Глава 2
Часть 2. Друг.
Мой друг никогда мне ничего не объяснял.
Может быть, он думал, что я такой же, как он?
«Маленький принц». Антуан Сент-Экзюпери
Из дневников:
20.06.2003.
«Мы снова в городе, и мне по-прежнему страшно: кажется, за каждым углом поджидает мой таинственный преследователь, и только присутствие Мариссы не дает сойти с ума. В памяти постоянно всплывают странные события последних дней, и я вздрагиваю от каждого шороха. Пока Марисса везде меня сопровождает, но скоро в Буэнос-Айрес вернется Пабло, и ей придется делить внимание на двоих. Не знаю, что лучше – одиночество или компания Пабло…».
23.06.2003
«Сегодня Соня и Франко поругались из-за лишних денег на счету Колуччи. Я вошла в середине разговора и поняла только, что Франко запросил имя отправителя, но банк ответил отказом, – и Колуччи закатил скандал. Я, конечно, никогда не перестану удивляться этой семейке, которая поднимает бучу там, где другой бы только обрадовался, – но сегодня меня смутило другое. Они странно смолкли и переглянулись, когда заметили, что я вошла в комнату. Надо разузнать у Мариссы поподробнее, что это за счет, о котором они говорили».
24.06.2003
«Сегодня ночью мне снова снились кошмары. Они преследуют меня каждую ночь, хотя ничего конкретного не снится: только размытые образы и маленький большеголовый ребенок лет двух. То есть, его почти не видно за клочками тумана, но каждую ночь я слышу его истошные крики и жалобный плач. Наверно, это что-то значит. Соня хочет снова записать меня к психологу, но я сказала, что сны прекратились, и она успокоилась. Справлюсь сама – ни к чему посвящать посторонних. Меня итак скоро начнут считать психопаткой.
25.06.2003
Марисса пыталась расколоть Франко, но тот ни словом не обмолвился ни о счете, ни о лишних деньгах, которые на нем появились. Марисса считает, что у меня паранойя, да я и сама так думаю: Франко и Соня помирились в тот же день и выглядят вполне умиротворенными. В последнее время не могу похвастаться холодным рассудком, так что решила списать все на недостаток сна. В упор не замечаю встревоженных взглядов и странного поведения. «Мне все кажется» - моя новая мантра.
27.06.2003
«В Буэнос-Айрес вернулся Пабло – теперь я одна. Марисса разрывается между нами, но я все время остаюсь дома, ссылаясь на недомогание, и отправляю их гулять вдвоем. Не хочется болтаться у них под ногами, да и плестись в одиночку следом за влюбленной парочкой – это уж совсем как-то грустно. Я и так, мягко говоря, чувствую себя неудачницей».
30.06.2003
«Ну вот, теперь ко мне липнет Мия! Ей тоже скучно: Ману еще в Мексике, помогает матери по хозяйству, а к нему Мию не отпускает Франко – говорит, после «прошлогоднего пренцедента» даже разрешение на выезд не выпишет. Я не в курсе, что там у них произошло прошлым летом, но без Мануэля и правда тоска. Мы так и не успели поговорить с ним толком после того, как к нему вернулась память, – а ведь было о чем. Раньше я всем делилась с Ману, и он всегда меня поддерживал – без него я бы не выкарабкалась после истории с Маркосом. А Мию я избегаю: не могу видеть этот ее взгляд побитой собаки. Она все время норовит заговорить о Бласе, а я не хочу говорить о нем – он и так у меня из головы не выходит».
2.07.2003
Марисса с Пабло снова уехали в город, а я по-прежнему прячусь от Мии – забилась в комнате, как волчица в капкане, - и никого не впускаю. В комнате тихо, и никто не следит за мной, так что есть время подумать. Думать, правда, больно, порой стены начинают давить на меня, и я выбегаю из дома и брожу по саду. Даже подружилась с садовниками – они славные ребята, хоть и вечно подтрунивают надо мной. Говорят, мол, нечего шататься без дела, синьорита, помогайте. А я и помогаю – я не гордая. Это здорово отвлекает от мрачных мыслей, да и рука у меня уже набита – в детдоме мы постоянно сорняки выкорчевывали».
