Хроники Рождества

Глава 1

Мое первое Рождество.
Я не помню его. Совсем. Оно и понятно, ведь я родилась в этот день. Зато его помнят мои дорогие родители.
Мама помогала тете Джинни с готовкой в Сочельник, а мужчины смотрели финальный турнир по квиддичу, который транслировался по недавно приобретенному Поттерами колдовизору. Дядя Гарри, как всегда, что-то выкрикивал, чем изрядно забавлял моего отца, пребывавшего в этот вечер в очень приподнятом настроении. Не могу сказать, что он у меня всегда угрюмый, нет. Но Драко Малфой никогда не терял своей удивительной выдержки, даже когда мама очень неаристократично распекала его по какому-нибудь очень значительному для нее поводу. Вот и в тот вечер с его губ наверняка не сходила кривоватая улыбка, которую я так люблю. И все потому, что и по сей день этих совершенно разных людей - бывшего слизеринца и бывшего гриффиндорца - объединяет страсть к игре, в которой они когда-то были соперниками. И судя по эмоциям дяди Поттера, папина команда – выигрывала.
Мой папа, состоятельный аристократ, хотел наследника. Причем он не уставал напоминать маме, что сына он обязательно наречет Скорпиусом. Мама отмалчивалась и никак не комментировала подобные откровения мужа, так, по крайней мере, говорила мне тетя Джинни. Кстати, это именно она предупредила маму, что у нее буду я, а не сын со странным именем.
В итоге, в тот вечер, так и не накрыв толком на стол, мама почувствовала, как я попросилась на свет. Джинни мне много рассказывала про тот вечер. Она говорила, что папа тогда не на шутку испугался. А мама его хрипло успокаивала: «Если мне твоя тетка Круциатусом ничего не сделала, неужели ты думаешь, что какие-то роды… Ох! Мерлин всемогущий, какого дьявола?!!» Вот и все, что кричала мама между схватками. То, что она ругалась похлеще дяди Рона, Джинни не говорила. Это мне уже Джеймс сказал. А он знает. Ему тогда было уже целых три года! Тем более, все, что говорил мне Джеймс, всегда имело для меня очень большое значение. Но об этом чуть позже…
Отец не отходил от мамы ни на шаг. Он все время был рядом, даже когда ведьма-повитуха пыталась выпроводить его из палаты. В клинике Святого Мунго тогда было безлюдно, обычно в Сочельник никто не рожал, но на подмогу была вызвана команда лучших акурешок. Все прошло очень хорошо, мама замечательно справилась со своей природной задачей за пару часов (не будь она Гермионой Малфой!), и на свет появилась я – Минерва Элизабет Малфой.
Как все уже поняли, меня назвали в честь Минервы Макгонагалл. Ведь именно она помогла моим родителям обойти предрассудки послевоенного времени. Именно она создала благодатную почву для их любви. Но это взрослое и немного строгое имя почему-то так и не прижилось, поэтому маленькой меня звали Минни, а теперь я - Мина. Красиво, загадочно и очень по-малфоевски. Мина Малфой. Звучит?..
Моя бабушка Нарцисса, которую за глаза все, абсолютно все, называли Цисси, как-то имела неосторожность предложить маме назвать меня Беллой. Мама очень вежливо напомнила ей о том, что это имя у нее ассоциируется по меньшей мере с войной, да и звучит оно как-то… Зато отец разбушевался не на шутку. Об этом мне тоже рассказала Джинни, которая почему-то всегда обо всех все знала.

С тех пор прошло больше двадцати лет. Но о своем первом Рождестве я знаю ровно столько же много, как если бы сама участвовала в нем в трезвом уме и уже сегодняшней памяти.
Но это не единственное Рождество, о котором я хочу рассказать.

Мое первое Рождество в Хогвартсе.
Так уж получилось, что в школу Чародейства и Волшебства я поступала в один год с Альбусом, который был младше меня на три месяца. С самого детства мы с ним очень дружили. Он всегда и во всем мне помогал, а я этим нещадно пользовалась. И, правда, мне никто и ни в чем не отказывал! Это я только сейчас поняла - почему, а тогда это казалось мне чем-то обыденным и нормальным.
Альбус как-то раз, когда ему было пять лет, заявил своему отцу, что хочет на мне жениться. Мистер Поттер практически не отреагировал на это заявление и лишь добавил, что «посмотрит на то, как его сын будет учиться в школе». Джинни же была только рада. Она всегда меня очень любила и опекала, как, впрочем, и подобало настоящей крестной.
Наверняка, кто-то обратил внимание на то, что миссис Поттер я называю просто по имени, в отличие от ее мужа. Все дело в том, что дядя Гарри всегда был для меня немножко чужим. И не мудрено – я была абсолютной копией своего отца, позаимствовав у мамы лишь чуть вздернутый носик и тягу к учебе. В остальном же вся моя внешность и свойства характера буквально орали на всю округу о моей принадлежности к знатному реабилитированному роду Малфоев. А мой папа с мистером Поттером хоть и подружились на всю жизнь, но близкими друг другу так и не стали, несмотря на то, что Джинни и мама так и остаются практически сестрами. Но оно ведь и понятно – та граница, которая существовала много лет между потенциальным героем войны и холодным наследником пожирателя смерти, так никогда и не стерлась. Зато я уже с детства научилась понимать отца. В его поведении всегда присутствовал некий протест. Будто он боролся с чувством долга перед родословной и собственной памятью. Но он любил нас с мамой больше жизни. Он уважал немногочисленных друзей. Но именно эта разница в положении перед обществом накладывала свой отпечаток на способности моего отца вести конструктивный спор и постепенно выводить его в свою пользу. Я уважала это отцовское умение и пользовалась им в общении с друзьями уже с пяти лет. И очень успешно, что не могло не раздражать, например, того же Джеймса, считавшего себя самым умным, самым красивым, самым обаятельным и самым эрудированным. Хотя мама всегда придерживалась политики нейтралитета. Она никогда не вмешивалась в частые споры между отцом и Поттером, даже если кто-то был явно неправ.
