Нет дороги назад

Нет дороги назад

Сердце не плачь!
Ночь твоя колыбель,
Он не придет, никогда не придет –
Нет дороги назад к тебе.(с)

– Энж… – его голос звучал глухо и непривычно для человека, который никогда не унывал.

Во всяком случае, именно так, наверняка, думало большинство учеников и, возможно, даже преподавателей Хогвартса. Так считала и она всего пару-тройку лет назад. Сложно разглядеть истинную сущность человека, тем более, когда её так тщательно от тебя скрывают.

Анжелина устало вздохнула. Коридор переполнен ликующей толпой подростков. Адреналин бурлил у них в крови, толкал действовать, сражаться, но они ещё не понимали, на что идут. Не знали, что такое настоящее сражение, а между тем близилась битва за Хогвартс. Последняя и решающая, а внутри только пустота и усталость. И меньше всего на свете сейчас хотелось говорить с кем-то, выяснять отношения. Она глубоко вздохнула и медленно повернулась.

– Фред, послушай… – но слова застряли где-то в глубине горла.

Он смотрел устало полным грусти и решимости взглядом. И ей стало не по себе: в этот момент Фред Уизли меньше всего походил на себя.

– Ужасно выглядишь. Это результат вашего нового с Джорджем изобретения? – попыталась отшутиться. – Да, ученики будут в восторге. Теперь не нужно…

– Энж, – сказал он тихо и еле заметно улыбнулся уголками губ.

И у неё всё внутри перевернулось, сжалось в тугой клубок. Захотелось подойти, растормошить, прокричать: «Очнись! Хватит притворяться! Будь самим собой! Будь прежним!»
Только вот Фред не притворялся, Анжелиа знала это. Как и то, о чём тот хочет поговорить, хоть и не понимала, зачем нужно делать это именно сейчас, ведь все эти пафосные речи, переполненные пустыми словами, они оба никогда не любили. Потому что люди слишком часто лгут. Потому что им не нужно ничего произносить вслух, достаточно просто заглянуть друг другу в глаза.

– Знаешь, я долго думал над сложившейся ситуацией.

То, как он начал разговор, ей не понравилось, и она поспешно перебила:

– Мы уже говорили на эту тему и…

– Идёт война, Энж. Война! Понимаешь? – неожиданно воскликнул Фред и раздражённо ударил кулаком о стену, Анжелина вздрогнула. – И каждый из нас может умереть в любой момент.

– Я знаю, – сказала быстро и отвернулась к окну, упорно разглядывая мрачное серое небо.

Она не понимала, что раздражает больше: его излишняя серьёзность или правда. Да, сейчас идёт война. Да, они могут погибнуть в любой момент, и ей страшно, безумно страшно от одной мысли, что она может потерять его, семью или кого-нибудь из друзей, а возможно и всех сразу.
Фред молчал, наверное, подбирал слова, а ей казалось, что это начинает всё больше походить на неприлично затянувшееся нелепое прощание. Словно кто-то из них тяжело болен или уезжает далеко и надолго. Словно они и правда могут больше не увидеть друг друга. Но это не так. Ведь не так? Всё будет хорошо. Должно быть хорошо. А они будут жить долго и счастливо, как в какой-нибудь глупой детской сказке, вместе или порознь. Главное – жить. Ей отчаянно хотелось в это верить.

Анжелина чувствовала, как всё сильнее бьётся сердце и начинают дрожать руки. Это уже не игра, не занятие в ОД или несогласованная с Орденом Феникса вылазка. Сейчас всё серьёзно и она не могла позволить волнению и страху взять верх.

– Нам нужно поспешить, все, наверное, уже собрались в Большом зале, – сказала, оглянувшись: в коридоре и правда непривычно тихо, лишь где-то вдалеке слышны голоса. – Нужно помочь эвакуировать учеников. Увидимся позже.

Анжелина улыбнулась, неуклюже дружески похлопала по плечу и поспешила прочь. Подальше от Фреда, от непривычно-серьёзного голоса и странного пристального взгляда. Они поговорят. Непременно, но не сегодня. Не сейчас.

Она шла всё быстрее и быстрее, стараясь не сорваться на бег. От старинных каменных стен Хогвартса эхом отражался стук каблуков. Тук-тук. Тук-тук. Постепенно звук становится глуше, сливается с тихим звоном первых капель дождя. Кап-кап. Или это капают её слёзы? Кап-кап. С какой стати? Анжелина не плачет. Для этого нет причин. Кап-кап. Она глубоко вздохнула и…

…открыла глаза. Несколько минут рассматривала потолок, прежде чем поняла – это сон. Всего лишь сон. Битва за Хогвартс давно закончилась. Они победили, а Фред Уизли умер. Почти полгода прошло, а кажется, что всё произошло только вчера.

Иногда Анжелина думала о том как бы всё сложилось, выслушай она его тогда. Изменило бы это что-то? Скорее всего, нет. Но временами отчаянно хотела вернуться обратно, – не знала как, но должен же быть способ, они всё-таки волшебники, – и изменить всё. Однако шестое чувство подсказывало, что ничто нельзя предугадать заранее. Кто знает, чем бы обернулось это на самом деле? К чему привело? Предсказания никогда не являлись её сильной стороной. Но если бы появилась такая возможность и призрачный, невесомый шанс всё изменить она бы непременно попыталась.

А пока оставалось только вспоминать, жить прошлым, видеть его во снах, переживать всё заново сотни, тысячи раз каждую ночь. Тела. Много детских тел в Большом зале. В стенах школы, куда они шли учиться, взрослеть, дружить, любить, совершать ошибки, плакать и смеяться, но не умирать. Пожиратели, скрытые за масками, обезличенные убийцы. Крики боли и отчаянья, плач и стенания, страх и боль, наполнившие воздух. Холод, невыносимый холод, пустота, усталость и обречённость – дементоры, а Анжелина так и не научилась вызывать Патронус. Кругом взрывы, вспышки проклятий, разрушение и смерть. Гибнут люди, дети, которым неутомимая храбрость и безрассудство не позволили уйти, спрятаться, спастись.

Сколько раз снилось, как гибнет Фред? Не счесть. Хотя на самом деле в этот самый момент она находилась в другом месте. Сколько раз во сне Пожиратели убивали и мучили родителей, друзей, младшего ещё совершенно беспомощного братика? Сколько раз Анжелина просыпалась от собственного крика со слезами на глазах?

Сейчас кошмары снились уже реже, хотя она прекратила пить зелье Сна-без-сновидений совсем недавно по совету мамы. Оно вызывало привыкание, увлекало в бездну покоя, тишины и забвенья, а ей нужно научиться жить дальше. Принять. Смириться. Хуже всего становилось, когда снился именно этот момент прощания с Фредом. Казалось, недосказанность, повисшая тогда между ними в воздухе, словно паутина, превратилась в каменные тиски и сдавливала сердце постоянно – каждый день, минуту, секунду.

Анжелина вздохнула: об этом даже думать тяжело. Но становилось лишь, когда снилось прошлое, в котором все живы, в котором ещё нет войны, смертей, боли, страха. В такие дни она просыпалась с улыбкой на лице, счастливая, одурманенная, обманутая жестокой иллюзией сна, но реальность обрушивалась, словно лавина, от которой нельзя убежать, скрыться. Хотелось выть, кричать, плакать, невыносимая ноющая тупая боль, словно безжалостный зверь, рвалась наружу, скрежеща острыми когтями по рёбрам, как по тюремной решётке. И она стремилась помочь зверю, разодрать кожу, мышцы до костей, лишь бы только это помогло, и боль плоти оказалась сильнее. Может быть, именно из-за этих счастливых снов Анжелина и начала пить зелья. Но кошмары пугали только ночью: стоило проснуться, глубоко вздохнуть и осознать, что это – всего лишь сон, и становилось легче. А счастливые сны превращались в кошмары днём, их нельзя забыть, отогнать, ведь они «всего лишь сны», они оборачивались реальностью, жестоким напоминанием о прошедших счастливых днях, о том, чего никогда уже не вернуть.

Решительно откинув одеяло, она подошла к окну. На улице шёл дождь, прозрачные капли скатывались по стеклу, словно соревнуясь друг с другом. Прохожие спешили по своим делам, скрываясь от непогоды под зонтами, капюшонами или высоко поднятыми воротниками. Небо затянули низко нависшие тяжёлые свинцовые грозовые тучи, казалось, что дождь никогда не кончится. На самом деле, это не так, никто во всей Англии, даже Трелони вместе со своей знаменитой прапрабабкой Кассандрой, не мог предсказать, как долго это продлится – пять, десять минут или полдня.

Горячая вода приятно согревала тело. Стоя под упругими струями душа, Анжелина жалела, что очистить, отмыть можно лишь тело, а не душу или сознание. Хотя нет, один способ всё же есть – Обливейт. Нет воспоминаний, нет и боли, неотступно сопровождающей их. Но хотела ли она этого на самом деле? Или просто боялась, что случайно сотрёт нужное? Или что однажды всё же захочет вспомнить прошлое, но не сможет? Анжелина не знала ответа на эти вопросы, как и не понимала до сих пор, кем для неё являлся Фред Уизли: любимым или просто другом.

Она знала его… Их. С первого курса. И близнецы всегда казались единым целым, неделимым. Анжелина думала, что они так и проживут рядом, бок о бок всю жизнь. Женятся, поселятся в соседних домах и даже жёны их будут чем-то похожи, а дети станут подшучивать над ними так же, как они сами в своё время. Иногда она пыталась себе представить Фреда – любящего мужа и понимающего отца, серьёзного и сосредоточенного, в очках с усами и газетой в руках у камина в кресле. Почему в очках и с усами сама не знала, но эта картина ужасно забавляла, и Анжелина не могла сдержать улыбки. Нет, таким мог быть кто угодно, хоть Перси, но только не Фред. Всё бы было не так. Совсем не так. А как? Она и сама не знала, но почему-то была уверена, что он непременно стал бы лучшим отцом на свете. Играл и шутил вместе с детьми, за спиной жены подсказывал, какие шалости можно устроить в школе, и задорно помигивал каждый раз, когда они что-то вытворяли дома.

Иногда жутко раздражала излишняя, как казалась тогда, весёлость и беззаботность близнецов. Вечно весёлые и озорные, с ними просто невозможно было поговорить о чём-то важном. Иногда они жутко мешали везде: на тренировках, на занятиях, в общей гостиной. Иногда хотелось дать им хороший подзатыльник и сказать, чтобы серьёзнее относились к учёбе. Они получали одни «тролли» и «неуды» хотя знали многие предметы ничем не хуже её, а некоторые даже лучше. Просто оценки не волновали близнецов.

А иногда она даже думала, что им не хватает серьёзности и сосредоточенности Перси, точно так же, как тому не хватает их чувства юмора. Если бы можно было взять и смешать эти качества, поровну разделив между ними, то получились бы три нормальных человека, но это были бы уже не Перси, Фред Джордж, а какие-то новые незнакомые люди.

Анжелина до сих пор помнила, как удивилась, когда увидела ассортимент «Магазина Всевозможных Вредилок». Как такое могло прийти им в голову? Как они всё это сделали? Вдвоём. Чего стоили только защитные плащи, шляпы и перчатки. И ведь действовало. Работало. А как злилась, когда близнецы постоянно испытывали на младшекурсниках свои изобретения. Сейчас это всё казалось глупостью. Сейчас она бы стерпела все их эксперименты и даже сама стала добровольцем, если бы только Фред выжил.

Анжелина выключила воду, быстро вытерлась, повязала полотенце вокруг головы и накинула халат. Воспоминания бередили душу, раздирали старые раны, боль сопровождала каждый удар сердца. До сих пор.

Так больше не могло продолжаться. Она решительно встряхнула головой и горько усмехнулась своему отражению в запотевшем зеркале. Сколько раз уже так думала? Сколько раз пыталась всё изменить? Убирала маленькую квартирку, выскребала грязь из всех углов руками без помощи магии, до боли в пальцах и мозолей, лишь бы заглушить физической болью боль душевную. Вешала новые яркие шторы, меняла скатерть, ставила каждый день цветы в вазу на кухонном столе, пыталась внести цвет и свет, раскрасить свою жизнь. Носила броскую одежду, улыбалась, пусть временами слишком натянуто, меняла причёску. Проходил день, два, неделя, и всё возвращалось на круги своя. Она не выдерживала, вспоминая прошлое, срывала шторы, собирала одежду в охапку и бросала в камин, прямо в огонь и смотрела на пламя. Казалось, что это – предательство. Фреда. Их всех. Тех, кто погиб. Что Анжелина пытается забыть их, оттеснить в прошлое. Но это не так, она просто хотела жить. Не вчера, не завтра, а сегодня. Сейчас. И эта жажда жизни, света, добра и тепла рвалась наружу вместе со слезами и стенаниями, но стыд перед погибшими и злость на саму себя за одну только эту мысль загоняли всё обратно в самый дальний уголок души.

