Водоворот

Водоворот

Круг первый

В «Крокусе» как всегда было шумно. За одним из столиков молоденькие девушки весело болтали о практике и противном мистере Робардсе, который придирался к каждой мелочи: от длины мантии до цвета помады. Возле окна сидел мрачный мужчина. Он каждый день приходил в кофейню с газетой, но никогда её не читал.
За прилавком Лаванда кокетливо улыбнулась Эрни и спросила:
— Корретто*?
Макмиллан важно кивнул и украдкой вытер потные ладони о штаны. У него всегда потели руки, когда он волновался. Лаванда ему нравилась, и особенно нравился глубокий вырез её мантии. В «Крокус» Эрни ходил с завидным постоянством и отнюдь не ради чашки кофе. Лаванда это отлично понимала, но оба продолжали делать вид, что ничего особенного не происходит.
Просто ещё один обеденный перерыв.
Просто ещё одна чашка кофе.
Биллу нравилась эта кофейня. Здесь никому не было до тебя дела, никто не надоедал пустой болтовнёй и не рассматривал его шрамы. После нападения оборотня они стали неотъемлемой частью его жизни. Люди сначала замечали уродливые рваные линии, искажающие лицо, а только потом обращали внимание на самого Билла.
Для них он в первую очередь был человеком со шрамами, а уж потом парнем, с которым можно посидеть и пропустить по стакану огневиски или обсудить последнюю игру «Уимбурнских Ос».
Звякнул колокольчик, и в кофейню вошла волшебница. Она окинула беглым взглядом посетителей, а потом направилась к столику Билла. Села без приглашения, заказала чашку горячего шоколада и сказала:
— Долго же я тебя искала.
— Простите, мы знакомы?
— Какая разница, — ответила она, устало прикрыв глаза, а потом представилась: — Гермиона Грейнджер.
Билл ничего не сказал в ответ. Он терпеть не мог, когда его уединение прерывали. Он надеялся, что мисс Грейнджер поймёт, что ей здесь не рады, и уйдёт. У Билла не было ни малейшего желания развлекать наглую девчонку болтовнёй или изображать из себя вежливого парня.
От шоколада пахло корицей. В последнее время обоняние Билла стало очень чувствительным к запахам, будь то сладкий аромат духов или чад выхлопных газов в маггловской части Лондона. Он знал, что это плохо. Так же плохо, как бессонница в полнолуние, но ничего не мог с этим поделать. По прогнозам колдомедиков, его состояние будет ухудшаться, пока со временем не наступит переломный момент и он либо станет полноценным оборотнем, либо погибнет, не справившись с первым превращением.
Оба варианта были хреновыми, но и жить в страхе было не лучше.
— Я хочу предложить вам работу, — сказала Грейнджер.
Она спешила, и у неё не было времени на хождение вокруг да около. Билл равнодушно посмотрел на девушку: предложение его не заинтересовало. Случайные подработки были для него не в новинку, а вот с постоянным местом работы всё обстояло сложнее. После того, как его уволили из «Гринтготтса», он нигде не работал больше нескольких недель. Дольше всего Билл продержался карикатуристом в «Придире». Целый месяц.
И то только потому, что мог работать дома и не общаться с коллегами. В последние полгода вспышки гнева возникали всё чаще, пару раз даже доходило до драки и сломанных костей.
— Вы работали ликвидатором заклинаний в «Гринтготтсе». Мне рекомендовали вас как толкового специалиста.
Грейнджер сделала ещё одну попытку завязать разговор, но это оказалось бесполезным. Билл смотрел сквозь неё, предпочитая делать вид, что не замечает.
— Сто пятьдесят галлеонов.
— Что?
— Я заплачу сто пятьдесят галлеонов за работу. Плюс премиальные.
Сумма была впечатляющей. Гораздо больше, чем Билл зарабатывал за год.
— Что за работа?
— Нужно кое-что вернуть. — Грейнджер помедлила, но затем осторожно добавила: — Кое-что, что совершенно случайно попало не в те руки.
— Украсть.
— Вернуть.
— Вы сошли с ума, мисс?..
— Грейнджер. Нет, я в здравом уме и понимаю последствия этой авантюры.
— Нет.
— Ваш брат советовал обратиться к вам. Мы с ним вместе учились в Хогвартсе. — Грейнджер говорила спокойно, рассудительно. Она не собиралась просто так сдаваться. Наверняка эта вещь была очень нужна ей, раз она решила рискнуть и обратиться к незнакомому человеку за помощью.
— С кем вы учились?
— С вашим братом, — терпеливо повторила она, — Роном Уизли.
«Точно сумасшедшая», — подумал Билл.
Рон никогда не учился в Хогвартсе. Он был скивибом.
— Нет.
— Двести галлеонов.
— Послушайте, мисс, меня это не интересует. Всего хорошего.
Билл положил на стол несколько сиклей и направился к выходу. Ему хотелось как можно скорее оказаться подальше от Грейнджер: она казалась ему неправильной и ужасно неуместной здесь, как канарейка среди воробьев. Он ощущал, что Грейнджер смотрит ему вслед, но она не попыталась ни окликнуть его, ни остановить. Возможно, понимала, что это бесполезно, а может быть, знала, что они ещё обязательно встретятся.

