Глава 1Покуда жива, я буду владеть собой.
Артемизия Джентилески (1593-1651/1653), итальянская художница эпохи барокко.
i.
Задолго до того, как прилетели совы, задолго до появления на пороге этого чертова Гарри Поттера, бледного и трясущегося, Андромеда знала, что они мертвы. Дело было не в магии, она не провидица. Ей не нужно было иных знамений, кроме клейма войны, отметившего их всех. И она была уверена в своем знании задолго до того, как оказалась сидящей здесь, баюкавшей маленького Тедди на руках и смотревшей на гримасу боли мальчика-спасителя. Слушавшей, как он говорит, запинаясь, не находит слов и наконец умолкает, раздавленный тяжестью ее ровного, ничего не выражающего взгляда. Муж; дочь; всех у нее отняла смерть. Война собрала жатву, оставив ее со своими утратами.
ii.
Когда она сообщила о своем уходе, Цисси закатила ей пощечину и разрыдалась. (Позже они обе это отрицали.) Белла презрительно усмехнулась и потянулась за палочкой, но Андромеда давно научилась остерегаться этого, с тех самых пор, как палочка впервые оказалась в руке Беллы. Сама Белла никогда ничему не училась.
Перед отцом она предстала выпрямив спину, с высоко поднятой головой, без капли колебания и сомнений, все для себя твердо решив. Она – Блэк, и будет вести себя, как Блэк, следуя собственным понятиям о правильности тех или иных поступков.
Ее мать ничего не сказала. Закрывая дверь, Андромеда ощутила запах паленого гобелена.
iii.
– Пойдем в Хогсмид, – предложил юноша.
– Я думала, ты сел сюда, чтобы заниматься, – Андромеда не отрывала взгляда от собственного пергамента. Библиотека была забита студентами.
– Ты красивая и необычайно умная. Говорят, Септимус Браун до сих пор сидеть не может.
– Правда, – безразлично отозвалась она.
– Говорят. Неплохо вышло. Ну так что, в субботу в Хогсмиде? Кстати, я – Тед.
– Я занята.
– Ты невероятно добросовестна, – она подняла на него свирепый взгляд, но он лишь улыбнулся в ответ. У него была хорошая улыбка.
– В субботу я приду в Хогсмид, – сказала она. – И мне неважно, будешь ты там или нет.
– Ладно, – усмехнувшись, отозвался он.
iv.
– Думаешь, сейчас ты сильная, да? – орал Тед. Он никогда раньше не повышал голоса, но сейчас кричал, багровый от натуги. Его волосы слиплись от пота, и из опрятно лежащих прядей торчали светлые вихры. – Никакая ты не сильная, просто упрямая!
– Миссис Тонкс, – отчаявшись убедить ее, все же продолжала акушерка, – роды ребенком-метаморфом сопряжены с определенным риском…
– Я вполне представляю себе вышеозначенный риск, – произнесла Андромеда ровным голосом. Она владеет собой. – Но это мое тело, мой риск, мое решение…
– Это наша дочь! – проорал Тед.
– Я знаю! – закричала она в ответ.
Он рванулся к ней с яростным нечленораздельным воплем. Она не отшатнулась и продолжала сидеть в этой проклятой постели, выпрямив спину, хотя ей так хотелось, чтобы все это прекратилось, так хотелось спать – но она не отступит. Она – не отступит. Андромеда твердо встретила взгляд мужа.
– Если только, – выдавил он сквозь сжатые зубы, – если только что-нибудь пойдет не так…
– То она останется здесь. Не в какой-то там больнице, – выплюнула она последнее слово. – Здесь, с нами, в нашем доме.
Тед захромал к ней.
– Любимая моя, – он взял ее за руку. – Все будет в порядке. Все будет хорошо. И она родится красавицей, прямо как ее мама, наша маленькая Дора.
– Нимфадора, – машинально поправила его Андромеда, и он улыбнулся сквозь слезы. – Ее зовут Нимфадора.
v.
Друэллу не трогали слезы. Ей не нравился плач, и перед каждым холодным Круцио она накладывала заглушающие чары. Дрожь и рывки жертвы тоже были отвратительны и раздражали ее, но в холодной, бесстрастной тишине она могла переносить и их.
