Глава 1Невиллу Лонгботтому очень не везло в любви. В его жизни были всякие расставания: трагические, грустные, позорные, веселые, странные, обыкновенные. Каждый раз он думал: «Вот оно — настоящее, вечное!» Но... увы.
Когда Невиллу было шесть, он отчаянно влюбился в свою кузину Энни. Он всячески старался угодить девочке — оставлял ей цветы на подушке, старался сделать все, чтобы самый вкусный кусочек бабушкиного пирога достался ей, смотрел на нее восторженными глазами и одобрял любую выходку, страдал, когда она уезжала (Энни жила с родителями в Штатах и приезжала к бабушке Августе только на летние каникулы). Невилл думал, что никто из взрослых не замечает его чувств — он старался держать их в тайне, но взрослые все равно узнали и начали подшучивать над ним. Энни было тринадцать, и у нее был скверный характер. Чувства Невилла угасли в тот прекрасный день, когда Энни сказала своему отцу:
— Па, а может, стоит выкинуть его в окно? Глядишь, и магия проявится...
Пока сердобольный дядюшка нес вырывающегося и верещащего племянника к окну, пока держал его там, за одну ногу, любовь Невилла улетучивалась без следа. И хотя Энни оказалась права, он так и не смог ее простить. Хоть он тогда и отпружинил от земли, только вот обратно в комнату не влетел, а поскакал дальше — через забор да по улице, пока не оказался в чьем-то саду на грядках с клубникой.
— Привет, Невилл, — услышал он тоненький голосок и, открыв глаза, увидел Ханну Эббот. Она с любопытством смотрела на него, протягивая руку.
— Привет, Ханна, — пробурчал Невилл и, поднявшись, похромал к калитке. — Ты это... извинись перед родителями, что я тут... — он махнул головой в сторону помятой ягоды.
Ханна мило ему улыбнулась. Она вообще была очень милой — всегда делилась с ним игрушками, когда бабушка просила ее мать приглядеть за ним. Невилл вздохнул и побрел домой, где его родственники уже закатили пир по поводу того, что он все же оказался не сквибом. Больше всех радовались бабуля и Энни. Сам Невилл их восторга не разделял — тело болело от прыжков, и вообще... Что «вообще», Невилл не мог сформулировать, поэтому он, к всеобщему удивлению, показал Энни язык и неприличный жест в придачу, когда взрослые отвели взгляд, а затем закрылся в своей комнате. Ему нужно было пострадать да попереживать по поводу своей несчастной любви...
Прошло совсем немного лет, и в сердце Невилла поселилось новое чувство, еще одна любовь всей его жизни. Случилось это в год поступления в Хогвартс — по дороге в школу, когда его жаба Тревор уже в миллионный раз ускакал от него. Расстроенный, он направился было на поиски, но тут в купе появилась она. Словно ангел. Прочитала небольшую лекцию о том, как нужно перевозить жаб (лекция, кстати, почти дословно повторяла одно из лучших пособий по уходу за магическими животными). А потом она вызвалась помогать ему искать Тревора, после чего Невиллу оставалось лишь только ошеломленно ходить за ней по вагонам и любоваться ее пышными волосами, порывистыми движениями и очень деловитым поведением. Он был уверен, что эта девочка знает все на свете. И он очень хотел подружиться с ней и попасть на один факультет. Девочку звали Гермионой Грейнджер. Шляпа направила ее на Гриффиндор, и Невилл даже немного приуныл, ведь он думал, что обязательно попадет на Хаффлпафф, но в итоге все уладилось — у него со Шляпой состоялся очень непонятный разговор. Едва профессор МакГонагалл опустила ее на его голову, та сразу же заговорила:
— Не переживайте, мистер Лонгботтом, отправлю я вас вслед за мисс Грейнджер, с таким-то потенциалом...