«Мужчины разберутся сами», – говорила она и уходила заниматься своими делами.
Скажу честно, мама и папа мной гордились. Они были совершенно уверены, что умом и смекалкой я была прирожденной Грейнджер, а хитростью и выдержкой – Малфой. Хотя эти качества довольно удачно перетасовывались, потому что отца я никогда не считала меньшим интеллектуалом, чем мать. Поэтому их не особо удивил тот факт, что милая белокурая красавица и любимица всех взрослых друзей родителей пошла по стопам отца. Шляпа с гордостью распределила Мину Малфой на Слизерин. Не думаю, что стоит делать акцент на том, что и на факультете я пользовалась некоторой популярностью, хотя близко я к себе старалась никого не подпускать, уже тогда догадываясь, что моя судьба давным-давно прочно свела меня с Гриффиндором.
Но в то первой Рождество, впервые за одиннадцать лет, я была совсем одна. И тогда я первый раз пожалела, что я такая, какая есть на самом деле: не в меру жесткая, принципиальная зазнайка. Ведь именно так меня обозвал Альбус, когда я попыталась ему объяснить, что не смогу разделить его симпатию… К сожалению, его первая романтическая неудача отразилась и на моих отношениях с остальными друзьями-родственниками из огромного клана Уизли-Поттеров. Джеймс, уже тогда носивший звание самого красивого студента Хогвартса и уже встречающийся с какой-то чернобровой индианкой, смерил меня в тот злополучный вечер высокомерно-ледяным взглядом и, прекрасно зная, что мои родители задерживаются на сутки из командировки и поэтому не смогут забрать домой в Сочельник, а лишь двадцать пятого утром, прошел мимо и даже не поздравил с днем рождения. А мне тогда исполнялось всего двенадцать лет. И это было мое первое Рождество вне дома. Сказать, что я была расстроена – ничего не сказать. Я была буквально раздавлена. Но малфоевская гордость взяла верх. Я смогла взять себя в руки, вытерла тыльной стороной детские слезы обиды и постаралась все хорошенько обдумать, не обращая внимания на комок в горле и испуганный взгляд соседки по комнате.
Наверное, именно в тот день, когда меня, юную девочку, осудили за чрезмерную, как им показалось, сухость в отношении Альбуса все, кроме подруг с факультета, я поняла: надо по полной использовать природные малфоевские таланты. Те, что передались мне с кровью отца. И в тот одинокий вечер, определенно догадываясь, что репрессия будет недолгой, и завтра утром вся рыжеволосая и зеленоглазая толпа пришлет мне кричалку, которая виноватым голосом споет извечную «С днем рожденья тебя…», я, стоя перед огромным зеркалом в малахитовой оправе, решила для себя быть самой красивой и самой сильной ученицей Хогвартса. Назло всем.
Кто же знал, что в тот момент, когда я так подумаю, в сердечке что-то едва заметно екнет, а в мыслях всплывет образ всегда равнодушного ко мне друга Джеймса?..

Мое первое Рождество у Поттеров.
Не могу сказать, что это действительно первое Рождество, которое моя семья отмечала в доме этой семьи. Просто в этот раз впервые не было их многочисленных родственников.
В особняке на площади Гриммо стояла удивительная умиротворяющая атмосфера. Летающие Санта-Клаусы, подаренные нам Фредом и Джорджем, во все голоса распевали рождественские хоралы. В кухне сногсшибательно пахло маминой выпечкой и знаменитым мясом на косточке, которое традиционно в этот праздник готовила тетя Джинни, только в этот день добавляя в него какие-то особенные травы. Папа и мистер Поттер сидели перед камином и о чем-то тихо разговаривали. А мы всей нашей небольшой компанией решали, чем займемся в этот удивительный праздник. Шалить как-то не очень хотелось, да и Джеймс считал себя уже достаточно взрослым, чтобы играть с нами – малышней. Немудрено, шестнадцать лет – возраст, когда кто-то младше даже на год казался никчемным малолеткой. Нас с Алом это немного задевало, потому что мы были всего на три года младше. А вот Лили до всего этого дела не было. Она вообще отличалась удивительным природным… пофигизмом, чем сильно напоминала дядьев Уизли в их лучшие годы. Шалить маленькая рыжая бестия вполне могла и в одиночку.
Я как раз предложила Альбусу партию в шахматы, когда Джеймсу неожиданно пришло письмо от его тогдашней девушки. Я как сейчас помню, что именно почувствовала в тот момент. Грудь сдавил неожиданный спазм, словно ударили, а на щеках выступил лихорадочный румянец. Благо, Ал был не настолько наблюдательным, чтобы заметить подобную метаморфозу на моем лице. Ведь даже строгие выговоры нашего ненормального декана факультета не могли заставить меня даже нахмуриться, не то, что покраснеть. Не скажу, что это была ревность, ведь в тот момент я не осознавала, как для меня важно знать всё, что происходило с Джеймсом. Но я даже мысли не могла допустить, что это когда-нибудь произойдет, что я влюблюсь.
Я до сих пор не помню, когда именно это случилось. Ведь мы всегда с ним о чем-то спорили. Конфликты рождались на ровном месте и заканчивались, порой, очень некрасиво. Но всегда, прошу заметить – всегда, Джеймс находил в себе смелость признать свою неправоту. Пусть немного позже, когда я начинала успокаиваться, а наше окружение уже признавало мое поражение в споре: еще бы, Джеймса Поттера, великолепного Джеймса Поттера нельзя было переспорить ни в чем. Поэтому он, высокомерно прикрывая веки и складывая губы в снисходительной улыбке, кивал головой и говорил: «Что-то, Малфой, на этот раз ты вполне можешь оказаться права. Тебя это устраивает?» И знал же, наглец, что я, обиженная и оскорбленная, яростно блесну взглядом и молча кивну. На этом конфликт считался исчерпанным. Справедливость торжествовала. Но недолго – до следующего неравного поединка. Но вот в чем Джеймсу было со мной не совладать, так это в выдержке. Поттер всегда старался выглядеть надменным. Но глаза, его потрясающие синие глаза, выдавали любую эмоцию. Он умел смеяться одним взглядом, не приподнимая уголков губ. Он умел плакать, не уронив ни одной слезинки. А как он злился!..
