За сапогами Вероники тянулась цепочка следов, и, оглянувшись, женщина подумала, что разыскать бахилы таки стоило. Впрочем, времени было в обрез. На информационном табло над кабинетом уже горел её номер. Отдышавшись у порога, женщина слегка приоткрыла дверь и, убедившись, что комната свободна, уверенно вошла. Усевшись в пластиковое кресло, типичное для медучреждений, она повернулась в сторону экрана со скептической полуусмешкой. «Посмотрим, - говорил её вид, - чего вы стоите!»
Едва Вероника заняла отведённое место, экран ослепительно вспыхнул, и на безупречно-белом фоне проступили смутные очертания. Спустя миг резкость контуров усилилась, и женщина с трудом удержалась от изумлённого возгласа. На неё внимательно и зорко взирали изжелта-зелёные глаза в обрамлении пышных ресниц. Ресницы вздрогнули, затрепетали, и из встроенного в экран динамика послышался мягкий голос:
- Добрый вечер! Я Триша. Что вас беспокоит?
Вероника замялась, захваченная магнетической силой огромных, во всю ширину экрана, глаз терапевта, но, придя в себя и собравшись с духом, пробормотала:
- Здравствуйте. Понимаете, дело в том…
«А в чём, собственно, дело?» - язвительно вмешалось подсознание. Что взрослая тётка не может вразумить своих безалаберных отпрысков? Что на работе аврал, шеф брызжет слюной и требует на добровольческой основе построить за ночь хрустальный мост? Что которую неделю к концу дня начинает сдавливать затылок и виски ноющей болью, в голове мутнеет и кружится, и странные, пугающе неожидаемые мысли шумят несмолкающим фоном?
Да если б не эта заноза, Демьянова, Вероника вовек не обратилась бы в службу моральной поддержки. Ещё чего! Но Демьяновой, патологической бездельнице и прохиндейке, убеждать людей удавалось, как ничто иное. Растягивая ярко накрашенные губы в подобии сочувственной улыбки, та вкрадчиво, с неколебимой уверенностью в собственной правоте, капала соседке на мозги, и Вероника в конце концов решила последовать навязчивым рекомендациям.
И вот, сжавшись под взором зелёных очей Триши, она бросала в пустоту кабинета жалкие, скупые слова:
- Понимаете… жизнь перестала радовать меня… вы не подумайте, мне дорога моя семья, и с работой, можно сказать, повезло, но…
Постепенно женщина разговорилась. Если уж делиться бедами, то с человеком, которого знать не знаешь, и даже не видишь толком. Который беспристрастен и спокоен, как Судия, который умеет и слушать, и слышать. С языка Вероники всё чаще слетали болезненные упрёки в адрес домашних, руководства и чуть ли не мироздания в целом. Терапевт большей частью молчала, чуть щуря глаза, и это странным образом успокаивало женщину. Если её неизвестная собеседница что и произносила, то слова её были уместны и вески. Когда истёк час, отведённый на сеанс психологической поддержки, и экран автоматически потух, Вероника покинула кабинет, вполне довольная собой. В душе её теплилось неясное, но, что скрывать, очень приятное чувство.
Стремительно бежали дни, и всё чаще на кафельном полу центра прикладной психологии оставалась дорожка тающего снега с Вероникиных сапог. Исповедования Трише вошли у женщины в привычку. Она и не подозревала, какое блаженство дарит возможность высказать всё, что лежит на сердце, не боясь непонимания или пересудов, какое облегчение предоставляет свобода от беспокойства о чужом мнении. Терпеливая, мудрая Триша стала Веронике первым доверенным лицом, наставником и другом, а одноразовые номерные талоны – пропуском к единственной отдушине в клубке житейских противоречий. Не единожды женщина заранее обдумывала, чем она поделится с терапевтом, и всякий раз та поражала её точностью суждений.
И, как это сперва ни удивляло, перипетии быта перестали казаться Веронике чем-то трагически неразрешимым. Приободрившись, женщина взяла себя в руки и по совету Триши высказала зарвавшемуся шефу всё, что думает о его незаурядных управленческих способностях. Вещи были загодя уложены, но руководство не только не вышвырнуло Веронику вон, но безоговорочно приняло выдвинутые ею требования. Дальше – больше: безалаберные отпрыски оказались очень даже вменяемыми – довольно было проявлять к ним большие внимание и чуткость. Затем Вероника скрепя сердце взялась за здоровье – и к весне от мигреней не осталось следа.
Ощущая, как внутри и вокруг воцарилось пока ещё зыбкое, но столь заветное спокойствие, радуясь зримым переменам и предчувствуя перемены ещё более масштабные, Вероника порывалась отблагодарить свою добрую фею, но Триша по известным только ей одной причинам не желала распространяться о себе. Как ни пыталась Вероника узнать хотя бы полное имя Триши, понять, что движет той в стремлении избавить от страданий усталых, уязвлённых, согнувшихся под бременем обстоятельств людей – тщетно. Администрация центра не принимала пациентов, а до самого терапевта было не достучаться.
В разгар весны, когда мраморные холлы клиники залил свет пробудившегося солнца, а в воздухе струился нежный запах цветущей липы, и потолочные лампы окутал туман пыльцы, Вероника рефлекторным движением распахнула заветную дверцу, пересекла кабинет и устроилась в кресле. Как водится, немедля включилась связь с Тришей, и тёплый, наполненный проникновенной мудростью взгляд приветственно обнял Веронику.
- Добрый день, - с привычным официозом сказала терапевт, но в нотках её голоса женщине слышалась радость встречи, скрываемая за рабочим тоном.
- Наконец-то к вам вырвалась, - отозвалась Вероника, подмигивая. Триша подмигнула в ответ, и внезапно женщина заметила, что её чудесные ресницы смазались, как на испорченной плёнке. Затем поплыли веки и кожа лица, затем - пронзительная зелень радужки. Последними с экрана исчезли чёрные, испуганно расширившиеся зрачки.
- Триша! – закричала Вероника. – Вас не видно, что-то с камерой!
Взамен ответа до неё донёсся негромкий, постепенно сошедший на нет механический треск.
Женщина разволновалась не на шутку. Выскочив из кабинета, она замерла у соседнего, служебного, входа, прислушалась, осторожно позвала терапевта. В холле висела глухая тишина. Нервно прикусив губу, Вероника потянула дверь на себя, затем, не добившись успеха, толкнула вперёд – и, к вящей радости женщины, та поддалась.
Служебное помещение встретило Веронику пустотой и полумраком. Единственным источником света служил монитор, свисающий с одной из стен, на жидкокристаллической глади которого застыл алый восклицательный знак в треугольной рамке, сопровождаемый надписью:
СБОЙ ПРОГРАММЫ
Широкопрофильная модель третьего поколения была отключена от головного сервера системой экстренного реагирования. Для продолжения работы «3Ш» устраните возникшие неполадки.