Из всего сказанного Невилл понял лишь то, что учиться он будет на Гриффиндоре, как Гермиона, и как его родители когда-то. Он очень удивился этому и обрадовался. Что такое «потенциал», он не знал и решил спросить у новой однокурсницы, правда, когда набрался смелости, уже забыл, что за слово произнесла Шляпа... Вообще, рядом с Гермионой Грейнджер он часто терялся — все-таки она была очень умной. Умнее всех на курсе. Знала все наперед, но вовсе не была задавакой и никогда не отказывалась помочь — вообще была доброй и милой. Всякую надежду на взаимность он потерял, когда узнал, что Гермиона обезвредила тролля! Пусть не одна, а вместе со знаменитым Гарри Поттером и его другом Роном Уизли, но она это сделала! Куда уж Невиллу было до нее. Когда Гермиона сдружилась с этими мальчиками, он переживал, боялся, что они вовлекут ее в какие-нибудь неприятности... Он волновался, заботился о ней, а она так с ним поступила! Несколько часов пролежал он на холодном полу гриффиндорской гостиной, не имея при этом возможности пошевелить даже пальцем! «Прости, Невилл!» — вот все, что она сказала! Заклятие «Петрификус Тоталус» сходило очень медленно — куда медленнее, чем таяла любовь Невилла Лонгботтома к вероломной Гермионе Грейнджер.
Через несколько дней он в ужаснейшем настроении спускался в Большой зал на праздничный ужин по случаю окончания учебного года. В дверях Зала он с кем-то столкнулся:
— Извините, — пробормотал Невилл и поднял взгляд.
— Привет, Невилл! — Ханна Эббот смотрела на него с улыбкой. — Как дела?
Тот только махнул рукой и побрел к столу своего факультета.
Потом, конечно, были радость, восторг и ликование гриффиндорцев. Счастье и удивление самого Невилла, когда Дамблдор похвалил его и присудил очки! Конечно, в этом была и заслуга его бывшей возлюбленной, Гермионы, и Невилл готов был ее простить. Он и простил, но любовь почему-то не вернулась, чему он даже немного обрадовался — иногда она больно уж раздражала его своим всезнанием (он старался держать это втайне). Впереди было лето, поездка на море, и Невилл просто решил наслаждаться каникулами, тем более в следующем году его ждала новая любовь!
Кто бы мог подумать, но первого сентября в Хогвартс-Экспрессе Невилл налетел на Лаванду Браун, и разум его как будто отключился! Та поздоровалась с ним и пошла дальше, а он так и остался стоять, смотреть ей вслед; щеки его горели, сердце бешено стучало... Да, все признаки были на лицо — он снова влюбился.
Год выдался тяжелым. Куда бы Невилл ни пошел, он везде сталкивался с Лавандой. В этом не было ничего странного — все-таки они учились на одном курсе, но ему очень тяжело было смотреть на нее. Она все время пахла чем-то сладким — кажется, она была одной из первых девчонок на их потоке, которая начала пользоваться духами. И не только духами... Невилл снова и снова отводил взгляд, который без конца цеплялся за кое-что еще — Лаванда начала носить лифчик! Тогда он начал присматриваться к каждой однокурснице с любого факультета, но ни за одной больше такого не замечал. Конечно, ее грудь была еще мала, но только по сравнению с другими, более старшими девчонками, а среди сверстниц ей не было равных. И вот почти год Невилл не мог отвести от нее взгляда, пока не раскрыл ужасный обман. Однажды, после пасхальных каникул, он сидел на своем любимом подоконнике в тихом и безлюдном коридоре третьего этажа и читал учебник по зельям, пытаясь подготовиться к очередному занятию со Снейпом, но вдруг услышал девчачьи голоса.
— Парвати, только никому ни слова! — это был голос Лаванды. — Девушкам необходимо иногда идти на маленькие хитрости, чтобы нравиться мальчикам! Летом я нашла дневник моей старшей сестры, где она написала, что сразила всех мальчишек наповал своей грудью!
— Конечно, тебе хорошо говорить, — голос Парвати Паттил был полон зависти.
