Описание

Глава 1

“To love “very much” is to love poorly: one loves — that is all — it cannot be modified or completed without being nullified. It is a short word, but it contains all: it means the body, the soul, the life, the entire being. We feel it as we feel the warmth of the blood, we breathe it as we breathe the air, we carry it in ourselves as we carry our thoughts. Nothing more exists for us.

It is not a word: it is an inexpressible state indicated by four letters….”

Guy DeMaupassant

____________________________

– Почему снег делает все таким… белым? - Гермиона улыбается – он сказал это с таким озадаченным лицом. Для него это странно.
– Ну, на самом деле, – уверенно начинает она, – снег – это просто…
– Стоп.
Его резкий тон удивляет ее. А в ответ он улыбается.
– Представь себе, просто представь, что в нашем мире науки не существует. Только не падай в обморок.
Она закатывает глаза. Рон пристально на нее смотрит.
– Попытайся теперь объяснить, что такое снег. Ну что, я озадачил тебя? – очевидно, он переполнен чувствами.
– Знаешь, если у меня есть воображение, это еще не значит, что у меня нет сердца! – бросает она.
Ответ весьма нетипичен для нее.
Не шелохнувшись, она продолжает:
– Я бы сказала, что снег – это дождь, льющийся с луны. Быть может, кто-то очень добрый и могущественный посылает нам его раз в год, чтобы напомнить, насколько он прекрасен, – она замолкает, увидев, как Рон демонстративно подавляет смешок.
– Хорошо, – сердито бросает она, – твое описание? Ты начал эту нелепую беседу, поэтому, пожалуйста, просвети меня!
Его смех весело раздается в звенящей от мороза тишине.
– Значит, на луне есть человек? Нет, подожди, подожди… снежный человек!
Гермиона мгновенно вспыхивает. По телу пробегает легкая дрожь – не потому, что они стоят на холоде, а потому, что почувствовала себя униженной.
Он обманул ее, заставив говорить о себе, о своей мечте для того, чтобы посмеяться.
Она выдыхает, изо рта вырывается пар и медленно тает в холодном дневном воздухе.
Повернувшись, она набирает в легкие воздух, чтобы наброситься с упрёками. Это так по-детски, а ведь они не дети. Она не ребенок – за исключением тех случаев, когда хочет, чтобы он увидел в ней что-то большее, чем стопка книг и домашнее задание. Хочет показать ему, насколько у нее живая душа.
Абсурдно даже думать об этом. Это не имеет никакого значения. Она стыдится мыслей, на секунду овладевших ее сознанием. А теперь, когда она во всем разобралась, можно закрыть этот вопрос, просто напросто заблокировать и спрятать его глубоко в подсознание, где спрятаны ее самые сокровенные мысли.
Он зовет ее по имени – или, быть может, это ветер свистит за спиной? Или ее преследует его голос? Она медлит, потому что так нужно. Что же делать? Показать ему, какая она на самом деле?
Она поворачивается к нему лицом. Он нервничает. Ее присутствие тревожит его, будто летняя буря.
– Хм, – он не знает, как лучше подойти к вулкану под названием Гермиона. Аккуратно, избегая огня? Или же броситься вниз головой?
– Послушай, я не знаю, что там у тебя на уме, но я просто представил себе картину, которая меня рассмешила. Вот и все!
Его окружает лава. Он очень быстро тонет.
– Я… эта картина… явилась из ниоткуда, – он хватается за скалы, пытаясь выбраться из ямы, пока не поздно.
– Ладно, прости. Но, если серьезно, ты заставляешь меня смеяться – это комплимент. Такое не всем удается!
Он нервничает и вовсе не думает о значении своих слов. Он только что признался в чем-то сильном и странном. В том, что она не должна знать.
В том, что она восхищает его.
И это может пошатнуть их дружбу.
Опасно.
Встряхнувшись, он выходит из задумчивости. Смело смотрит на нее. И она улыбается в ответ.
Скала, сжимавшаяся вокруг, испаряется. Он на твердой почве, и ему это нравится.
– Знаешь что, – говорит он, стараясь отвлечь ее от случайно вылетевшего признания, – твое описание было намного лучше моего.
– И каково же твое описание? – тихо спрашивает она.
– Ну, – он вдруг смущается, – думаю, небесная фея выпускает сахарные нити. Возможно, ты знаешь, что если их съесть...
Его уши краснеют помимо воли; настроение Гермионы поднимается. Ведь это просто глупый Рон, с его бессмысленными идеями.
На этот раз ее черед смеяться. «Но этот смех добрый – ведь она тоже добрая», – думает он и неожиданно хочет, чтобы она знала это. Знала, что он думает, что она добрая. И что, стоя здесь, в снегу, купаясь в неярких лучах зимнего солнца, она выглядит так замечательно, что невозможно описать.
Но он отвергает эту мысль – лучшие друзья, как-никак – и они направляются внутрь замка. Он надеется, что они еще долго не будут ничего описывать.

