Глава 1Я знаю о ней абсолютно все.
Для этого мне не надо напрягать свою дедукцию.
- Кристин снова стянула твою ручку? – усмехаюсь я, когда ее ладони скользят мне на плечи. Я не оборачиваюсь. Только дышу ее запахом – морозом, духами и метро.
- Ага, - легкомысленно кивает она и тихо смеется, целуя мои волосы. Она не спрашивает, как я догадался. И так все ясно: на пальце чернила, значит, ей пришлось писать первой попавшейся ручкой. Она аккуратистка, ничего не разбрасывает и не теряет, значит, ее обычную нормальную ручку кто-то взял. Алекс, другой ее коллега, сноб, он не будет писать такими дешевыми чернилами, значит, только бестолковая, несобранная Кристин.
- Подари ей ручку на цепочке, - предлагаю я.
Смех. Значит, уже пробовала – не помогло.
- А если…
- Шерлок, опомнись, это же Кристин!
Она уже знает, что я хочу предложить. Я протягиваю руку, и в нее тут же помещается чашка со свежесваренным кофе. В другой руке я задумчиво кручу телефон.
- Не надо, - она мягко забирает у меня аппарат.
- Но…
- Не зли его, тебе лучше все равно не станет.
Она знает, что я собирался написать Майкрофту смс-сообщение. Она садится на подлокотник и тихо гладит мои волосы. Ее пальцы зарываются в мои непослушные кудри, и мой вечно загнанный мозг слегка притормаживает. Она просто сидит рядом, и мне, будто ребенку, достаточно и этого.
***
Я уже и не помню, как получилось, что она прочно обосновалась в моей холостяцкой квартире на Бейкер-стрит. Кажется, это было очередное расследование, гораздо более скучное, чем могло бы показаться на первый взгляд. Будучи интернет-аналитиком, она на каком-то этапе помогла мне, заменяя только что ставшего отцом Джона. И однажды утром я проснулся на своем диване, ощущая запах кофе. Она была на кухне, помешивала кофе на плите в турке и что-то мурлыкала себе под нос. На ней был мой старый синий халат, вследствие ее невысокого роста он волочился по полу. Поскольку накануне я принял кокаин, я мысленно предположил, что мог провести с ней ночь.
- Нет, ничего не было, - улыбнулась она в ответ на мои мысли.
- А.., - я хотел задать другой вопрос, но она снова перебила меня. – Нет, я сейчас уйду. Я просто боялась оставить тебя под действием наркоты.
Она поставила передо мной чашку кофе и тарелку с яичницей.
- Ешь, ты же хочешь. После кокаина так.
И опередила мой следующий вопрос:
- Нет, не я. Брат употреблял.
- Вы читаете мысли? – не выдержал я.
Она повернулась ко мне и снова улыбнулась:
- Только те, что лежат на поверхности.
Я не могу объяснить логически, как это произошло и зачем это было нужно, только следующим утром мы проснулись вместе.
Оказалось, что у нее фарфорово-белая кожа, сквозь которую просвечивает рисунок вен, и зеленые глаза такого цвета, как Ла-Манш в непогоду. Оказалось, она готова в три часа ночи слушать скрипичные концерты, растянувшись на моем диване, готова учиться стрелять из пистолета, готова отмывать лабораторную посуду после очередного эксперимента. Оказалось, что сцеловывать с ее припухших, заалевших губ свое собственное имя – неповторимо. Оказалось, она не закатывает истерик, не задает глупых вопросов, не пытается выбросить с кухни стакан с растворяемыми в кислоте пальцами, не звонит и не спрашивает, где я и когда вернусь. И еще не делает кучу разных раздражающих меня вещей, отчего моя нервная система и легко возбудимая психика удивленно расслабляются.
Я знаю о ней абсолютно все.
Ей всего 24 года. У нее богатый отец-банкир и мать, сбежавшая с любовником. Брат-наркоман и бестолковые коллеги во главе с начальником-геем. Великолепное образование и единственная верная подруга. Крошечная, почти детская ступня и длинные шелковые волосы. Любимый тренч от Burberry и недорогая потрепанная сумка. Напичканный приложениями смартфон (половиной из этих приложений пользуюсь только я) и обыкновенная бумажная книга в сумке. Она портит зрение, читая в метро, но никак не может избавиться от этой привычки. Она любит кофе, шоколад (еще лучше – все вместе) и терпеть не может человеческую тупость. Она любит кошек (чем пушистее, тем лучше) и с опаской относится к собакам. Когда идет снег, она придвигает к окну кресло, садится в него и часами смотрит на снежные хлопья, щурит глаза и улыбается. Она ходит по дому в старых джинсах и вытянутом тонком свитере. И почему-то когда свитер случайно сползает с ее плеча, оголяя кусочек молочной кожи, мне чертовски тяжело думается. Она не любит дождь и сопутствующие ему грубые резиновые сапоги вкупе с неудобным мокрым зонтом. Но все равно отсылает присланного отцом водителя на новом «Ягуаре» и идет к подземке. Она любит солнце, тепло и огонь в камине по вечерам. Она любит ходить в гости к Джону и Мэри. Она почему-то любит, когда приходит Майкрофт. Да и мой брат смотрит на нее с совершенно не свойственной ему теплой улыбкой. Она любит помогать на кухне миссис Хадсон. Любит надевать мои рубашки по утрам. Любит наблюдать за моими экспериментами и иногда пользоваться моей туалетной водой. Любит ли она меня, асоциального, нервного, истеричного типа с механизмом вместо мозга и черной дырой вместо души? Я не знаю….
