Глава 1У мальчика круглое лицо. Ты еще в Большом зале его заприметил, но отмахнулся от этой мысли: мало ли круглолицых мальчишек на свете?
Но теперь, о-о-о, теперь тебе смешно: Алиса бы руки на себя наложила, наверное, узнай она, какой у нее вышел сын.
Поднятая рука его трясется.
Ну же, мальчик, кому как не тебе знать это заклинание.
— Вот ты, ты! Лонгботтом, кажется? — почти нежно спрашиваешь ты, почти нежно, ведь спросить так, как Алиса бы спросила: мягко, презрительно, вкрадчиво — невозможно, не с голосом Грюма.
Тот слабо кивает.
***
Сегодня волосы Алисы черные, как смоль, как мантия отца. Барти идет за ней по коридору, ничего такого в этом нет, ему просто по пути. Она держит голову так высоко и надменно-дерзко, что, кажется, ей самое место в Слизерине: вот где кичатся происхождением, чистотой крови, породой. Ее смешные уши топорщатся так, что видно даже под волосами, и Барти в жизни не видел ничего милее.
Когда Алиса останавливается, он врезается ей в спину, завороженный ее же ушами. Это даже звучит так глупо, что Барти отшатывается, краснеет, каменеет.
— Солнышко, — говорит Алиса. Так могла бы говорить волшебная палочка: голосом, полным силы, власти.
У Барти руки все внутри ухает куда-то в пятки, потому что все знают: не стоит мешать Алисе. Алиса — вещь в себе, кажется, как-то так говорил на днях Трэверс.
— Солнышко, ты почему за мной ходишь?
Молчание.
— Дай-ка угадаю, ты, наверное, потерялась, маленькая змейка, не так ли? Ищешь свою нору и не можешь найти?
И с каждой секундой промедления, с каждым мигом Барти чувствует, как иссякает его время, как теряет Алиса терпение и выносит мысленно ему приговор. И она, конечно, не сделает ему ничего такого, она же не Блэк, для нее он просто перейдет из категории "мелкотни" в категорию "безнадежный". И больше она никогда, никогда на него не посмотрит.
Барти слабо представляет, как можно жить, не имея даже призрачной надежды, что на тебя посмотрит Алиса.
***
Глупые пауки мечутся в банке, как метались бывшие Пожиратели на Чемпионате, три ха-ха, как будто бывают бывшие Пожиратели, как будто не существует лишь двух видов: "просто Пожиратели" и "мертвые Пожиратели".
— Надо бы его побольше сделать, — улыбаешься ты. — Энгоргио!
Паук, чуть поколебавшись, растет. Чертова чужая волшебная палочка.
— Идем, идем! — и мальчик (как же его зовут?) послушно идет к кафедре, как барашек на веревочке, дрожа губами и едва перебирая ноги.
Алиса бы его уничтожила.
***
— Что значит штрафной?! — орет она. Барти прикрывает варежками замерзшие кончики ушей. Холодина такая, что полтрибуны пустует, а с пальцами ног, кажется, уже даже мадам Помфри его не воссоединит.
— Штрафной! — настаивает МакГонагалл, голос ее Сонорусом разносится по стадиону.
— Это игра не для неженок, и если он не хочет играть, пусть проваливает к чертовой матери! — шипит Алиса, подлетая к трибунам, мантия за ее плечами резко хлопает на ветру.
Барти сидит, ни жив, ни мертв: кажется, его сейчас выпустят на стадион. Кажется, сейчас сделают замену, и он встанет (впервые в своей жизни!) на ворота и будет сопротивляться непогоде и натиску команды Гриффиндора (впервые в жизни и против гриффиндорцев!). Он даже не знает, хочет он этого, или нет.
Он даже не знает, зачем проходил отборочные.
И, конечно, его ставят. Команда Гриффиндора выигрывает с разгромным счетом, в гостиной Слизерина снова вспоминают, что он "министерский выкормыш", а за завтраком Квонг клюет его до крови и бросает письмо отца так, что Барти чувствует, как даже по затылку ползет капля сока.
Но даже ярость отца стоит того, ведь Алиса с ним теперь здоровается в коридорах.
— Ты молодец, стоял до последнего, — сказала она тогда, после матча, и потрепала его по плечу. — Неудачи бывают у всех, а верить в победу надо до конца. Выиграешь в следующий раз.
("Но, конечно, не у нас", — добавила она, уходя).
***
— Отвратное заклятье. Мучи-и-ительное заклятье.
Иди сюда, малыш, прочувствуй, пойми.
***
Барти вдруг все понимает. Это происходит очень буднично, посреди одного из бесчисленных коридоров Хогвартса, когда Фарлей толкает его, Барти больно ударяется локтем, рассыпает свитки, а все, о чем он может думать: "Она видела это, Мерлин!"
— Эй-эй-эй, — говорит она, помогая ему встать. — Лоб не расшиби, малявка!
И уходит.
— Я не нуждался в твоей помощи, не нуждался, не нуждался, — шепчет Барти, собирая дрожащими руками свитки. Вытирает рукавом нос и торопливо оглядывается: не видел ли этого кто-нибудь из других слизеринцев?
Начало прелестной дружбы, как сказал бы Люциус. Скользкий Люциус, глупый Люциус.
Это не было дружбой, это было одержимостью. Преклонением. Озарением.
***
Паук визжит так, что неприятно звенит в ушах.
У мальчишки такой вид, будто он сейчас хлопнется в обморок, как будто еще чуть-чуть и его удар хватит.
— Хватит! — кричит грязнокровка, подружка Поттера, милая всезнайка. Не волнуйся, детка, я принесу покой и тебе, и Поттеру, и пауку. И мальчишке этому, жалкому ублюдку.
***
Он помнит, как она почти улыбнулась, увидев его.
Палочка дрожит в руках Барти, Алиса мечется на полу. Он не может ни на чем сосредоточиться, он даже криков ее не слышит, смотрит на нее как будто издалека.
Она ему почти улыбнулась.
Она не знала, что он — Пожиратель.
***
— Как ты себя чувствуешь, сынок? — тормошишь мальчишку за плечо.
Как бы он почувствовал себя, узнав, что это ты тот человек, что пытал его родителей? Что они корчились, срывали горло, а ты лишь смотрел и не отводил палочку? Ах да, еще ты хотел, по-настоящему хотел причинить им боль: его папаше, дибилу с заячьими зубами и тупой фамилией и его матери, что подставлялась ему, смеялась с ним, любила его.
***
— Не уверен, что Крауч прав и Непростительные для авроров должны стать нормой, — кривится Люпин, рассеянно переворачивает страницы
— Война — это тебе не игрушки, — говорит Алиса скучающе. — Война — это война.
Барти согласен всей душой.