4.07.2003
«Сегодня Марисса дала Пабло от ворот поворот, чтобы провести день со мной. Мне, конечно, было приятно, но ехать куда-то не хотелось. Я привыкла к одиночеству, да и пообещала садовникам, что помогу цветы поливать. Естественно, Марисса все равно потащила меня в центр, но там на меня снова напал приступ паранойи: я постоянно чувствовала на себе чей-то взгляд и нервно оглядывалась, пока, наконец, Мариссе не надоело, и мы не вернулись домой. Кажется, она до сих пор дуется на меня, но я лично считаю, что на обиженных воду возят. Тот черный шевроле действительно следовал за нами повсюду – я даже запомнила номер: A7123BU. Надо попросить Маркоса пробить по базе, когда он вернется из США».
6.07.2003
Они беспокоятся, говорят, я слишком зацикливаюсь. А я ничего не могу с собой поделать: все время прокручиваю в голове столкновения с Бласом и пытаюсь понять, что это было. Стоит ли мне любить его или ненавидеть, тосковать или стереть из памяти раз и навсегда? Обманываю я сама себя, или он был единственным, кому я все это время могла доверять? Марисса считает, что теперь бесполезно об этом думать, а я не могу не думать. Это совсем не важно, что он умер: до тех пор, пока я не разгадаю его, не смогу отпустить. Я видела маску и смутные очертания за ней, но пока не увижу его истинное лицо, мне не удастся с ним проститься, потому что и встреча еще не состоялась. Встреча лицом к лицу, а не маска к маске. Поэтому я отчаянно ищу, так честно цепляюсь за каждую деталь; готова принять любой ответ, принять Бласа таким, какой он есть, – лишь бы не таким, каким кажется. Поэтому хожу, как сомнамбула, по дому и избегаю Мию и Соню и даже Мариссу. Они не знают, что меня мучает, но даже если бы знали, не смогли бы помочь. Может, они тоже проходили через это, но они-то уже нашли, что искали. А я хожу по кругу, потому что Бласа больше нет, и некому теперь ответить на мои многочисленные вопросы.
13.07.2003
«Подружилась с одним из садовников – забавный старичок с небесно-лазурными синими глазами. Его зовут Хосе. Он любит рассказывать о своих военных подвигах, срезая веточки с идеально ровных кустов Колуччи, а я, расположившись рядом на траве, слушаю, открыв рот, хотя не особенно верю, что он действительно воевал. Не увлекаюсь историей и на уроках Хильды всегда ловлю мух, но, по-моему, последний раз война в Южной Америке была сто лет назад, если не больше. Вряд ли мой старик настолько древний. Но ему нравится рассказывать, а я люблю слушать и смотреть, как он лукаво щурится, пожевывая травинку, и смотрит на меня искоса своими пронзительными, все еще ясными глазами. Я тоже многое рассказываю ему, и с тех пор, как Хосе узнал, что я потеряла опекуна, он каждое утро срезает веточки жасмина и кладет на наш с Мариссой подоконник. Марисса теперь все время подтрунивает надо мной – мол, еще один поклонник появился. А я каждый день прошу Хосе не вгонять меня в краску, но он только добродушно щурится и деловито пожевывает щеку. Это, говорит, не я, синьорита, в чем вы меня обвиняете? Я смеюсь и отмахиваюсь, потому что знаю, что серьезно разговаривать с Хосе бесполезно. Мне-то, в принципе, что – только приятно. Никто никогда не дарил мне цветы, даже Маркос. А я люблю жасмин».