***
— Извини, Уизли, но ничего не выйдет.
Мистер Лавгуд, владелец «Придиры» и по совместительству главный редактор, сочувственно похлопал Билла по плечу. Ему было жаль увольнять парня, но он не мог позволить себе работать в убыток.
— Я могу числиться как временный сотрудник, — сказал Билл.
Ему казалось, что земля уходит из-под ног.
Снова.
Вздыбливается, исчерчивается глубокими трещинами, становится не прочнее льда во время весенней оттепели. А он стоит на ней, хрупкой и ненадёжной, рискуя вот-вот сорваться вниз.
И так раз за разом, стоит ему привыкнуть и поверить, что на этот раз получится вернуться к прежней размеренной и ужасно скучной жизни.
Что всё будет хорошо.
— Тиражи падают, штат и так придётся сократить на треть. Ты хороший работник, Уизли. Найти для тебя новое место — раз плюнуть. С твоими-то талантами!
«Талантами!» — горько подумал Билл.
Какой толк от умения обезвреживать тёмные чары, если его даже не приглашают на собеседования? Каждый раз всё заканчивается на отсылке резюме и последующем его возвращении. Никто не хочет рисковать, нанимая на работу недооборотня.
Билл кивнул и, попрощавшись, ушёл. Все его вещи с рабочего места были уложены в небольшой бумажный пакет. Билл уменьшил его и спрятал в карман маггловской куртки.
Уходя, вдохнул полной грудью запах свежей типографской краски, дешёвого кофе, горького дыма сигарет. Жадно, стараясь запомнить все малейшие оттенки, чтобы потом, когда будет совсем плохо, вспоминать.
Как запах домашней выпечки или аромат специй в Каире.
Билл запоминал, ведь воспоминания — единственное, что у него никогда не смогут отнять.

***
Уизли снимал комнату в Лютном переулке. Жильё здесь было дешёвым, соседи — не любопытными, а от шума на улицах можно было избавиться с помощью звуконепроницаемых чар. Впрочем, Билл редко ими пользовался. Гораздо больше неприятностей ему доставляли запахи, зачастую резкие и неприятные.
Чтобы оградить себя от них, Билл по всей квартире разложил кофейные зёрна. Они хорошо заглушали всё лишнее, а вдыхать аромат кофе было куда приятнее, чем запах подгоревшей стряпни Ромильды — соседки по этажу.
В дверь постучали, настойчиво, громко. Билл удивился — к нему редко приходили гости, — но пошёл открывать. На пороге стояла Грейнджер, держа в руках пакет, вкусно пахнущий сэндвичами, на лице — то упрямое выражение, которое присуще людям, уверенным в своей правоте.
Такое часто было у старины Перси, который каждый раз приезжая в Нору предлагал Биллу полежать неделю-другую в Мунго. Братец считал, что он безнадёжен и его стоит где-нибудь запереть, чтобы не портить и так неидеальную репутацию семьи. Им хватало сквиба, куда уж оборотня?
— Впустишь?
— Зачем?
— Не люблю ужинать в одиночестве, — честно призналась Грейнджер.
Всё та же канарейка, в полосатом шарфе и с покрасневшим носом. Она выглядела неуместно и раздражающе на пороге его квартиры, но запах сэндвичей смог ненадолго примирить Билла с этим.
Он посторонился, пропуская её.
— Будешь кофе?
Грейнджер кивнула. Ужинали молча, каждый думая о своём. Ромильда включила радио, ловящее маггловские станции. Стены в доме тонкие, поэтому было хорошо слышно, как она гремит посудой на кухне и фальшиво напевает новый хит о неразделённой любви.
— Триста.
— Что?
— Триста галлеонов, и я возьмусь за работу, которую ты мне предлагаешь, — сказал Билл.
По правде говоря, он не был уверен, что она не рассмеётся в лицо. Цена за его таланты была завышена в несколько раз. Конечно, в худшем случае можно сойтись на всё тех же двухстах галлеонах, которые Грейнджер предлагала утром, но Билл надеялся, что она предложит больше.
— Тебе даже не интересно, что это за работа?
— Отчего же? Очень интересно, — возразил Билл. — Но деньги интересуют меня больше.
— Двести десять галлеонов.
Грейнджер решила поторговаться. Неловко, неуверенно, словно делала это в первый раз.
Билл усмехнулся и повторил:
— Триста.
— Двести тридцать.
— Триста.
— Двести пятьдесят, и это — моё последнее слово!
Не удержавшись, Билл рассмеялся — настолько обиженной выглядела Грейнджер. Словно это не она, а он сделал ей сомнительное предложение, да ещё решил стребовать с неё за это деньги.
— Ладно, уговорила. Двести пятьдесят — и можешь продолжать считать меня своим лучшим другом.
Грейнджер смущённо отвернулась и медленно, словно нехотя произнесла:
— Мы знакомы, просто ты забыл.
— О, милая, поверь: у меня отличная память. Я бы тебя запомнил, если бы мы встречались раньше.
Она пожала плечами. Дескать, думай, что хочешь, и рассказала о предстоящей работе. Под конец монолога Билл понял, что продешевил. А ещё ему захотелось выпить стакан-другой огневиски, ведь то, что предлагала Грейнджер, было безумием.