Невилл осторожно выглянул из своего укрытия — девчонки его не замечали, а вот он мог их хорошо видеть и слышать. Особенно Лаванду.
— А теперь смотри! — Лаванда засунула руку под мантию. Невилл зажмурился. Учебник по зельям выпал из его рук.
Когда Невилл открыл глаза, на него с немым ужасом смотрела Лаванда Браун. В руках у нее были свернутые в тугие клубочки носки...
«Никому нельзя верить», — думал Невилл, вспоминая об этом инциденте на следующий день по дороге в теплицы. Теперь не только он избегал встреч с Лавандой, но и она его старалась всячески игнорировать, хотя раньше всегда здоровалась...
Он споткнулся и чуть не упал на какого-то ученика:
— Ой, простите, — Невилл поднял взгляд.
— Привет, Невилл! Ничего страшного, — это была Ханна Эббот. Она мило ему улыбнулась.
— Прости еще раз, — развел руками Невилл и побрел дальше, стараясь смотреть под ноги.
На девчонок он вообще больше не хотел смотреть. Это ж надо было до такого додуматься! А он как дурак пускал слюни на эту обманщицу Браун...
Невилл был добрым мальчиком, но обида и смущение его были так сильны, что в душе он пожелал Лаванде, чтобы ее «носки» никогда не выросли! Через много лет он смеялся над этой историей и радовался тому, что его пожелание не сбылось — Лаванда Браун всегда была украшением Гриффиндора. И все-таки первый раз после того инцидента они заговорили только через несколько лет — на собраниях ОД...
Впереди было лето, и Невиллу предстояла поездка в Штаты — его первая любовь и по совместительству кузина Энни собиралась замуж. Он все еще был немного на нее обижен, но ему было очень любопытно, что за парень позарился на такую скверную девчонку. «Скверная девчонка» поприветствовала его смачным поцелуем в щеку, а после потрепала за нее, чем вызвала у Невилла прилив такой волны гнева, что он собирался тут же ей все высказать, но в следующий момент Энни представила его девочке, показавшейся из дома.
— А это, Невилл, сестра моего жениха, Дженни! Надеюсь, вы подружитесь! — и она оставила ребят один на один, отправившись в крепкие объятия бабушки.
Дженни осталась для Невилла единственной девушкой, о которой он всегда вспоминал с чувством легкой ностальгии и теплоты. Не была она ни красавицей, ни умницей. Она была младше его на два года. Имела неуемную фантазию, из-за чего взрослые всегда называли ее врушкой. Казалось, фантазия ее не всегда знала меры. Когда они с Дженни загулялись и вернулись на два часа позже разрешенного им времени, она, не моргнув и глазом, заявила, что их похитили дементоры, и только чудом им удалось выбраться. Когда взрослые попросили рассказать правду, девочка возмутилась и начала спорить, хотя, на взгляд Невилла, оправдание было шито белыми нитками. И все же Дженни стояла на своем — дементоры и точка. Поэтому до самого конца пребывания Невилла в Штатах они просидели наказанные взаперти — им не разрешали выходить дальше калитки дома... Перед отъездом Невилл, зажмурив глаза, признался Дженне в любви.
— Круто! — заявила Дженни. А у него прям камень с души упал — она не засмеялась над ним.
Потом они целый год переписывались, и эти письма согревали ему душу. Постепенно переписка практически сошла на нет, но они никогда не забывали поздравить друг друга с днем рождения и Рождеством. А когда Дженни выросла, ее фантазия приобрела особую форму — она стала известной в магическом мире писательницей, взяв псевдоним Ливен Боттомлонг. Особую известность ей принесли книги о приключениях двух друзей Нейва и Джи.