14.07.2003
«Мне нравится болтать с Хосе, потому что он никогда не говорит со мной о Бласе. Он вообще ведет себя так, будто я самый обычный домашний сорванец, – даже после того как я в деталях расписала ему всю свою недолгую, но странную жизнь. Постоянно подтрунивает надо мной и называет юной синьоритой, и я готова его расцеловать за эту его фамильярность! Чего мне так не хватало все эти дни, так это чтобы люди прекратили напоминать мне бесконечно, что я беспризорница и потеряла близкого человека. Напоминать тревожными взглядами, повышенным участием и вниманием, частыми звонками и посещениями. Хосе не стесняется отправить меня пропалывать сорняки, собирать пожухлые листья и отпускает бесцеремонные шуточки, если видит, что я снова углубилась в мрачные размышления. Поначалу я обижалась, но теперь очень ценю за это своего старика и почти не отхожу от него, пока Марисса с Пабло в городе
Кстати, Марисса взяла все-таки измором Соню и выклянчила поездку в Мачу-Пикчу. Она хочет, чтобы мы поехали только втроем, – я, Пабло и она. Мне не слишком нравится эта затея, но, кажется, поехать я и так не смогу – там какие-то сложности с разрешением на выезд. Франко пока не вступил в опекунские права, поэтому расписку должен выдать социальный отдел. Марисса заявила, что без меня никуда не поедет, поэтому Соня и Франко теперь из кожи вон лезут, чтобы все организовать. А на меня, как всегда, напала моя апатия – мне все равно. У меня теперь появился Хосе, так что до сентября я и без Мачу-Пикчу спокойно протяну».
16.07.2003
«Пару раз спрашивала Хосе, где он живет, но он только хитро улыбается и говорит, что не скажет, - вдруг синьорита заберется к нему в дом и украдет его подтяжки. Я смеюсь до коликов, а он шутливо грозит мне пальцем. Он вообще очень скрытный, этот старик: любит поболтать, но о себе никогда не рассказывает. Однажды вспомнил о своей внучке – говорит, чем-то на меня похожа. Такая же красавица, как синьорита, говорит, да только шило в мягком месте он ей с детства вправил – теперь слушается. Я спрашиваю, где она сейчас, его внучка, а он мрачнеет и замыкается в себе, так что я больше не завожу этот разговор. Захочет – сам расскажет, я слишком хорошо усвоила урок, который преподал мне Блас. Не выпытывай у людей их прошлое, если не хочешь навсегда потерять их».
17.07.2003
«Сегодня у Хосе выходной, а я как всегда нашла на подоконнике ветви жасмина. Неужели он в самую рань просыпается и приходит сюда специально, чтобы срезать для меня цветы? Или оставляет с вечера? Честно говоря, ни разу не видела, как он это делает, – всегда Хосе умудряется подложить цветы, пока мы спим. От запаха жасмина уже кружится голова, и Марисса клянется, что скоро начнет выбрасывать эти веники, - но я не даю. Каждый день к цветам прибавляется еще одна веточка, и я погружаю лицо в букет. Никто никогда не дарил мне цветы, и хотя теперь мне их оставляет дряхлый старик, белый букет в вазе каждый день напоминает мне, что все-таки я не одна».
23.07.2003
Вчера я спросила Хосе, боится ли он смерти, а он только улыбнулся – светло так – и подмигнул мне. Любишь, говорит, жить, люби и умирать. Смерть – закон жизни, не можешь изменить - надо смириться. Я ничего не сказала, но сама разозлилась и целый день сегодня не выхожу к нему в сад. Смерть Бласа не была естественной – она была страшной и неправильной, и я не собираюсь с ней мириться. Я буду бороться со смертью столько, сколько смогу, и буду вечно ее ненавидеть. Во мне остались еще крохи мятежного духа, и кто знает, может быть, порой только отвращение к смерти удерживает меня от самоубийства. Я знаю, что смерть всегда побеждает и когда-нибудь примется и за меня. Но клянусь, я буду ей дорогого стоить!
24.07.2003
«Сегодня отправилась с Мариссой и Пабло в город, но оторвалась от них и, сказав, что возвращаюсь домой, поехала на кладбище к Бласу. Я давно там не была: цветы, которые оставляла в прошлый раз, завяли и пожухли. Рядом с магнолиями, которые заботливо срезал мне Хосе неделю назад, лежат теперь две свежие белые лилии. Кто-то оставил их у памятника – просто положил на мраморную поверхность, как делаю я. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы я не знала абсолютно точно: никто не ходит на могилу Бласа. Первое время я проводила там по несколько часов, каждый день, но ни разу не видела цветов на могиле и не сталкивалась с другими посетителями. Да и кто мог вспомнить о Бласе? Девушки, насколько я знаю, у него не было – разве что Сол или Мия, но первой и в голову не придет марать дорогие туфли в кладбищенской земле, а вторая вряд ли отправится на могилу в одиночку. Родные Бласа мало интересовались его жизнью так мало, что вряд ли знают о его смерти. О друзьях Бласа я тоже ни разу ничего не слышала – думаю, их просто не было.