Вот и сейчас, держа в руках розоватый свиток пергамента, он снисходительно махнул нам с Альбусом, пытаясь таким образом показать, что в написанном наверняка не будет ничего интересного. Мы, конечно же, из чувства такта не стали уделять этому слишком много внимания, но любопытство взяло-таки верх. И когда руки Джеймса неожиданно задрожали, а синева глаз подернулась мутной дымкой, я сразу же постаралась отвести взгляд. Потому что поняла – это мой друг демонстрировать бы не посмел. Но он не знал, он и догадаться не мог, что Руби, его подружка из Хогвартса с параллельного факультета, решит порвать с красавчиком гриффиндорцем таким неблаговидным способом. О причине такого её решения я не знала, но очень хотела узнать, поэтому решилась:
- Джеймс?..
Он какое-то время не поднимал глаз, но выражение его лица, в один миг окаменевшего, сказало мне о многом. Он обижен. Вряд ли расстроен, он всегда очень легкомысленно относился к своим фавориткам. Но злость, вырисовывавшаяся в плотно сжатых губах и застывшем взгляде, была практически ощутимой. Я поежилась…
- Эй, Джеймс, да брось ты, она того не стоит! – по-мальчищески махнула рукой я и поднялась с кресла.
Зайдя за кресло, в котором, свесив ноги через подлокотник, сидел друг, я легонько положила руки ему на плечи. Как я на это осмелилась? До сих пор не понимаю. Но действовала я абсолютно инстинктивно, не совсем отдавая себе отчет. Но я была удивлена, когда Джеймс, громко выдохнул и покачал головой.
- Что же, бывает и такое…
Эта неопределенная фраза выражала собой все, что Поттер мог на данный момент сказать, если у него и было желание. От природы самоуверенный и самовлюбленный он не мог признать своего поражения. Хотя о каком поражении идет речь, когда тебя просто кидает твоя подружка?..
- Я, конечно, еще маловата в таких вопросах, но, по-моему, она просто не поняла, кого потеряла, - я неумело попыталась его утешить.
И не увидела, а почувствовала, как Джеймс хмыкнул, а потом и вовсе засмеялся:
- Если вас бросает невеста, то неизвестно, кому повезло!
Альбус, до этих пор молчавший, тоже прыснул:
- Наверное, Руби решила, что ты чересчур хорош для нее? – спросил он, отсмеявшись.
- Да, и Ромео Зибенштейн – самое оно!
И тут уже не выдержала я.
Все знали Ромео Зибенштейна. Он уже доучивался на седьмом курсе и ничем примечательным не выделялся. Разве что был очень навязчивым и пытался доказать всем и вся, что он великий ухажер. В основном девушки шарахались от него, как от огня, потому что он всегда напомаживал волосы чем-то похожим на гусиный жир и пах соответствующе. Но продолжал верить, что он самый неотразимый.
Я теперь понимала, почему Джеймс так легко принял новость о «побеге» Руби. Эта девушка в последнее время вела себя странно, особенно после матча по квиддичу между Пуффендуем, команду которого возглавлял Ромео, и Гриффиндором. Потому что в той игре победил как раз черно-желтый факультет. И Руби, полагаясь на свою воистину куриную интуицию, решила остаться с «победителем». Ха, что же, карты в руки. Джеймс достоин большего.
Тот вечер закончился здорово. Мы играли в шахматы, читали анекдоты о военном времени наших родителей, а потом они вспоминали свои прошлые победы и поражения. Особенно много говорила тетя Джинни. Она очень красиво рассказывала о давних операциях отдела мракоборцев, где и по сей день трудится аналитиком. Мои папа и мама смешно комментировали все дела, которые велись совместно с мистером Поттером. Атмосфера радовала дружелюбием и теплом, места которым не было, если в гости приезжали родственнички Поттеров из их рыжего клана.
Когда мы пошли спать, Джеймс неожиданно остановил меня у двери. Он опять улыбался одними глазами, а его рука вдруг совершенно внезапно поднялась к моей щеке. Одумавшись, он резко ее отнял, но глаз не опустил, а лишь шепотом сказал:
- Попробуй рассказать своим подружкам, что Руби бросила меня с помощью письма.
- Она сама всем расскажет, - попыталась я унять дрожь в голосе, не сводя с него пристального взгляда. Я знала, у меня он получался очень красноречивым.
- Ну, если она так сделает, то мне будет проще выставить ее дурочкой. А из твоих уст такая информация выглядит более достоверной.
Он умел красиво говорить, подлец. Чем и сводил меня с ума. В его действиях не было ничего от отца или матери с их эмоциональностью и природной добротой. Может, он и был добрым, о чем свидетельствовали забота о младших брате и сестре и обостренное чувство справедливости, если дело касалось более слабых. Но, судя по рассказам мистера Поттера, Джеймс являлся абсолютной копией своего родного деда, в честь которого и был назван. Гордец, задира, обаятельный мерзавец… Потрясающая квинтэссенция.
Я долго не могла заснуть, чувствуя острое ощущение досады из-за того, что в тот момент была тринадцатилетней, пусть и красивенькой и умной, но все же девчонкой, которая ни капельки не стоила его внимания. По крайней мере не того внимания, которого бы мне хотелось.

Мое первое Рождество в качестве интересной девушки.
Почему я его так назвала? Не знаю… Наверное, мне просто никогда не придется пережить такого удивительного дня еще раз. Поэтому я решила назвать его как-то по-особенному.
В тот день мы должны были все вместе приехать из Хогвартса в наш с родителями особняк, где уже собирались гости.
