ко мне, то ли отец решил схоронить здесь свой хлам. Сам не понимаю, как я умудрился не заметить такие большие коробки.
И я упал, спотыкнувшись о них. Да так, что сломал себе ногу.
Сдавал экзамены и получал аттестат я в гипсе. И в тот день я твёрдо решил, что уеду из дома, из Тубера, и начну новую жизнь.
– Пора сваливать, приятель, пора сваливать, – сказал я себе.
Однако решить было легче, чем совершить. У меня не было ни копейки: отец не желал мне помогать, а местные владельцы всяческих заведений, которых у нас было немного, платили необычайно мало. Я всё лето тщетно пытался скопить хотя бы на билет до Сомниума, но у меня никак не получалось. Отец выставил меня на порог, как только я получил образование – это нормальное явление в нашей семье. Считается, что каждый Максвелл должен добиваться всего сам, а кто завёл эту традицию, мой старик не ответил мне и по сей день.
Я снимал комнату в общежитии для рабочих на стройке. На стройке я, само собой, не работал. Мне было противно, когда кто-то дурно пахнущий садился рядом, не говоря уже о строительной пыле и десятках вонючих мужланов. Я сумел уговорить начальника дать мне эту комнату, обязуясь платить в срок, что и делал ежемесячно. Но своих денег у меня было ничтожно мало.
Проблему решил случай. В Тубере обожают День Независимости. Дети в нашем городке на вопрос о том, какой их самый любимый праздник, не задумываясь, ответят – День Независимости. Мэр городка закупает фейверки для того, чтобы раскрасить ночное небо в день праздника. Местный оркестр играет всю ночь, в основном Глен Миллер, – это единственное, что они знают. Девушки из церкви надевают платья, чего этого они не делают даже в Рождество. Мистер Чамблер, самый богатый человек в нашем посёлке, устраивает лотерею.
В ту самую ночь там был и я – наблюдал, как на танцплощадке люди корчились в нелепых движениях. Так это видел я – не она. Думаю, у всех есть понятие «он» или «она», когда только один взгляд этого человека вызывает в тебе необыкновенные впечатления.
Мелроуз Лорен. Я и в семьдесят бы вспомнил, как она выглядела в ту ночь. Девушка со светлыми волосами – мне до сих пор кажется, что они светились. Она стояла напротив и не видела меня, как и все остальные. Подходить к ней я боялся: слишком коротким было её платье, слишком уверенный был у неё взгляд. Я и вспоминать не хочу, о чём я думал в тот момент. Слава богу, что об этом никто не узнает.
– Покупайте билеты! Повезти может каждому! – кричал какой-то прыщавый паренёк, проходя мимо меня.
Отчаявшись, он остановился и попросил у бармена воды.
– Ну и ночка, никто не хочет покупать билеты Чамблера, их тут хоть задницей жуй, – пропыхтел он, беря запотевший стакан в руки.
– Значит, не повезло, – пробормотал я больше себе, чем ему.
– Не повезло! Не повезло, говоришь?! Да, это катастрофа, что я ему скажу? О зарплате можно забыть, я не продал и половины. А Кейси так хотела то кольцо, теперь мне оно не по карману…
Да, у Мелроуз была очень короткая юбка и длинные ноги, она окидывала всех высокомерным взглядом, стараясь ни с кем не разговаривать. Я отсюда слышал, как она хлопала своими длинными ресницами, и плевать, если они ненастоящие.
Мне казалось, что это неправильно – что Мелроуз стоит одна. Кто-то должен был подойти к ней и заговорить.
– … ну кто же? – продолжал распинаться парень.
– Я, – ответил я.
Я решил, что подойду к ней – должно быть, алкоголь ударил мне в голову, и я стал смелее. Но вспоминая все, что со мной потом случилось по пьяни, я понимаю, что это была моя не самая худшая идея.
– Ты? Дружище, спасибо! – разгорячённый парень потряс меня за руку.
– Что? – осторожно спросил я, но он уже доставал из своей сумки три билета, и протягивал их мне.