На кухне прохладно из-за открытой форточки: каждое утро почтовый филин - свою сову Анжелина оставила брату - приносил «Пророк». Вот и сейчас свежая газета лежала на столе, а приготовленного заранее угощения как не бывало, только несколько крошек на маленьком белом блюдце. Подписка оплачена на год вперёд, но она всегда оставляла что-нибудь филину просто так. Иногда заставала сидящим на спинке одного из стульев, огромного, немного потрёпанного и ужасного серьёзного. Он смотрел большими жёлтыми глазами и тихо ухал, прося угощение. Анжелина никогда не отказывала ему в этой маленькой прихоти и специально покупала каждый день овсяное печенье, которое филин почему-то особенно ценил, и притом зачастую забывала купить продукты для себя.

Иногда разговаривала с ним просто так, потому что нужно же человеку хоть изредка произносить свои мысли вслух хотя бы для того, чтобы не забыть родную речь. Говорить с птицей странно и непривычно, во всяком случае, вначале, но лучше так, чем с самой собой. К тому же иногда казалось, что этот филин гораздо лучше любого человека, хотя бы потому, что умеет молча слушать и хранить тайны.

Обхватив руками горячую кружку с кофе, сделала осторожный маленький глоток и развернула газету. На самом деле новости интересовали меньше всего на свете, просто нужно куда-то деть глаза, чем-то занять мысли.

На первой странице, как всегда, Кингсли. Руководство газеты ещё, видимо, не определилось, как относится к временному министру. Его хвалили и ругали с завидным постоянством. За любой проступок, даже мелкий – солидный упрёк и разгромная статья, за хорошее дело – заметка с похвалой, как одолжение.

Гарри постепенно отходил на задний план. Вначале о нём писали часто, новый сотрудник аврората интересовал журналистов первые месяц-полтора, тогда они буквально не давали ему прохода. Больше из-за того, что он узнал о Дамблдоре, Снейпе, Волдеморте и многих других, чем из-за его самого, его поступков, мыслей, душевного состояния. Но постепенно они поняли, что Избранный свою миссию выполнил и новой сенсации в ближайшее время не предвидится. Хотя имя Гарри продолжало мелькать на страницах газеты, но уже по другим причинам: «Гарри Поттер недоволен! За победу над Волдемортом ему обещали пост министра магии». А ведь он всего лишь сказал журналисту: «…иногда оглядываясь назад я думаю, что ни за что не согласился бы повторить всё ещё раз, даже если бы взамен мне пообещали место министра».

Или: «Гарри Поттер бросил беременную невесту ради школьной подруги прямо на похоронах её брата!» Никто так и не понял, с какой стати Джинни стала вдруг беременной, и когда Гарри успел её бросить. На большом снимке сомнительного качества, вся в чёрном, Джинни плакала в объятьях матери, расстроенные и поникшие Гарри с Гермионой обнявшись стояли чуть в стороне. Рона нигде не видно. Анжелина смутно помнила похороны, тогда им всем было не до этого.

Конечно же, их автором оказалась Скитер. Казалось, что время не властно над ней, пишущей до войны с Волдемортом, во время и после. Сейчас особенно активно. Совсем недавно опубликовали её новую книгу: «Двуликий Северус: на чьей стороне он был на самом деле?»

Стараниями Гарри Снейпа оправдали, доказательствами послужили и воспоминания, которые тот успел отдать ему перед смертью. Об их содержании нигде не упоминалось. Гарри сказал журналисту, что «это был противоречивый человек, но он, несомненно, находился на нашей стороне последние семнадцать лет».

Однако Скитер это не остановило, а «Пророк» эксклюзивно публиковал отрывки из её новой книги, отодвигая действительно насущные темы на последнюю страницу, в дальний угол.

О погибших в битве за Хогвартс написали одну небольшую статью, где назвали даже не все имена. А Фред Уизли упомянут как молодой и успешный совладелец Всевозможных Вредилок – чрезвычайно популярного и доходного магазина. Тонкс: «…также погибло около двадцати авроров». Люпину повезло больше, правда, его сомнительное прошлое особо отмечено. Даже погибшие Пожиратели удостоены большей чести, все имена упомянуты, о каждом хоть пара слов да написана. В то время как учеников Хогвартса практически проигнорировали: «…и несколько учеников, среди которых трое несовершеннолетних».

Чуть позже усилиями Гермионы, как узнала потом Анжелина, напечатали несколько небольших дополнительных статей её же пера.

Вот и сейчас сообщение о задержании ещё нескольких Пожирателей, обошедшееся на этот раз без жертв, втиснуто между статьей о выпуске новой модели метлы и объявлением о поступлении новой коллекции мантий в магазин мадам Малкин.

Она вздохнула: создавалось впечатление, будто никого не волновал тот факт, что где-то на свободе ещё ходят Пожиратели. Что гибнут невинные люди. Что отголоски войны ещё слышны. Но люди слепы и глухи к этим бедам или хотят казаться таковыми. А возможно, им просто надоело бояться, они больше не хотят слышать о войне и рады любой, даже самой глупой и ничтожной возможности отвлечься.

На самом деле Анжелина не могла сказать, кто виноват в таком положении вещей: те, кто не хотел писать правду или те, кто не желал знать? То, что люди с большим интересом обсуждали цвет трусов министра, чем происходящее в стране, она знала не понаслышке: работая в аптеке, наслушалась разного.

Аптека. Мысль, словно молния, озарила сознание, и, бросив быстрый взгляд на кухонные часы, она в спешке допила кофе. Поставила чашку в раковину, и, проверив, что Руфус* – подаренный Фредом ярко-рыжий карликовый пушистик - на месте поспешила в спальню.

Она до дрожи боялась потерять его, хотя и понимала, отчего, но, когда однажды не обнаружила на окне, перевернула весь дом и чуть не сошла с ума от отчаянья. Позже корила себя за это, но стоило Руфусу вновь затеряться, и минувшее смятение возвращалось с утроенной силой. Хотя знала, что при желании может купить хоть сотню таких, но не могла отрицать, что заменить его нельзя. Он – больше, чем просто питомец. Несоизмеримо больше.

Правда нрав у него ещё тот. Откликался он, к примеру, только на полное имя и никаких сокращений вроде Руффи не терпел. Этим он напоминал теперь уже старого книзла Алисии – Боумана, названного в честь изобретателя снитча. Тот точно так же реагировал лишь на полное имя, а когда сердился, в обращение непременно нужно было вставить «мистер» иначе он упорно игнорировал всех, даже если ему кричали прямо в ухо. Алисия утверждала, что это её вина, в детстве казалось смешным звать книзла «мистер Боуман» и, играя, воображать на его месте какого-нибудь почтенного господина. Кто же знал, что всё так обернётся?

Однако, если у Боумана была причина и возможность привыкнуть к такому обращению и взрастить свою животную гордость до небывалых высот, Руфус же просто упрям. Иногда Анжелина думала, что он даже исчезает специально, чтобы позлить её. Хотя глядя на этот маленький клубочек меха, сложно представить, что он способен думать о чём-то кроме еды и сна.

«Нужно было согласиться с Фредом, – корила она себя иногда. – И назвать в его честь».

– Знакомься, моя точная копия – Фред-младший, – сказал он тогда, – ест, спит, гадит и ничего не смыслит в науках. Можешь спокойно выговаривать всё ему, он стоически стерпит.

«Если что-нибудь поймёт», – добавила она тогда про себя.

И Анжелина хранила пушистик, но вовсе не затем.

Кроме этого странного питомца в память о Фреде у неё осталась только маленькая серебряная брошка в виде паука. Она до сих пор не понимала, что заставило его изменить себе и подарить украшение вместо обморочных орешков или канареечной помадки. Но отчётливо помнила, как сначала обрадовалась и сердце радостно затрепетало, а затем не на шутку перепугалась, когда открыла маленькую бархатную коробочку и увидела там паука. Не сразу не сразу поняла, что ненастоящий и, вскрикнув, быстрым отточенным движением забросила куда подальше. К счастью, украшение не пострадало, но Фред потом ещё долго припоминал ей этот случай и поддразнивал, а Анжелине надоело твердить одно и то же – она не боится пауков, они просто ей противны.

– Флинт ведь тебе тоже противен, сама говорила, но ты не визжишь каждый раз, как увидишь его, – сказал он с усмешкой.

Что она могла возразить на это? Сначала обижалась, но потом поняла, что это обычное ребячество.

Однако главные его подарки: лучезарные улыбки, задорный блеск голубых глаз, ощущение тепла и защищённости, способность рассмешить, внести свет в любой, даже самый серый пасмурный день, - она хранила глубоко внутри, в сердце, в воспоминаниях, от которых с одинаковой силой хотела и боялась избавиться.

Захлопнув дверь и для надёжности подёргав несколько раз ручку, Анжелина поспешила вниз по узкой старой облезлой лестнице. В последнее время она старалась как можно реже пользоваться магией и не знала, взяла ли палочку с собой на этот раз.

Почти шесть месяцев назад Анжелина стояла на кладбище среди семейства Уизли, множества друзей Фреда и просто соболезнующих и глядела на то, как гроб исчезает под землёй. Она видела тело всего лишь раз, слишком больно смотреть на знакомое застывшее бледное лицо, впалые щёки, заострившиеся черты лица и улыбку. Даже в такой момент он умудрился улыбаться. И знать, что эти глаза больше не откроются, что она больше не услышит его голос, смех. Тогда казалось, что нет на самом деле никакой разницы между магами и маглами, хотя их, безусловно, разделяет многое, но и объединяет не меньшее. Ни те, ни другие не способны побороть смерть, как бы не кичились своими достижениями.

С тех пор магия не казалась Анжелине такой уж необходимой частью жизни. Отказаться от неё оказалось на самом деле не так уж и сложно ведь её мама – Кэрол, маглорождённая волшебница, всегда считала, что использовать магию по пустякам неприемлемо. Она часто рассказывала, как была поражена новым неизведанным миром, находящимся буквально под боком. Но ей всегда казалось, что магия создана для чего-то большего, чем завязывание шнурков, и потому у них дома всё делалось вручную. Впрочем, к такому выводу Кэрол пришла не сразу, а лишь перед третьим курсом, когда, однажды проигнорировав статус секретности, поделилась впечатлениями с кузиной, слушающей её завороженно с горящими восторгом, недоверием и завистью глазами, в то время как сама Кэрол говорила об этом будничным тоном. Её больше не удивляло то, что люди с портретов могут говорить, что двигаются лестницы, что она способна заставить предмет парить. Магия стала для Кэрол не менее обыкновенным понятием, чем машина, холодильник или эскалатор. Наверное, если бы Новый Год отмечали каждый день и каждое утро дети находили под ёлкой подарки, то и они перестали ждать этот праздник и любить его. Люди не ценят того, что имеют сейчас даже если когда-то и помыслить не могли о подобном.

В школьные годы Кэрол приходилось несладко, так как никто попросту её не понимал, все считали, что она делает это из-за того, что не может толком колдовать. Слизеринцы всегда потешались и не уставали повторять, что немудрено и она, должно быть, попала сюда по ошибке.

– Возомнила себя равной нам, – говорили, не скрывая презрения и торжества, – а оказалась самым обычным маглом.

К счастью, находились и те, кто поддерживал. Одним из таких людей оказался Джереми, ставший в будущем её мужем. Позже он признался, что тоже не видел в этом смысла, но Кэрол нравилась ему, и отказ от магии в мелочах не казался невозможной жертвой.

Дверь на улицу открыта, и Анжелина заметила, что дождь ещё идёт, и на каменной брусчатке уже образовались большие прозрачные лужи. Редкие прохожие старались побыстрее преодолеть свой путь, тут и там слышны тихие хлопки аппарации.

Она уже собралась выходить, но чуть не врезалась в только что трансгрессировавшего прямо на крыльцо человека. Незнакомец скинул капюшон и оказался молодой, привлекательной девушкой с копной рыжих волос и задорно блестящими карими глазами. Анжелина почувствовала, как сердце, замерев, камнем рухнуло вниз, и, не ответив на приветствие, поспешила на улицу, прямо под дождь, который тут же намочил волосы, затёк за шиворот и капля за каплей начал скатываться по лицу, оставляя мокрые дорожки. О наличии капюшона у плаща она вспомнила, когда отошла от дома на приличное расстояние.