На четвертом курсе Невилл снова влюбился. На этот раз чувство настигло его перед Святочным балом. Мало кто знал, но Невилл просто обожал танцевать. Никто не знал. Дома он запирался в комнате и танцевал под старые пластинки. В танце его неуклюжесть куда-то пропадала. Движения становились плавными и мягкими. И вот у него появилась возможность продемонстрировать свое мастерство. Но он даже не знал, кого же ему пригласить. Однажды ночью, когда сон совсем не шел, он решил спуститься в гостиную, чтобы немного почитать. Спускаясь по лестнице, он увидел отсветы тени на стенах, а потом его взору открылась прекрасная картина — маленькая Джинни Уизли танцевала в свете камина, что-то очень тихо напевая.
— Джинни! Пойдешь со мной на бал? — выкрикнул он.
Та замерла, испуганно обернулась, вспыхнула, а затем, закрыв лицо руками, выбежала из гостиной. Расстроился ли Невилл? Не очень, ведь он не рассчитывал даже, что Джинни согласится — она ведь была тоже очень скромной, а еще она была влюблена в Гарри Поттера. Разве мог Невилл с ним сравниться? Сожаление кольнуло его где-то глубоко в сердце, а затем он услышал тихие шаги — в гостиную вернулась Джинни.
— Э-э-э, Невилл, прости, что я так... просто... — она замялась, — ты меня немного напугал, да и вообще... — было видно, как трудно ей даются слова, поэтому Невилл поспешил ее успокоить и заверить, что все в порядке, а Джинни вдруг взяла и сказала:
— Я пойду с тобой на бал. Как друг, да? — уточнила она.
— Конечно, как друг! — заверил ее обрадовавшийся Невилл.
Он решил, что пока можно быть просто друзьями, кто знает, может, чувства Джинни из дружеских плавно перетекут в романтические? Такое же бывает сплошь и рядом!
Это был чудесный бал. Они с Джинни танцевали как сумасшедшие. Она оказалась вовсе не пугливой тихоней, как он думал вначале. Она веселилась, отжигала и просто была невероятно живой и энергичной. Глаза ее горели, длинные рыжие волосы развивались за спиной, и Невилл впервые подумал, что оказывается, Джинни Уизли не только отменно танцует, но и то, что она очень красивая.
Джинни Уизли была первой девушкой, которую он поцеловал. Они стояли перед портретом Толстой Дамы — не хотели возвращаться в душную гостиную, а в коридоре было прохладно и свежо.
— Оказывается, Невилл, ты вовсе не неуклюжий и не такой уж тихоня! — вдруг сказала Джинни и задорно улыбнулась ему.
— Вечер открытий, правда? — Невиллу было так легко с этой девушкой. Так свободно. Он мог совсем не бояться показаться смешным и нелепым, и он вдруг решился. — Можно тебя поцеловать?
Джинни сглотнула и мигом стала серьезной:
— По-дружески? — спросила она.
Вместо ответа Невилл мягко прикоснулся к ее губам. Они были теплыми. Сердце его стучало где-то в голове. И Джинни, сначала замерев, вдруг вздохнула — воздух пощекотал его нос — и ответила на поцелуй. Как это было? Солнечно. Светло. Долго, хотя длилось считанные секунды. Нежно. Оба знали, что этот поцелуй у каждого был первый. Они оторвались друг от друга. Невилл вдруг хихикнул. Тоненько так хихикнул. Потом он рассмеялся, и Джинни засмеялась вместе с ним.
— Друзья? — спросил он отсмеявшись.
— Друзья, — просто ответила она.
Невилл вдруг вспомнил, что оставил в Большом зале свою мантию и поспешил скорее забрать ее. На лестнице он увидел Ханну Эббот с каким-то друмстранговцем. Она улыбнулась ему:
— Привет, Невилл! А ты, оказывается, отлично танцуешь! Молодец.
Невилл зарделся от комплимента, пробормотал какую-то ответную вежливость и поспешил удалиться. Все его существо наполняло ощущение первого поцелуя. Волшебное, чистое, настоящее, но длилось оно недолго, как танец.