***
Она осталась ночевать. Билл, вспомнив о хороших манерах, хотел уступить Гермионе свою кровать, но она отказалась, выбрав старый скрипучий диван.
Его квартира сейчас ощущалась по-другому: звуки льющейся воды в ванной, чужой волнующий запах, брошенный на диван полосатый шарф — всё это было мелочами, которые неуловимо что-то изменили. Биллу стало стыдно за беспорядок. Его нельзя было назвать неряшливым человеком, но он запросто мог оставить грязную чашку на столе или свалить наброски карикатур на пол да так и оставить их до следующего раза.
Давно позабытое ощущение чьего-то присутствия в доме согревало. Биллу отчаянно захотелось, чтобы так было всегда. Захотелось, чтобы в его жизни появился человек, который бы не боялся его. Он устал от одиночества.
Шум воды прекратился. Обострённым слухом Билл смог уловить шорох ткани, тихий вздох, щелчок выходящей из паза защёлки. Гермиона всё ещё не выходила, и Уизли постучал в приоткрытую дверь.
— Входи.
Грейнджер стояла спиной к нему, глядя в зеркало. Её волосы были влажными и распущенными, одета она была в смешную клетчатую пижаму, чем напоминала ребёнка, отчаянно желающего быстрее повзрослеть.
Билл бросил взгляд через её плечо в зеркало и увидел своё исчерченное шрамами лицо.
— Я положил постельное бельё на диван.
— Спасибо.
— Всё в порядке? — спросил он, пытаясь быть вежливым.
Билл не понимал, почему старается сдерживать раздражение, почему разрешил ей остаться и согласился на её предложение, почему разрешил звать себя по имени. Конечно, деньги были ему нужны, но не настолько, чтобы рисковать головой с перспективой загреметь в Азкабан.
Уизли был законопослушным недооборотнем.
— Всё будет в порядке. — Гермиона вымучено улыбнулась.
Она по-прежнему не оборачивалась, и он ушёл. Завтра будет тяжёлый день, и, если они его переживут, Билл обязательно расспросит её обо всем.
Мерлин с ними, с деньгами.
Гораздо важнее было понять, почему Грейнджер считает, что они знакомы.