Опять никаких рыжих Уизли-Поттеров, их вообще в Минлоуд-Плейс не должно быть, папа этого не допустил бы при всем уважении к чете Поттеров. Но вместо этого собралась более занимательная компания. И, конечно же, супруги Шарп. Что в них такого удивительного? По-хорошему, они ничем не отличались от других аристократических семей Англии, но все же было кое-что интересное.
Анна и Николас Шарп работали вместе с моим отцом в Магической Академии Наук, которую все попросту называли МАН. Мистер Шарп разрабатывал некую формулу новейшего противоядия, а его жена ассистировала ему в этом. К тому же Анна Шарп была русской, и, соответственно, училась в лучшей школе волшебства – Александрии, что находилась в Санкт-Петербурге. Там, как всем известно, учились только лучшие ведьмы России, мужчины не допускались под страхом смертной казни, отчего девушки сосредотачивались на учебе в полной мере. И при всем при этом ни одной из выпускниц из Александрии не приходилось долго задерживаться в «девичьем» статусе – поклонников у них обычно было хоть отбавляй.
Эта красивая пара напоминала мне моих родителей. Они так же уверенно держались в любой компании с незнакомыми людьми. Они так же украдкой поглядывали друг на друга, едва прикрывая настоящие чувства, плескавшиеся в глубине их прекрасных душ. И они точно так же обожали своего единственного ребенка. Вот только у Шарпов, в отличие от Малфоев, был сын. Но, черт возьми, красив до умопомрачения.
Звали наследника мистера и миссис Шарп Родионом. В одомашненной, более английской, что ли, версии его имя звучало, как Род. Но мне нравилось проговаривать про себя это необычное буквосочетание: Ро-ди-он. Я знала, что он наполовину русский. Оттого казался мне еще более загадочным, чем кто-то, обладающий подобными ему внешними данными.
Род был необычайно привлекателен. И я понимала, что по сравнению с ним Джеймс, мой милый и любимый Джеймс, явно проигрывал. Шарп обладал потрясающей харизмой, что совершенно сказочно сочеталось со светло-пшеничным оттенком волос и глубоким темно-серым цветом глаз. В чертах его лица не было ни одного изъяна, а в выражении взгляда и легкой, едва уловимой, естественной улыбке можно было потеряться. И я понимала, что Род еще и не начинал вести себя соблазнительно, что в момент разогрело мой подростковый гормональный фон.
Мне было уже четырнадцать, я мечтала о романтике, чего от Джеймса я могла и не дождаться. Мой старинный друг опять всячески делал вид, что я представляю для него всего лишь «родственный» интерес, а встречаться он будет только с барышнями своего или чуть помладше возраста. Могу признаться честно, уже тогда, будучи на третьем курсе, я поняла, что имею кое-какое влияние на однокурсников и некоторых других мальчиков, не боявшихся моего еще слишком юного для отношений возраста. Отцовские гены, кровь вейлы, начали возрождать мою природную привлекательность с новой, утроенной, силой. И, конечно же, кое-кому это не очень нравилось. А именно – моему драгоценному папочке. А на Джеймса, как мне тогда казалось, это совсем не влияло. И я начинала остывать. Я боялась этого, потому что рисковала остаться без мечты. Но реальность была сильнее: Джеймс медленно, но верно переставал быть предметом моего желания. Нет, при взгляде в омут его синих глаз я все также замирала, а сердце в очередной раз делало неожиданный кульбит. Но я быстро приходила в себя. И это означало только одно: моя болезнь под названием «Джеймс Поттер» потихоньку начинала меня отпускать.
Но вернусь к Родиону. В тот вечер мы встретились с ним впервые. Я знала, что он заканчивает очередной семестр в венгерском Владаре. Эта школа не имела с Хогвартсом никаких юридических соглашений, поэтому перевод Шарпа затянулся на несколько месяцев, иначе он уже учился бы в Великобритании. Мое сердце замирало, стоило мне встретиться с ним одним лишь взглядом. Род был высок и статен. Владарская выправка бросалась в глаза с первых минут нашего знакомства. А как же он был галантен... Уже к исходу вечера я была покорена спокойным и уравновешенным славянским колдуном.
И, кто бы мог подумать, Род стал моим лучшим из друзей в Хогвартсе. Он поступил на Слизерин, это было очевидно, но успел подружиться со многими из других факультетов. И само собой это вызывало у меня еще больше уважения. Но как же его ненавидел Джеймс! Нет, он не вызвал Рода на дуэли, он не задирал его. Но в каждом слове Джеймса, в каждом его движении сквозила безграничная неприязнь и презрение. Будто Род не один из лучших учеников Хогвартса, не один из самых блестящих представителей Слизерина, а букашка, пикси, гриндилоу, соплохвост – кто угодно, но не друг, не человек. Сначала меня это раздражало. Очень… А потом я увидела, что Родион как-то странно улыбается в ответ на презрительное шипение Поттера, и поняла: Род знает, что Джеймс ревнует. И моей душе впору было бы восторжествовать. Но что-то будто сломалось. Мне уже не было это так интересно… Джеймс мне был не интересен.

Рождество, которое я никогда не забуду.