На пятом курсе Невилл впервые как бы не влюбился, а стал заложником очень странных, необычных, пугающих чувств. Ни сам Невилл, ни любой другой человек в школе, да что там в школе — в целом мире, не мог себе представить, что он станет объектом вожделения такой девушки. Она объясняла это каким-то странным семейным проклятием, согласно которому не могла не влюбиться в такого парня, как он. По прошествии лет, Невилл смог дать адекватную оценку своим чувствам — похоть, гиперсексуальность, свойственная всем пятнадцатилетним подросткам, интерес, желание доказать свою мужественность, хотя кому? Их отношения были страшной тайной.
А началось все стремительно. Слишком стремительно. В один прекрасный день, когда никого из парней не было в комнате, — и куда все подевались-то? — она возникла на пороге, затем резко захлопнула дверь и произнесла:
— Все, Лонгботтом, я так больше не могу! — направила палочку на замок, произнеся какое-то заклинание на незнакомом Невиллу языке, и стремительно приблизилась к нему.
Невилл же был настолько ошеломлен ее внезапным появлением и странным поведением, что ничего не мог сказать, а только смотрел, как она расстёгивала пуговицы на мантии.
— П-прости? — наконец смог произнести он.
— Меньше слов! — она скинула с себя мантию, под которой обнаружилось легкое и прозрачное сари нежно-голубого цвета.
— Парвати! Что ты делаешь! — Невилл соскочил с кровати, но Патил толкнула его обратно.
— Лучше не спрашивай, — тяжело вздохнула она.
Это были самые странные мгновения в его жизни. Восхитительные, но постыдные и ужасные семь минут его первого раза. И ее первого раза тоже... Что сделал Невилл, когда все закончилось? Позорно расплакался. Она плакала тоже. Так они и сидели — ревели вдвоем, приходя в себя.
Как объяснила потом Парвати, с самого начала учебного года она чувствовала к Невиллу нарастающее желание и страсть. Это стало практически невыносимым, непреодолимым — ей больше ничего не оставалось...
— Это пройдет? — поинтересовался Невилл.
Та пожала плечами. А он даже не знал, как реагировать. С одной стороны, хотелось немедленно все прекратить и забыть, с другой — он чувствовал какую-то ответственность за эту девушку, которой странное родовое проклятие не давало возможности управлять собственными желаниями, с третьей — он был тихим и скромным парнем, но не дураком. Если самая красивая девушка на потоке полностью и безраздельно предлагает себя, не думай — хватай и беги.
Да, это был ценный опыт, ошеломляющий, когда их стало трое — Падма Патил продержалась всего на две недели дольше сестры, а потом проклятие сокрушило и ее выдержку. В том году Невилл узнал много нового. Он стал, пожалуй, одним из самых искушенных студентов Хогвартса, включая старшекурсников.
Закончилось все так же неожиданно, как началось. После страшных событий в министерстве, девочки подловили его в коридоре и потащили в укромный уголок.
— Парвати, Падма! Сейчас не время, — начал было возражать Невилл.
— Да мы и не за этим, — перебила его Падма. — Заклятие спало!
— Что? — не понял он.
— Когда ты отправился в министерство, мы почувствовали, что свободны! Мы больше не привязаны к тебе! — ликовала Падма, и Невиллу стало даже немного обидно, ведь они провели столько приятных вечеров вместе...
— Почему это произошло? — спросил он.
— Ты принял мужское решение. Ты совершил мужской поступок. Одним словом — стал настоящим мужчиной. И мы свободны. Теперь мы сами вольны выбирать себе возлюбленных! — пояснила Парвати.
Девушки радостно засмеялись и расцеловали Невилла в обще щеки.
— Только никому, да? — уточнила Падма.
— Да кто ж мне поверит? — усмехнулся он.
Ему было немного грустно, но в то же время он чувствовал облегчение.
— Привет, Невилл! Ты в порядке? — окликнул его знакомый голос, когда он шел по коридору. Невилл поднял взгляд — это была Ханна Эббот.
