Глава 11974. Северус
Дождь только-только закончился. Небо всё ещё затянуто серыми тучами, но солнце изредка разрезает их лучами. В парке пусто. С началом дождя попрятавшиеся по своим домам люди ещё не успели выйти. Наслаждается свежестью воздуха и отсутствием трусливой мошкары лишь гордая двойка смельчаков.
— Радуга — это напоминание об обещании бога никогда больше не уничтожать всех животных и людей потопом, — вдохновенно рассказывает Лили.
Северус думает, что если радуга выполняет функции напоминалки, то у высшего божества очень плохая память. И желание уничтожить всех людей появляется слишком уж часто: каждый раз, когда идёт дождь. А ещё бог никогда не обещал не использовать другой способ. Извержение какого-нибудь огромного небесного вулкана, к примеру.
— Поэтому, увидев радугу, ты сразу же вспомнишь божье обещание, — говорит Лили.
Северусу кажется, что он слышит стандартный рассказ из какой-то религиозной книжицы, какие обычно любят читать магглы своим детям. Смысла особого в них нет, и можно не слушать. Северус воспринимает эти россказни совсем как сказки и пытается устроиться удобнее, чтобы можно было незаметно рассматривать Лили.
Они прибежали сюда, как только ему удалось стащить с чердака старый-старый, ещё бабушкин, плед, мрачного коричневого цвета, но зато толстый и плотный, такой, что не должен был промокнуть совсем уж насквозь, побывав на мокрой траве. Лили всё хотела посмотреть на первую в этом лете радугу, причём она хотела её увидеть «самой-самой первой из окрестных жителей!» и притащила с собой Северуса, который, в общем-то, особо не возражал, но скептическое выражение лица выдавало его с головой. Впрочем, она на это совсем не обращала внимания.
И сейчас он смотрит на Лили и замечает в который раз, что кожа у неё светлая и тонкая, полупрозрачная даже, потому что на шее голубоватые вены просвечиваются. И запястья у неё хрупкие, и ладони узкие, и шея точеная — Лили выглядит совсем как мираж: такая же красивая и ненадёжная, дунешь неосторожно — и рассеется пылью мечтаний. Северусу очень хочется её защитить, поэтому он одёргивает себя сердито, когда в сознание закрадывается какая-то совсем уж неправильная мысль — невыносимое желание прижаться губами к этой шее, этим рукам, запястьям, пальцам... хоть к кончику ногтя!
— Сев, всё хорошо? — спрашивает Лили участливо, склоняясь над его лицом.
Северус отчётливо видит её рыжие ресницы и едва заметные, даже на таком расстоянии, веснушки, и ему хочется провалиться сквозь землю на этом же месте, потому что рука уже непроизвольно тянется вперёд, чтобы прикоснуться...
— Ты побледнел. Холодно?
Она перехватывает его ладонь и прижимает к своей щеке.
— Мы ещё чуть-чуть тут побудем, ладно? Скоро тучи должны рассеяться, и мы увидим радугу! — радостно восклицает Лили, отпуская его руку, и Северус кивает согласно.
Она ложится рядом и смотрит в небо. Воздух вокруг влажный. Северус вдыхает озон ине может понять, почему дышать так тяжело. Тучи никак не хотят рассеиваться. Заполонив собой едва ли не весь небосвод, они оставили только крошечные проблески чистейшей голубизны.
Где-то за парком слышится грохот железной дороги. Северус слышит, как поезд набирает ход и гремят вагоны. Звук разносится по всему городку, благо он крохотный, и окончательно сбрасывает плен дрёмы с его жителей. Северус закрывает глаза, стараясь не обращать внимания на шум в ушах. Комары оказались самыми деятельными в этом сонном городе, и ему приходится неохотно подняться, чтобы почесать колено. Лили вскакивает, нечаянно задевая кончиками пальцев его плечо, и кричит что-то, улыбаясь небу. Северус не слышит слова, их заглушает грохочущий стук колёс, но догадывается, что наконец-то появилась радуга.
— Вот, возьми эту книжку и обязательно прочитай!
Северус просматривает страницы и понимает, что это какая-то пьеса. Даже не о небожителях. Прочитать можно, но только ради Лили.
Колено зудит, и Северус нещадно чешет кожу. Умом-то он понимает, что не надо этого делать, но разве подобное понимание часто одерживает верх над неконтролируемыми чувствами? Северус замечает, что колени у него худые и острые. Наверное, нужно заняться каким-нибудь спортом, чтобы суметь защитить Лили и без магии, если вдруг магглы тупые попадутся.
Парковая дорожка хоть и асфальтирована, но всё же испещрена множеством трещин и вмятин. Лили бежит чуть впереди и весело смеётся как ребёнок. Она говорит, что в лужах-зеркалах отражаются кроны деревьев. А вот неба не видно.