Неподалеку от памятника я нашла клочок бумаги – не знаю, выпал он из кармана посетителя или бумажку просто принесло ветром. На клочке записан номер телефона, и я уже целый час мечусь по комнате, как волчица по клетке, и сжимаю в руке мобильный телефон. Что я скажу? «Извините, вы, случайно, не знаете, кто бывает на могиле Бласа Эредиа?».
P.S. Вернулась Марисса – рвет и мечет. Франко не может выбить для меня разрешение на выезд, так что наша поездка откладывается на неопределенный срок. Я сделала вид, что расстроилась, но на самом деле, - ни капельки. Мне нужно время, чтобы разобраться с таинственным посетителем кладбища. Предложила Мариссе ехать без меня, но в итоге едва не заработала тумак. Впрочем, я знала, на что иду…».
25.07.2003.
«Мариссе я ничего не сказала, но Хосе прямо весь испереживался, услышав о цветах на могиле Бласа. Впервые вижу его в таком состоянии – обычно он всегда только благодушно улыбается, слушая мою болтовню, - а сегодня даже схватил меня за плечи и попросил принести бумажку с телефоном. Я успокоила его, побежала в дом и наскоро накарябала выдуманный номер на каком-то клочке. Старик, конечно, чудак тот еще, но лучше его не волновать – еще удар хватит! Он вроде бы пришел в себя и настойчиво попросил, чтобы я не ходила больше на кладбище одна. Брала с собой друзей или его, на худой конец. Я покивала, чтобы отвязаться, но, конечно, не собираюсь никого таскать за собой. На могиле Бласа я часто плачу и разговариваю вслух – друзья станут меня утешать, а я этого терпеть не могу. Они очень славные, мои друзья, но не понимают, что слова мне не нужны. Утешить можно кого-то, кто сломал ногу или руку или потерял кошелек. Какой смысл утешать человека, который потерял человека?».
26.07.2003
«Она пропала! Бумажка с телефоном куда-то запропастилась – не могу найти, весь дом обыскала! Спросила Хуаниту – та пожимает плечами, говорит, не запомнила, может, и выкинула, когда убиралась. Я едва не накричала на нее, но вовремя взяла себя в руки и ничего не сказала. Что уж я, правда, так ношусь с этой бумажкой? Ее могло случайно принести ветром, да и мало ли кто мог ее выронить? Вокруг много могил. Тем не менее, я так расстроилась, что даже не вышла в сад к Хосе. Впрочем, он вроде бы и так взял выходной, так что весь день я провела в гордом одиночестве, обдумывая свой хитроумный план Б.
27.07.2003
«Я оставила записку на могиле. Положила среди лилий белый конверт и прижала камнем – теперь ветром не унесет. Не написала ничего особенного: просто попросила позвонить и оставила номер телефона – подписалась как сестра Бласа. Если у него и правда остались друзья, наверно, они будут рады познакомиться с его сестрой. Или нет. Но, по крайней мере, им должно стать любопытно.
Памятуя о недавней истерике Хосе, я и словом не обмолвилась о том, что снова была на кладбище. Уж тем более не сказала о записке. Мне, конечно, интересно, почему Хосе так разволновался, но я решила не вызывать подозрения и не спрашивать ни о чем. Он, в свою очередь, тоже не задавал вопросов, и мы провели остаток дня в абсолютном молчании, собирая пожухлую листву и разбрасывая землю тяпкой, чтобы посадить семена. Перед тем как уйти, Хосе подмигнул мне и сказал, что готовит сюрприз. Велел подыскать красивый наряд, потому что поведет меня в приличное место. Так и не поняла, что он имел в виду, но на всякий случай погладила свое единственное летнее платье. Может, в приличных местах такие не носят, но другого у меня нет – я как-то равнодушна к нарядам».