– С тебя тридцать долларов! – засиял он.
То ли от алкоголя, то ли от того, что мысли были заняты Мелроуз, а может, от того, что я не умею говорить людям «нет», я не стал спорить. Молча достал из своего кармана последние тридцать долларов, которые у меня оставались. Продавец билетов вырвал деньги у меня из рук, оставив с лотерейными билетами, и живо скрылся.
Тут мне в голову пришла совершенно безрассудная идея. Я решил, что подойду к Мелроуз, выдам один из этих билетов за только что нашедший и спрошу, её ли это. Для опьянённого рассудка план казался гениальным. Поэтому я выкинул пустую бутылку с пивом и двинулся к Мелроуз.
Оставалось собраться с мыслями и подойти к ней, но тело меня не слушалось. Я раз сто сказал себе «вперёд», но при этом не сдвинулся с места. Наконец кто-то толкнул меня сзади, и я налетел прямо на Лорен. Боже, она визжала как бешеная. Но это было не самым худшим – в следующую секунду меня стошнило прямо на её белую короткую юбку, от чего она завизжала ещё громче. Я попытался пробубнить что-то типа извинений, но внятно не выходило. Да Мелроуз и не слушала. Она одарила меня парой красочных эпитетов и убежала в сторону дамской комнаты. Зеваки, сидевшие возле бара, ещё всю ночь смеялись надо мной.
После того, как Мелроуз ушла, я заметил что-то белое на стуле – её билет. Я взял его, терять-то было нечего, она сюда явно не вернётся. Теперь их у меня было четыре, шансы на победу увеличились. Конечно, я и не думал, что выиграю, для этого нужно было быть чертовски везучим ублюдком. Я бы и не выиграл, но тут меня кто-то больно схватил за плечо и резко развернул, так, что я чуть не рухнул. Передо мной стоял темнокожий парень в разы меня выше и сильнее, сверлящий меня яростным взглядом. Я уже мысленно составил завещание.
– Эй! Какого хрена, ты блюёшь на мою девушку? – прорычал он, хватая меня за грудки.
Кто же знал, что у Мелроуз есть парень, похожий на танк. До этого момента я думал, что она вообще ни с кем не встречается из-за своей гордости.
– Из.. извиняюсь, недоразумение вышло, – промямлил я: язык всё ещё заплетался количества выпитого пива.
– Недоразумение? – он уже было замахнулся, но внезапно замер.
Я попробовал дёрнуться, подумал, что меня помиловали, но у этого громилы была просто железная хватка.
– Зачем тебе четыре билета? – спросил он.
– Не знаю.
– Отдай билеты, и я оставлю твою шкуру целой и невредимой.
И я отдал, потому что во мне не было суицидальных наклонностей и пристрастий к мазохизму.
Сразу после того, как безымянный парень Мелроуз получил билеты, он пригрозил мне кулаком и ушёл в сторону толпы.
Было четыре билета, осталось ноль. Ну, я бы всё равно не выиграл – эта мысль служила мне утешением. Но карманы мои были пусты, зарплата виднелась только в конце недели. На что жить и чём мне питаться, я не знал. Дома в холодильнике даже мышь не повесилась, а просить денег у отца я бы никогда не стал. То ли юношеский максимализм, то ли большое желание к самостоятельности заставило меня принять такое решение, когда я вышел за порог родного дома. Мой отец никогда в меня не верил и никогда бы не помог мне добровольно. Поэтому, думал я, даже когда буду умирать, я сам сначала устрою свои похороны и только потом отойду в мир иной. Кажется, я опять драматизирую.
На танцплощадке поднялась шумиха. Меня не было в центре, но я видел, как там началась драка. Парень Мелроуз задел какого-то футболиста, и это подняло настоящий хаос среди праздника. Люди не видели ничего дальше своих кулаков и дрались беспорядочно – не понимая даже, против кого они дерутся и почему. Я постарался отойти подальше, чтобы мне случайно не досталось. Но тут меня кто-то приложил. Это был сильный удар в челюсть, из-за которого я почувствовал, как по подбородку течет что-то горячее густое. В считанные секунды моя белая рубашка окрасилась в кроваво-бордовый цвет.
