Глава 1Не знаю, почему ты выбрала именно эту комнату, ты никогда не была любительницей танцев. Но всегда я нахожу тебя именно здесь, в старом бальном зале твоих родителей, ты сидишь на подоконнике, всматриваясь в бесконечность.
Иногда я наблюдаю за тобой. От твоего теплого дыхания запотевает стекло,словно отгораживая тебя от мира, но ты не обращаешь внимания на это также как и на меня и все остальное, ты просто сидишь здесь до тех пор, пока темнота снаружи не превращает стекло в зеркало. Ты начинаешь дрожать, когда видишь перед собой отражение, потому что не можешь понять, что оно твое, ты бьешь по хрупкому стеклу до тех пор пока оно не рассыпается на мелкие кусочки.
После этого я обычно залечиваю царапины на твоих руках и собираю все осколки в единое целое.
Больше ничего не случается. Твоя жизнь-это пестрая мозаика из ветхих сокровищ: альбома в черной кожаной обложке, старых балетных туфель, принадлежавших танцовщице, которой ты не стала (твои сестры были ими. Они, насколько я помню, являлись истинными дочерьми своей матери. Ты же всегда была папенькиной дочкой)
Теперь же ты больше похожа на тень чего-то, что раньше было человеком, тень навсегда заключенную здесь, в доме своего детства. А я всего лишь зритель твоих кошмаров, привидение, путешествующее сквозь твои воспоминания. Я собираю осколки стекла, латаю раны твоей души, даю тебе сонные зелья, когда ты просыпаешься посреди ночи, но чаще всего я наблюдаю…и помню.
Воительница…твое имя, шепот, мой голос лишь странник в темноте."
-Беллатриса,- говорю я, -подойди сюда.
Я вижу вспышку недоверия в твоих глазах, будто бы ты помнишь, кем я являюсь или что я сделал.
Я зажигаю свечу, и внезапная вспышка света обращает все цвета вокруг, твои волосы и глаза становятся белыми и на секунду вспыхивают в черном свете. Черно-белая Беллатриса, без места для полутонов. Этого имени и лица боялась раньше не только ты…
…Пустые души, израненные сердца - чернильный портрет нашего времени. Но краски поблекли, и если я сейчас посмотрю в твои глаза, то ничего не увижу.
Этот старый альбом, единственное, что может привлечь твое внимание в этом оцепенении. Ты не отпускаешь его с тех пор, как нашла на полке, ты сжимаешь потрепанную обложку и охраняешь как сокровище, словно ребенок. Я помню, как сестры вручили его тебе на твой семнадцатый день рождения, это коллекция твоих фотографий, начиная с момента рождения и до дня совершеннолетия. Ты никогда не устаешь рассматривать эти снимки, впрочем, ты ничего другого и не делаешь сейчас. Теперь я редко заглядываю за твое плечо, я видел фотографии уже столько раз, что выучил их все наизусть. Вот ты, совсем еще маленькая девочка, стоишь рядом с Нарциссой., ты и сестры готовитесь к одному из знаменитых Рождественских балов твоих родителей. Ты одета в цвета Слизерина. Розье, Уилкс, я и ты стоим рядом, кажется, уже немного пьяные. Я помню день, когда был сделан этот снимок. Это было летом того года, когда ты окончила Хогвартс. Несколькими месяцами позже каждый из нас станет убийцей.
Ты касаешься одной из фотографий и с неуклюжей нежностью в голосе бормочешь что-то похожее на: "Цисси".
Нарцисса не придет, говорю я тебе. Нарцисса мертва, она была предательницей. Нет, Нарцисса была отчаявшейся матерью, которая пошла против всего мира ради своего сына, даже против запретов Темного Лорда и заплатила за это своей жизнью. Она была потерявшейся женщиной и, наверное, единственной из нас, кто, не смотря ни на что, сумел остаться человеком. Я мог спасти ее. Но в итоге я спас лишь себя. Я был предателем, но я рассказывал свои сказки осторожнее, спокойнее, если пожелаете. У меня был план.
(Это был не мой план. Я никогда не хотел этого.)
Честно говоря, план Альбуса был скорее актом милосердия, чем планом. Я говорил ему, что нет смысла метать бисер перед свиньями, но он всего лишь улыбался мне, старый дурак.
-Я не собираюсь вести двойную игру- , сказал он,- если мы позволим себе считать людей свиньями, то мы уже проиграли.
Он был таким убежденным, таким уверенным в своих идеалах, что я поверил ему, я действительно поверил ему, и это, наверное, было единственным объяснением тому, зачем я сделал то, о чем он попросил меня в конце.
Ему… нам было глупо полагать, что из такой войны можно выйти невинным. Ненависть всегда побеждает любовь в итоге, и не важно какая сторона выиграет битву. Истина похоронена в твоих пустых глазах, ты являешься живущим напоминанием о той цене, которую придется заплатить всем нам.