Северусу четырнадцать, и он считает себя взрослым. Ему хочется побежать за Лили, смеяться так же заливисто и перепрыгивать лужи, ступать в них босыми ногами, только чтобы почувствовать брызги. Но Северус не бежит. Это несерьёзно.
Лили возвращается за ним, и ему кажется, что она вот-вот вновь возьмёт его за руку, и это обязательно будет означать что-то особенное: не смелое и по-детски радостное, не важное и по-взрослому правильное, но нечто настоящее, общее — его и Лили.
Она хватает его за край футболки и тащит за собой. Северус совсем не обижается, наоборот: он рад, что это вроде бы и не он по своему желанию за ней бежит, а просто так, только потому, что Лили его сама за собой тянет. По её желанию, получается. Наверное, она за руку его не взяла, потому что он читал (а точнее, шестой раз перечитывал первую строчку и всё смотрел на жёлтую майку Лили) и руки у него были заняты.
В голове — гул поездов. Северус резко тормозит, и Лили сразу же как-то пружинисто наваливается на него. Она не может двинуться с места, пока он смотрит на радугу.
— Мы должны вернуться, — говорит он абсолютно спокойно и добавляет чуть смущённо: — Я плед забыл.
Что с ним сделает мать, когда узнает, где побывала практически семейная реликвия, он не знает. И думать об этом явно не желает.
* * *
1977. Петунья
— Надеюсь, ты не слишком злишься, потому что я забираю у тебя Лили на всё лето.
Джеймс всё знает об отношениях сестёр. Но ему на самом-то деле плевать, наверное, он думает, что удачно пошутил. Петунья смеётся наигранно и смотрит на солнечные зайчики в его волосах.
Она совершенно точно знает, что Лили у неё не забирают, то есть — не этот нахальный подросток (Петунье двадцать, и она может его так называть), который и улыбается так, словно из кустов сейчас повыпрыгивают прыщавые тринадцатилетние девчонки и начнут снимать Его Величество на волшебную камеру. Красиво и ослепительно улыбается. Не по-настоящему, как сказал бы случайный прохожий. Так вот, этот красавчик-задира просто не может сейчас забрать у неё Лили. Лили у Петуньи давно нет. Лет восемь уже, кажется. Нелюдимый соседский мальчишка сделал это совсем нечаянно и отчаянно-искренне, так, что Петунья даже пожалеть его может.
Кто-то поспорил бы, сказал, что Лили не вещь, и Петунья даже согласилась бы. Но Джеймс ведь сам сказал «забираю», почему она должна ему противоречить?
Джеймс смеётся, Петунья молчит вслух.
«Ты стал счастливым вторым обладателем умницы-красавицы Лили Эванс, — хочется сказать ей. — Это как бриллиантовая корона какого-нибудь конкурса красоты — вручают на время, но торжественно до тошноты, — только Лили Эванс».
Почему вторым? Просто Северусу она принадлежала совсем не так, как Петунье, но и не так, как сейчас принадлежит Джеймсу, хотя к этой вариации ближе, конечно же. Северус умудрился как-то её потерять, или Лили сама потерялась, Петунья не знает.
Даже в мыслях звучит отвратительно.
— Я помогу! — говорит Джеймс абсолютно нормально, когда Лили наконец-то спускается со второго этажа с чемоданами, но Петунья слышит дурацкий голос супергероя из детского мультика. — У тебя запястья такие тонкие, кажется, ещё чуть-чуть — и сломаются...
Лили хмурится недовольно и бурчит себе под нос что-то про «самоуверенный сильный пол», но и наблюдает смиренно, как Джеймс тащит чемоданы, улыбается извиняюще, но замечать болезненную худобу самого Поттера не стремится.
Петунья думает, что Джеймс смотрит на Лили совсем как Северус. А вот Лили нет. Самую малость, но по-другому. Она не знает, хорошо это или плохо, но Лили смотрит на Джеймса не так, касается его не так, улыбается ему не так. Не так нахально? Правильно, Джеймс — не Северус, Джеймс всё понимает. Или Лили просто неинтересно с ним играть? Наигралась уже. С Северусом делалавсё,что хотела, вот и расслабилась. Может, боится перегнуть палку? Впрочем, ладно, Петунье дела нет. Главное, чтобы Лили вовремя замечала горящие отнюдь не праведным огнём смелые глаза Джеймса. Вот, заметила, хмурится. Чудесно.
Петунья подставляет лицо тёплым солнечным лучам и убеждает себя навсегда забыть о существовании младшей сестры.
Солнце в зените, планета вертится в положенную сторону, Вернон любит её не только за красивые глаза — всё отлично. К чему хандрить, спрашивается?
«К чёрту волшебников!» — думает Петунья и улыбается ровно двадцать секунд.