Парень, ударивший меня, здорово перетрусил, когда увидел меня в крови после его удара. На самом деле я даже не разглядел, кто меня ударил, так что он мог спокойно исчезнуть с места преступления, но до него это просто не дошло. Это был счастливчик Бо, квотербек школьной команды. Он не был богат умом, но ему всегда необычайно везло, поэтому его так и прозвали.
– Чувак, чувак, извини, – Бо поднял меня на ноги. – Можешь не заявлять? А? Может, как-нибудь договоримся?
– Пусти меня… – я чувствовал, как во рту хлюпает кровь, голова кружилась, но Бо всё никак не оставлял меня в покое.
– Я могу… Могу отдать тебе свой лотерейный билет! Точно! – громко воскликнул он, от чего у меня ещё сильнее заболела голова.
– Ладно, давай, – лишь бы ты свалил Бо, лишь бы ты свалил.
Он всучил мне билет, испачканный в чём-то зелёном, и скрылся в толпе, пока я не передумал. Я посмотрел на билет, который на самом деле мне ни к черту не сдался, и решил, что это самый худший день в моей жизни. Хотелось ещё пива, хотелось добить себя до конца и потащиться пьяным домой. Однако денег не было, а за лотерейный билет мне, конечно, отказались давать пиво.
– Внимание! Внимание! – призывал ведущий.
Оркестр стих. Все посмотрели на сцену. Это было сложно назвать сценой – скорее деревянной платформой, на которой едва умещались все музыканты. Судя по огромному прозрачному барабану с бумажными номерами внутри, лотерея началась. Я понял, что и не подумал взглянуть на номер своего билета. Впрочем, он был так испачкан, что сложно было что-то рассмотреть.
– Итак, – провозгласил ведущий.
На сцену вышла девушка в коротком платье кислотного – цвета и начала крутить барабан.
У меня всё плыло перед глазами от удара и алкоголя, но, сам не понимая, почему, я пытался понять и услышать, что говорил ведущий.
– Номер 25 получает сто долларов!
– Отлично! Деньги мои! – на сцену вышел парень Мелроуз, отобравший у меня четыре билета.
Ведущий, улыбаясь своей голливудской улыбкой в тридцать два зуба, похлопал его по плечу, поставил на его билете свою роспись. После чего довольный громила спустился со сцены и пошёл в сторону кассы.
Я не мог понять какой у меня номер – четыре или семь. Я уже проклинал ту последнюю бутылку пива и зародившуюся во мне надежду на выигрыш.
Девушка на сцене вновь принялась крутить барабан.
Было бесполезно пытаться рассмотреть цифры на моём билете, поэтому я схватил первого встречного за рукав и спросил:
– Скажи, какой тут номер?
– Приятель, да у тебя тут четвертый номер. Цифра зверя, – сказала мужеподобная уборщица, и, освободившись из моей хватки, ушла убирать чью-то блевотину.
Так, четыре – это у нас теперь цифра зверя. Забавные люди обитают в Тубере.
– Номер 128 получает триста долларов! – объявил ведущий.
На сцену пошатываясь, вскарабкалась пьяная девушка. Она молча протянула билет, затем что-то промямлила и ушла за деньгами.
Я уже начал трезветь, но ноющая боль в моей губе становилась всё сильнее. Надо было вернуться домой, переодеть рубашку, выпить спиртного для анестезии и лечь спать, а утром пойти в больницу. Но я решил остаться, дабы посмотреть на наглую рожу победителя.
Прозвучала барабанная дробь. Ведущий выудил из барабана последний номер.
– И пятьсот долларов, получает номер… – он замолчал, сделав театральную паузу.
– Не томи! – выкрикнул кто-то нетерпеливо из зала.
– НОМЕР ЧЕТЫРЕ! – воскликнул он.