В последнее время Анжелина стала замечать, что не переносит на дух всех рыжеволосых, веснушчатых и голубоглазых людей вне зависимости от пола и возраста. Хотя всего несколько месяцев назад готова была броситься следом за любым, кто хоть чем-то напоминал Фреда. Долго верила, что происходящее ещё может оказаться шуткой. Глупой, жестокой, ужасной, но всё же шуткой. С отчаянием утопающего хваталась за эту тонкую соломинку, готовая простить этот обман. Им. Он бы не провернул это в одиночку. Но каждый новый день приносил лишь разочарование, боль и усталость. Каждый новый прохожий, которого Анжелина окликала, каждый новый удивлённый взгляд отдалял от призрачной, глупой, но такой желанной мечты. И однажды она перестала следовать за рыжеволосыми прохожими, ставшими тяжёлым напоминанием, теперь она бегала от них. Мечта превратилась в реальность. Чуда не случится. Оно исчезло вместе с горсткой земли, которую Анжелина бросила на гроб, опущенный на дно могилы. Когда-то давно парящее в воздухе перо вызывало восторг, но прошли годы, и это чувство исчезло. Просто она поняла, что чудес не бывает. Только не здесь, не в этом мире.

Иногда Анжелина скучала по тем временам, когда тридцатилетие казалось глубокой старостью, а смерть – глупостью. Невозможно далёкой глупостью. Когда-то давно она и помыслить не могла, что кто-то из родных или знакомых умрёт. Знала, что рано или поздно это случится, но скорее готовилась хоронить свою восьмидесятилетнюю бабушку Эллен, чем девятнадцатилетнего друга.

Теперь считала, что родители были правы, когда спешили жить, когда поженились в семнадцать лет. Тогда так поступали многие, тогда тоже шла война, тоже гибли люди. Но не могла выйти замуж за того, кто не делал предложения, за того, с кем всего лишь ходила на Святочный бал и продружила лето после. С началом нового учебного года пришёл конец их отношениям, они опять стали друзьями, словно ничего и не случилось. И только Алисия с Кэти удивились, когда Анжелина не пошла с Фредом на свадьбу Билла и Флёр. Она вообще туда не пошла.

Да, Анжелина не могла выйти замуж за того, кого любила только как друга. И боль, что преследует её всё это время - всего лишь последствие этой любви. Привязанности. Привычки. Она бы точно также горевала из-за Джорджа, Алисии, Кэти или Ли. Друзей терять не легче, чем любимых. Теперь Анжелина была уверена, что не любила Фреда.

К счастью, дом и аптека находились далеко от «Всевозможных Вредилок». Она чувствовала, что не способна даже просто пройти мимо, мельком бросить взгляд на витрины. Алисия рассказывала, что магазин сейчас заброшен, а Анжелина думала, что это злая ирония: служить ярким маяком в серой, унылой повседневности, бросать вызов во время войны и «потухнуть», исчезнуть после победы. Хотя у Джорджа, безусловно, есть серьёзная причина для такого поступка, и она его понимает. Думает, что понимает. Кто знает, что тот чувствует сейчас на самом деле? Анжелина потеряла вместе со смертью Фреда частичку себя, Джордж – половину.

Поглощённая мыслями, она не заметила, как подошла к знакомой обшарпанной двери, открывающейся со ставшим уже привычным тихим скрипом и звоном колокольчика, пробуждающим старые и давно забытые воспоминания. Магазин Олливандера, маленький, душный, пыльный, полки до самого потолка с множеством палочек и одна из них – её. Анжелина до сих пор помнила то блаженное ощущение тепла, волнами распространившееся по телу, когда впервые взяла в руку свою палочку. Она сразу поняла, что это – её, родное, недостающее, словно потерянное много лет назад и вновь обретённое. Долгие восемь лет Анжелина не мыслила себя без этой палочки. Как-то пришлось колдовать маминой, но ощущения оказались не те. Родная палочка знала её, чувствовала, радостно откликалась на каждое прикосновение, во всяком случае, так казалось. Она идеально ложилась в руку. Анжелина могла даже отличить её на ощупь по замысловатому узору резьбы. Рисунок въелся в память так, что она могла легко повторить его, ни разу не сбившись. А может быть, первые ощущения просто самые сильные? Анжелина не знала этого, но палочка сломалась во время битвы, а новая, хоть и не вызывала особых проблем, тех ощущений не давала. Тогда она впервые поняла, что имел в виду Олливандер. Каждая палочка уникальна, как и человек. Ни один из нас, как бы он не был на кого-то похож, не может его заменить. Новая палочка всё из тех же дуба и жилы дракона, только длина изменилась, сократилась на полдюйма, но и Анжелина уже не та восторженная одиннадцатилетняя девочка.

Аптека встретила знакомой смесью ароматов из сушенных трав, зелий и свежей крови. Значит, привезли драконью печень. Многие знакомые до сих пор удивлялись, когда узнавали о месте работы.

– А как же Сканторпские стрелы? – спрашивали они. – Разве тебя не взяли запасным охотником?

Ей ужасно надоело говорить всем одно и то же. Да, взяли, и она безумно радовалась возможности попасть сразу же после школы в команду по квиддичу, пусть и запасным игроком, но на поле Анжелина могла выйти только, если кто-то из основного состава не в форме. Да, теперь она работает в аптеке, потому что кроме умения летать на метле и забрасывать в кольца кваффл способна и ещё кое на что. Все помнят Анжелину – охотницу сборной Гриффиндора по квиддичу, находку Вуда, капитана команды, но никто, видимо, даже не думал о том, что она могла бы стать неплохим целителем, как мама. Во всяком случае, по зельям, чарам и травологии у неё всегда были неплохие оценки. Её хвалили многие преподаватели, кроме Снейпа, разумеется, но от него она и не ждала этого.

Анжелина, конечно же, по собственной воле ни за что бы не променяла квиддич на аптеку.

Она обошла немало команд и почти отчаялась, прежде чем удача улыбнулась и до сих пор помнила тот холодный сентябрьский день: дождь лил, не переставая, с самого утра так, что Анжелина промокла до нитки сразу, как только вышла на поле. Сильные порывы не по-сентябрьски холодного ветра пробирались под форму. Она промёрзла тогда до костей, окоченевшими от холода пальцами изо всех сил держалась за древко метлы и каждый раз с трудом разжимала их, чтобы поймать кваффл. Старательно не обращала на холод внимания, у неё была цель и, хотя Анжелина закинула тогда всего два мяча из десяти, её взяли. Из-за упорства, как сказал капитан команды.

– Я видел много талантливых игроков, – пояснил он позже, – и не все они добились успеха. Но я знаю не больше пяти по-настоящему упорных игроков, которые добились всего, чего хотели.

Она сначала даже обиделась, на такой пусть и завуалированный намёк на отсутствие таланта, ведь привыкла считать иначе. Но со временем поняла, что не важно – почему, главное – взяли. И даже намекали, что переведут в основной состав, так как один из охотников заметно сдавал и тянул команду вниз. Радости не было предала, но однажды, после похорон Дамблдора, на маленькой монетке, которая имелась у всех членов Отряда, высветилось короткое сообщение о собрании в магазине близнецов. Анжелина не могла не пойти. Было решено «вступить в войну». Заявление прозвучало странно, немного пафосно и слишком официально, но все кто пришёл, согласились. Настало их время сражаться, они не могли быть в стороне. Совмещать тренировки и собрания в Отряда не удалось, пришлось выбирать. И она свой сделала.

Она думала, что никогда не забудет то, как посмотрел капитан. В его глазах отразилась смесь удивления, непонимания и сожаления. Конечно, ведь он предпочёл её другим даже более талантливым охотникам и теперь такое. А Анжелина не понимала, как можно в такое время думать только о квиддиче? Сейчас, когда постоянно гибнут люди, когда решается судьба страны или даже всего магического сообщества. Конечно, не все способны сражаться наравне с Пожирателями, не всем хватит умения и храбрости. И она не так уж хорошо владела боевыми и защитными заклинаниями, но сидеть сложа руки не могла.

Члены Ордена Феникса не захотели их слушать, когда они обратились к ним. Назвали их поведение глупостью и ребячеством, пришлось действовать подпольно. Делать всё возможное. А вместо благодарности каждый раз получать лишь строгий выговор от Кингсли. А ведь Гарри был младше их, когда впервые столкнулся со злом, когда ему не хотели верить. Да и члены Ордена, авроры разве не были такими в семнадцать лет?

Она привычно проглатывала обиду и мирилась с тем, что их до сих пор считают детьми, но не все могли так. Особенно сложно приходилось мальчишкам. Анжелина видела: каждое слово ранит их сильнее любого заклинания и заставляет глаза загораться ярким огнём решимости. Теперь они точно не отступят, не послушают. Запреты и угрозы не помогали ни в школе, ни сейчас. Вот только последствия будут серьёзнее, чем отработка у Снейпа, лишение баллов или даже отчисление из Хогвартса. Тут и мечты Филч о подвешивании в кандалах – пустяки. Но разве тогда они думали об этом? Желание действовать, сражаться подгоняло, адреналин бурлил в крови похлеще, чем при игре в квиддич, да и ставка оказалась гораздо выше – жизнь. Не только твоя, друга, соратника, любого прохожего и даже врага.

Анжелина так и не смогла убить, применить непростительное. Оглушить, ранить, но только не убить. Ни во время вылазок, ни во время битвы за Ховартс. Наверное, это и есть слабость. И ведь дело даже не в том, что желала справедливого суда или настолько ценила жизнь. Любую. Нет, она твёрдо верила, что убийца должен быть наказан, но не могла вершить суд. Оказалось, что крикнуть: «Умри!» намного проще, чем послать заклинание в человека, причинить зло по-настоящему, увидеть боль и страх, кровь, страдания. Разве такое может приносить радость? Разве это правильно? Разве так можно поступать? Нет. Но, возможно, именно из-за её слабости кто-то погиб, Анжелина не смогла убить, но Пожиратели никогда проявляли великодушия. Даже к детям.

Она скинула капюшон и встряхнула головой, ещё влажные от дождя волосы тяжёлой волной разметались по плечам. С трудом протиснулась мимо коробок и миссис Роббс – дородной женщины не понятного возраста с густыми черными едва тронутыми сединой волосами, закадычной подруги хозяйки аптеки, и поспешила в подсобку. Халат, пусть уже и не такой белоснежный, как раньше, пропитан запахами трав и зелий. Свет с трудом пробивается сквозь маленькое узкое окошко под потолком. Два небольшим старых закопчённых оловянных котла на столе. В одном – сваренное накануне бодроперцовое зелье, пользующееся в это время года особым спросом. В другом – настойка растопырника, ставшая насыщенного тёмно-зелёного цвета. Всё разлить по флаконам, подписать, расставить, пересчитать. Подавив рвущийся наружу вздох, Анжелина заплела косу, взяла стоявшую тут же небольшую коробку с уже разлитыми зельями и отправилась обратно в зал.

Миссис Роббс и хозяйка – мисс Стэмфрик, о чём-то жарко спорили шёпотом. Обе бросили на неё быстрый недовольный взгляд, но промолчали, только хозяйка тихо кашлянула, давая понять, что Анжелина здесь лишняя, но намёк был проигнорирован. Она знала – за это не уволят, просто не найдут подходящую замену на такое-то жалование. Миссис Роббс Анжелина прозвала «старой сплетницей» и недолюбливала, поэтому не без удовольствия принялась за дело, тихонько позвякивая флаконами. В конце концов, деньги приносят посетители, а за сплетни они платить не будут.

Она сосредоточенно переставляла зелья, пытаясь сделать невозможное – поставить десять флаконов туда, где и шести тесно, несмотря даже на применение заклинания расширения. Увлёкшись, если такое занятие можно назвать увлекательным, перестала обращать на них внимания, но отчётливо ощущала на себе взгляды, улавливала обрывки фраз. Вначале они питали надежду выведать у неё что-нибудь интересное. Приставали с разговорами, рассуждали громко вслух, ожидая, что откликнется, но тщетно. Анжелина никогда не любила обсуждать людей за их спинами. Ещё в школьные годы сразу уходила, как только Алисия с Кэти начинали сплетничать. Она никого не осуждала, просто не желала принимать в этом участия.

Недавно главной темой жарких споров стала стремительно развивающаяся карьера Гермионы Грейнджер. Они тогда чуть было не поссорились, не могли решить, кому Грейнджер обязана своими достижениями – Кингсли или Поттеру. То, что ей помогал любовник, они не сомневались, и наличие у министра жены с детьми, а у Гарри девушки их не смущало. Обычное дело.

Первое время отчаянно хотелось вмешаться, сказать, что не слышала большей глупости, но Анжелина старательно себя сдерживала.

«Это не моё дело, – твердила мысленно. – Не моё».

– …а я тебе говорю, что он отец, – раздражённая миссис Роббс повысила голос.

– Глупости, – заявила непреклонно мисс Стэмфрик. – Эта Скитер известная сплетница.