— Привет, Ханна, да так... — он и сам не понимал, в порядке ли он, и поэтому перевел разговор на более актуальную тему. — Как думаешь, сколько СОВ набрала?
Они шли по коридору и болтали об экзаменах, о планах на лето, об Амбридж... Невилл понимал, что этот год очень сильно его изменил, но думать об этом сейчас, в эту саму минуту, совершенно не хотелось.
На шестом курсе обучения в Хогвартсе Невилл чувствовал себя как никогда одиноким. Гарри Поттер тяжело переживал смерть Сириуса Блэка и очень мало общался даже с самыми близкими друзьями. Рон и Гермиона постоянно ссорились, потому что не могли разобраться в своих собственных чувствах, хотя, на взгляд Невилла, их симпатию друг к другу не мог заметить только слепой, и чего они все ходили вокруг да около — он не понимал. Джинни переживала бурные отношения с Дином Томасом и ей было ну совсем не до Невилла. Только Луна Лавгуд скрашивала его дни. Нет, ни о какой любви и речи не было — Луна была странной даже для такого парня, как Невилл, но они все же иногда ходили вместе в Хогсмид или делали домашнее задание в библиотеке. Невилл и рад бы был влюбиться, но...
Это был самый грустный год. После похорон Дамблдора они с Луной прогуливались вдоль озера, когда к ним подошла Ханна Эббот:
— Привет Невилл, Луна. Печально, да? — она кивнула в сторону белой гробницы. Еще некоторое время они поболтали ни о чем, а потом Ханна вернулась к своим друзьям.
— Ханна хорошая, — вдруг сказала Луна, — и милая. Почему вы не вместе?
Невилл споткнулся на ровном месте и удивленно взглянул на подругу:
— Луна, ты что? Ну, да, она милая, но... это же... это же Ханна!
— Ну, да, Ханна. Так в чем причина?
Невилл пожал плечами:
— Причина в том, что это Ханна. Мы с ней ходили на один горшок, и вообще...
Луна пристально посмотрела на него:
— Сколько же вокруг тебя мозгошмыгов... Когда ты их прогонишь, то увидишь...
— Что увижу? — не понял Невилл.
— Увидишь Ханну, — улыбнулась та.
Невилл закатил глаза и ничего не ответил. Это же Луна. Ну что с нее взять? В этом вся она — странная, нелепая, но единственная в своем роде. Как же дорого он ценил в ней все эти качества в следующем, черном году.
В то тяжелое время ему казалось, что в мире совсем не осталось места для любви. Была только борьба за выживание, за свет, за правду, за друзей. Друзья — вот кто занимал тогда все его сердце и душу. Однажды, уже после Рождества, он очнулся в Выручай-комнате от легких прикосновений чего-то влажного. Пощипывало. Он открыл глаза — склонившаяся над ним Ханна Эббот чем-то обтирала его лицо (судя по характерному запаху, это был растопырник).
— Что я тут делаю? — прохрипел он. — Не помню.
— Еще бы ты помнил! Кэрроу живого места на тебе не оставили. Симус и Эрни нашли тебя в коридоре — ты не смог дойти до гостиной. Ты три дня был без сознания.
— Я был так плох?
— Ну... сейчас-то все хорошо, правда? Ты есть хочешь?
Невилл почувствовал, что готов съесть коня. К его неудовольствию, кормила его Ханна, с ложки. Нет, он, конечно, попробовал сам... но руки его не слушались — пришлось смириться. Он некстати вдруг вспомнил прошлогодний разговор о Ханне с Луной, и почему-то почувствовал себя неудобно. Он смотрел на нее. Мог бы он полюбить ее? Что в ней было такого? Светлые волосы, карие глаза. Худая — Кэрроу не гнушались наказывать едой, — с глубокими тенями под глазами. Спокойная, добрая девушка. Почему нет? Но сердце не дрогнуло. Он вздохнул, осознав, как сильно он хочет влюбиться — в Ханну, Луну, Парвати, Падму, Джинни, Дженни, Лаванду, Гермиону, Энни. В кого-нибудь. Снова почувствовать это биение сердца, адреналин в крови. Он что, вдруг вырос и разучился любить? Или окружающая действительность совсем уж не располагает? Вон сплошь и рядом парочки образовываются, не смотря на войну, а даже как-то вопреки ей, что ли. Джинни только и живет мыслями о Гарри. Эрни и Сьюз словно срослись в одно целое. Колин с Ромильдой вызывают острое желание напоить их чем-нибудь успокаивающим... А он? Невилл понял, что у него появилось еще кое-что, ради чего стило бороться — ради самой возможности снова полюбить. И он боролся. И он победил.