Это был именно такой день, который я вспоминаю со странным чувством ностальгии. И лишь привкус боли добавляет этому воспоминанию то самое, незабываемое, впечатление, заставившее мою память по крупицам вжать в мозг каждое мгновение нашего общего праздника. Шестнадцатилетие я отмечала, будучи официальной девушкой одного из самых красивых парней Хогвартса. Мы сходили с ума друг по другу, проводили все свободное время вместе. Целовались, как ненормальные, не боясь, что нас застукают в темных коридорах подземелья дежурные или декан. Нам было наплевать на все происходящее вокруг, ведь для нас существовали только наши отношения, только наша любовь. Да, это была Любовь. Я не могла и минуты пробыть вдалеке от Родиона, хотя прекрасно знала, что он на занятиях, готовится к поступлению в Университет Экспериментальной колдомедицины. Мы вместе с ним просиживали в библиотеке, держась за руки и обнимаясь. Мы вместе с ним готовились к нашему общему будущему, потому что я была на сто процентов уверена, что тоже поеду учиться вслед за Родом в Эдинбург. И я хотела быть ученым, как мама и папа, хотела создать что-то эдакое при поддержке самого близкого мне человека. Моего Родиона… Моего любимого Родиона… Мы мечтали, что до конца своих дней не расстанемся ни на секунду. Наши чувства были столь прекрасными, что хотелось петь, проходя по школьным закоулкам. Все привыкли к нашим отношениям. Поттеры больше не вспоминали моей детской любви к Джеймсу, которая была настолько очевидна, к тому же все уже давно готовились к нашей с Родионом свадьбе. Ведь это было бы логично, учитывая, насколько правильной и гармоничной мы были парой. Иногда, правда, мне снились осуждающие синие глаза, прикрытые блестящей черной челкой. Н я тут же просыпалась в поту, глубоко вздыхала и, прошептав: «Отпусти меня, Джеймс» тут же ложилась спать, понимая, что это всего лишь сон…
Но все рухнуло в один момент. Еще с утра я наслаждалась пением птиц в саду, свежим весенним воздухом, ожиданием счастья. Родион заканчивал учиться в Хогвартсе. Меня ждал выпускной год. А дальше нас встречало будущее с распростертыми объятиями. Я едва ли не пела от захлестывающих эмоций, и даже отец перестал меня подначивать, называя влюбленной курочкой (он любя, я знаю, сам ведь не лучше!). И все казалось было идеально в моем маленьком так долго выстраиваемом мирке, но что-то в глубине души не давало мне покоя. Я не обращала внимания на это чувство, но все равно иногда отвлекалась на щемящее ощущение в груди.
Все подтвердилось вечером, когда маленький совенок, еще совсем необученный, принес мне сверток. Шарпы на какое-то время покинули пределы Англии, и каждый день с начала каникул я ждала весточки от своего парня. И дождалась ведь… Но развернув его я поняла, что теперь весь мой мир будет поделен на «до» и «после»…
«Милая, моя любимая Минни, - начиналось послание.
Я давно хотел тебе сказать, но понимал, что еще не пришло это время. И теперь я не могу тянуть, зная, что времени остается очень мало. Хочу, чтобы ты узнала это раньше, чем если тебе расскажут родные, которым напишут мои отец и мать. Минни, любимая моя девочка, я…»
Я резко опустила руки, не в силах дочитать письмо до конца. Я почему-то знала, что хорошего от этого послания ждать не стоит, поэтому, сама не совсем понимая, что я делаю, я выбежала за кованые ворота и трансгрессировала. Дом Поттеров как всегда встретил меня серым камнем и неприступностью стен. Но я, не разбирая дороги, вбежала по ступенькам и распахнула двери.
- Альбус! – крикнула я что есть мочи. Ответом мне был скрип застарелых досок. И я снова крикнула, уже срываясь на визг, потому что паника подавила все то разумное, что было взлелеяно мной за многие годы. – Альбус! Мерлин тебя дери, Альбус!..
Я не помню, как я упала в узком коридоре дома на улице Гриммо, прижимая измятое письмо к своей груди, не помню, как Альбус нежно отобрал его у меня и дочитал страшные строчки до конца, а потом крепко прижал меня к себе и сказал:
- Держись, сестренка…
Дни тянулись медленно. Я не жила, но существовала, все еще веря в силу магии. Я не могла даже мысли допустить, что человеческое тело будет настолько слабым перед страшной болезнью, которую не излечишь никакой колдомедициной. Отец имел серьезный разговор с мистером Шарпом, предложил все свои средства и возможности для спасения юноши. Мама поддерживала мисс Шарп и меня. Но все всё прекрасно понимали…
Родиона я увидела в конце мая. Когда мой шестой курс был уже почти окончен, и оставались лишь считанные дни до летних каникул. Я медленно входила в палату, окна которой были магическим образом затемнены, а рядом с кроватью тихо пищал какой-то аппарат, явно магловский.
Он лежал прямо, даже голова не была приподнята, и я еле сдерживалась, чтобы не подложить Роду что-нибудь мягкое. Когда я подошла ближе, то увидела выбритый висок и противный грубый рубец на коже чуть выше уха..
- Господи, - прошептала я, крепко зажмуривая глаза.
Меня предупредили, что операция была проведена уже вхолостую, потому что болезнь пустила в тело некие корни, и жить Родиону осталось всего ничего…

Рождество я встречала в кругу своей семьи. Рядом были мама, папа, крестные, даже дядя Рон приехал. Не было только Родиона. И Джеймса почему-то тоже не было.

Рождество, о котором я рассказываю в настоящем времени, потому что именно оно заставило меня жить.
- Ты снова за свое! – это папа. Он рассержен, и я ничего не могу с этим сделать. – Ты же обещала, что выйдешь к гостям. Да какие они гости! Это же самые близкие для тебя люди…
Папин голос стихает, становится более ровным. Он подходит ко мне, становится рядом и приобнимает за плечи.
- Мина, это ведь несложно – оторваться от микроскопа и переодеться.
Отец снимает с дверцы шкафа платье и кидает его мне в руки.
- Приведи себя в порядок. Покажи всем, что ты живешь, что ты с нами… Ладно, нас с матерью ты не бережешь, но Джинни с Поттером не обязательно так переживать из-за тебя.
Я вздрагиваю. И ведь действительно, я не помню, когда я их видела в последний раз.
- Пап, - тихо говорю я, - дай мне пятнадцать минут, а?
Я обнимаю его и кладу голову ему на грудь. Он такой худой. Высокий и худой. Но все равно красивый. Длинные волосы аккуратно собраны сзади. Сюртук сидит идеально. И пахнет от него просто чудесно. Мой отец просто образец идеального мужчины, просто эталон аристократизма, несмотря на то, что всячески отмахивается от этого. Он до сих пор, спустя столько лет, пытается доказать всем, что он простой мужчина. Отец и муж. Но ведь гены вещь коварная…
- Я даю тебе полчаса. Но чтобы сегодня ты блистала. К тому же есть повод…
И он выходит из моей комнаты.