Анжелина ухмыльнулась, краем глаза наблюдая за ними.

– Но про Дамблдора-то она правду написала, – не унималась миссис Роббс.

– В каком месте? Покажи? Всё переврала.

– С Гриндевальтом дружил – раз, – загибала свои короткие толстые пальцы миссис Роббс. – Ариану семья скрывала – два. Персиваль маглов покалечил – три.

– Но он не – маглоненавистник! – воскликнула мисс Стэмфрик раздражённо.

– Не кричи ты так, ради Мерлина, Долли. Что ты за них заступаешься? Или, если быть точнее, за него.

– Что бы там не писали, он хорошим человеком, – сказала мисс Стэмфрик, еле заметно краснея, а миссис Роббс смотрела на неё с явным превосходством поведавшего многое человека.

Анжелина не сразу сообразила, что открыто смотрит на них, забросив свои флакончики.

«Подумать только, – пронеслось у неё в голове, – покрасневшая мисс Стэмфрик».

За полгода, что она здесь работала, подобного ещё не происходило.

Если бы на их месте находились подруги, то Анжелина бы подумала, что одна из них влюблена. И в кого? В Дамблдора. Эта мысль сама по себе уже казалось абсурдной: директор всегда являлся для неё милым чудаковатым старичком, несмотря даже на тёмное прошлое. Он никогда не входил в числе тех преподавателей, в которых можно влюбиться.

«Хотя, лет сорок-пятьдесят назад он был гораздо моложе, а значит и привлекательнее», – рассуждала Анжелина, пытаясь представить себе если не молодого Дамблдора, то хотя бы не седого и без бороды. Но у неё ничего не получалось.

«Глупость», – подумала, решительно встряхнув головой и возвращаясь обратно к зельям.

– …Да и внешне они похожи, – послышался громкий шёпот миссис Роббс: дискуссия, видимо, была возобновлена.

Послышался шелест бумаги и сосредоточенное сопение.

– Да где сходство-то? – спросила рассерженно мисс Стэмфрик. – Ничего общего.

– Ты предвзята и не хочешь видеть очевидного. Думаешь, он бы пошёл на такое ради чужого человека? Ты бы пошла? – гнула свою линию миссис Роббс.

Анжелина бы предпочла не слышать этого. Совсем недавно дети сражались, гибли за них, а они даже не могут поверить, что такое возможно и сами не способны поступить также.

«Я их не осуждаю, никого не осуждаю», – твердила про себя заученные слова, словно мантру, стараясь поскорее закончить с зельями.

– Он постоянно защищал его от Волдеморта, – говорила между тем миссис Роббс.

Анджелина стала замечать, что в последнее время большинство людей утратило прежний страх, и Тот-Кого-Нельзя-Было-Называть вновь обрёл имя. Всё чаще в разговорах звучали сначала тихое и робкое Волдеморт, а позже уверенное и дерзкое Риддл. Все вокруг пытались доказать, что больше не боятся. Вот только кому: себе или окружению? Но много ли нужно смелости, чтобы костерить врага, когда он уже повержен и, увы, не вами? Она не знала ответа на эти вопросы, а в разговорах никогда не упоминала ни его истинное имя, ни выдуманное им самим, ни данное людьми прозвище. Он – убийца. Его дела – ужасны, как и душа, точнее то, что от неё осталось. И Анжелина не желала произносить вслух все эти имена и прозвища, предпочитая простые местоимения.

– …от оборотня на третьем.

С каждым новым словом миссис Роббс нехорошее предчувствие всё сильнее овладевало её сердцем.

– Но это не мешало ему грубить мальчику и наказывать, – возразила мисс Стэмфрик.

– Всё ради конспирации.

Заинтригованная, Анжелина, расправившись с флаконами, взяла пустую коробку и направилась обратно. Проходя мимо, попыталась незаметно подсмотреть. На прилавке лежал «Пророк». Заметив заголовок статьи, над которым склонились сплетницы, она на мгновенье почувствовала, как земля уходит из-под ног. Или в аптеке просто слишком душно?

Огромные буквы расплывались и прыгали перед глазами, словно живые: «Северус Снейп – настоящий отец Гарри Поттера». Фраза из книги Скитер, которые публиковал «Пророк».

Ощущая, как злость и раздражение разгораются внутри с огромной силой, Анжелина поспешила в подсобку. Изо всех сил вцепилась в крышку стола и невидящим взглядом посмотрела в котел с настойкой растопырника, глаза застилала пелена.

Какое им всем дело? Как они смеют обсуждать это, строить догадки, спорить?

Напряжённые мышцы болели, дыханием стало быстрым и прерывистым, но ярость не желала отпускать, однако стоять так вечно не выйдет. Она разжала одну руку и с силой дёрнула на себя стоящую рядом коробку с чистыми флаконами, пытаясь выместить злость, послышался тихий звон стекла. С каким бы наслаждением Анжелина перебила их. Все. Друг за другом. Ради такого случая можно и палочкой воспользоваться или купить новые, не так уж дорого они стоят, а она всё равно практически не тратит деньги.

Анжелина глубоко вздохнула и осторожно взяла одни флакон. Подняла выше, посмотрела на свет сквозь прозрачные стенки, проверяя, насколько он чист, и осторожно провела пальцем по прохладному гладкому боку.

Нет. Глупость. Она не будет ничего бить. И с чего такая злость? Гарри никогда не являлся её лучшим другом. Даже просто другом. Но они играли вместе в квиддич, учились на одном факультете, сражались против Волдеморта и Пожирателей, этого достаточно. И Анжелина уверена, что отреагировала точно также, если бы подобное написали о любом, кроме, пожалуй, слизеринца. Она их не ненавидела, они были ей просто безразличны, во всяком случае, ей так казалось.

Зачерпнув немного настойки маленьким железным половником, Анжелина осторожно перелила в тонкое горлышко флакона, наблюдая, как тягучая вязкая жидкость медленно сползает по стенке.

«Фред бы сказал, что это похоже на сопли, – подумала отстранённо и слабо улыбнулась. – Или нет? Ведь не все его шутки были такими… Плоскими? Глупыми? Своеобразными».

На смену раздражению и злости пришли брезгливость и отвращение, словно перед ней на стол вывалили чужой мусор. Тщательно перебранный. Но стал ли он от этого лучше?

Нет.

Так и эта статья казалась мусором. Она понимала, что людей всегда интересовала чужая жизнь, особенно тех, кто знаменит и популярен. Совсем недавно сама интересовалась любыми подробностями из жизни игроков любимой команды по квиддичу, Алисия хранила вырезки из газет и журналов об участниках группы «Ведуньи». Особенно ей нравился Донаган Тремлетт, Алисия даже хотела взять у них автограф во время Святочного балла, но не решилась подойти.

Однако, всему есть предел, границы, которые нельзя переступать. Но люди не понимают этого. Они готовы разбередить только что затянувшуюся рану, чтобы заглянуть внутрь, чтобы узнать больше. Как можно больше.

С каждым новым флаконом становилось легче, злость отступала. Старательно недоливая до горлышка, – экономная мисс Стэмфрик уверена, что таким образом может хватить ещё не на один флакон, – наблюдала, как постепенно пустеет котёл. Покупатели никогда не разглядывали флаконы, главное – во все налить приблизительно одинаковое количество зелья. Иначе тот, который меньше всего наполнен, особенно, если это сильно бросается в глаза, никто не желает брать.

Она опустошила оба котла и вымыла их, провела ревизию ингредиентов для зелий, старательно всё отмечая, подсчитала какие необходимо докупить и в каком количестве. Нужно просмотреть зелья в зале, чтобы понять, какое варить следующим и разобраться с печенью дракона.

Потянулась, разминая затёкшие мышцы и слегка помассировала шею. Кусок печени небольшой, около четырех фунтов**, однако и такой непросто добыть в нынешнее время. Как-то раз хозяйка пыталась узнать у неё адрес Чарли Уизли, надеясь через него раздобыть печень. Анжелина пришла в ужас, представив себе его реакцию. Ей пришлось соврать, что ничего не знает, ибо мисс Стэмфрик упорно не понимала или не хотела понимать, в чём проблема, она ведь готова заплатить и немало, по её меркам. Хотя рассчитывала купить печень по галлеону за унцию***, а продать по три, и это для неё обычное дело. Правда, сейчас цены завышены на всё, они неизменно скачут и ползут вверх, а все заверения министра о контроле ситуации летят в тартарары.

Анжелина приготовила большой металлический нож, – не может же он быть, в самом деле, серебряным? – с рукояткой в виде головы змеи и бледно-голубыми камнями вместо глаз. Достала доску и небольшую чёрную коробку с одной из полок, сдула с крышки одной ей заметные пылинки и осторожно откинула. Внутри лежали весы. Она никогда не понимала и не разделяла ни маминой любви к красивой мебели или антиквариату, ни умилению подруг при виде разнообразных безделушек и фигурок. Но эти весы полюбила с первой минуты. Ей нравилось их разглядывать, отмечая каждый раз новые детали, проводить осторожно пальцем по холодной металлической поверхности. Они завораживали. Весы в виде аиста. Длинные ноги с тонкими пальцами и острыми коготками служили основанием и опорой. Щуплое тельце с еле заметным хвостиком, опущенной вниз, словно для охоты на рыбу, шеей и головой, а клюв скрывал ноги. Глазок-гвоздик с тонким зрачком, казалось, следил за всем. Чёрно-белые изящные крылья раскинутые в стороны и медленно покачивались, готовые к полёту, а на их кончиках, словно на верёвках, висели небольшие плоские чаши. Когда они уравновешенны маленькими гирьками в виде толстых дракончиков с еле заметными крылышками, гиппогрифами, сфинксами и прочей магической живностью, то клюв, закрыт в покорном немом ожидании. Но если вес на чашах не равен, то скрытая между клювом и ногами тонкая металлическая пластинка тут же отклоняется вправо или влево и кажется, что аист открывает клюв то ли готовясь наброситься на добычу, то ли насмехаясь.

Анжелина как раз установила весы и присматривалась к печени, прикидывая, как лучше порезать, когда услышала за спиной вкрадчивый голос хозяйки и, вздрогнув, обернулась:

– Раньше я тоже любила разглядывать их часами на пролёт, – мисс Стэмфрик еле заметно улыбнулась, подошла ближе и двумя пальцами осторожно вынула маленького пузатого дракончика-гирьку, усердно машущего крыльями и разевающего пасть в немой угрозе. – Во времена моего детства он ещё мог извергать пламя, – сказала с грустью.

Сухой старческий голос переполняла такая сильная печаль и горечь по прошлым, давно и безвозвратно утерянным временам, что Анжелина невольно взглянула на неё. Она смотрела на мисс Стэмфрик, пытаясь представить это старческое испещрённое морщинами лицо молодым.

Мисс Стэмфрик – маленькая, она еле доставала Анжелине до плеча, худенькой и хрупкой, словно фарфоровая статуэтка в противоположность своей грузной подруге миссис Доббс. Годы иссушили её тело и лицо, оставили отпечаток в виде сети морщин, седины и выцветших бледно-голубых глаз. Анжелина не знала, какого цвета были когда-то её волосы, ведь в аптеке нет ни одной колдографии, и сначала это казалось странным. Она невольно вспоминала бабушку, у которой все свободное место в гостиной занято колодографиями – печальными отблесками прошлого.

А ведь когда-то мисс Стэмфрик была маленькой девочкой, мечтающей, смеющейся, живущей в радостном предвкушении будущего. У неё были родители, возможно, братья или сестры, кузины, друзья. Она училась в Хогвартсе, также болела за свой факультет во время матчей по квиддичу или оставалась равнодушна. Какие-то предметы нравились и давались ей, а другие – нет. С неё также, возможно, снимали балы и оставляли на отработки. Она дружила, любила, жила, мечтала и вот теперь стоит рядом с ней постаревшая, осунувшаяся, одинокая, никому не нужная. Анжелина не видела, чтобы к ней приходил кто-нибудь кроме миссис Доббс. Да, наверное, и некому приходить: ни мужа, ни детей, ни даже дальних родственников или просто знакомых. Никого. Но она не могла поверить, что мисс Стэмфрик никогда никого не любила, не мечтала о свадьбе, не строила планов. Но что-то их разрушило: глупость, трагическое стечение обстоятельств или просто жизнь. Кто знает?

– А как-то раз едва не улетел в распахнутое окно, – тихий, полный грусти голос хозяйки прервал её размышления, и Анжелина с удивлением посмотрела на маленькие крылышки дракона. – Да-да, именно с их помощью, – мисс Стэмфрик заметила её взгляд. – Подумать только, как сильно бывает подчас желание, что даёт силы преодолеть практически невозможное. Впрочем, тебе ведь совершенно не интересны эти старческие бредни, - добавила она, осторожно возвращая дракончика на прежнее место в коробку.

