Глава 1Рон никогда не боялся, что останется последним. Не то чтобы он думал об этом часто. Пока шла война, задумываться об этом было просто некогда, они все пытались выжить. А потом они учились ценить каждую минуту каждого дня, и он и вовсе перестал думать об этом. Было проще представить, что они втроем умрут в один и тот же день, чем что кому-то одному придется жить без остальных. Реальная жизнь ударила его спину болезнью жены.
Он провел два с половиной месяца, держа ее за руку, словно надеясь убедить смерть отступить. Гарри был рядом с ними почти все время, но вовсе не ощущался лишним в его горе. Наоборот, присутствие лучшего друга было единственным, что казалось правильным в том сумасшедшем кошмаре, в который превратилась их жизнь.
Рон и Гарри могли бы стать рекордсменами по числу похорон, на которых они побывали, но ни одна смерть еще не ощущалась так четко, так близко, как смерть Гермионы. Именно поэтому Рон начав выпивать, почти сразу же бросает. Не потому что волнуется за здоровье или внимает просьбам детей, нет. Просто даже будучи пьяным он может представить живым кого угодно: родителей, Фреда, но только не Гермиону.
Гарри ни разу его не осуждает. Только слепой мог бы сказать, что он сам справляется хоть немного лучше. Вместо выпивки Гарри уходит в себя, растворяется в своем непроходящем чувстве вины. Когда-то Рон думал, что другу должно быть легче. Он видел столько смертей, он жил с ними, куда дольше чем Рон, но, только потеряв Гермиону, он понял, что смерть не то к чему можно привыкнуть или с чем можно смириться.
Многие, кто прошел через войну, делили свою жизнь на до и послевоенную и всеми силами пытались сконцентрироваться на настоящем и будущем. В отличие от них для Рона переломом была смерть жены и для него куда ценнее было ускользающее прошлое, чем унылое и довольно болезненное настоящее. Поэтому, когда Рон читает некролог Драко Малфоя, он чувствует волну зависти, накатывающую откуда-то из хогвартских времен, ведь даже здесь хорек умудрился его обставить. С того дня Рон перестает читать некрологи в газетах.
Следом за Гермионой он хоронит родителей. Вначале умирает Артур, за ним, почти сразу, уходит и Молли. Рон помнит, как стыдно ему было тогда, что он чувствовал столько боли, гнева и отчаяния, когда терял жену, и едва ли чувствовал хоть половину их этого, теряя родителей. Это не было нормальным, но он вряд ли смог бы объяснить кому-то, что он, Гарри и Гермиона были друг для друга чем-то куда более важным, чем родственниками или просто лучшими друзьями, они втроем были одним целым. Они знали друг друга как никто, могли угадать реплики и намерения, и в первую очередь Рон и Гермиона были друзьями Гарри и только потом мужем и женой. И с Гарри было тоже самое.
Следующие за родительскими похороны друзей сливаются в одну бесконечную череду, которая кажется самым естественным и повседневным занятием, какое только можно придумать. Рон больше не чувствует себя на кладбище потерянным, ему перестает быть неуютно среди холодных надгробий. Гарри всегда рядом с ним, произносит речи, когда его просят, поддерживает безутешную вдову, готовую упасть в обморок, или кладет руку на плечо убитого горем вдовца. Рону часть с утешением и поддержкой дается сложнее, но он старается.
Через некоторое время Рон заводит «кладбищенский» блокнот, куда записывает имена умерших и номера их могил, потому что без этого списка ориентироваться на разрастающемся кладбище становится просто невозможно. За годы, прошедшие со смерти Гермионы, у Рона и Гарри появилась привычка раз в два месяца вместе обходить могилы из списка. Они не были друг для друга лишними, не мешали друг другу предаваться печали, но были близко настолько, чтобы осознавать, что они друг у друга еще есть.
Иногда Рон задумывался, смог бы он когда-нибудь отблагодарить Гарри за то, что он, практически бросив свою семью, провел те страшные месяцы с ним и Гермионой. И хотя он понимает, что благодарность на самом деле не нужна, Рон хотел бы знать, что его последний разговор с Гарри был действительно последним, чтобы просто сказать спасибо.
Но он не знал. Гарри зашел к нему в пятницу вечером, как заходил сотни раз до этого. Прошел на кухню и подождал, пока Рон приготовит чай. Они разговаривали обо всякой ерунде, вспоминали первые годы в Хогвартсе, обсуждали работу и старались не замечать, что несмотря на прошедшее время дом все равно казался пустым и нежилым с тех самых пор как умерла Гермиона.