Круг второй

— Мистер и миссис Блэк?
— Совершенно верно. — Гермиона широко улыбнулась, заправив за ухо рыжий локон. — Наша компания «Блэк энд Блэк» занимает второе место среди компаний, предоставляющих ритуальные услуги.
Мистер Робардс кивнул.
— Отлично, перейдём к делу. Я хочу заказать склеп. Людям в моём возрасте, знаете ли, пора задуматься над такими вещами.
— Конечно, это очень важно, но позвольте заметить: склепы вышли из моды лет двадцать назад. Современные волшебники отдают предпочтение гранитным памятникам или надгробиям из розового мрамора. Желаете посмотреть каталог?
Мистер Робардс был полным, ещё не старым человеком, с блестящей лысиной. Его лицо выглядело румяным и пышущим здоровьем. Кому-кому, а ему было рано задумываться о вечном, но у каждого свои причуды.
— Мода! — пренебрежительно воскликнул Робардс. — Она слишком непостоянна и недолговечна, как ваши памятники, а вот склепы — это надёжно. Это на века.
Гермиона и Билл вежливо покивали, не споря. В конце концов, клиент всегда прав.
— Я хочу что-то особенное, запоминающееся. Но не баснословно дорогое. Большие деньги не всегда равны качеству, — поспешно добавил он.
— О, у нас есть как раз то, что вам нужно. Взгляните сюда. — Гермиона раскрыла каталог.
На развороте был нарисован склеп с лепниной и уродливыми химерами, которыми магглы любили украшать свои замки. Вход в него перекрывала кованая решётка с массивной львиной головой вместо замка.
— Как… необычно, — сказал Робардс, брезгливо скривившись. — Но я бы хотел что-то менее экстравагантное.
— Переверните страницу. — Гермиона вежливо улыбнулась.
Она продолжала улыбаться, даже когда со страниц каталога сорвалась золотистая пыльца, и мистер Робардс, вдохнув её, потерял сознание. Чашка с чаем выпала из его ослабевших рук и, тихо звякнув, разбилась.
— Розовый мрамор? Серьёзно?
— Так было написано в справочнике.
— Ты обо всём из справочника узнаёшь? — спросил Билл.
— О, заткнись! Я плачу тебе деньги не за разговоры.
— А жаль. Где то хранилище, которое мне нужно взломать?
— В подвале. У нас есть час, потом действие пыльцы и оборотного зелья закончится. За это время нам нужно забрать шкатулку и оказаться как можно дальше отсюда.
Они вышли из гостиной и направились вглубь дома. Коттедж был обставлен в буржуазном стиле, присущем недавно разбогатевшим людям, отчаянно желающим показать всем своё благополучие. Безвкусная мебель, оббитая плюшем, соседствовала с картинами в тяжёлых позолоченных рамах; в вазах, украшенных аляповатым орнаментом, стояли искусственные цветы: пыльные, с выцветшими красками, но вечные, как насморк у человека, страдающего аллергией.
— Зачем ему склеп? Он и так в нём живёт. Закрыть окна, запереть двери — и готово. Зато можно сэкономить на похоронах, — сказал Билл, рассматривая очередной шедевр — статую, изображающую сплетённые в порыве страсти тела.
По крайней мере, он надеялся, что это — тела.
В подвал вела винтовая лестница, на которой можно было запросто свернуть шею, оступившись в темноте. Воздух внизу был спёртым и тяжёлым. Пахло плесенью и мышиным помётом, старыми газетами и мокрой шерстью. Билл вынул из кармана кофейные зёрна, которые всегда носил с собой. Поднёс к лицу и глубоко вдохнул аромат. Стало немного легче.
Гермиона с тревогой посмотрела на него.
— Наложить освежающие чары?
— Не нужно. Чем меньше будем колдовать, тем ниже шанс, что нас поймают.
Гермиона кивнула и отошла к стене, стараясь не мешать. Билл встал посреди комнаты и взмахнул волшебной палочкой. Простое выявляющее заклинание — всего лишь первый шаг, чтобы проверить защиту хранилища. В бытность ликвидатором чар Билл часто использовал его.
Взмах, ещё один и ещё. Воздух вибрировал, как натянутая струна, и отзывался пронзительной мелодией, похожей на птичий крик. Волшебная палочка стала смычком, а сам он — музыкантом, играющим на нитях магии.
Закрыв глаза и протянув руку, можно было ощутить колебание магических нитей. Они были своенравными, обманчиво безобидными. В Египте Билл знал волшебника, который, забывшись, полностью отдался игре и погиб. Нити опутали его, затягивая всё глубже и глубже в водоворот магии, а потом разрезали на части, как кочан капусты.
И всё, что после него осталось — месиво мяса и костей. И кровь. Её было так много, что она ласково омывала босые ноги, как воды Нила во время приливов.
Билл открыл глаза и увидел, что подвал изменился. Одна из стен замерцала, стала прозрачной, а потом исчезла. На её месте появилась дверь без замков и ручек. Она была сделана из чёрного камня с серебристыми прожилками. Её украшал уроборос, в глазницы которого были вставлены лунные камни.
«Так просто», — подумал он. Его учитель часто любил повторять, что, правильно определив суть, можно в два счёта взломать самый неприступный замок.
Билл усмехнулся, снова взмахнул палочкой и прошептал:
— Вораго* Максима!
Уроборос пришёл в движение, с огромной скоростью пожирая свой хвост. Миг — и он исчез, а серебряные прожилки засветились, разрастаясь, будто плесень, и поглощая чёрный камень. Свет стал невыносимо ярким, отчего глаза заслезились.
Но всё закончилось так же неожиданно, как и началось.
— Всё? — робко спросила Гермиона.
Она выглядела взволнованной и напуганной, но в глазах сияло восхищение. На Билла никто и никогда так раньше не смотрел. Дышать стало трудно, хотелось сказать что-то весёлое или остроумное, но не получалось выговорить ни слова. Всё, что Билл смог сделать — это кивнуть.
Гермиона вошла в хранилище, сжимая палочку. Даже сейчас она осторожничала, до конца не доверяя тому, что видела. Грейнджер не пробыла там долго.
Вышла почти сразу, споткнулась и осела на пол. Её плечи вздрагивали, будто она беззвучно рыдала. Когда Билл развернул её к себе и убрал волосы, упавшие ей на лицо, то увидел, что Гермиона смеётся.
Хохочет, как ненормальная, раскачиваясь из стороны в сторону и повторяя:
— Опоздала. Снова опоздала.
— Гермиона, где шкатулка? Ты нашла её? Гермиона!
Билл встряхнул её, пытаясь привести в себя. Она удивлённо посмотрела на него, словно только что увидела, а потом, всхлипнув, расплакалась. Билл понятия не имел, что делать с плачущими женщинами. Когда-то давно, в прошлой жизни, когда Джинни плакала, он гладил её по голове и совал в карманы конфеты. Обычные, карамельные, от которых зубы слипались, а во рту появлялся сладкий до приторного вкус.
Но Гермиона не была Джинни, а у него не было конфет. Только несколько кофейных зёрен, да флакон оборотного зелья на тот случай, если они задержатся здесь дольше, чем рассчитывали.
Билл посмотрел на Гермиону: действие зелья проходило: заплаканное лицо с опухшими веками и покрасневшим носом становилось прежним, молодым и без морщин. Волосы вызывающе красного цвета темнели.
— Пора уходить.
Гермиона кивнула, цепляясь за его мантию так, словно боялась, что он исчезнет.
Билл усмехнулся: никуда он от неё не денется, как и она от него. Он обязательно узнает, что Гермиона скрывает и для чего ей понадобилась эта шкатулка, а потом они решат, что делать дальше.
Вместе.
В конце концов, должен же он отработать своё вознаграждение?