– Нет-не, что вы, я… – попыталась возразить Анжелина, отчаянно кривя душой.

– Не будем об этом, я прожила достаточно, чтобы понимать это и принимать мир таким, каков он есть.

Ей показалось, что мисс Стэмфрик имела в виду что-то конкретное.

«И каждый из нас пережил свою маленькую трагедию, – подумала невольно, – а иногда и не одну».

– Уже полвторого, а ты ещё не обедала, – заметила мисс Стэмфрик, посмотрев на изящные часы, тонким кольцом обвивающие запястье.

– Да вот нужно ещё печень порезать и… – Анжелина поморщилась: звучит как оправдание, но ей почему-то отчаянно не хотелось никуда уходить. Казалось, что за пределами аптеки опять начнёт воспоминать Фреда.

– С этим я справлюсь сама, – сказала мисс Стэмфрик, решительно оттесняя её от стола. – Ступай, – и легонько подтолкнула.

– Но если придёт посетитель…

– То колокольчик над дверью оповестит меня об этом.

– Но…

– Ты что же это, деточка, совсем не проголодалась? – удивилась та. – Вон какая худая. Поди из тех кто предпочитает листок салата хорошему бифштексу на ужин?

– Вообще-то я… – Анжелину немного задело это замечание, ведь мама уже давно твердит о том же.

– К тому же сегодня пятница, а ты и так постоянно задерживаешься. Сказать по правде, я бы в твои годы не вела себя так легкомысленной и… – мисс Стэфрик замолчала на миг, и, всплеснув руками, с неожиданной проворностью проскользнула мимо, повторяя тихо. – Чуть не забыла старая тетеря.

Анжелина лишь недоумённо посмотрела вслед и решила вернуться к прежнему занятию, подумав, что та вспомнила о каком-то неотложном деле.

– Поди-ка сюда, деточка! И не вздумай прикасаться к печени, от этого запаха потом долго не отмоешься.

Анжелина тихо побрела на зов, с неохотой покидая поля боя, она чувствовала – проиграла.

Мисс Стэмфрик стояла у прилавка, с заведённой за спину рукой, а глаза лукаво блестели.

– Ну, подойди ближе, я же не кусаюсь, – сказала, улыбнувшись, приобняла удивлённую Анжелину, расцеловала в обе щеки и вручила маленькую бархатную коробочку. – Держи, это тебе маленький подарок от меня. Двадцать лет****, как-никак юбилей.

Она автоматически взяла подарок, не сразу поняв сказанное.

– Двадцать… Но разве уже двадцать третье? – удивилась, оглядываясь в поиске календаря.

«День рождения. Значит сегодня вечером нужно ждать маму по каминной сети и друзей в гости, а я даже торт не купила».

– Вижу, ты уже не прочь уйти пораньше, – заметила с усмешкой мисс Стэмфрик, – что ж, в такой день можно.

– Спасибо, но я ничего не планировала...

– Очень плохо, – сказала серьёзно хозяйка. – Так иди и исправляй, только подарок открой, а то не знаю: угодила или нет.

– Ну что вы такое говорите? Не нужно ничего дарить, – возразила Анжелина, открывая крышку.

На маленькой красной бархатной подушечке лежал медный гребень с шестью тонкими зубцами, отходящими от раскинувшего тонкие крылья снитча с круглым агатом по середине. Она удивлённо ахнула.

– Ты ведь любишь квиддич, если не ошибаюсь, – улыбнулась мисс Стэмфрик довольная, что угодила и добавила с еле заметной грустью. – Когда-то мне его подарил отец.

– Простите, но я не могу принять такой подарок.

Анжелина поспешно положила коробочку на прилавок.

– Я его назад не возьму, теперь он твой, – сказала хозяйка твердо.

– Но… как же… – Анжелина пыталась подобрать слова, чтобы не обидеть. – Я не могу его взять.

– Почему?

Мисс Стэмфрик пристально вгляделась в её лицо.

– Это – память, подарите его кому-нибудь более… достойному.

– Ах, вот оно что, – лицо хозяйки прояснилось. – Так я не знаю ни одного достойного молодого человека способного хоть иногда вспоминать меня добрым словом. Ты же, я надеюсь, будешь меня вспоминать?

– Конечно… Что вы такое говорите? Вы ещё…

– Тебя переживу? – усмехнулась мисс Стэмфрик. – О, нет, упаси Мерлин, я этого не хочу.

– Не говорите так, – сказала Анжелина тише, чувствуя, что вторгается на запретную, личную территорию.

– Неправильно, когда умирают молодые, а старики их живут, – возразила хозяйка спокойно.

Анжелина с интересом посмотрела на неё. Есть ли в этом что-то личное?

«У неё не могло быть детей, она ведь не была замужем», – подумала, не сразу осознав всю чистоту и наивность подобной мысли.

– Хорошо, я возьму, но с условием, что…

– Никаких условий, – возразила мисс Стэфрик энергично, ощущая, что победила. – Иди на обед и не смей возвращаться.

Она впихнула коробочку ей в руки и буквально выставила Анжелину за дверь.

На улице свежо и зябко. Дождь прекратился, но тучи не спешили расходиться и слабый солнечный свет с трудом пробивался сквозь их плотный тёмный занавес. Лёгкий ветерок перебирал выбившиеся из косы пряди и норовил пробраться под плащ, о котором она, к счастью, вспомнила в последний момент.

«И что теперь?» – подумала с грустью.

Привычный режим нарушен, и появившееся неожиданно свободное время попросту не на что потратить. Мама и друзья поздравят вечером, домой ужасно не хотелось, идти некуда, но и подпирать дверь аптеки Анжелина не собиралась.

Прохожие пёстрым потоком заполняли улицу, наполняя воздух топотом каблуков, шелестом мантий и монотонным гулом голосов. Она с безразличием следила за ними, пока не заметила в руках у одной женщины яркую коробку с эмблемой «Сладкого королевства».

«Нужно выбрать торт», – вспомнила и поспешила к магазину.

Говорят, прошлое не вернуть. Многое можно восстановить, но ничего нельзя повторить. Анжелина скользила взглядом по обновленным витринам магазинов и вывескам, смутно осознавая, что эта новая Диагон аллея стала чужой. Некоторые магазины сменили хозяев и вывески, другие совсем исчезли, а на их месте, словно заплатки на старом платье, появились новые. Странное чувство наполняло душу, словно это было то самое до боли знакомое и родное с детства место, и одновременно неизвестный, новый мир. Не чужой, но и не родной больше. Она чувствовала себя потерянной и не знала, куда приткнуться.

«К этому просто нужно привыкнуть, перемены неизбежны», – подумала отстранённо.

У витрины магазина, как и раньше, собралась толпа ребятишек, у которых, наверняка, нет лишнего сикля. Прильнув вплотную к стеклу, они с жадностью смотрели на пёстрые коробочки и провожали каждого покупателя до двери долгим, полным грусти и лёгкой зависти взглядом. Анжелина невольно улыбнулась, вспомнив себя в их возрасте. Это было так давно. Тогда казалось, что всё ещё впереди.

«Сладкое королевство» встретило звонким гулом голосов и тонкими едва уловимыми сладостными ароматами. Как же давно она здесь не была, наверное, целую вечность, но ничего, вроде, не изменилось с тех пор. Магазин наполнен посетителями разных возрастов и достатка. Одни толпились у прилавков, другие сидели за столиками в ожидании заказа или ели, оживлённо переговариваясь. Анжелина остановилась. Эта картинка, словно отрывок из прошлой жизни, ошеломила, сбила с ног. На мгновенье показалось, что ещё секунда, и голос матери шепнёт на ухо:

– Шоколадный или лимонный?

Они часто покупали здесь торт или пирожные на десерт.

Или Алисия скажет капризно:

– Все лучшие места опять заняты.

Они всегда заходили в «Сладкое королевство», когда бывали в Хогсмиде.

А потом к ним непременно подсядут ребята и Фред опять…

«Фред? – она горько усмехнулась. – Нет, такого уж точно не будет больше. Никогда».

Прибывающие посетители задевали локтями, некоторые недовольно бурчали: ведь она остановились прямо у двери.

«Я, наверное, глупо выгляжу со стороны», – пронеслось в голове.

Медленно, словно опасаясь, что магазин вместе со столиками, сладостями и посетителями вот-вот исчезнет, она подошла к знакомому прилавку с тортами. Их так много, что глаза разбегались: большие и маленькие, ядовито-зелёные, кроваво-красные, небесно-голубые, - они утопали в кружеве из глазури, сладкой карамели и шоколаде. Обсыпанные сахарной пудрой, с кусочками фруктов или орехами, манили, дурманили своим ароматом, и рот тут же наполнялся слюной.

Она никак не могла выбрать, хотя шла с целью купить первый понравившийся и подходящий по цене. Может быть, их слишком много, или всё дело в том, что уже полгода ела, не чувствуя вкуса. Но эти нежные сладкие ароматы словно проникли сквозь поры и пробуждали чувства, вновь наполняли мир красками, запахами, вкусами.

Разрываясь между лимонно-жёлтым сырным тортом, украшенным цукатами и миндалём, и утопающим в шоколаде с островками из вишенок бисквитным, она увидела маленькое лазурное чудо. На белом фоне в обрамлении голубых барашков-волн запечатлён единорог с сахарными рогом и копытцами, с орешком-глазом, струящимися гривой и хвостом из взбитых сливок. Он словно парил над водой, нарушая все магловские и магические законы.

Такой же им предлагал продавец меньше года назад, когда они с мамой выбирали торт на день рождение Генри – младшему брату.

Воспоминания словно подтолкнули к принятию решения. Ей непременно захотелось купить именно этот торт, что тут же и сделала. Продавец – худой мужчина средних лет с небольшой залысиной в обрамлении жидких светлых волос - понимающе улыбнулся и одобрил выбор.

– У нас есть шоколадные лягушки с новыми вкладышами, – добавил вкрадчиво.

Новые вкладыши – вот кем стали вчерашние герои войны.

«Пройдёт пара десятилетий, и о них будут помнить только из-за шоколадных лягушек и нудных лекций профессора Бинса», – подумала она.

Анжелина не сомневалась, что Бинс будет учить ещё детей, внуков и правнуков Поттера, приведения ведь вечны, люди умирают лишь раз.

По привычке посмотрев в сторону шоколадных лягушек, вспомнила, что раньше всегда что-нибудь покупала для брата.

– Обычно мы не говорим об этом посетителям, но вы мне сразу понравились, – заговорщицки прошептал продавец, видя её сомнения. – У нас осталось всего пять Шоколадных лягушек с вкладышами из новой партии. Следующую привезут только через неделю.

«Неплохая попытка. Наверняка, говоришь это всем, и кто-нибудь непременно клюёт на твою удочку».

– Гарри Поттер специально написал несколько пожеланий, – не унимался продавец. – Я уверен, любой ребёнок будет рад такому.

«Пожелание от самого Гарри Поттера, – подумала она ехидно, наблюдая за продавцом уголками глаз. – Если бы ты только знал, что совсем недавно я могла накричать на него из-за пропущенной тренировки».

– Спасибо, но… – начала отказываться, разворачиваясь, когда заметила ребятишек у витрины.

Сердце легонько кольнуло при мысли, что они так и простоят там весь день, глотая слюни.

– Дайте все из новой коллекции, – сказала решительно. – И коробку «Берти Боттс».

Восторгу ребят не было предела, такой искренней радости Анжелина не видела давно. Сначала, правда, они отнеслись настороженно, но потом самый высокий и тощий мальчик в потёртой не по размеру большой куртке решительно вышел вперёд, а за ним последовали и остальные.

«Много ли нужно человеку для счастья», – подумала, бодро шагая домой, с радостью наблюдая за застенчиво выглядывающим из-за туч солнцем. Казалось, что сама природа одобряет её поступок.

Дома встретил тишиной. Впервые она пожалела, что у неё нет даже радио.

Скромный ужин для гостей на кухне сторожил не подозревающий о своей роли Руфус, а Анжелина пыталась хотя бы немного принарядиться. Алисия всё равно заставит, наверное. Анжелина так давно не видела своих друзей, что ни в чём уже не уверена.