Сигнус, не обращая внимания на ее чувства, настоял на том, чтобы она непременно занималась с детьми каждый день. Он считал, что это поддержит в них магию. В благородном семействе Блэков нет и не будет сквибов. Друэлла уделяла детям ровно столько времени, сколько требовал от нее муж; постоянно бросать взгляды на часы отдавало грубостью, и она следовала времени, отсчитываемому в ее собственной голове с точностью маятника.
Когда они плакали, Друэлла еще глубже заталкивала им в рот бутылочки с молоком, стараясь заглушить шум. Беллатриса сопротивлялась, Нарцисса хныкала, и лишь Андромеда сохраняла молчание, но никогда не отрывала от глаз матери своих, непохожих ни на почти черные Друэллы, ни на голубые Сигнуса – ее глаза были светлыми, почти карими. Ни то, ни се.
Друэлла еще научит их порядку, тому, что место есть у каждой вещи и что все должно находиться на своих местах. Каждая из ее дочерей поймет урок по-своему, извлечет из слов и из молчанья Друэллы свой собственный смысл и пойдет каждая по собственному пути; но даже разойдясь по дорогам жизни, они сохранят уроки матери в своих сердцах. Ценность семьи. Ценность власти, в том числе и над собой.
Андромеду не заботили слезы.
vi.
– Андромеда, – ровный голос, спокойное лицо, вот только руки Нарциссы разглаживают и все никак не могут разгладить складки мантии.
Оставшиеся в живых разгребали завалы в замке, время от времени перекидываясь указаниями сквозь свист чар. В Большом Зале было прохладно. Тела, многие и многие тела, уже были укрыты саванами. Но еще больше тел нужно было принести сюда. Сов не хватало. Где-то, в ком-то, еще жива была надежда.
– Я думала, ты уйдешь отсюда, – сказала Андромеда.
– У меня еще есть здесь… дела. Драко останется в замке еще некоторое время, – она сцепила руки в замок перед собой. – А я останусь со своим сыном.
– Конечно, – спокойно произнесла Андромеда. – Извини, но я хотела бы попрощаться с дочерью наедине.
Нарцисса вздрогнула.
– Мне жаль…
Звонкая пощечина мгновенно облетела весь зал. Нарцисса пошатнулась, вцепилась одной рукой в стол, чтобы удержать равновесие, а другую поднесла к щеке, ярко красной на фоне бледного лица, окаймленного растрепавшимися белокурыми локонами. Шум вокруг не исчез, не затих – он не изменился вовсе. Все просто продолжали заниматься своим делом. Жизнь продолжалась.
– Что ж, – Нарцисса осторожно выпрямилась. – Думаю, я этого заслужила.
– Да, – подтвердила ее сестра. Рука горела. – Думаю, ты права.
– Все, что я совершила, я делала ради семьи; все…
Нарцисса с видимым усилием принудила себя замолчать. Снаружи раздался грохот и последовавший за ним взрыв хохота. Андромеда обнаружила, что ее кулаки плотно сжаты и усилием воли распрямила пальцы. Губы Нарциссы скривились в том, что с натяжкой можно было назвать улыбкой.
– Белла мертва. Она служила своим убеждениям до последнего вздоха, несмотря на то, что с ней случилось. Я позволила Министерству распорядиться ее телом.
Андромеда кивком поддержала ее решение.
– Что ж, – Нарцисса неуклюже дернулась, прежде чем едва заметно склонила голову. – Это было… – она горько улыбнулась, махнула рукой и двинулась прочь, подметая пыль подолом.
– Как она погибла? – окликнула ее Андромеда.
Нарцисса, не оборачиваясь, застыла на пороге в молчании. Наконец она произнесла:
– Ее сразила Молли Уизли, защищая свою дочь.
Андромеда не позволила себе никоим образом отреагировать на слова сестры. Она лишь произнесла:
– Спасибо.
Снова над ними нависло молчание. В конце концов Нарцисса еще раз кивнула и свернула в коридор. Ее шаги постепенно затихали вдали, пока наконец совершенно не растворились в общем гуле.
Андромеда потянулась к савану, но уронила руку. Легкий взмах палочки – и перед ней появилось кресло, в которое она тяжело опустилась, не отрывая взгляда от лежащего тела. Она снова готова была стянуть саван, уже почти дотянулась до него. Но ведь пальцы под ним все равно останутся холодными и окоченевшими и никогда не ответят на прикосновение других, еще живых. Так далеко ей не дотянуться.