***
Они снова сидели в «Крокусе». Гермиона перестала плакать и грела руки о чашку с горячим шоколадом. Билл заказал кофе, но не пил его. Вдыхал запах, наслаждаясь крепким ароматом и покоем, что он приносил.
Раньше это ощущение Биллу дарил огневиски, но после того, как инстинкты стали обостряться, запах алкоголя начал раздражать почти так же сильно, как табак. Отчасти поэтому сейчас он предпочитал проводить время в кофейнях, а не в барах.
Эрни сегодня пришёл к Лаванде не с пустыми руками. Принёс букет белых гиацинтов, чей яркий, запоминающийся аромат мог посоперничать с запахом кофе. Лаванда широко улыбалась и выглядела немного смущённой. У них всё было хорошо и обещало стать ещё лучше.
Чашка кофе, случайно подаренная улыбка, пара фраз в обеденный перерыв — для них всё было просто и понятно. Они были счастливы. Они не боялись счастья.
Билл им завидовал.
По-доброму, отчаянно, в тайне мечтая, что у него всё тоже будет так.
— Извини, но я не смогу тебе заплатить оставшиеся деньги.
— Знаю. Подозреваю, что аванс в пятьдесят галеонов — это всё, что у тебя есть, — сказал Билл.
Он не сердился на неё за обман, ему просто было любопытно, зачем она рисковала, втягивая его в авантюру, и что особенного было в той шкатулке.
— Ты всегда был умным, гораздо умнее меня. — Гермиона слабо улыбнулась и отпила немного шоколада.
— Почему ты разговариваешь со мной так, будто мы старые друзья?
— Потому что мы и есть друзья.
— Я не понимаю. Объясни.
— Проще показать.
Гермиона сняла с себя цепочку, на которой висел кулон, изображающий уроборос, и сказала:
— Надень. Ты всё поймёшь.
Билл с сомнением посмотрел на кулон, но всё же послушался.
Мир не рухнул, не исчез и не превратился в руины. Всё то же кафе, всё те же люди, только выглядели они иначе. Лаванда — красавица Лаванда! — походила на инфернала. Её лицо было обезображено рваной раной, а из горла вытекала кровь. На лице Эрни появился ожог, отчего казалось, что половина его головы покрыта чешуей — настолько застарелыми и плохо зажившими выглядели шрамы.
Мрачный мужчина, всегда приходящий в кофейню с газетой, выглядел не лучше. Казалось, будто его голову попытался отгрызть какой-то зверь, но ему это надоело, и он кинул забаву на полпути.
Билл перевёл взгляд на Гермиону: она почти не изменилась. Только выглядела более уставшей и исхудавшей, словно человек, работающий на пределе сил, но не справляющийся с заданием.
— Они все мертвы?
Гермиона кивнула и сказала:
— Кроме Эрни. Давно уже. Видишь ли, мы живём днём сегодняшним. Будущего нет, как и прошлого.
— А что тогда есть?
Он не верил, всё ещё считая, что это какой-то розыгрыш. Или иллюзия. Качественная, многослойная и ужасно сложная, но всё же иллюзия.
— Цикл из пяти дней, повторяющихся раз за разом с небольшими изменениями. В реальном мире была война, многие погибли. Тогда волшебники Отдела Тайн решили спасти погибших и переписать историю. Снова стать героями. Снова спасти мир, — с горечью произнесла Гермиона. — Вот только миру не нужно было спасение, а за игры со временем всегда приходится платить. Мы не знали, что цена окажется настолько высокой.
Гермиона продолжала говорить. Рассказала о «Водовороте» — шкатулке, созданной ими для того, чтобы всё изменить. Рассказала, что он сам тоже участвовал в разработке артефакта и его защитной системы. Билла пригласили как консультанта по ликвидации воздействия тёмных чар, отчасти именно поэтому было так важно заручиться его поддержкой, ведь только тот, кто создал защиту — сможет её взломать.
Артефакт переписал прошлое, но в оплату взял жизни Волдеморта и Гарри Поттера, полностью стерев воспоминания о них из памяти волшебников и магглов. «Водоворот» решил, что само их появление на свет стало началом войны, унёсшей множество жизней.
Но артефакт не остановился на этом, пойдя дальше и переписав память всех, кто владел магией. После памяти настал черёд книг, газет — всего того, что могло хранить хотя бы намёк на события, которые произошли до начала нового цикла.
Свою главную задачу — спасение жизней тех, кто погиб в войне, он выполнил. Извращённо, на свой манер. Волшебники действительно были живы, но ровно пять дней, а потом случалась либо катастрофа, либо несчастный случай, и все они умирали, чтобы на следующий день снова ожить. Так начинался новый цикл.
— Кулон с уроборосом — это артефакт, защищающий от действия «Водоворота».
— Поэтому ты всё помнишь?
— Да. Я снова и снова проживаю циклы, пытаясь уничтожить проклятую шкатулку, но ничего не получается. В последний раз мне казалось, что всё получилось. Артефакт удалось сжечь. Это был успех. — Гермиона покачала головой, удивляясь своей наивности. — На следующий день разразилась эпидемия болезни, которая была заразна только для волшебников. За сутки погибло больше ста двадцати человек, а на следующий день они ожили, и всё началось сначала.
— Вы… то есть мы создали только один амулет?
— Два. Один был у меня, второй — у тебя. Когда всё это началось, они были на нас, поэтому мы смогли противостоять магии «Водоворота» и сохранить воспоминания. По той же причине мистер Робардс всё забыл, хотя тоже принимал участие в создании артефактов.
Билл нахмурился, обдумывая полученную информацию. Рассказ Гермионы по-прежнему казался ему невероятным, но её слова посеяли зерно сомнения. Билл не мог так просто отбросить всё сказанное.
Это была лишь вероятность.
Одна из многих, но она могла стать правдой.
— Что случилось со вторым уроборосом?
— Уничтожили. Ты отдал мне свой. Посчитал, что я лучше подхожу на роль героя. Не только мы ищем «Водоворот», но и он ищет нас и пытается обезвредить. У тебя была теория о том, что носители уробороса — своеобразный катализатор, который может сдвинуть застывшую реальность с мёртвой точки. Что если все амулеты уничтожить, то последняя переписанная реальность станет нашим настоящим, и волшебники перестанут умирать.
— И ты в это веришь?
— Я ни во что не верю. Это единственное, что позволяет мне не сойти с ума, — сказала Гермиона, а потом добавила: — Конечно, ты можешь вызвать колдомедиков, и они запрут меня в Мунго. Я не обижусь, честно.
— Впервые встречаю человека, так легко признающего себя сумасшедшим. — Билл ободряюще сжал её руку. Она была тёплой и узкой и очень естественно ощущалась в его руке. Словно он когда-то давно так же пытался приободрить её.
Смутное воспоминание на краткий миг возникло в голове, но тут же исчезло, оставив после себя горечь потери.
— Мне можно. Всё равно пробуду там не больше суток.
— Остался день до начала следующего цикла?
Гермиона кивнула и грустно улыбнулась:
— Я снова проиграла.
— В этот раз, но всегда будет следующий. Пошли!
Билл решительно потянул её из-за стола. Он сам до конца не понимал, что хочет сделать, но знал, что нельзя зря терять время.
У них остался всего лишь день.
Это было так много.
Это было так мало.
И это была их чашка кофе, которую они обязаны были распить на двоих.