Иногда, вспоминая, не верила, что время, когда проиграть Кубок школы по квиддичу казалось самой большой трагедией. Когда Алисия и Кэти постоянно ссорились по пустякам, Снейп снимал баллы и придирался, Дамблдор говорил смешные и странные речи, а Филч пугал первокурсников своими историями. Неужели всего два года назад она боялась получить «неуд» по травологии и сердилась на комментарии Ли? Сможет ли Анжелина когда-нибудь также просто жить и радоваться каждому дню? Она не знала точно, но что-то сломалось внутри после войны, словно лопнула какая-то струна, помогавшая держаться всё это время. Не представляла больше, хочет ли играть в квиддич профессионально, что готова посвятить этому всю жизнь, как мечтала раньше. Теперь, привыкнув, втянувшись в серую рутину унылых и однообразных дней, иногда думала попробовать свои силы в целительстве. Мама бы только обрадовалась. Но обрадовалась бы она сама? Этого Анжелина не знала. Временами пыталась прислушаться к чувствам, желаниям, но ничего не ощущала. Только пустоту и безразличие. Ей всё равно.

Это началось практически сразу после окончания битвы за Хогвартс. Новый день она встретила в чудом уцелевшем больничном крыле среди других учеников, пострадавших во время сражения. Сломано ребро, и мадам Помфри подозревает сотрясение мозга. Однако, не смотря на лёгкую боль, усталость, тошноту и небольшое головокружение, Анжелина чувствовала себя счастливой. Хотя подозревала, что одной битвой эту войну не закончить, что мир и покой настанут не скоро, но прежнего страха уже не было. А потом к ней пришла Кэти… И Анжелина всё поняла по осунувшемуся лицу, красным от слёз глазам и тому, как подруга старательно прятала взгляд. Не сразу догадалась – кто, но почувствовала, как волнение и страх разливаются по телу, проникая во все клеточки. Боль утраты сжала сердца, она хотела и боялась спросить, перебирая имена, прислушиваясь к ощущениям.

– Алисия? – невольно вырвалось первое пришедшее на ум имя.

Кэти покачало головой, теребя руками край грязной и местами порванной кофты.

– Ли?

И снова нет.

– Фред.

Кэти замерла и молча медленно подняла глаза. Внутри у Анжелины что-то оборвалось, её словно обдало холодом.

Позже она часто пыталась понять: почему ничего не почувствовала раньше? Почему сердце молчало? Почему, проснувшись, чувствовала себя абсолютно счастливой? Или хотела невозможного? Ведь мать чувствует своего ребёнка на расстоянии, иногда такое бывает у братьев и сестёр, особенно у близнецов. Джордж наверняка почувствовал, но его ждала худшая участь – всё произошло у него на глазах, слишком быстро, молниеносно, непоправимо. Жизнь переломилась, как сухая ветка. Но бывает ли такое просто у друзей? Наверное, нет, ведь в остальном предчувствие не подвело – её семья выжила.

За несколько секунд боль окутала своими липкими щупальцами всё тело и ворвалась в сердце острым клинком, пронзая насквозь. В глазах защипало, и первая соленая слеза скатилась по щеке, но она всё равно не могла поверить. Не хотела.

– Нет, – лёгкий шёпот сорвался с губ. – Этого не может быть.

Кэти молча положила руку ей на плечо, пытаясь ободрить, но это только ещё больше разозлило.

– Не верю! Неправда! – воскликнула Анжелина зло, вскакивая, комната тут же поплыла перед глазами от резкой боли, и ей пришлось опереться на Кэти.

– Где он? – Анжелина до боли вцепилась в плечо перепуганной подруге.

– Энж… – тихо прошептала та, словно предостерегая, но эта интонация, тон, собственное имя болью отразились в сердце Анжелины. Всего несколько часов назад Фред называл её также. Это придало сил и злости.

– Где он, Кэти? – повторила она настойчиво.

– Энж…

– Где он?!

– В Большом зале, – выдохнула Кэти еле слышно и медленно осела на кровать, стоило только Анжелине ослабить хватку.

На шум выглянула мадам Помфри и, недовольно цокая языком, направилась к своей пациентке, но Анжелина промчалась мимо. Она бежала, не разбирая дороги, и старалась не обращать внимания на боль, гонимая страхом, спотыкаясь о камни, царапала руки, лишь изредка останавливаясь, когда боль становилась совсем невыносимой. Сердце билось где-то в горле, отдаваясь болезненной пульсацией в висках, а в голове только одна мысль, одно желание: «Жив. Пусть он будет жив». Разве часто она что-то просит?

Но всё оказалось напрасно, Анжелина поняла это, как только ворвалась в Большой зал, точнее в то, что от него осталось. Как только увидела Уизли, поникших и мрачных, испуганно жмущихся друг к другу в поиске поддержки.

Она не помнила, как подошла к ним, что говорила, делала. Только видела его. Слишком бледного, худого и неподвижного на грязном полу. А очнулась, лишь когда чей-то холодный безразличный голос за спиной сказал:

– Тела пора убирать.

Резко обернувшись, Анжелина накинулась на усталого сгорбившегося мужчину, должно быть, работника министерства, словно это он во всём виноват. Словно это он убил Фреда. Её оттащили, обездвижили, опоили снотворными и успокаивающими зельями. С ними пришло спокойствие, безразличие, апатия и одиночество. Беспросветное однообразие дней.

Как-то неожиданно она осталась одна: без семьи, без подруг, поглощённых своими проблемами. Ей-то в этом плане повезло: родители с младшим братом переехали в Ирландию задолго до ужаса, окутавшего дома и сердца людей.

Хотя Анжелина не уверена, что на свете есть безопасное место, в котором можно укрыться. Каркаров вот не смог. Но кем был он и кем её родители? Стали бы из-за них тратить время и силы на поиски? Кто знает, но так спокойнее. Она знала, что поступи это спасительное предложение о переводе для её матери на месяц, неделю или даже день позже, всё могло бы быть по-другому. Хуже или лучше? Неизвестно.

Отец, к счастью, не раздумывая, бросил работу в министерстве и сначала хотел, чтобы Анжелина поехала с ними. Даже намекал, что у него есть знакомые среди игроков «Нетопырей Ньюкасла» и они вроде ищут охотника на замену. Хитрец, знал больное место. Отказаться от такого предложения мог только сумасшедший или больной на голову человек, но она всё же устояла перед соблазном. Хотела всего добиться сама, и отец принял её выбор. С ним было легко легко. Они понимали друг друга без слов, чувствовали, когда можно спорить до хрипоты, а когда лучше промолчать. Считается, что девочки ищут себе мужей похожих на отцов, что ж, отчасти Анжелина была с этим согласна. Во всяком случае, она не против такого сходства. Иногда казалось, что Фред немного похож на её отца. Со стороны могло показаться, что чуткости в нём не больше, чем в взрывопотаме, но на самом деле он всегда чувствовал, когда лучше не шутить.

И всё же ей всегда казалось удивительным, что такой добрый и отзывчивый человек, как её отец, легко ужился в министерстве, на что он всегда отвечал:

– Не место делает человека, а человек место.

– Но к школьным факультетам это не применимо, – не соглашалась Анжелина.

– Мы видим лишь то, что хотим, – возражал на это он, – и за серой массой не видим человека.

Она вздохнула и медленно провела расчёской по волосам, отстранённо наблюдая за своим отражением.

Однако именно мама всегда поддерживала её. Первую и самую горькую обиду Анжелина познала задолго до Хогварста. Её мама – маглорождённая волшебница, ходила в магловский садик, училась в обычной школе первые три года и считала, что её дети должны пройти тот же путь. Правда, жили они среди волшебников и кроме кузин, и кузенов со стороны матери, которые не подозревали об их магических способностях, других маглов Анжелина не видела. Она росла в любви, заботе и уважении, не знала побоев и оскорблений. Тихий домашний ребёнок. И первое оскорбление запомнилось надолго, глубоко ранило нежное открытое для всех сердечко.

– Что-то не так, медвежонок? – спросила мама у неё дома в тот день, сразу заметив настроение.

Анжелина лишь громко хлюпнула носом:

– Мейсон назвал меня обезьяной «обезьяной» и сказал, что во времена его деда таких держали в клетках, – и расплакалась, уткнувшись носом в её плечо.

– Ну-ну, дорогая, – казалось, мама не удивилась, лишь тихо и грустно вздохнула, словно о чём-то вспоминая, и ласково погладила по волосам. – К сожалению, так бывает. Тебе нужно просто пожалеть его.

Анжелина не поверила своим ушам и сразу умолкла.

– Пожалеть? – переспросила удивлённо, заглядывая маме в глаза, чтобы проверить, не шутит ли та.

– Конечно. Ты только представь, как сильно он не уверен в себе, что пытается возвыситься таким способом.

Она тут же вспомнила надменное и самодовольное выражение лица Мейсона, на неуверенного в себе человека он не похож. Вот маленький щупленький Билл, скромно просидевший в углу с машинкой и не проронивший ни слова, и то больше подходил.

– Но зачем ему возмышаться?

– Возвышаться, – поправила мама. – Он просто завидует тебе. Ты ведь, наверняка, легко нашла общий язык с ребятами?

– Ага, – Анжелина улыбнулась, – но не со всеми.

– А Мейсон?

– Нет. Он – задавака.

– Но он наверняка хотел понравиться.

– Да, – она на время задумалась. – Но разве для этого обязательно нужно обзывать других?

– Конечно, нет, но так бывает и, к сожалению, довольно часто.

Мама всегда разговаривала с ней, а позже и с Генри, как с взрослыми и старалась всё объяснять.

Со временем она рассказала Анжелине, как тяжело было прижиться в Хогвартсе ей – маглорождённой темнокожей девочке с неплохими магическими способностями. Последнее оказалось палкой о двух концах: с одной стороны, это не могло не радовать её и родителей, которые, правда, мало что в этом понимали. С другой – другой, заставляло злопыхателей буквально захлёбываться слюной пополам с ядом, когда те видели, как она первой осваивает новое заклинание, быстро и ловко летает на метле или варит хоть и не отличные, но всё же лучше, чем у них зелья. Но, несмотря на разнообразие успехов, их ответ оставался всегда одинаковым – грязнокровка, отребье, обезьяна, жалкий магл. Они придумывали обидные прозвища, но ничего не могли поделать ни с её способностями, ни с умом, ни с красотой, которую и сами замечали, хотя старательно скрывали. Но что говорить о подростках, когда родители будущего мужа – добрые, тактичные и воспитанные люди - первое время смотрели на так, словно их сын привёл в дом кентавра или русалку. Позже они, ужасно смущаясь, признались, что для них её внешность в диковинку. Однако это не помешало им в будущем полюбить её и внуков.
– По-настоящему уверенных в себе, сильных людей видно сразу, – говорила мама, – им не нужно пускать пыль в глаза и убеждать. Их сразу замечают и признают, так же, как признают вожака вервольфы. Но не всегда можно найти не только хорошего и верного друга, но и достойного врага.

«Достойный враг» – одно из тех странных определений, которые на долгие годы стало загадкой. Анжелина росла и сталкивалась со злобой, завистью, жестокостью, трусливым бахвальством. Ещё не раз ей приходилось слышать обидные слова, касающиеся цвета кожи, внешности, умственных способностей сначала в магловской школе, а позже в Хогвартсе. В последнем добавилось лишь одно новое слово – полукровка, сменившее прежнее – метиска, да межфакультетская вражда дала о себе знать.

Каждый раз она пыталась следовать совету матери. Жалеть врагов казалось поначалу глупым и бессмысленным занятием, и лишь с годами, глядя на раскрасневшееся от злости лицо, раздувающиеся ноздри, налившиеся кровью глаза и дрожащие от негодования руки, поняла, как жалко выглядят обидчики. И чем сильнее их злость, тем глупее и никчёмнее казалась они сами. И в какой-то момент, сама не поняла когда, она на самом деле испытала жалость, но ненадолго, презрение и брезгливость быстро сменили это чувство.

И лишь одно оставалась неизменным – боль. Каждое обидное слово маленькой невидимой занозой заседало в сердце, такой, что так просто не вытащишь, а пытаясь, только разбередишь рану.

Со временем просто привыкла и однажды даже подумала, что стала достаточно сильной, чтобы пережить если не всё, то многое. Но, оказавшись один на один со своими мыслями и переживаниями, не выдержала. Гордость не позволяла рассказать обо всём матери или подругам, попросить помощи, поддержки. Вместо этого Анжелина целыми днями лежала на диване или кровати и буравила взглядом точку на стене, а мысли витали далеко в прошлом. О будущем она больше не думала, не строила планов, не мечтала, словно это бессмысленно и не нужно, словно кто-то захлопнул перед ней дверь, но даже не пыталась её открыть.

Однако, как ни старалась Анжелина привести себя в порядок перед разговором с мамой по каминной сети, обмануть не удалось. Она замазывала синяки под глазами, наряжалась, улыбалась, иногда даже не совсем натянуто, но худобу, болезненную бледность, усталость, обречённость и безразличие, сквозившие во взгляде, спрятать не смогла. Видимо, плохая из неё актриса, но от приезда мамы отказалась, а та на удивление и не настаивала. Ей бы насторожиться, ведь мама бывала так спокойна, лишь когда уже решила, что делать. Когда объясняла, как жить дальше и защитить Генри, если они останутся сиротами. Анжелине тогда хотелось кричать или заткнуть уши руками даже не из-за самих слов, а скорее из-за безразличного спокойствия, с которым мама говорила об этом. Так и тогда.