Это никому не подвластно.
vii.
Андромеда снова закричала, вцепившись в лицо руками, из глаз брызнули слезы. Она пыталась скрыться в себе, уползти от обжигающего света. Но никакого пристанища не было, в ней осталась только боль. Она уже не слышала, что кричит Беллатриса, не слышала вопросов, на которые никогда не ответит, на которые не может ответить. Что она знает об Ордене, кроме того, что он необходим, и кроме того, что он ее пугает? А теперь министерство пало, пало; теперь везде война…
– Скажи мне! – визжала Беллатриса. – Скажи мне правду!
Андромеда выдавила из себя смешок.
– Я ведь всегда говорила тебе только правду, Белла. Я всегда…
Они закричали вместе, погружаясь во тьму.
viii.
– Тише, милый, тише, – шепотом баюкала Нимфадора плачущего сына. – Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни, мама забыла слова… Ну же, Тедди. Побудь хорошим мальчиком ради своей мамочки.
– Дай мне его, – Андромеда завязала мантию и протянула руки за ребенком.
– Мы тебя разбудили? – сконфуженно спросила Нимфадора.
– Я не ложилась. Пожалуйста.
Дочь передала малыша в объятия Андромеды.
– Он скучает по отцу, – вздохнула Нимфадора, поглаживая головку сына. – Мы все скучаем. Римус скоро вернется, хороший мой.
– Сядь, – приказала ей мать. Нимфадора повиновалась и, оперевшись о стол локтями, потерла лицо ладонями.
Андромеда нежно укачивала внука одной рукой, напевая без слов, и кружила по кухне, взмахивая палочкой, чтобы достать кружку, согреть молоко и растопить шоколад.
– Он вернется, – наконец заявила Нимфадора, твердо посмотрев на мать из-под розовой челки. – Я знаю, что вернется. И тогда мы будем сражаться вместе, спина к спине; мы сделаем этот мир лучше ради Тедди.
– Ради Тедди, – согласилась с ней Андромеда, поставив перед дочерью исходящую паром кружку. Та обвила кружку пальцами и сжала так, что побелели костяшки.
Тедди икнул, чуть поворчал и изменил свое лицо на копию Андромеды.
ix.
–… я объявляю вас соединенными узами до конца ваших дней.
Над их переплетенными пальцами осыпался водопад искр, и вокруг раздались аплодисменты. Андромеда, смеясь, поцеловала Теда. Раздался перезвон колокольцев и пение птиц; и вскоре смех и музыка ознаменовали переход официальной части в вечер. Тут же задвигались, расчищая место под танцы, стулья, а столы оказались накрытыми закусками и напитками. Тед потянул ее за собой в круг танцующих, и она, все еще смеясь, последовала за мужем, крепко державшим ее руки в своих и закружившим ее в вальсе.
– Теперь ты от меня никогда не избавишься, – самодовольно улыбнулся Тед, выглядя донельзя довольным собой.
– Посмотрим, – усмехнулась в ответ Андромеда.
Тед лишь рассмеялся, завертев ее в танце.
x.
Гарри Поттер сидел на ее диване. Бледный, то и дело бросаемый в дрожь мальчишка. Она слушала, как он пытался восхвалить едва знакомых ему людей, и когда не смогла уже больше выносить этого, молча вышла из комнаты. Она стояла в зале, оперевшись одной рукой о стену, а другую прижала к груди, чтобы не позволить сердцу выпрыгнуть вон.
Возвращаясь, Андромеда столкнулась с уходящим Гарри. Увидев ее, он застыл на месте, и она внезапно поняла, что он не ожидал ее возвращения. Она попыталась вспомнить, как улыбаться. Не вышло. Тогда она протянула к нему руки, а в них драгоценный, тихо булькающий сверток.
– Это Тедди, – сказала она, – твой крестник.
Ей пришлось показать ему, как нужно держать ребенка, объяснить, как поддерживать головку. Они сели рядом на диван. Она расправила юбку; его одежда была ему явно велика, заметила она. Гарри, воркуя, склонился над малышом, он улыбался, а по его щекам текли слезы и падали на синее одеяльце ребенка, оставляя темные следы.
– Привет, Тедди, – шептал он. – Привет, малыш.
И сейчас этого было достаточно.