Круг третий

— Ты всегда мог заставить меня рассмеяться.
Билл рассеянно улыбнулся, поднеся чашку кофе к лицу и жадно вдыхая его аромат. Они сидели в баре в Лютном переулке. Было людно, многие собрались послушать волшебное радиовещание. Диктор передавал последние новости о гонках на мётлах, проходящих в Чикаго. Лидировал Джеймс Поттер, обогнавший ближайшего конкурента — Виктора Крама, — на целых две минуты.
В баре пахло табачным дымом, алкоголем и потом. Биллу казалось, что он попал в бетонную коробку без окон и дверей вместе с ещё двумя дюжинами неудачников, и готов был голыми руками проломить стены, чтобы выбраться на свободу.
Гермиона улыбалась — впервые за весь вечер, — и это немного примиряло его с необходимостью находиться здесь. Это было третье по счёту заведение, которое они посетили за вечер, но только здесь она перестала выглядеть подавленной и несчастной.
На её лице появился румянец, глаза заблестели. Была ли тому причиной третья рюмка граппы или его хвалёное обаяние — Билл не знал. Ему было достаточно видеть её не плачущей и слышать смех, хриплый, прерывистый, как у человека, давным-давно позабывшего, как это делать.
— Пошли потанцуем!
— Я не умею танцевать, — сказал он.
Ему не хотелось топтаться на переполненной танцевальной площадке среди влюблённых парочек и вдыхать запах похоти, хмеля и дешёвых духов.
От Гермионы не пахло духами. Только чистой кожей и граппой. Её запах казался сейчас Биллу самым прекрасным, что он когда-либо вдыхал.
Лучше свежей типографской краски.
Лучше домашней стряпни.
Лучше кофе.
— Врёшь. Пошли. — Гермиона взяла его за руку и легонько потянула.
Билл, словно заворожённый, пошёл следом. Он не понимал, почему делает всё это. Она была сумасшедшей и искренне верила, что они живут последний день, а завтра, проснувшись, вновь станут незнакомцами. Билл обнял Гермиону, она обвила его руками за шею. Так они и стояли, покачиваясь из стороны в сторону, нуждаясь в этом больше, чем в пустых обещаниях или близости на ночь.
В конце концов, после близости люди чаще становились чужими друг другу, без сожалений расставаясь навсегда.

***
Билл сидел на диване в своей квартире. Гермиона лежала рядом, положив голову ему на колени. В квартире Ромильды работало радио. Джеймс Поттер по-прежнему лидировал в гонках. Он был лучшим, вот уже десять лет подряд финишировал первым и в этом году собирался установить новый рекорд. Крама со второго места теснил Оливер Вуд, но, со слов диктора, последнего заносило на виражах, в отличие от Виктора.
— Ты мне не веришь. — Голос Гермионы прозвучал громко, раздражающе.
«Какая разница, во что я верю», — подумал Билл.
Ему не хотелось разговаривать. Он предпочёл бы просидеть всю ночь в тишине, перебирая волосы Гермионы и прислушиваясь к её дыханию.
Ночью все краски выцвели, и яркая канарейка превратилась в воробья. Завтра она снова станет чужой и неуместной в его квартире и его жизни, но у них всё ещё осталось несколько часов до рассвета. Билл не хотел тратить их на пустую болтовню.
— Скажи, в настоящем мире меня тоже покусал оборотень?
— Да. Нельзя всё создать заново. Что-то обязательно нужно оставить, а что-то можно изменить. К примеру, родственные узы или привычки никогда не меняются.
— А Рон?
— Что — Рон?
— Ты говорила, что вы вместе учились, но это невозможно. Он сквиб.
— Глупости. Он такой же волшебник, как ты или я. С каждым новым циклом «Водоворот» меняет воспоминания как живых, так и умерших. В этом цикле Рон — сквиб, в предыдущем — был звездой квиддича, ещё два цикла назад — изобретателем и совладельцем «Волшебных вредилок Уизли». Каждый раз новые роли и воспоминания, но все уверены, что так было всегда, а на самом деле «всегда» длится пять дней и заканчивается очередной трагедией. Мы запустили эффект бабочки и не можем его остановить. Я ненавижу это, Билл. Я ненавижу себя.
Гермиона села и обхватила руками лицо Билла. Её дыхание щекотало кожу, глаза лихорадочно блестели, словно у неё был жар.
Но нет. Руки Гермионы по-прежнему оставались едва тёплыми и пахли граппой.
— Я хочу всё исправить, Билл. Вернуть прежнюю жизнь. Я стараюсь изо всех сил, но не получается. Я хожу по городу и смотрю на людей, которые даже не помнят меня. Хуже того — они не помнят Гарри. Знаешь, они с Джинни хотели пожениться. Разослали всем приглашения на свадьбу, спланировали свой медовый месяц. Да что там месяц! Казалось, что вся жизнь для них проста и понятна, что для них нет ничего невозможного, — прошептала Гермиона сдавленно. — Теперь его нет, а Джинни даже не помнит о том, что он существовал. Зато я помню всё… Весь мир потерял себя из-за моей ошибки, и я пойду на всё — слышишь? — на всё, чтобы уничтожить «Водоворот».
— Я знаю.
— Нет, послушай…
— Замолчи.
— Но…
— Просто замолчи.
Билл привлёк её к себе и поцеловал. Возможно, наутро они почувствуют себя неловко, возможно — посмеются или не придадут значения случившемуся. Всё, чего желал сейчас Билл — позабыть ненадолго, что превращается в чудовище. Что следующее полнолуние может стать последним в его жизни. Что у такого, как он, никогда не будет семьи.
Губы Гермионы, тепло её тела — помогали. Билл ощущал себя почти счастливым, засыпая рядом с ней. Между ними не было близости, но и одиночества в эту ночь они не ощущали.
Чашка кофе, одна на двоих, была выпита до дна.