***

Лето медленно наступает, не доставляя никому особых хлопот. Стоят жаркие дни, по небу неторопливо и безмятежно проплывают облака, из кухни доносится звон тарелок.
Это такое лето, когда ты точно знаешь – что-то должно случиться. Время летит быстро – начинается обратный отсчет. И самое интересное находится непонятно где.
Но это только кажется. Он знает это.
Они сидят вместе. Они всегда сидят вместе, потому что вместе намного лучше, чем в одиночку. Им обоим это известно, несмотря на то, что они оба боятся задуматься над тем, что это значит.
Очень жарко... Она замечает, что его одежда влажная от пота.
– Разве не здорово проводить каникулы именно здесь? – спрашивает он, борясь с неловким молчанием, нависшим над ними.
Она пожимает плечами.
– Наверное, да.
Он видит, что она задумалась.
Это ужасно. Как, как ее угораздило оказаться в таком смятении? Ею овладело жгучее, страстное желание спросить, не чувствует ли он тоже самое?
– Ты в порядке? Гермиона? Ты болезненно выглядишь, – начинает он, а она никак не соберется с мыслями, чтобы объясниться.
И ничего.
Она поворачивается и смотрит ему прямо в глаза, заставляя себя быть храброй.
Тиканье останавливается, и она знает, что прямо сейчас, в этот знойный день, с травой, колющей ноги, и послеполуденным солнцем, обжигающим ее лицо, наступил тот самый момент. Она понимает, что если не сможет сделать этого сейчас, не сможет никогда и будет сожалеть... Невероятно, но это пугает ее еще больше.
– Что ты думаешь о любви, Рон? Я имею в виду… как… как ты опишешь любовь?
Он, кажется, застыл. Даже окаменел. Она все испортила, она знает, что все потеряно. Как можно было так сглупить? Теперь он убежит от ответа, и она, возможно, никогда не сможет снова задать свой вопрос.
Он прочищает горло. Она удивляется, понимая, что он собирается ответить.
– Почему ты спрашиваешь? Не то чтобы я думаю, что это глупый вопрос, – несмело бросает он. Она понимает, что он не хочет ее смутить или обидеть и, как ни странно, это приносит облегчение.
– Я полагаю… – она останавливается, не в силах преодолеть застенчивость. Ее лицо снова горит, и вряд ли от солнца.
Глубокий вздох.
– Я полагаю… Просто я задумывалась над этим в последнее время и подумала, что у тебя тоже были такие… мысли, – неубедительно заканчивает она.
– Ну, не знаю.
Неловкое напряжение охватывает их, сковывает их руки, одежду и чувства.
Некоторое время никто не роняет ни слова, и она начинает думать, что сходит с ума, тщетно пытаясь взять себя в руки.
Когда она думает о любви, ее сердце готово взорваться от эмоций и слов, которые она так остро чувствует. Оказывается, она влюблена! В него, Рона, ее лучшего друга, который нарочно пилит ее и доставляет кучу неприятностей. Рон, чье мнение важнее всех остальных, руку которого она держит, когда ей страшно. Он смотрит на нее сейчас так, словно не имеет ни малейшего понятия о любви.
Потому что, в отличие от нее, он никогда подобного не чувствовал.
Для него, внезапно понимает она, она всегда будет Гермионой, с которой приятно поболтать – если только она не кричит на него за невыполненную домашнюю работу. Она будет той, кто всегда вытаскивает его из неприятных, возможно, даже опасных ситуаций.
Его друг Гермиона.
Друг.
Их дружба, конечно же, важна, убеждает она себя, сдерживая рыдания. И ей повезло, что у нее такой замечательный друг, который заботится о ней, как брат.
– Ты почему плачешь?
Она забыла, что он рядом. Он так легко задал это вопрос, как в одной сказке, которую читала ей мама, где Венди задает вопрос Питеру. Наперсток-поцелуй всегда заставлял ее сердце подпрыгивать.
Она только качает головой, несмотря на то, что хочется кричать. Разве он не слышит, как разрывается ее сердце?
– Любовь, – говорит он.
На мгновение ее брови хмурятся.
– Что? – рассеянно спрашивает она.
– Ты плачешь, потому что любишь кого-то.
Ох... Он всегда видит ее насквозь, и она ненавидит его за это.
– Я думаю, мы должны вернуться к нашему разговору. Ты просила меня описать любовь.
Она удивлена.
– Есть одно слово, которым я могу описать любовь, – он выглядит нерешительным.
– Каким? – ее шепот еле слышен.
– Ты.
Она замирает от неожиданности. Одно слово – все, что требуется для того, чтобы почувствовать, как тебя сносит ветром, сильной и невидимой силой.
Одно слово.
Любовь.
Ты.
Люблю тебя.
Откровение переворачивает все с ног на голову. Она слышит что-то – музыку или, возможно, биение своего сердца – и беспомощно улыбается.
– Я знал, что тебе оно понравится.
Он тоже улыбается. Напряжение исчезает, все становится легким и невесомым.
У нее кружится голова. Она кладёт голову ему на плечо. Он играет с ее пальцами. Ведь, в конце концов, правильное описание имеет огромное значение.
И это прекрасно.