2.08.2003
«Вот уже который день никак не могу вырваться на кладбище – проверить, не взял ли кто записку. Хосе не дает: заставляет помогать в саду, ссылаясь на плохое самочувствие. Я-то знаю, что он просто не хочет отпускать меня на могилу – все на хитрой физиономии написано. Но как докажешь? Я не уверена, поэтому вот уже который день приобщаюсь к корням своей страны и изображаю рабыню Изауру. Ворчу, конечно, а Хосе смеется только: мол, балованая ему синьорита досталась. Чай, любил опекун крепко – вот и избаловал. В этот момент я всегда скептически хмыкаю, а старик еще шире улыбается и качает головой. Глупенькая, говорит, еще синьорита, и многого в жизни не понимает. Спрашиваю, чего же я не понимаю, а он только смеется и качает головой. А я не обращаю внимания – Хосе постоянно городит чушь с видом знатока. Ему я прощаю даже разговоры о Бласе – настолько искренне и непринужденно он несет околесицу.
Пару раз я пыталась скинуть работу на Мариссу, но она только разводит руками – говорит, ни разу в жизни даже шланг в руках не держала. Дело нехитрое, но, подумав, я с ней согласилась. Впомнив, во что она превратила свою одежду, когда в последний раз попыталась постирать руками, я подумала, что обойдусь своими силами. Завтра у Хосе выходной, так что он не сможет мне помешать. Улизну на кладбище, проверю записку – да и дело с концом.
3.08.2003
Сегодня мы с Мариссой едва со смеха не умерли: Хосе явился в смокинге с бабочкой и добродушно сообщил мне, что желает сопроводить синьориту на балет. Я сначала вообще дар речи потеряла, а Марисса радостно подскочила на кровати и стала собирать меня в дорогу. Точнее, подключилось все семейство: Мия упорно пыталась всучить мне какое-то платье от Версаче, пока Марисса не рявкнула на нее и не вытолкала из спальни. Меня, разумеется, вообще никто не спросил, и пока я соображала, откуда у бедного садовника два билета в партер, и как мне теперь попасть на могилу к Бласу, синьориту уже доставили в театр и посадили в мягкое бархатное кресло. Если честно, это был мой первый поход на балет, и я не пожалела, что Хосе меня все-таки вытащил. Не то чтобы меня могли прельстить эти культурные причиндалы, к которым детки из «Элитного пути» приучены с молодых ногтей, – но балет по-настоящему поразил. Он сочетает в себе силу и слабость, нежность и твердость духа одновременно – все то, что таким странным образом сочетается во мне самой. Ну, по крайней мере, мне кажется, что сочетается! По дороге из театра мы с Хосе долго гуляли и говорили обо всем на свете – о пьесе, о жизни. Мы остановились у самой калитки, когда речь зашла о Бласе, и Хосе вдруг снова стал настойчиво уговаривать меня не ходить так часто к нему на могилу. Мне уже это так надоело, что я резко оборвала его, и он теперь, похоже, обиделся. Сник как-то по-стариковски и, ничего не сказав, поплелся прочь. Пробовала его окрикнуть, но он не обернулся, и я махнула рукой. На него, бывает, находит, завтра обязательно выясню, какая муха его укусила.
4.08.2003
«Сегодня топталась весь день во дворе, поглядывая на Хосе в нерешительности, но он даже не обернулся. Периодически демонстративно разворачивалась и снова заходила в дом, но через некоторое время опять появлялась во дворе, высматривая Хосе. Наконец, когда он стал уже собирать инструменты, чтобы уйти домой, я все-таки подскочила к нему и чмокнула в щеку. Она у него дряхлая и щетинистая – явно халтурит, когда бреется. Хосе обернулся и насмешливо сощурился, глядя на меня. И глаза синие-синие – даже в темноте заметно. Я замешкалась и спросила, не перестал ли он еще дуться. Тот засмеялся лукаво и щелкнул меня по носу. Сказал, что не станет обижаться, если не буду ходить на кладбище. Я села на камень рядом и категорично покачала головой. Спросила, что ему неймется с этим кладбищем. Он поначалу юлил и отворачивался, якобы застегивая сумку с инструментами, но потом вдруг обернулся – долго-долго смотрел на меня и молчал. Пристально так – я даже не думала, что у Хосе может быть такой взгляд. Я тоже молчала, пока он, наконец, не перекинул сумку через плечо и не двинулся к калитке. Я поплелась следом, как собачонка, - думаю, может, ответит все-таки на мой вопрос. И он ответил. Точнее, сказал очень странные слова, которые я до сих пор не могу осмыслить. Хосе вечно говорит так, что я ничего не понимаю, но обычно это не раздражает, а только смешит. Сегодня, однако, мне не до смеха, я голову сломала, пытаясь понять, что он имел в виду. Хожу по комнате и только прокручиваю в мыслях наш разговор. Запишу его здесь, чтобы получше осознать, что произошло:
- Держитесь подальше от могилы вашего опекуна, синьорита…
- Что? Почему это?
