Здесь можно всё.
Поцелуи Мисы сладкие-сладкие. Лайту их вкус кажется приторно-тошнотворным. Эл вспоминает пирожные с заварным кремом, которые так любил.
Здесь можно всё. Даже целовать недавнего противника.
Удивительно, какая прочная связь возникает порой между совершенно разными людьми.
В какую-то секунду каждый из них позволил себе сойти с ума, и эта секунда растянулась для них в вечность.
В вечность, в которой можно всё.
Эта связь всё крепнет. Безусловно, когда-нибудь они выберутся из этой бесконечности безумств. И что же будет потом, если даже по ту сторону жизни они оказались в общей клетушке для душевнобольных?..
***
«Тебя без меня не существует!» — невыносимо хочется крикнуть Лайту.
Это очевидно: в детективе нет никакого проку, если нет преступника, которого нужно найти.
Ягами тошнит от этого придурковатого гения и его вымышленного нимба добропорядочности. Неужели они не видят, что, по сути, между Эл и Кирой нет никакой разницы?
Оба стремятся уничтожить преступность, оба не брезгуют идти по головам, оба, в конце концов, изнывают от скуки…
Так почему же Киру считают «злом», а Рюдзаки едва ли не боготворят?
«Без меня ты ничто!» — хочется крикнуть Лайту, но он вспоминает, что, вообще-то, именно Кира является воплощением справедливости этого мира. Именно Кира — правда. Выходит, всё наоборот?
***
— Подай, пожалуйста, пирожное! — вежливо-властно просит Эл, не отрывая взгляда от монитора.
— Пожалуйста! — протягивает ему лакомство Ягами, привычно разбавляя услужливый тон незаметным, но всё же явно присутствующим сарказмом.
Детектив на это никак не реагирует. Лайту становится ещё хуже.
— Привет-привет-привет! — извещает о своём возвращении Аманэ.
Миса отсутствовала от силы минут десять, но уверена, что все успели соскучиться. Поэтому первым делом она подбегает к Лайту и целует его, извиняясь непонятно за что.
Рюдзаки думает, что это невозможно: она будто привязана к Лайту невидимыми цепями. Цепями, которые — почему-то — намного прочнее металлических наручников, что вынуждают подозреваемого постоянно находиться рядом с детективом.
Эти невидимые цепи тянут Мису в бездну. Потому что Ягами Лайт — Кира.
***
Аманэ Миса никогда раньше не испытывала подобных чувств.
Её любовь к Лайту была чем-то невообразимым, чем-то вымышленным или вовсе принадлежащим другому миру.
Собственно, Миса знала, что он уже совсем не походит на того человека, которого она могла бы полюбить. Ягами изменился, но и Аманэ тоже.
Изменяются даже боги. Мир исполнен сплошных измен.
Когда он просто стоял рядом, её охватывало чувство эйфории, безумное блаженство наркозависимого, получившего долгожданную дозу.
Хотелось прыгать выше головы, чтобы привлечь его внимание, хотелось перевернуть мир с ног на голову, чтобы заслужить одобрительный взгляд.
А главное, что для этого он ничего не делал. Ягами Лайт ловко играл струнами её души, будто бы существуя только для этого.
***
Лоулайт никогда и никому бы не признался, что рад нынешнему положению дел.
Массовые убийства, мистическая подоплека и общая запутанность ситуации — для большинства, это, конечно, плохо.
Абсолютное зло — скука.
Ему давно не попадалось настолько интересное дело. Кира — действительно интересный враг.
Наверняка ей подвержены даже боги. Эл однажды решил, что всё человечество — результат плохого дня какого-нибудь высшего божества с очень своеобразным чувством юмора.
Божества очень умного и жестокого. Кира чем-то походит на него.
***
«Это сходство сводится к уверенности в том, что он всё делает правильно», — предполагает Эл, наблюдая за тем, как Миса воплощением заботливости носится вокруг Лайта, постоянно отвлекая его и будто бы действительно не замечая, что он совсем не рад вежливо улыбаться ей.
Лоулайту было бы почти жаль этих близких в своей странности детей, если бы он мог похвастаться знанием социума. Но Эл на самом деле очень мало знает о человеческих отношениях, поэтому он лишь широко раскрывает глаза, жадно следя за действиями двух предполагаемых преступников.
Возможно, в другом мире они могли бы стать друзьями. Но здесь каждый преследует свою цель. И вымышленный божок в своих небесных чертогах смеётся, ведь подопытные ведут захватывающую игру.
***
Скорее всего, ему было просто плевать. И Миса знала это какой-то частью своего сознания.
Чертовски сложно отказаться от мазохистского удовольствия, которое она испытывала каждый раз, ловя на себе его взгляд — злой, презрительный, уничтожающий. Такие взгляды Лайт прятал от других, и только она иногда замечала их, ведь именно она была ближе всех к нему.
Так далеко, вечно позади на тысячи километров, навязчиво цепляясь за край его рубашки, но всё-таки — ближе всех.
Миса знала, что Лайт сильно изменился после смерти Эл.
Миса знала всё.
Миса правда-правда ненавидит его за это. И любит, наверное, тоже только поэтому.
***
У Ягами Лайта отвратительно тёплые ладони. Той самой температуры, которая будет приятна и озябшим пальцам и горячему лбу. Весь он — отвратительно правильный, идеальный. Будто не человек, а экспериментальная модель.
Весёлый, умный, добрый.
Картонный, пластмассовый, железный.
Нам некуда деться от тех, кем мы раньше были.
У идеального Лайта — неотличимый от реальности кошмар. Тот самый, в котором он видит себя самого, на пять лет моложе.
Тогда ещё Эл был жив.
***
Они очень похожие, Лайт и Эл.
Разум Рюдзаки затуманен наркотиками. Он видит, что держит в руках тетрадь, он знает, что напишет в неё лишь три имени. У него тысяча секунд в запасе и ни мгновеньем больше.
Всё в жизни просто, всё в смерти — элементарно.
В конце концов, никто ведь не умрёт?
Нельзя умереть дважды.
И каждое мгновение заканчивается чья-то вечность.
Они здесь. Все трое.
Они мертвы. И они не могут отойти назад, вернуться в прошлое. Они уже ничего не исправят, не поступят иначе. Мёртвых не вернуть. Вот она, истина.
Все настойчиво тянутся к чуду.
Только чуда на всех не хватает.
Ягами Лайт.
Аманэ Миса.
Эл Лоулайт.