***
Биллу снился сон.
Он был оборотнем. Во сне тело казалось ему слишком большим, лапы — непропорционально длинными, а ощущения настолько обострились, что причиняли боль.
Вокруг было так много всего, что хотелось исследовать: шелест ветра, крик птицы в ветвях деревьев, валежник, в который так приятно зарываться лапами. Припадать на брюхо, с жадностью вдыхая запахи. Выискивать след зайца или оленя, но вместо этого найти что-то особенное, восхитительное и сочное.
Зарычав, Билл бросился бежать.
Прыжок, ещё один и ещё. Ветер шумел в ушах, ветки цеплялись за шерсть, мешали, задерживали, скрывали владельца удивительного аромата. Но вот он оказался на поляне и замер. На земле сидела Гермиона, обхватив руками колени и неотрывно глядя на него. Её платье было порвано и испачкано в крови. Она пахла настолько вкусно, что у Билла кружилась голова. Хотелось прыгнуть, повалив её на спину, и разодрать кожу, чтобы добраться до потрохов.
Позади неё стоял человек из «Крокуса». В его руках не было газеты, зато он держал нож. На вечном хмуром лице застыла неестественная улыбка.
— Приятного аппетита, Уильям, — сказал он и, крепко схватив Гермиону за волосы, перерезал ей горло.
Кровь из раны вытекала толчками, насыщая воздух терпким сладким ароматом. Она сводила с ума, и Билл, не удержавшись, прыгнул.

***
Он проснулся, ощущая, как сильно стучит сердце, обхватил голову руками и сел. Кожа была влажной, рубашка неприятно липла к телу, а во рту появился солоноватый вкус крови — прикусил язык во сне.
Гермионы рядом не было. Он позвал её, но не получил ответа. На столе лежали записка и уроборос.
«Нужно кое-что сделать. Вернусь через час. Не скучай.
Г.»
Билл надел амулет и, взмахнув палочкой, вскипятил в чайнике воду. Всё, что ему сейчас нужно, чтобы взбодриться — это чашка кофе.

***
Гермиона не вернулась ни через час, ни через два.
Вечером Билл пошёл в «Крокус», надеясь найти её там. Ожидание в неизвестности, тягостное и липкое, засасывало, словно трясина. По дороге в кофейню он ещё раз мысленно прокрутил в голове их вчерашний разговор, но так ни к чему и не пришёл. Вполне вероятно, Гермиона где-то задержалась. Или того хуже — действительно могла оказаться не в себе и сбежать, веря в выдуманную сказку о «Водовороте».
«Крокус» встретил его ароматом кофе и тишиной. Лаванды не было за прилавком, не было и человека из его сна. Эрни сидел за столом возле окна и то и дело вытирал руки о штаны. Билл ощутил себя неуютно. Ему захотелось сбежать из этой когда-то гостеприимной кофейни, вернуться в свою квартиру, заварить ещё одну чашку кофе и дождаться Гермиону.
Ведь она обязательно придёт.
Не может не прийти.
—У Лаванды сегодня выходной? — спросил Билл, садясь напротив Эрни.
Макмиллан рассеянно посмотрел на него. Отрыл рот, собираясь что-то сказать, но не смог произнести ни звука. Слова застревали в его горле, как вишнёвые косточки. Он давился ими, пытаясь выкашлять, но ничего не получалось.
Эрни кашлянул, чтобы прочистить горло, и наконец-то сумел произнести:
— Нет больше Лаванды.
— Что ты имеешь в виду?
Он кивком указал на свежий выпуск «Пророка». На первой полосе красовался заголовок: «Катастрофа в Камбервелле унесла жизнь ста двадцати волшебников».