Я едва не упал. Мне показалось, или это действительно был мой номер? Я и подумать не мог, что буду той самой наглой рожей.
Я гордо прошествовал к сцене. Мне казалось, остальные сейчас подавятся своим же ядом.
Ведущий хмуро посмотрел на мой билет и, разглядев цифру четыре, воскликнул:
– Поздравляю! На что потратишь деньги, парень?
На что я, даже не задумываясь, ответил:
– Я просто свалю отсюда.
На следующий же день я с жутким похмельем, убийственным амбре и разбитой губой поехал в аэропорт и купил билет на ближайший рейс, который отбывал через две недели. Для меня это показалось долгим, очень долгим временем. Мне хватило на билет, даже оставалось немного на дорогу. Но тут моя сестра Бет заболела корью, и мне пришлось отдать деньги отцу, чтобы он купил ей лекарства. Я, конечно, знал, что всё это была сплошная липа, но как еще можно было поступить?
Отец мне соврал. Думал, что, если у меня не будет денег на жизнь в городе, я останусь. При просьбе повидаться с Бет, он сослался на то, что я могу заразиться от нее. Что ж, мой старик сильно ошибался.
Целых две недели я просыпался с одной и той же мыслью. Я готов был говорить на эту тему вечно, если бы было с кем. Все книги из местной библиотеки о Сомниуме, я прочёл дважды. Их было не так уж и много, но этого мне хватило, чтобы днями и ночами грезить о городе-мечте. Местные жители всё ещё провожали меня завистливыми и ненавистными взглядами из-за победы в лотерее. Многие шептались о том, что результаты подтасованы, другие говорили о том, что я сам нарисовал на билете цифру четыре. Но мне было наплевать: скоро меня здесь не будет, скоро я забуду об этом нелепом городке и начну новую жизнь.
Мама никак не отреагировала на мой отъезд. Я всегда очень любил её, но она никогда не уделяла мне внимания. Я её за это не виню – наверное, она была очень несчастным человеком. Ходила по дому, убиралась, давала мне с сестрой всё самое необходимое – все, кроме общения. Я не жалуюсь сейчас, ведь именно благодаря ей я могу стерпеть безразличие от любого человека.
Эти две недели прошли со скрипучей тяжестью, они пропахли нетерпением. Все необходимые вещи уместились в маленький старый чемодан. Я получил зарплату и не с пустыми карманами отправлялся в Сомниум. Это уже было неплохо.
В самолете рядом со мной сидела женщина с очень крикливым ребёнком. В салоне воняло краской, на которую у той женщины была аллергия, и едва она успокаивала своего отпрыска, так сразу же у неё начинался приступ громкого кашля. Ребёнок просыпался снова, и всё это повторялось немыслимое количество раз.
В общем, за этот полёт я решил, что или умру девственником, или скуплю завод с презервативами.
Но все неудобства закончились, когда мы приземлились.
Ведь самое главное, я добрался до этого города. Мне удалось выбраться из когтистых лап своей дыры. Моему счастью не было границ.
– Добро пожаловать в Сомниум, мистер Максвелл, – улыбнулась мне симпатичная девушка на кассе, отдавая документы обратно.
Я поблагодарил её и двинулся к выходу. Вот он – тот момент, о котором я мечтал всю жизнь, о котором пишут книги. Ещё немного, и я переступлю порог аэропорта и увижу город своими глазами. Знаю, как это мелко звучит для остальных людей – тех, кто уже тысячу раз бывал в Сомниуме, но для меня это было чем-то необыкновенным. Я почти не выезжал за пределы своего городка, и этот момент стал для меня настоящим открытием.
Сомниум завораживал – высокие здания, пронзающие небо, люди, говорящие на разных языках, много машин и яркая реклама на щитах и экранах.
Голова пошла кругом от такого разнообразия, но мне это безумно нравилось. Я чувствовал, что не всё так просто и рано или поздно начнутся проблемы жилья, работы, но старался об этом не думать. Все это было не важно. Ведь я в Сомниуме.