- Потому что место пустынное, и диких зверей много.
- Что за чушь, Хосе? Нет там никаких зверей!
- Это так кажется, синьорита, что нет, а зверь он не всегда в зверином обличье ходит.
- Хосе, я тебя не понимаю! Что ты имеешь в виду?
- Ищите лучше, синьорита, кто Вам подарки оставляет, - вот это вам больше интересу должно быть, а на кладбище не ходите.
- Я не понимаю, Хосе! Ты знаешь, кто оставляет мне подарки?
- Откуда мне знать, синьорита, я простой садовник, а вот вы должны бы узнать – послушайте хоть раз старика! А могилу оставьте, не ходите туда больше! Именем святой Магдалины поклянитесь, что больше не станете ходить туда в одиночку и писать записки! Поклянитесь!
- Да какие еще записки, Хосе?!
Мы уже подошли к воротам, и он, ничего не ответив, молча открыл калитку и вышел. Напоследок он обернулся и помахал чем-то белым в руке. В темноте я не разглядела, но по очертаниям поняла, что это был конверт, который я оставила на могиле Бласа. Старый лис каким-то образом разведал дорогу и выкрал мое письмо раньше, чем кто-нибудь его прочитает! Я не стала его догонять – все равно ничего не скажет. Не знаю, как переживу эту ночь, но завтра же вытрясу из него всю правду!
5.08.2003
«Хосе весь день не появляется: на душе тревожно, но на кладбище не еду – может быть, удастся все же сегодня отловить моего старика. Брожу по саду, пристаю ко второму садовнику, Педро, но тот лишь отмахивается – он вообще меня недолюбливает. Если Хосе и завтра не явится, пойду к Франко, узнаю домашний адрес. Дело даже не в любопытстве – просто вдруг хватил удар старика? Надо сходить – проведать».
6.08.2003
Франко сам только что вернулся из командировки – сказал, узнает у Питера. Я весь день маюсь, даже рассказала Мариссе об исчезновении Хосе. Она, естественно, меня утешает, говорит, волноваться рано. Все правильно, я же не упомянула о своей афере с записками и о нашем с ним странном разговоре. На кладбище так и не поехала – жду его возвращения. Когда-то же должен вернуться этот несносный старик!
7.08.2003
«Питер сказал, что Хосе Родригес действительно звонил и предупредил, что берет лишний выходной. Я должна бы вздохнуть с облегчением, но не могу – какое-то тревожное предчувствие. Пережить бы эту ночь: завтра снова выйду в сад, а там Хосе».
8.08.2003.
«Сегодня утром снова нашла на подоконнике веточку жасмина. Думала, это Хосе вернулся, но нашла рядом письмо. Теперь заперлась в комнате с Мариссой и весь день рыдаю у нее на коленях. Нет сил расписывать, прикрепляю к странице его записку. Пусть она останется здесь: будет напоминать мне о старике Хосе. Еще один друг, которого я потеряла».
Письмо:
«Милой синьорите от старика Хосе.
