Тетушка Миртл

Глава 1

Последнее, что помнит Корделия, - пронзительная боль. Она кричит, тело ее бьется в судорогах, и она падает без сил. Затылок глухо ударяется о плитку, но это не может сравниться с тем режущим страданием, перекатывающимся, словно бессмысленный танец куклы-неваляшки, с души на тело, с тела на душу. Она лежит на холодном полу, чувствуя кожей, как катятся кровавые слезы по щекам. В ее кулаке зажат секатор, острыми лезвиями которого она только что выколола себе глаза. Корделия разжимает ладонь и тыльной стороной отталкивает орудие своей пытки, как палач бросает презрительно свой топор после того, как отточенное железо пронзает беспомощно белеющую шею приговоренного.

Единственное, что она может сейчас, - громко стонать от боли, изредка покрикивая и судорожно заглатывая воздух, чтобы не впасть в истерику – губительное состояние для ее разума. Она срывает голос, будто это может освободить ее от страданий и унижений со стороны Фионы, будто ей нужно лишиться способности не только видеть, но и говорить.

Корделия не знает, сколько она уже лежит в оранжерее. Сквозь бессознательные муки она чувствует запахи. Бережно и любовно выращенные ей растения дают ей облегчение: она сама сейчас лежит на холодной плитке, как вырванный из теплого чернозема цветок. Она распластана, ее корни оставлены замерзать, скрючиваться, подобно стволу тутового мертвого дерева, изнывать от жажды и равнодушия. Корделия почти физически ощущает энергию нежности, которую она отдала своим трепетным питомцам. Ей становится легче. Время останавливается, и кажется, что погружаешься в беспросветную бездну.

- Дорогая моя девочка!
- Мама? – ей слышится голос Фионы, чудится строгий и желанный образ матери. Но за порезанную руку ее берет не мать – это не ее ухоженные пальцы, не ее аристократические прикосновения. Корделия знает, она помнит это ощущение. Вся теплота, вся ласка родного дома заключена в этом ощущении.

В памяти Корделии всплывает горячий ромашковый чай, щекочущий ноздри запах кардамона, неземные звуки странного музыкального инструмента заполняют ее слух, она вспоминает себя смеющуюся, задорную и счастливую. Она вспоминает, как прыгает по длинным извилистым коридорам, зажигает взглядом свечки и ловит укоризненный, но не лишенный умиления взор из-под очков-полумесяцев в роговой оправе. Делия видит себя, залезающую на колени к высокой худощавой женщине в причудливых, но, несомненно, модных и утонченных нарядах, и озорничающую, дарящую море поцелуев этой женщине, а та лишь фыркает оттого, что Делия смазала пудру и румяна и чуть задела алую помаду.

- Слезь, Делия, дитя мое. Приличная леди не должна себя так вести.
Корделия чуть приунывает, но нежное прикосновение длинных пальцев приводит ее снова в радостное благоговение.
- Я люблю тебя, тетушка Миртл!


Женщина с пушистыми рыжими волосами поджимает губы, но не от неудовольствия, а, скорее, от смущения.
- И я тебя люблю, моя маленькая ведьмочка. А теперь спать, мигом, - Миртл напускает вновь на себя строгий вид и делает жест рукой в сторону лестницы, ведущей в спальни.

- Я не хочу спать, тетушка, - стонет Корделия. Она чувствует, как ее тело отрывается от пола, как оно плывет, плавно и аккуратно парит в воздухе и как, наконец, мягко опускается на хлопковые простыни. Ее заботливо укрывают пуховым одеялом и целуют в лоб.

- Нужно поспать, дорогая. Поспишь – и все пройдет. Я нанесу тебе травы на глазки, но для начала тебе надо уснуть. Ты ведь будешь хорошей девочкой?
- Да-да, все, что захочешь, тетушка. Я буду послушной.
- Моя ведьмочка, моя бедненькая Делия.
- Я люблю тебя, тетушка Миртл, - еле шепчет Корделия, проваливаясь в сон. Боль незаметно уходит, резкие покалывания и жжение сходят с глаз, и она наконец может вздохнуть полной грудью. Судорожные вздохи сменяются размеренными, и Корделия засыпает.

Она не слышит, как всхлипывает Миртл, не чувствует, как та трясется от захлестнувших ее рыданий, не ощущает ее слез на своих руках.
- И я тебя люблю, моя доченька.