На следующий день к ней в гости неожиданно пришёл Ли.

Она знала: что Ли был в неё влюблён ещё со школьных времён, но никогда не воспринимала всерьёз. Его полушутливые-полусерьёзные намёки и предложения встречаться сначала забавляли, потом начали раздражать, и она прямо сказала – либо дружба, либо ничего. Он выбрал дружбу.

В тот день, открывая дверь, меньше всего на свете Анжелина ожидала увидеть на пороге именно его. За это время она ни разу о нём не вспомнила, словно никогда и не знала человека по имени Ли Джордан.

Первые несколько секунд она вглядывались в лицо высокого подтянутого молодого человека с аккуратно зачёсанными назад волосами в элегантном чёрном плаще. Только тросточки не хватало.

– Может, впустишь старого друга? – тихо спросил он и улыбнулся, слишком натянуто, правда.

– Ли? – удивилась Анжелина и посторонилась, разглядывая его с любопытством.

Он изменился довольно сильно, повзрослел, похудел и даже как будто стал бледнее.

– Не обращай внимания, – сказал Ли с улыбкой куда более искренней, чем прежняя, – заходил в министерство, собираюсь открывать радиостанцию, нужно сойти за приличного человека.

Анжелина почувствовала лёгкой укол грусти, вспоминая войну, «Поттерский дозор» и Фреда.

«Ему бы это тоже понравилось», – подумала, садясь на диван, Ли сел в кресло рядом.

– А ты, я смотрю, совсем сдала, – сказал он, медленно оглядев комнату, и остановил свой взгляд на ней, неожиданно смутившейся и принявшейся разглядывать тапочки. – После «Сканторпских стрел» больше не пробовала в какую-нибудь команду попасть?

Она лишь покачала головой в ответ: говорить не хотелось, да и неловко как-то. Они неожиданно стали чужими друг для друга.

– А почему?

«Какое ему дело?» – подумала раздражённо, но вслух ничего не сказала.

– Если тебе деньги нужны…

– Мне ничего не нужно, спасибо, – сказала быстро, и, резко вскинув голову, с вызовом посмотрела ему в глаза и тут же отвернулась, не выдержала.

Ли смотрел мягко и понимающе, и Анежлина почувствовала себя виноватой, но не могла сказать «прости», язык будто прирос к нёбу. Напряжение между ними усиливалось, казалось, воздух стал гуще, и его можно разрезать ножом.

– Алисия ждала тебя на похороны брата, – сказал он тихо, без осуждения, но от этого только хуже.

Она почувствовала, как краска жгучего стыда заливает лицо, Алисия ведь писала.

– Ладно, мне ещё в одно место успеть нужно, – неожиданно спохватился Ли и встал. – В аптеку, кстати, помощник требуется, – бросил он у самой двери. – Увидимся.

Хлопнула дверь, и Анжелина словно очнулась, тряхнула головой и с удивлением заметила несколько галлеонов на журнальном столике. Злость захлестнула её.

«Мне не нужны подачки, – подумала, вставая, и хотела уже догнать Ли, когда поняла, что не знает, куда он мог аппарировать. – В следующий раз верну».

Но отдать сразу не получилось, хозяйка потребовала плату за квартиру и галлеоны пригодились. Однако Анжелина не любила ходить в должниках, пришлось искать работу. Можно, конечно, попросить у родителей или вернуться в родной дом, ведь он, вроде бы, не сильно пострадал, но оба варианта ужасно не нравились. Занимать стыдно, а возвращаться домой не хотелось, там слишком пусто и одиноко, уж лучше здесь.

Пробоваться в команду не хотелось, и она стала искать другие варианты. Купила «Пророк» и, наткнувшись среди немногочисленных объявлений на маленькую заметку о том, что в аптеку требуется помощник, вспомнила Ли. Требовалось наличие элементарных знаний по зельеварению и серьёзное отношение к делу, хотя жалованье маленькое. Но других вариантов пока не было, и она решила попробовать.

Аптека ей не понравилась: маленькая, грязная, переполненная удушливыми запахами, да и хозяйка – мисс Стэмфрик смотрела слишком жалостливо, как на бездомную собаку, которой и помочь хочется, да не чем. Анжелина уже хотела уйти, когда хозяйка словно очнувшись, начала расспрашивать по зельям и попросила сварить самое простое – от фурункулов.

Анжелина вздохнула и сомнением посмотрела на маленькую бархатную коробочку.

Заколоть волосы гребнем или нет?

Он ей сразу понравился, но выглядел слишком дорого, и носить такой неловко. Всё-таки не привыкла к таким подаркам, да ещё от чужих людей, хотя мисс Стэмфрик за это время стала чуть ближе.

– Есть дома кто живой? – послышавшийся неожиданно голос мамы, заставил Анжелину вздрогнуть.
Быстро заколов волосы, она поспешила в гостиную.

Из камина в отблесках зелёного пламени смотрела мама, усталая, осунувшаяся с поблекшим взглядом.

– А я уж подумала, что не застану тебя, – сказала, оживившись при виде дочери.

– Ну что ты. Где мне быть в это время? – возразила Анжелина, садясь прямо на пол рядом с камином, чтобы быть ближе.

– Как это где? – грустно удивилась мама. – Неужели молодой привлекательной двадцатилетней девушке нечем занять себя вечером?

– Мам, мне сейчас не до этого.

– Потом вспомнишь, да поздно будет, – возразила та, но, заметив сердитый взгляд дочери, добавила: – Хорошо, хорошо, больше не буду.

– Алисия, Кэти и Ли должны позже зайти.

– Хорошие ребята. Алисию жалко. Она оправилась уже?

– Не знаю, – Анжелина почувствовала, что краснеет, – я в последнее время их редко вижу.

– Плохо, за друзей держаться надо, – заметила мама поучительно. – Видишь, как получилось, мы далеко, и ты совсем одна осталась. Похудела вон как, кожа да кости. Да и на воздухе, наверное, не бываешь совсем.

– Мам, не начинай.

– А и правда, что это я в такой день? Расцеловать бы тебя по-хорошему да уши надрать.

– Мне уже не пять лет, – возразила Анжелина грустно, вспоминая, как раньше отмечала свой день рождения.

– Да, время летит, скоро Генри в Хогвартс уедет, – вздохнула мама с грустью. – Он приболел и просил меня поздравить тебя, открытку нарисовал, так что жди почтовую сову. А папа позже сам поздравит.

Мелодичная трель оповестила о приходе гостей.

– Ладно, иди к друзьям. Да не забудь как-нибудь к нам наведаться, у соседей, соседей вроде каминную сеть наладили.

– Обязательно, – Анжелина нехотя встала. – А как вы там?

– За нас не переживай, о себе лучше подумай. И не прогоняй Ли, он хороший.

Она хотела возразить, но мама уже исчезла.

«Хороший, но не для меня».

Последние два года Анжелина всех сторонилась, а после смерти Фреда, несмотря на то, что у них ничего не получилось, и подавно ни на кого не смотрела. Просто не хотелось, она ещё не готова к новым отношениям, а, может, это обстановка в стране так на неё действовала.

«Нужно просто подождать», – подумала, натягивая улыбку, и быстро распахнула дверь.

– …не будь дурой. Я таких знаю, он тебя просто использует, – Алисия с яростным блеском в глазах отчитывала воинственно вздёрнувшую подбородок Кэти. – Кто ты и кто он теперь…

– А у вас всё по-прежнему, – сказала Анжелина, искренне улыбнувшись.

Алисия повернула голову, и Анжелина, невольно заглянув ей в глаза, поежилась, заметив затаённую в их глубине грусть и боль.

– Я смотрю, гостей в этом доме по-прежнему дальше порога не пускают, – сказал Ли весело.

Анжелина быстро посмотрела на него и посторонилась.

Алисия и Кэти молча прошли мимо, обиженные, то ли друг на друга, то ли на неё. Только Ли улыбнулся и, чмокнув в щёку, вручил маленький букет бледно-розовых тюльпанов и маленький свёрток. Анжелина поднесла цветы к носу и с наслаждением вздохнула лёгкий сладковатый аромат.

– Спасибо, – сказала тихо и улыбнулась.

Пока рассаживались она украдкой разглядывала подруг. Вроде не изменились, и всё же она чувствовалось: что это уже не те девятнадцатилетние девчонки. Обречённость и тоска сквозили во взгляде, худобе, болезненной, отдающей синевой бледности.

Зажжённые злостью глаза Алисии блестели, щёки раскраснелись, движениями стали нервными, резкими. Раньше она любила учить Кэти жизни и особенно тому, как держать себя с парнями, правда та никогда её особо не слушала, но сейчас, видимо, это сильно задевало Алисию.

Анжелина даже боялась себе представить, каково Алисии: ведь ей пришлось уйти практически сразу после битвы, так как маленькие племянники лишились обоих родителей. Отец их погиб, защищая Хогвартс, а мать ещё раньше, когда уводила детей к бабушке через каминную сеть, и вдруг явились Пожиратели, так что она осталась и разрушила камин.

Находясь у бабушки и поддерживая малышей, которым боялись сказать правду, Алисия и узнала про брата. Произошло это дня через два-три после битвы, на которой перебить и переловить удалось не всех Пожирателей, и они разбрелись по стране, а кто поумнее – по миру. На одного из них её брат – Райан, молодой сотрудник аврората - вместе с женой – Клэр, они и года ещё вместе не прожили, и наткнулись, выходя из дома. Что это: простое невезение или судьба? Кто знает. Однако Клэр ничего не успела сообразить, как Райан, прикрыв её собой, вступил в схватку с Пожирателем. Битва длилась недолго: вспышка, ещё одна и хлопок аппарации. Она уже обрадовался, когда заметила, что Райан медленно оседает на землю. Видимых повреждений не было, а Клэр не сразу сообразила, куда нужно трансгрессировать, и напугала пожилую пару маглов, когда пыталась попасть в Мунго.

Его не успели спасти.

Алисия не находила себе места, они с братом были не разлей вода. В своё время она очень сильно переживала, ревновала и боялась потерять, когда Райан только начал встречаться с Клэр. Прежних его девушек Алисия не опасалась, а тут словно почувствовала – серьёзно, и ему не сразу удалось успокоить, убедить сестру, что, не смотря ни на что, их отношения останутся прежними. Что он не забудет, что когда-нибудь и она выйдет замуж, они ведь уже не дети, и у каждого будет своя жизнь, но это ничего не изменит в их общении.

Тогда Алисия поверила, но смерть брата заставила прежнюю злобу и ненависть к невестке вспыхнуть с новой силой. Сначала её жалели и всё спускали с рук, потом стали одёргивать, и она замолчала, но Анжелина из писем знала, а они некоторое время переписывались, что всё по-прежнему.

Алисия писала много, пыталась выговориться. Писала о ненависти, что не даёт покоя, стоит увидеть Клэр, которая выжила, и о раскаянии, приходящем следом. Винила невестку в гибели брата и не верила её слезам. В каждой улыбке Клэр и взгляде, адресованном любому мужчине, видела тень измены. Иногда с ужасом думала о том, что пройдёт время, и та наверняка опять выйдет замуж, забудет Райана. Алисия писала, что переживает не за себя, – какое ей дело? – за брата, что жестоко ошибся в выборе жены. Потом Клэр некоторое время чувствовала себя плохо: её тошнило по утрам, и кусок не лез в горло. Мать Алисии повеселела, думала, что невестка беременна, но оказалось обычное переутомление и нервное перенапряжение. А Алисия обрадовалась такому диагнозу, ведь не верила, что этот ребёнок от Райана, но не могла переубедить мать, так бы и воспитали чужого отпрыска.

Анжелина отвечала мало, старалась поддержать, а потом как-то неожиданно рассказала Ли, который стал иногда заходить, и Алисию быстренько пристроили в одну из команд. Капитан оказался хлеще Оливера и гонял на тренировках до седьмого пота, так что ей было не до невестки, а через какое-то время Клэр съехала к родителям.

И вот теперь она сидела напротив, накладывая салат, и тихонько продолжала перепалку с Кэти.

Кэти влилась в их с Алисией компанию в Хогварсте немного позже и всегда держалась особняком, скрытная, замкнутая и застенчивая, но упорная. Анжелине безумно жалела её на просмотрах в команду, но как и Оливер, сразу заметила цепкость и выдержку, а квиддич игра не для слабаков. И Кэти никогда не жаловалась. Маленькая, хрупкая, ручки тонкие, казалось, сожми чуть сильнее, и переломятся, но она старательно уворачивалась от бладжера, ловила кваффл и довольно метко бросала в кольца.