Дорогая синьорита! Пишу Вам, по причине резкого моего отъезда и хочу с Вами попрощаться. Заглядывал утром, да Вы так сладко спали, что не посмел я будить юную синьориту, видно, что притомилась сильно. Помните, рассказывал я Вам про свою внучку? Так вот, радость у старика – приехала на днях и говорит, мол, собирай вещи, забираю тебя. А мы с ней, синьорита, долгие годы в ссоре были, я уж Вам не рассказывал, чтобы не расстраивать. А тут явилась и говорит: забираю, да чтоб прямо сейчас. Я шибко привязался к синьорите, так что прямо сразу уйти не смог. Попросил у внучки отсрочку, чтобы письмо Вам передать, да Вы спите – ну, оно и к лучшему. Слишком грустно мне с Вами расставаться, чтобы прощаться, так что не буду я. Прошу только напоследок, синьорита, чтобы не забывали старика да не обижались, что так поспешно уехал. Помните, говорил я Вам не однажды: все мы еще когда-нибудь да встретимся. Так же оно не бывает, чтобы ушел человек – да навсегда? Нет, синьорита, мы еще встретимся, в этом есть моя большая уверенность.
А Вам оставляю такой завет: нос по ветру держите да не унывайте! Сильно тужите Вы по своему опекуну, да хочется мне, чтобы синьорита моя запомнила и из головки своей не выпускала: люди же – они, как вещи. Ключики никуда бесследно не теряются, если хорошенько поискать, так и найдутся. Ищите ключики, синьорита, и, главное, верьте, что не теряется ничего без следа. Надо прийти в место, где видели ключики в последний раз, да поискать хорошенько. Походить вокруг, людей поспрашивать – глядишь, и видели люди ключики-то? А может, и сами куда запрятали, кто их знает? На этом и заканчиваю свою писульку, чтобы не утомлять свою синьориту, да не прощаюсь, как обещал. До свидания, моя милая, помните старика Хосе и не серчайте.
P.S. А на кладбище ключики-то не ищите – там мертвецы лежат да шакалы бегают, нечего Вам там делать, синьорита. Чтобы духу там Вашего не было, здесь я непреклонный остаюсь. Проследить не могу, но доверять буду Вашему слову – чай, именем Магдалины поклялись – не обманете.
9.08.2003
«Старик Хосе в своем репертуаре – ключики какие-то. Я мало что поняла из его письма, поняла только, что снова потеряла друга. Сегодня мне полегче, но все еще плохо: грудь сжимает от тоски, оживляю в памяти наши беседы, его байки, свои мысли и ярко-синие глаза. Я и знаю-то Хосе всего месяц, но успела привязаться, хоть и клялась себе, что больше никогда не стану привязываться! Сегодня уже почти не плачу – просто грустно. Марисса от меня не отходит, а я теперь и сама к ней льну. Это странно, но, несмотря на то, что Хосе тоже оставил меня, я не злюсь на него и даже ему благодарна. Вчера впервые за последние месяцы плакала навзрыд, и мне от этого стало легче. Меня словно прорвало, и сквозь анестезию равнодушия, под которой я находилась последние несколько месяцев, стали пробиваться обычные человеческие эмоции. Неприятные, конечно, горькие, но все-таки эмоции! Впервые с тех пор, как умер Блас, я ощущаю что-то, кроме безысходности.
Но все-таки меня мучает, что Хосе так и не объяснил свои странные слова. Как он нашел дорогу к могиле Бласа, как догадался о записке? Хосе прибавил еще вопросов, и, как Блас, вовремя исчез, чтобы оставить меня в полной растерянности. Старик так умолял меня не ходить на кладбище, что я теперь даже не знаю, стоит ли идти туда завтра. Нет, я, конечно, пойду, надо написать новую записку. Хосе считает, что я поклялась, а я не клялась вовсе – это он за меня поклялся. Я же так не отступлюсь: надо выяснить, кто навещает Бласа, - я не могу опустить руки из-за каких-то суеверий. Хосе теперь нет рядом, так что за меня волноваться все равно некому».
10.08.2003
«Снова сюрпризы: сегодня утром приехал Ману. Это очень странно, потому что он-то собирался вернуться прямо к школе, в сентябре, но получил письмо – якобы от Франко – с просьбой приехать в Буэнос-Айрес как можно скорее. В конверт был вложен билет на самолет и деньги на дорогу от аэропорта – и все бы было замечательно, если бы Франко не был удивлен больше остальных, увидев Ману на пороге своего кабинета. Судя по всему, он ничего не посылал, и кто это сделал, до сих пор остается для всех нас загадкой. Разумеется, я тут же начала себя накручивать, но мгновенно задушила в себе все подозрения - уж приезд Мануэля никак не может быть связан с моим преследователем. Поразмыслив, я решила, что это Мия или Марисса. Последнюю пробовала пытать, но она молчит, как Дунофф перед Эчаменди, так что мне так и не удалось добиться от нее ничего путного. Впрочем, я почти уверена, что это Марисса, – она смотрит на меня как-то странно, да и слишком уж яро все отрицает. Я-то знаю: она давно думает, как бы помириться с Мией, - так что наверняка ее рук дело.