После того как отгремели празднования победы, после обличительных речей и карающих судов. После того как оплаканы были последние павшие, Невилл покинул Англию. Ведь там, в пылу битвы, он вдруг четко понял, насколько он молод, как мало он знает, как хочет увидеть мир. Почти шесть лет он колесил по разным странам. Объездил всю Европу, побывал в Индии в гостях у близняшек Патил. Он еле-еле избежал участи жениться на одной из них — их мама вцепилась в него словно клещ. Но благо помог отец, заявив, что не будет ноги англичанина в его доме, и подмигнул при этом Невиллу.
Побывал в Мексике. Пересекся в лесах Амазонки с Луной и ее возлюбленным Рольфом. Вот уж действительно была странная парочка. Невилл был даже на Южном полюсе. Попутно, как истинный герблог, он собирал редкие семена волшебных трав и растений. Слал бабуле красивые букеты и письма, категорически отказывался возвращаться в родные края. Крутил многочисленные романы — все время окунался, словно бросаясь в омут с головой, в новые отношения, но, вынырнивая, понимал — не то, не та. После шести лет почти непрерывных путешествий он осел на маленьком островке в Атлантике, разбил там сад с любимыми растениями и просто наслаждался каждым новым днем, пока однажды к нему не пришло письмо. Профессор МакГонагалл, приглашала его занять должность преподавателя травологии и стать новым Гриффиндорским деканом. Он никогда не задумывался о подобной возможности, но вдруг это показалось настолько заманчивым... Да... Теперь Англия звала его, манила. Пришла пора вернуться домой.
Августа Лонгботтом — героиня войны, сильная и смелая женщина потеряла сознание, когда увидела на пороге загорелого, обросшего густой бородой внука.
На следующий день Невилл договорился встретиться с профессором Спраут в Дырявом котле, чтобы обсудить тонкости его будущей работы.
— Невилл, дорогой, какое же счастье, что ты согласился! Я ведь не могла уйти из школы, оставив свои многолетние труды неизвестно кому, — щебетала профессор Спраут, — а тут, такая удача — мой лучший ученик в моих любимых теплицах!
— Здравствуйте, профессор Спраут, — услышал Невилл за спиной знакомый голос и обернулся.
— Здравствуй, Ханна, милочка!
Больше Невилл ничего не слышал. Это было как... как в бульварных дамских романах. Гром среди ясного неба. Сердце пропустило удар. Ноги стали ватными. В глазах почему-то защипало. Ханна Эббот. Ее золотистые длинные волосы были заплетены в простую косу и перевязаны тонкой синей лентой (Невилл почему-то замечал всякие мелочи). Теплые светло-карие глаза сияли мягким светом. Ханна улыбалась, от ее глаз разбегались тоненькие лучики морщинок, а на правой щеке была ямочка (она что, там всегда была?). Движения ее были мягкими, плавными и тягучими. И почему он раньше этого не видел? Весь ее вид говорил о спокойствии, терпении. От нее веяло домашним уютом. Он понял — она была его домом!
Он не знал, где остались его мозгошмыги, — то ли сгорели от жары в душной Индии, то ли замерзли во льдах Антарктиды, или же решили остаться на острове, но сейчас он как никогда ясно видел. Он увидел Ханну Эббот.
— Привет, Ханна... — прошептал Невилл.