Рон мог бы, наверное, переехать. Все равно после похорон он перебрался в гостевую спальню на первом этаже и избегал даже смотреть на лестницу, ведущую на второй. Но мысль о том, что в доме будет жить кто-то другой, что кто-то передвинет хоть на сантиметр любовно расставленные Гермионой фигурки на каминной полке, заставляла его вздрагивать каждый раз. Поэтому он продолжал оставаться здесь, курсируя между спальней и кухней.
Когда Рон в тот день на несколько минут оставил Гарри одного, то вернувшись не нашел его на кухне. Почему-то Уизли точно знал, где его друг, но на то чтобы заставить себя подойти к лестнице и подняться хоть на пару ступенек, ушло довольно много времени.
Половицы знакомо поскрипывают под ногами. Наверное, звуки должны были воскресить в его памяти все то отчаяние, которое разрывало его изнутри, но Рон на самом деле никогда и не забывал. Он мог улыбаться детям сколько угодно, мог заученно и убедительно твердить, что он в порядке, но потеря лучшего друга и любимой жены в одном лице не то, о чем можно забыть даже спустя десятки лет. Рон ничего не смог бы сделать с дырой в груди, даже если бы решил постараться. Он никогда не верил в то, что у печали есть срок годности.
Гарри, застывший на пороге той самой комнаты и прислонившийся плечом к косяку, заставляет грустно улыбнуться. То ли дело в освещении, то ли в том, что друг слишком ушел в себя, но только сейчас Рон замечает, как сильно они на самом деле постарели.
- Мне ее не хватает, - произносит Гарри пустым, неестественным голосом, нарушая тишину.
- Мне тоже, - отвечает Рон, вставая рядом с ним.
- Иногда я забываю. Еду в лифте в обед, думаю, что неплохо бы заскочить к ней в кабинет, чтобы вместе выпить кофе, и уже собираюсь выйти на ее этаже, но потом спохватываюсь.
И это был тот самый момент, когда Рон мог сказать все, что хотел. Сказать, как он благодарен ему, не только за Гермиону, но и за все годы дружбы, за все передряги и приключения, через которые они прошли за все это время, за целый ворох воспоминаний, которые он пересказывал детям и внукам вместо сказок на ночь. Сказать, что день встречи с ним и Гермионой в Хогвартс-экспрессе был лучшим в его жизни, несмотря ни на что. Что, в общем-то, не так уж и важно, что дружба с Гарри привела его и Гермиону в самый эпицентр войны, а война в свою очередь привела Гермиону к ее болезни. Рон хотел бы донести до друга, что ни он, ни Гермиона никогда не жалели ни об одном дне, хорошем, плохом или очень плохом, который они провели вместе с ним.
Но тогда вместо всех этих правильных и нужных слов он просто похлопал его по плечу. Гарри встрепенулся, снял очки, устало потер переносицу и надел их обратно.
- Совсем память ни к черту, - усмехнулся он.
- Стареем, - в тон ему ответил Рон.
Когда в тот день за Гарри закрылась входная дверь, Рон снова поднялся на второй этаж, но так и не смог заставить себя перешагнуть через порог. Простояв там около часа он спустился вниз, убрался на кухне, лег спать, а в семь утра его разбудила рыдающая Джинни.
Рон никогда бы не подумал, что Гарри может умереть вот так. Он ведь всю свою жизнь был героем, и было так логично ожидать, что и умрет он как герой, избавляя мир от очередного плохого парня. Но вместо того чтобы закрыть кого-то собой от смертельного заклятья, он просто не проснулся однажды утром. Вместо этого он просто безболезненно умер во сне.
То, что он остался последним, Рону приходит в голову позже, когда он стоит на кладбище и уже его просят сказать речь. Он не может точно вспомнить, что говорил. Помнит только, что все время, стоя перед этими людьми, он думал о Ремусе Люпине, о том, что теперь он понимает, что чувствовал оборотень, потеряв одного за другим своих лучших друзей.
Время с того момента, как Джинни сообщила ему новость и до окончания похорон пролетело так быстро, что у Рона не было возможности остаться наедине с собой, осознать эту смерть. Когда умирала Гермиона, он был с горем пополам готов к этому, у него было два месяца на подготовку. На этот раз у него не было даже дня. Гарри не болел и ни на что не жаловался. Он не дал никакого знака, никакого намека, что Рон больше не увидите его живым.
Осознание накрывает его, когда, вернувшись с похорон, он автоматически достает «кладбищенский» блокнот и замирает с ручкой в руках над чистой страницей. Ручка подрагивает в руках, когда он пишет имя, а соленые капли размывают чернила.
На самом деле Рон с самого начала боялся остаться последним.