Я шумно выдыхаю.
Действительно, повод есть. Мой день рождения, Рождество. Новоселье, наконец. Хотя новосельем это можно назвать с натяжкой.
Всего полгода назад мама и отец выкупили у министерства свой дом – Малфой Менор. Они больше двадцати лет шли к этому, все время откладывая этот шаг. Я понимаю, почему они сомневались.. У мамы с домом связаны не самые лучшие воспоминания: Лестрейндж, смерть Добби и все такое. Но первой предложение подала именно она, потому что она понимала, что отцу нужен дом. И не тот, где мы, он ведь рад жить с нами хоть в съемной магловской квартире, какую сейчас снимаю я, учась в Оксфорде. Просто ему нужен Дом. Со своей историей, его историей, с его родовой магией, его родовой силой, воспоминаниями. Отцу это нужно, и мама это всегда понимала. Именно поэтому она вытребовала для себя право купить этот дом за весьма символическую сумму, и подарила Менор отцу ко дню рождения. Его лицо я никогда не забуду. У нашей семьи есть особняк с хорошим куском земли. Но это… Ух, в общем, родители похоже в ту ночь славно оттянулись!
У меня в этом доме есть свои покои. Почти целый этаж отведен для моей спальни и лаборатории, в которой я провожу все свое свободное время. В маленькой квартирке, которую я снимаю, учась, не развернешься. Но магией пользоваться мне никто не запрещает, поэтому почти каждые выходные я провожу дома, пересекая сотни километров за несколько секунд.
И сейчас я нахожусь в собственной спальне, стоя прямо перед зеркалом.
Я понимаю, что мне надо собраться с мыслями, оторваться от своих опытов, отложить записи и лабораторные дневники. Спрятать подальше медицинские справочники. Родители давно смирились с выбором моей профессии, но сегодня такой день, когда впервые за полтора года просто необходимо показаться на глаза своим близким. Кстати, мама говорит, что дядя Гарри начинает сильно терять зрение. Надо пойти к нему и сказать, что теперь будет кому заниматься неизлечимыми магловскими заболеваниями в нашем удивительном мире…
Я саркастически усмехаюсь, чем по привычке прогоняю боль из груди. И снова оглядываю себя в зеркале.
На меня смотрит странное существо. Высохшее лицо, блеклые глаза, не знавшие косметики уже несколько месяцев, впалые щеки в обрамлении растрепавшихся волос, лихо закрученных тугим пучком на макушке. Я опускаю глаза на собственные ключичные кости, которые остро выглядывают из-под старой порвавшейся в нескольких местах майке. Отец не зря дал мне полчаса. За пятнадцать минут подобное безобразие не искоренить.
- Соберись, тряпка, - шепчу я своему отражению и впервые вижу лихорадочный блеск в глазах. – Тебя ждут, не подведи.

В Малфой Меноре потрясающая звукоизоляция. Я едва слышу легкую музыку, доносившуюся снизу, когда подхожу к лестнице. Надо просто спуститься и поздороваться со всеми. Это не трудно. Там не будет фальшивых улыбок, глупых вопросов. Там будут искренние слова, подтверждающие родственность наших семей.
Я выхожу из-за угла и вижу своих родителей. Мама сегодня прекрасна. Она всегда прекрасна. Как только она решилась остричь свои проблемные волосы, она преобразилась настолько, что возраст теперь в ее исполнении превратился в некое подобие искусства. Она с каждым годом становится только изящнее, еще утонченнее. В жестах появляется аристократичность, в голосе нотки королевского спокойствия. Отец смотрит на нее украдкой, а на лице играет влюбленная улыбка. Мама выглядит, словно хрустальная статуэтка. Короткие волосы безупречно приглажены, на тонкой шее блестит золотая цепочка с небольшой бриллиантовой слезой. Черное платье в пол с длинными рукавами делает ее фигуру просто невероятно элегантной. И вот откуда у маглорожденной такой изысканный вкус? Не иначе как в ее родословной есть некто аристократических кровей. Я всегда это подозревала.
Я не замечаю, как все, затихая, встречают меня у подножия лестницы. И вдруг я радостно и совершенно искренне улыбаюсь. Я действительно очень сильно по ним скучала!..
Вот Джинни чуть не плача тянет ко мне руки, а дядя Гарри улыбается во весь рот. И только в глубине его глаз блещет забота столь ощутимая, что я тут же чувствую комок в горле. А это кто?.. Мерлин великий, неужели это дядя Рон? Нет, и правда, бывают же чудеса. Помню, смотрела колдографии и не понимала, как мама вообще могла влюбиться в этого неуклюжего долговязого рыжика. А сейчас я не могу оторвать взгляда от его широких плеч, затянутых в черный шелк стильной рубашки и блеска аккуратно распущенных вьющихся волос. Он самый настоящий мракоборец, сошедший с обложки «Ведьминого Вестника». Рядом с ним Ларита, его красавица жена. Вот уж действительно вейла. Я помню ее еще с детства. Она не изменилась, хотя прошло уже много лет…
Но кто это рядом с ними? Между Альбусом и Лили?..
- Джеймс! – отчего-то слишком громко восклицаю я и быстро сбегаю вниз.
Конечно, он не раскрывает объятия. Это ведь Джеймс. Надменный, всегда как-то по-особенному холодный со мной. Но он делает шаг мне навстречу. А в глубине его глаз, я вижу это, плещется нескрываемая радость.

- Когда ты уезжаешь? – спрашивает Альбус, подавая мне шампанское.
- После нового года, где-то в середине месяца, - неопределенно пожимаю плечами я.