После битвы Кэти тоже пропала, позже Ли рассказал Анжелине, что у неё какие-то серьёзные проблемы в семье. Подробностей он не знал, а расспрашивать было неудобно. Анжелина думала на отца Кэти, немного странного учёного, помешанного на работе. Он оказался совершенно не приспособлен к быту и требовал постоянного ухода, как младенец. Постоянно ездил в экспедиции и что-то писал, издавал. Мог даже последние деньги на свои исследования потратить.

– Ну, хоть ты скажи ей! – выдала неожиданно громко Алисия. – Связалась с этим негодяям Флинтом***** и не желает никого слушать.

Анжелина с интересом посмотрела на Кэти.

– Каждый имеет право на ошибку, – возразила та спокойно, прожевав салат. – Перси Уизли же раскаялся, и его приняли в семью.

– Ну ты сравнила! – воскликнула Алисия. – Хотя я бы его не простила, но тут другое…

– Почему? Потому что Маркус слизеренец? – Кэти пристально посмотрела на подругу.

– И поэтому тоже, – кивнула Алисия, – понимаешь…

– Но разве это правильно? – возразила Кэти. – Петтигрю вон был гриффиндорцом, а Снейп слизеринцем. И кто из них оказался предателем?

– Это исключение, да и путанно там всё как-то, неясно.

– Но ведь Гарри ему поверил.

– Гарри, да и мы все, много кому ошибочно верили, – не успокаивалась Алисия. – В таком деле спешить нельзя, тут время нужно. Иногда даже годы.

– А я и не спешу. Но как же я пойму, что он за человек, если вот так сразу оттолкну?

Алисия тяжело вздохнула.

– А зачем его понимать? Кто он тебе?

– Никто, – согласилась Кэти спокойно. – Но разве помогать нужно только тем, кого хорошо знаешь?

– Да ну тебя, – Алисия демонстративно отвернулась.

– Девочки, не ссорьтесь, – вмешался Ли и примирительно улыбнулся. – У Анжелины сегодня, между прочим, день рождения. Маленький юбилей. Кто хочет произнести первый тост? – спросил, разливая сок по бокалам, Анжелина забыла купить что-нибудь покрепче.

– Хорошо хоть не тыквенный, – Алисия вставала. – Я никогда не умела произносить речей, Энж, ты знаешь, но ради тебя попробую. Желаю тебе, во-первых, устроиться наконец-то в какую-нибудь команду по квиддичу. Не качай головой, можешь говорить всем и себе что угодно, но я-то тебя знаю. Во-вторых, встретить хорошо парня, а не цепляться за всякий мусор, как некоторые, – она кивнула в сторону Кэти, которая тут же демонстративно закатила глаза. – Ну, а в-третьих, счастья и здоровья тебе и родным.

Они быстро чокнулись бокалами.

– Кстати, про квиддич, – сказала Кэти. – Не хочешь к нам с Алисией в «Катапульты Кайрфилли»? Хороших игроков сейчас не так просто найти, а прежних мало осталось: кто погиб, кто исчез или переехал.

На какое-то время наступила тишина. Анжелина невольно вспомнила недавние события, судя по лицам друзей – они тоже.

– А не желаешь обратно в спорт, иди ко мне на радио, – нарушил тишину Ли. – С юмором у тебя, конечно, проблемы, но ничего, это поправимо.

Анжелина возмущённо фыркнула.

– Одобрили, значит, – прищурилась Алисия. – А где деньги взял?

– Всё тебе расскажи. Места надо знать.

– Неужели взял у отца? – не унималась Алисия, у Ли с отцом сложные отношения, они по-разному представляли себе его будущее. – Или близнецы дали? – спросила и замерла.

Некоторое время никто не решался заговорить первым.

– Я к нему заходила недавно, – первой заговорила Кэти. – Рон еле отговорил его продавать магазин.

– Да, тяжело ему сейчас, – согласилась Алисия и отвернулась, смахивая слезу. – Кто бы мог подумать, что всё так закончится.

Повисла тягостная вязкая тишина. Анжелине казалось, что неведомые тиски сдавливают горло, и она вот-вот задохнётся. Заговорить не решалась, но нужно было как-то разрядить обстановку и, развернувшись, встала за тортом.

– Прелесть! – вздохнула Кэти, жадно разглядывая единорога.

– Только не говори, что сама пекла, – усмехнулась Алисия. – Чувствую себя на детском празднике.

– Не нравится – не ешь, – возразила Кэти.

– Что я вижу? И ты готова без зазрения совести съесть этого милого маленького единорога? – деланно испугалась Алисия. – Сердца у тебя нет.

Анжелина невольно улыбнулась. Кэти, жуткая сладкоежка, из всего разнообразия не ела только шоколадных лягушек, потому что они шевелились.

– Но он ведь не живой, – возразила она, испуганно распахнув глаза, как маленький ребёнок.

– Конечно, нет, – успокоила Анжелина.

Постепенно разговор становился всё оживлённее. Алисия обратила внимание на гребень и пристала с расспросами, Анжелина отвечала скупо, когда почувствовала на себя чей-то взгляд и, подняв глаза, встретилась взглядом с Ли. По телу тут же пробежали мурашки. Что-то новое, неизвестное таилось в глубине его глаз. В какой-то момент даже показалось, что это ревность, но она быстро прогнала эту мысль. Глупость. Хотя так и не призналась, кто подарил гребень. Но не думал же он, в самом деле, что у неё кто-то есть?

Они вспоминали прошлое, осторожно обходя тяжёлые моменты, иногда кто-нибудь робко рассказывал о своих планах. Больше всего говорила Алисия, а вот Ли практически всё время молчал, наблюдая за Анжелиной, которая постоянно чувствовала на себе его пристальный задумчивый взгляд.

За окном сгущались сумерки, из открытой форточки повеяло холодом, постепенно все начали расходиться. Сначала Алисия вспомнила, что «этот помешанный на квиддиче болван» назначил на завтра тренировку, Кэти встала следом. Анжелина пошла их проводить.

– Подарок! – неожиданно громко воскликнула Алисия на самом пороге, и, порывшись в складках плаща, вынула оттуда маленькую синюю коробочку с кокетливо повязанным бантом. – Потом откроешь, – сказала она быстро, чмокнула в щёку и тихо прошептала, украдкой указывая на Ли: – Не глупи.

Следом подошла Кэти и они с Алисией ушли, тихо переговариваясь. Судя по активной жестикуляции последней, недавний спор возобновился.

Анжелина и Ли остались вдвоём.

Она медленно закрыла дверь и отстранено посмотрела на подарок. Анжелина чувствовала, что должен последовать разговор, но заговорить первая не пыталась.

– Быстро же летит время, – голос Ли прозвучал совсем близко, и она напряглась, когда сильные руки легли на плечи и быстро развернули.

Они стояли лицом к лицу, в нескольких дюймах друг от друга. Ли медленно наклонился, но Анжелина отпрянула.

– Я… не могу, – прошептала.

– Понимаю, – он говорил так же тихо, мягко, вкрадчиво, – и готов ждать. Только скажи: стоит ли?

Она на секунду подняла глаза и тут же отвернулась, словно обожглась огнём, прекрасно понимая, что тот имеет в виду.

Есть ли у них будущее? Сможет ли Анжелина когда-нибудь вновь кого-то подпустить к себе? Если да, то может Ли стать этим человеком?

Она не раз уже думала на эту тему, сначала из-за его упорной настойчивости, потом из-за напора родителей и друзей. Может, и правда не стоит упрямиться? Вот оно счастье. Но счастье ли это?

Анжелина попыталась заглянуть внутрь, в сердце. Что чувствует? Ли определённо ей не безразличен. Но выходило ли это чувство за пределы дружеской симпатии и привязанности? Она не хотела обманывать, давать ложную надежду, но и оттолкнуть боялась.

– Так что? – Ли подошёл ближе и, взяв за подбородок, заставил посмотреть в глаза.

– Я не знаю, правда.

Он медленно провёл пальцем вдоль её скулы, и от этого лёгкого прикосновения кожу словно обожгло огнём.

– Когда поймёшь, дай знать, – его голос звучал тихо и немного горько. – Я думаю, Джордж будет рад увидеть тебя, – сказал и направился к двери, на пороге обернулся. – Кстати, красивый гребень.

«Или ревнует?» – пронеслось в голове, когда дверь за ним затворилась.

Джордж. Анжелина знала, что нужна ему так же, как и все остальные, а, может быть, даже больше. Но сможет она ли спокойно смотреть на него, говорить, слышать знакомый голос, зная правду? Достаточно ли времени прошло?

«Эгоистка, – подумала с отвращением, – какая же я эгоистка. Думать о себе в такую минуту».


На удивление яркое осеннее солнце пригревало и слепило глаза, тёплый ветер игриво щекотал, подбрасывая и кружа, словно в вальсе, сухие разноцветные листья. Она с наслаждением вздохнула полной грудью и остановилась. До «Всевозможных Вредилок» оставалось не больше пяти ярдов, Анжелина уже видела яркую кричащую вывеску с облупившейся местами краской.

Сомнение глодали, словно стая голодных волков, а сердце колотилось в груди с бешенной скоростью, грозя вот-вот выскочить наружу. Прежняя решимость испарилась, как недавние лужи на брусчатке под ярким солнцем. Каждый шаг давался с трудом, до двери оставалось не больше ярда, когда она резко развернулась, решив зайти в другой раз, и услышала рядом:

– Анжелина? Привет. Давно не виделись, – некогда молодой, звенящий, полный жизни голос звучал немного глухо, но всё же радостно.

– Привет, – ответила тихо, старательно не глядя на собеседника.

Рон не похож на Фреда, но всё же есть что-то неуловимое в лице и мимике.

– К Джорджу идёшь? Он теперь не всегда бывает здесь, но тебе сегодня повезло, – он подошёл ближе к двери, весь увешанный пакетами, и попытался вставить ключ в замочную скважину.

Анжелина некоторое время с любопытством за ним наблюдала, еле сдерживая улыбку.

– Не проще ли Алохоморой? – не выдержала.

– Не дотянусь до палочки, а тебя просить неудобно, – Рон покраснел, а ей стало интересно, где же он её держит.

– Но я могу воспользоваться своей, – возразила.

«Если только ещё не разучилась».

Однако старания Флитвика не прошли даром: быстрый взмах, отточенное движение, и дверь с тихим скрипом отворилась.

– Ну, ладно, я, наверное, лучше в другой раз зайду.

– Хорошо, я передам ему, – он, сосредоточенно сопя, пытался протиснуться в дверь.

– Что передашь? – тусклый и приглушённый давно знакомый голос отозвался болью в сердце, а затем и сам его обладатель показался на пороге. – Вообще-то пакеты можно левитировать, – слабо усмехнулся Джордж.

На лице Рона на секунду появилось досадливое выражение, и, со злостью сплюнув, он скрылся в глубине магазина.

Анжелина украдкой рассматривала Джорджа. Худой, практически тощий, одежда на нём болталась, словно на вешалке. Бледная, прозрачная кожа, тёмные круги под глазами, взлохмаченные отросшие волосы и невыносимая грусть в глазах.

Идя сюда, она боялась, что подсознательно будет видеть в нём Фреда, но быстро поняла, что ошибалась, и дело вовсе не отсутствии уха. Анжелина всегда отличала их по расположению родинок и маленькому, едва заметному шраму у Фреда на щеке. А если присмотреться, то можно заметить, что глаза у Джорджа посажены чуть шире.

Он тоже рассматривал её, и она не решилась заговорить первой.

– Зайдёшь? – спросил Джордж почти безразлично, но Анжелина услышала едва уловимую просьбу и отчаяние.

– Конечно, – улыбнулась.

Она не знала, сможет ли она когда-нибудь жить, как прежде. Не знала, что сказать Ли и что будет с Джорджем, но в одном уверена твёрдо – жизнь продолжается и нужно как-то приспосабливаться, привыкать к ней.

__________
Согласно Википедии Анжелина родилась в 1977 году.
* (лат.) рыжий. Не путать с бывшим министром магии Руфусом Скримджером.
** 1 фунт = 453,5 граммов, т. е. здесь коло 2 кг (1.8 если быть точнее).
*** унция = 28,35 грамма, т. е. 1.8 кг (64 унции) стоили бы = 192 галлеона (около 61 тыс. рублей).
**** если вдруг возникнут вопросы, согласно Википедии Анжелина родилась в 1977 году.
***** вроде бы в каком-то интервью Роулинг говорила, что Кэти и Маркус поженятся. Нонсенс, но запомнилось, и решила использовать.