Я знаю о ней абсолютно все. И в то же время я ничего о ней не знаю.
Однажды, после очередного расследования, я заваливаюсь на Бейкер-стрит почти в полночь, с помадой на рубашке и с разорванными брюками (не спрашивайте, как это вышло, долго рассказывать). Она не спит и встречает меня почти у порога. Долго смотрит на мой внешний вид. Выражение ее лица непередаваемо, и я уже готовлюсь все объяснить (будто в пошлом кино!), как вдруг она начинает смеяться.
- Вот это я называю тяжелый день, - говорит она сквозь смех.
Слова застревают у меня в горле.
- Иди в душ, а я сварю кофе, - и уходит на кухню.
Слышу только, как она отодвигает в сторону подставку для колб и химический штатив. Кажется, я впервые в жизни ничего не понимаю….
Однажды к нам вламываются бандиты. Нанял ли их Мориарти, или кто-либо еще, у меня нет времени вычислять это, потому что она стоит на коленях, а к ее затылку приставлен пистолет. В ходе небольшой потасовки наемник вылетает в окно, параллельно с этим по сети летит смс Лестрейду.
- Как ты? – я поднимаю ее с пола.
- Нормально, Шерлок, он мне ничего не сделал, - успокаивает она меня. Она – меня! Хотя надо бы наоборот. Как ни странно, она выглядит почти спокойной. – Я пойду на кухню. Кофе.
Я остаюсь в комнате размышлять о наемнике. Когда последняя логическая цепочка выстраивается у меня в голове (дело нескольких минут), я вдруг слышу звон разбитой посуды. На полу кухни вижу осколки ее любимой чашки, а она сама стоит, опираясь на стол дрожащими руками, и пытается подавить подступающие слезы. Это удивительное существо пытается всеми силами скрыть от меня свой страх. Прижимаю ее к себе крепко-крепко. Она молчит, а я чувствую, как намокает рубашка у меня на груди. Это я во всем виноват, - проносится среди логических цепочек мой единственный вывод.
- Неправда, ни в чем ты не виноват, - шепчет она куда-то мне в подмышку.
Однажды я, вернувшись домой, слышу звуки скрипки и не верю свои ушам. Она стоит так же, как и я обычно, лицом к окну, и играет Бетховена. Мелодия чиста как бриллиант. Движения выверены и отточены. Ее хрупкая фигура на фоне окна кажется вырезанной из бумаги. За стеклом плывет ночь. Подхожу ближе, мягко забираю смычок из ее руки и разворачиваю к себе лицом. Смотрю вопросительно.
- Да, я солгала, я умею играть на скрипке, - признается она. – И на фортепьяно тоже. Но не так хорошо.
Она отводит взгляд, но вопрос в моих глазах не исчезает. Что же произошло, девочка, что ты заставила плакать мою скрипку? Беру ее лицо за подбородок и нежно приподнимаю. Зеленые глаза растерянно-печальны.
- Мама умерла сегодня, в Бельгии, в доме своего нового мужа. Шерлок, папа этого не переживет! Он же до сих пор любит ее….
Обнимаю ее и целую маленькие ладони. Сколько же в тебе еще тайн, маленькая моя бесстрашная девочка? Сколько еще ты сможешь терпеть рядом с собой машину для разгадывания криминальных загадок? Наверное, однажды утром я проснусь, а тебя не будет рядом со мной.
- Глупость какая, - недовольно бурчишь ты и обвиваешь меня руками.
Хмыкаю в ответ. Посмотрим.
Я могу разложить по полочкам в своей голове абсолютно все. Но не хочу. Я не хочу больше глупо рисковать из-за чокнутого Мориарти. Я не хочу больше вспоминать точеную фигуру Ирен Адлер. Я не хочу больше трепать нервы Джону и Мери. И почти не хочу доводить Майкрофта до ручки. И мне почти стыдно за изуродованную выстрелами стену.
Я не хочу знать, любит ли она меня. Я хочу только чувствовать ее руки на своих плечах.
Я ничего не хочу знать –
Слабость друзей, силу врагов…
Я ничего не хочу ждать,
Кроме твоих драгоценных шагов.
Э. Асадов