Мы вчетвером собрались в галерее на третьем этаже Менора. Здесь очень тихо и тепло. Эльфы накрыли нам стол, и мы устроились в мягких креслах. Кто-то по-домашнему снял обувь и залез с ногами на мягкие подушки, кто-то просто смотрел на ясное звездное небо, мерцающее прямо над головами, а кто-то, как я, например, закутался в плед и полулежал, разглядывая бликующие языки пламени, отраженные на мраморных панелях камина.
- Почему именно Америка? – тихо спросила Лили.
Приятно, что мои друзья решили сами узнать все у меня, а не слушать доводы своих родителей. Ведь им я пока ничего не объясняла. Да и не хочу. Они меня любят, но вряд ли поймут, посчитав мое желание уехать подальше блажью.
- Там очень хороший промагический факультет в Гарварде. Оксфорд готовит магов-колдомедиков по одногодичной программе, но меня это не устраивает…
- И чем же? – Лили заглядывает мне в глаза, и я не могу удержаться от улыбки. Она ведь так повзрослела, ей теперь все интересно. Не только мальчишки и побрякушки. Ей интересны человеческие чувства, помыслы.
- Понимаете, - я сознательно обращаюсь ко всем, потому что должна дать им понять, что отвечаю на все эти вопросы единственный раз, - в Оксфорде готовят колдомедиков, которые обучаются среди маглов. И никакого отношения к магловской медицине он не имеет. Зелья, заклятия, элементы трансфигурационной магии – все это я могла бы изучать в нашей Академии колдомедицины и целительства. А в Гарварде сама учеба построена по-другому. Промагические дисциплины проецируются на простую человеческую жизнь. Вы ведь слышали, что магловские болезни в Америке успешно лечатся в большинстве случаев, если они не запущены. Вот, например, ухудшение зрения дяди Гарри я смогу вылечить, проучившись там всего год…
И Джеймс не дает мне договорить. Он просто наклоняется ко мне и, глядя прямо в глаза, задает вопрос:
- Это ведь из-за Шарпа, да?..
И я не могу ничего сказать. Не могу, потому что тот ледяной купол, созданный вокруг самой себя, вдруг покрывается блестящими трещинами. Где-то там, далеко в подсознании, я понимаю, что Джеймс должен был выкинуть нечто подобное, ведь он не появлялся в моей жизни с тех пор как умер Родион. Но я просто не успела себя подготовить…. И я хочу спросить у него: «Ну за что ты меня так ненавидишь?» Но не могу. Сил хватает лишь на то, чтобы встать и уйти.
Я уже подхожу к своей лаборатории, скинув туфли, шлепая по шлифованному камню босыми ногами. Они уже замерзли, кажется, что уже посинели. Но это ощущение не дает мне расслабиться. Потому что в душе снова распускается ледяной холод, согретый лишь на мгновение одним взглядом в некогда такое любимое лицо…
Он догоняет меня у самой двери. Крепко хватает за локоть и резко разворачивает к себе лицом, жарко выдыхая горячий воздух, вглядываясь в мое искаженное лицо. И сейчас я ненавижу его всеми фибрами своей души. Ненавижу настолько, что могу лишь сверлить его взглядом, потому что не могу подобрать слов. Я не могу его видеть. Не могу, не хочу… Поэтому я жестко сбрасываю его пальцы со своей руки и пытаюсь захлопнуть перед самым его носом дверь. Но он резко ударяет по ней ногой и врывается вслед за мной в темноту.
- Уходи¸- хрипло шиплю я, - уходи, потому что я за себя не ручаюсь.
- Мина, прости, - лихорадочно бормочет Поттер, останавливаясь посреди комнаты. – Но я больше не могу видеть, как ты себя жалеешь. Ты полтора года практически в заточении! Мне Альбус говорил, что в Хогвартсе на последнем курсе ты не выходила из своей комнаты, либо пропадала в библиотеке. Ты никогда такой не была! Ты блистала! Ты сияла, на тебя все равнялись, хотели быть тобой. А сейчас? В кого ты превратилась сейчас?..
Он резко опускает руки и словно бы сникает. А я плачу… Нет, я реву. Впервые за последние месяцы слезы текут по моим щекам ручьями, и я не могу остановиться, потому что здесь в сумраке моей лаборатории, этот человек, которому я позволяла любые слова в свой адрес, сказал то, чего никто никогда не говорил.
- Мина, прости… Я понимаю, Родион был твоим почти женихом, у вас были планы. Но это ведь жизнь, Мерлин тебя дери! Сколько еще ты будешь себя убивать, травить своих родителей? Они же за тебя переживают…
- Да… - сквозь всхлип произношу я. – Да. Себя убиваю, их травлю… Да, я плохая дочь. Я плохой друг!..
- Дура! – Джеймс резко бьет меня по лицу. И вдруг пугается. Его и без того выразительные глаза становятся просто огромными. И сквозь звенящую боль я чувствую прикосновение его холодной руки.
- О, Мина…
- Ничего, - я отвожу его ладонь от себя и хочу уйти. Я просто хочу уйти, но он не дает.
- Мина, ты же всегда была такой стойкой, такой сильной… Его смерть сломала тебя. Она поломала тебе жизнь. Ведь есть же люди, ради которых стоит жить…
- Ты, что ли? – вдруг выдаю я, резко вырываясь.
- И я тоже…
- Где ты был все это время? Где ты был, когда ты был мне нужен?
- А я это знал? Твою ж ты мать, Мина, а я разве знал, что я тебе нужен? Ты никогда не нуждалась во мне раньше, почему же вдруг я стал тебе нужен тогда? – к нему вернулся его противный ехидный тон. Он вновь превратился в того самого Джеймса, который мог безбоязненно уколоть в самое больное место. Но у меня уже нет никаких сил. Нет сил пикироваться с моим давним другом, которого я так сильно любила, что забыла ему это сказать.