Их было шестеро, они окружили тебя, колдуя по очереди. Среди них была и девчонка Уизли и Лонгботтом, конечно же. Мне не понятно, как им удалось обезоружить тебя, видимо их звериная ненависть придала им сил, о которых они даже не могли предполагать. Битва уже закончилась, когда люди, наконец, заметили их. Раскрыв от ужаса глаза, Люпин заставил их остановиться. Я надеялся, что они убили тебя, с их стороны было бы благородно дать тебе просто умереть, но эти люди забыли, как быть благородными. Они смеялись.
Не могут остановить свой смех те, кто ранен настолько глубоко, что уже не в силах плакать, и, наверное, смеющиеся громче остальных ранены сильнее всего. Ты смеялась над ними когда-то, но они смеются последними и их смех заглушил твои крики.
Я слышал множество голосов. Смех и стоны смешались с выкрикиваемыми словами, именами…За маму, за папу, за брата, за сестру…Ты, наверное, никогда не плакала за своих сестер, не так ли? Имена, множество имен и Круцио. Они сделали с тобой то же, что ты делала с ними, заклинанием за заклинание они отплатили тебе.
Однажды я проник в твой разум, когда шок от нападения все еще сотрясал твое тело. Ты смотрела на меня с широко раскрытыми глазами, умоляя остановить все это. Мне хотелось узнать, помнила ли ты те поступки, которые совершила, чтобы заслужить такое наказание, помнила ли ты свои преступления и боль, которую они причиняли… Я провалился во тьму, огромный пейзаж из разрозненных картинок, годами покрытых туманом, похожих на размытые акварельные рисунки, окружил меня. Твои воспоминания заканчиваются тем же, чем и альбом с фотографиями: смеющейся семнадцатилетней девушкой, стоящей рука об руку со своими сестрами в кругу с будущими убийцами, а женщина, которой ты стала, остается пустой черной страницей.
Я не могу объяснить почему. Может, это просто совпадение, возможно ирония судьбы или особый вид правосудия. Или, может, осадок вины, где-то в глубине твоего запутанного разума.
Знаешь ли ты, Беллатриса, что я завидую тебе временами? Тому что я не могу, по крайней мере, не видеть, не слышать и не знать о вещах, которых мне не дано предотвратить? Если твое проклятье- это не помнить ничего, то мое - помнить все.
И теперь, когда мне дано ужасное чувство знания тех времен, когда Беллатриса Лейстрендж и Северус Снейп были невиновны, когда Невилл Лонгботтом был всего лишь необразованным тупицей, а Джинни Уизли рыжеволосой девчонкой, влюбленной в знаменитость, когда они еще не успели довести женщину пытками до сумасшествия, только теперь я понимаю, ту невыносимую вину, которую, должно быть, чувствовал Дамблдор. Знать Тома Реддла, мальчика Тома, и позволить случиться всему этому, понять слишком поздно, что страх не может быть побежден страхом, а ненависть добротой. Доверие, в котором он отказал Реддлу, он возвратил мне вдвойне.
Он был единственным, кого я не предал.
Пришло время кормить тебя. Ты смотришь, как я ухожу, на твоем лице вновь появляется выражение страха. Это животный страх, страх потери, который лишь неразумные дети могут ощущать настолько сильно. Ты боишься, что однажды я перешагну порог и исчезну навсегда, потому что для тебя существует лишь эта комната и то, что покидает ее, перестает быть частью твоего мира. Не бойся, говорю я тебе, я не ухожу. Куда мне идти? В аду, должно быть, зарезервировано место для таких предателей как я, но не на земле. Я призрак войны без лица, но с тысячей масок, всегда знающий какую именно одеть в этот раз. Меня тоже запомнят. Как человека готового на убийство, прогнившего до основания, навсегда.
Только тебе не узнать ничего из этого. Ты никогда не обнаружишь, что я продал и тебя, что именно я привел тебя в ту ловушку, выкупив этим свою свободу еще раз.
И, хотя охранять тебя - это единственная работа, которую я могу сейчас получить, единственное место, где меня ждут, это не главная причина, почему я здесь. Твоя бессознательность утешает. Дело не в том, что я нужен тебе (я был нужен и Альбусу, и Темному Лорду), а в том для чего я нужен: лечить, а не убивать, для жизни, а не смерти. Смешно, что именно ты оказалась моим последним шансом искупить себя.
Ты улыбаешься мне, у тебя искренняя улыбка, практически теплая. Это что-то, чему ты сумела научиться снова. И иногда мне кажется, что случившееся совсем не проклятье, это второй шанс, вторая жизнь, менее темная, с местом для доброты. Я знаю, ответ скрыт где-то в глубине твоего разума, в этом бальном зале воспоминаний, где вновь танцует смерть. Похоже на грифельный рисунок, расписанный акварелью. Время остановилось в твоем разуме и в этом доме, чтобы повторить все сначала и больше не ржаветь. Настоящее ничего не значит, оно не существует, это мозаика из тех, кем мы были, кем мы могли стать, и кем мы оказались в итоге. С другой стороны окна. Незаслуженное.