Как бы то ни было, я рада, что Ману вернулся раньше времени. После отъезда Хосе мне особенно нужна поддержка, а Мануэль с готовностью мне ее оказывает. Сегодня целый день не отходит от меня ни на минуту, и я подозреваю, Мия выболтала ему, что Блас – мой опекун. Завтра он придет к нам на ужин – надо будет выведать у него все и хорошенько всыпать Мие за длинный язык. Впрочем, Ману я бы и сама все рассказала. Пожалуй, из всех моих друзей по-настоящему меня может понять только тот, кто сам потерял отца».
11.08.2003
«Сегодня пришло разрешение на выезд от опекунского совета. Не спросив меня, Франко тут же приобрел пять билетов в Мачу-Пикчу - для меня, Мариссы с Пабло и Мии с Ману. На 12 августа и на 31 августа – обратный. Не терпится им, что ли, поскорее куда-то нас сплавить? Я в бешенстве: такой жесткий график меня совершенно не устраивает, ведь я еще даже не оставила новую записку на могиле! Первая мысль была не поехать, но Франко приложил столько усилий, чтобы выбить для меня разрешение, что мне просто неудобно теперь отказываться. Да и Ману, как всегда, подключился и не отстал, пока не взял с меня слово, что поеду. Не знаю, кто упрямее: он или Марисса! Я не смогла рассказать Ману о своей идее-фикс, потому что единственное, чего он до сих пор не может понять, так это мою странную привязанность к Бласу. Я и не пытаюсь объяснить, просто решила отложить все до начала учебного года. Если по возвращении снова найду цветы на могиле Бласа, значит, его действительно навещает какой-то друг. И тогда ничто не помешает мне найти его и расспросить обо всем».
***
28.08.2003
«Все-таки, лето лечит – именно лето, а не время, потому что время тоже на побегушках у смерти, а лето всегда бунтует против нее. Только летом я чувствую, что смерть с позором уходит в тень, – когда листья распускаются, и каждое дерево дышит жизнью. За последние месяцы я почувствовала, что раны зарубцевались немного и благодаря друзьям стала понемногу выкарабкиваться. Я смеюсь уже не так напряженно и в принципе улыбаюсь вполне искренне, но все же не могу избавиться от легкой тревоги. Близится осень, а осень – торжество смерти. Осенью смерть забирает листья, траву – все то, что понемногу вернуло меня к жизни за лето. И самое главное: приближение осени означает, что мне снова нужно вернуться в колледж. Я жду и одновременно оттягиваю этот момент. Для меня Блас по-прежнему остается там, и в то же время его там чудовищно не осталось.
В последнее время, когда я спрашиваю Франко или Соню, как продвигается дело с опекунством, они как-то странно прячут глаза. Франко говорит, что возникли осложнения, и они улаживают некоторые вопросы, но обещает, что бумажная волокита скоро закончится. Когда я спрашиваю, что за осложнения, он тут же сворачивает разговор, и я понимаю, что мне не хотят сообщить что-то важное. Я говорила об этом с Мариссой, но она лишь закатывает глаза и уверяет меня, что если Соня захочет чего-то добиться, то от суда места живого не останется, пока цель не будет достигнута. Мы смеемся, вспоминая историю с Начо, и сейчас я почти успокоилась. Когда-то Соня сказала, что их дом – это мой дом. Семейство Колуччи никогда не оставит меня на произвол судьбы».
Примечания:
Эта часть выполнена в дневниковой форме, но в третьей части я снова возвращаюсь к диалогической. Надеюсь, никого не смутит такой переход - просто дневниковая форма позволяет вкратце описать важные события, которые нельзя не упомянуть.