- Я всегда в тебе нуждалась, Джеймс, но за своим эгоизмом и скотством ты видел только себя… Я же была для тебя всего лишь Минни, которая украшала собой любой праздник, правда?.. Ненавижу я тебя, Джеймс. Как любила раньше, вот так сейчас ненавижу, - устало проговариваю я и сползаю вдоль стенки на пол, укутавшись пальцами ног в длинный ворс мягкого ковра у потухшего камина.
- И я тебя ненавижу, - тихо проговаривает Поттер, снимая с себя пиджак и накидывая его мне на плечи. – За то, что всегда смотрела на меня влюбленными глазами, а стоило мне к тебе подойти ты сразу же превращалась в злюку.
- Я всегда была для тебя слишком маленькой…
- Слишком красивой.
- Ой ли? Поттер, не заговаривайся. Самым красивым у нас был ты.
И вдруг Джеймс начинает смеяться. Сначала тихо, а потом все громче и громче, еле сдерживаясь. Он почти плачет, все ближе прижимаясь ко мне, и я чувствую, как улыбка растягивается на моем лице. Мы хохочем долго. Уже почти валяемся по полу. И вдруг Джеймс сквозь смех говорит:
- Мы же вроде как ругаться собирались! Начали с ненависти, а закончили комплиментами? Как же это на нас похоже!
И я вдруг затихаю, смотрю на него заплаканными глазами и тихо так шепчу:
- Мне не хватало тебя, честно…
И он молча обнимает меня за плечи, прижимает к себе крепко-крепко, и, целуя в растрепанную макушку, произносит:
- Я понимаю, ты его никогда не забудешь. И боль будет жить в тебе всегда. И ты не простишь меня за пощечину и за то, что так и не ответил тебе взаимностью тогда, когда ты этого так хотела. Но сейчас я могу поклясться, что я никогда не чувствовал себя достойным тебя. Ты же как солнце освещала все на пути, а я не хотел играть роль твоей тени. И когда я увидел тебя на похоронах Шарпа… Да-да, я был там. Мне нравился Родион, что бы вы ни думали. Я испугался, что если вдруг со мной что-то случится, ты не будешь так убита. Странно, да? Я струсил. Я почувствовал себя никчемным. Потому что Шарп даже после того, как ушел, продолжал жить в тебе.
- Я была готова к его смерти. Но она все равно меня подкосила. И все эти сочувствия, эта жалость меня просто бесили.
- Я знаю. Я хотел тебя встряхнуть, но ты пропала. В буквальном смысле…
- Я и правда эгоистка.
Вздохнув поглубже, я судорожно вжимаюсь в его тепло, вдыхая аромат его тела. И снова знакомое ощущение. То самое, когда я смотрю в его глаза.
- Посмотри на меня, - шепчу я Джеймсу.
И только встретившись с ним взглядом, сцепив свои пальцы с его, я понимаю, что я уже не смогу без него.
- Пожалуйста, не пропадай больше так, хорошо? – говорит он.
- Я ведь уеду…
- А я с тобой, хочешь? Я давно хотел в Америку…
- Точно? Ты уверен? – с надеждой спрашиваю я.
- Мина, я – журналист. Думаешь, я себе работу не найду? В Америке?
- А как же твоя жизнь здесь? Твои… друзья? – я вдруг вспоминаю о том, что у Джеймса всегда была очень насыщенная жизнь, которую он вряд ли бы поменял на что-то другое.
- Я хочу, чтобы ты поняла. Мы уже взрослые ребята и давно научились отвечать за свои поступки. У меня было время и нагуляться, и привести все свои дела в порядок. Исходя из развития сегодняшних событий у меня было два пути: либо уйти навсегда и больше не появляться в твоей жизни никогда, либо остаться рядом с тобой и помочь тебе научиться жить дальше. Но со мной… Ты понимаешь, о чем я?
И я честно ему признаюсь:
- Я тебя не совсем понимаю, Джеймс. Но надеюсь, что у нас будет время на это.

Рождество, о котором я бы не хотела рассказывать слишком долго.
- Минерва Элизабет Поттер… А ведь звучит!
Отец крепко прижимал меня к себе, будто бы пытаясь запомнить этот момент навсегда. Мама тихонько промакивала уголки глаз шелковым платочком и лишь одними губами шептала:
- Я так вас люблю! Вы такая красивая пара…
Джинни и дядя Гарри просто светились от счастья. Да и вся обстановка в соборе была какой-то сумасшедше радостной.
Джеймс гордо выпрямлял спину, принимая поздравления от всех наших друзей и родственников, но даже не пытался отпустить мою руку.
Мы поженились солнечным рождественским днем спустя пять лет после того памятного разговора. Сначала нам было тяжело привыкнуть друг к другу, потому что мы старались обходить стороной некоторые темы. Но потом просто расслабились, понимая, что вся наша жизнь будет вот такой – сумасбродной, непонятной. Мы были влюблены. Узнавали друг друга совсем с другой стороны, словно никогда раньше не встречались. Мама сказала, что я расцвела. Но ведь это естественно! Когда ты учишься жить, влюбляешься, ты смотришь на все совсем по-другому. И я благодарна Джеймсу за то, что он меня тогда встряхнул. Именно в тот день, не раньше, не позже… Видать, я была уже готова к подобному. Ведь иначе я бы не вышла тогда к гостям.
Я люблю свою жизнь. Немного изломанную, иногда странную донельзя. Хрупкую, словно розочка из богемского стекла. Я люблю своего мужа, безумно красивого и такого родного. Я люблю своих маму и папу, которые терпеливо ждали того, что я проснусь. Они помогали мне во всем. Помогали жить, учиться, творить, созидать. Я люблю своих друзей. Ведь это так прекрасно – ценить каждый прожитый день рядом с ними!
Я заканчиваю эту историю, не пытаясь никому ничего доказать. Просто удивительно, как обыкновенные слова, действия и жесты поворачивают эту жизнь совсем в другое русло, правда?.. А у вас разве не так?

__________________________________
Дорогие друзья, у автора появилась небольшая мысль написать еще какую-нибудь историю с этими же героями. Вы как считаете, идея хорошая?