***
Билл нашёл Гермиону. Она была одной из погибших в Камбервелле. По официальной версии, взорвался газопровод, по неофициальной — люди погибли от внезапной остановки сердца. Одновременно, словно их разом накрыло огромное по силе смертельное проклятие. Никто не мог объяснить, что же произошло на самом деле и что заставило этих людей собраться вместе.
Рассматривая застывшее, чуть удивлённое лицо Гермионы, Билл не ощущал ничего. Ни горя, ни сожаления. Он не мог поверить, что её больше нет. Что всё это произошло на самом деле. Ему было проще смириться с безумием Гермионы, чем с её смертью.
Уроборос неприятно холодил кожу. Билл вытащил его из-под рубашки и сжал. Если бы вся эта история с «Водоворотом» была правдой, завтра бы Гермиона снова ожила, и они смогли бы начать все сначала.
Если бы…
— Несправедливо. Ты так не считаешь, Уильям?
Билл оглянулся и увидел человека из сна. Подмышкой у него была зажата подшивка газет, а лицо казалось помолодевшим, почти юным. Он так и не узнал его имени, хотя видел каждый день в «Крокусе».
— Я думал, что вы тоже погибли.
Человек рассмеялся и сказал:
— Я не могу погибнуть.
— Смелое заявление.
— Возьми. — Он протянул Биллу подшивку газет и посоветовал: — Внимательно прочти. Возможно, в следующий раз тебе удастся её спасти.
— Откуда… Подождите, вы тоже верите во всю эту историю с «Водоворотом»?
— Можно и так сказать. Ты не считаешь, что мисс Грейнджер поступила эгоистично, отдав тебе уроборос? Это ведь она создала меня, и именно ей следовало довести всё до конца, а не сбегать.
Всё встало на свои места.
Просто и буднично, будто по щелчку пальцев. Не было никакой шкатулки, Гермиона с самого начала шла по неправильному следу. Возможно, она действительно вначале создавала артефакт, но он внезапно стал чем-то большим, обретя не только способность мыслить, но и личность.
Человеческое подобие, искажённое и несовершённое — вот чем был «Водоворот».
— Завтра я не вспомню этот разговор?
— Почему? Вспомнишь. Но я надеюсь, что ты не станешь совершать тех же ошибок, что мисс Грейнджер. В конце концов, героя из неё не вышло, зато чудовище получилось очаровательным.
— Не смей так её называть. Слышишь? — Билл схватил человека за отвороты мантии и встряхнул.
Ему хотелось причинить ему боль, от души врезать по невозмутимому лицу или выхватить палочку и одним взмахом со всем покончить. Останавливала мысль, что если сейчас это сделать — все сто двадцать волшебников, а вместе с ними Гермиона, навсегда останутся мёртвыми.
— Почему нет? Это правда. Мисс Грейнджер — чудовище, расчётливое и эгоистичное. Она поставила своё тщеславие выше здравого смысла. В итоге один её друг навсегда был стёрт из памяти волшебников, а второй вынужден проживать цикл за циклом без возможности что-либо изменить. Когда она попыталась всё исправить — стало только хуже, и она сбежала, переложив ответственность за свои поступки на тебя.
— Ничего нельзя изменить? — Билл отпустил человека и снова посмотрел на фото Гермионы в газете.
Слова были жестокими, но правдивыми. Он понимал это, но не мог разозлиться на Гермиону или возненавидеть. Несмотря ни на что, она не боялась его, недооборотня, и принимала таким, каким он был. Ради одного этого он мог простить ей если не всё, то многое.
— Можно всё, — возразил человек. — Но ты не сможешь вернуть ни Гарри Поттера, ни Волдеморта. Такова цена за тщеславие мисс Грейнджер. Она не захотела её принять, но это её выбор. Что выберешь ты — я не знаю.
— Они все будут жить? Все, кто сегодня погиб?
— Все, — подтвердил человек. — Это хорошая сделка, Уильям: двумя жизнями ты выкупишь сто двадцать.
— И что для этого нужно сделать?
— Ты знаешь, Уильям. Ты всегда это знал, поэтому и уничтожил один из амулетов. — Человек кивком указал на уроборос, висевший на шее Билла.
— Вы врёте, — сказал он, невольно сжав кулон в руке: не то защищая, не то пытаясь себя убедить, что он всё ещё на месте.
— Кто знает…
— Стойте! Я же ничего не забуду, кто мне помешает прийти сюда и убить вас, чтобы вернуть время назад?
— А ты этого правда хочешь? Оглянись вокруг, Уильям, эти люди живы и счастливы, они не знают войны и никогда не узнают её. Им дан второй шанс, и что с того, что за него они заплатили своими воспоминаниями? Велика потеря! Ты правда хочешь всё это отнять? И ещё… знаешь… в том мире, в мире после войны, Гермиона любит другого, ты для неё — лишь брат её друга, Уильям.
С этими словами человек отвесил Биллу насмешливый поклон и аппарировал.

Круг первый

Звякнул колокольчик, и Билл вошёл в «Крокус». В кофейне по-прежнему вкусно пахло специями. Лаванда стояла за прилавком и флиртовала с Эрни. Он смущённо улыбался, но выглядел вполне счастливым. За столиком возле окна сидел волшебник, перед которым лежала раскрытая газета, но он её не читал. Взглянув на Билла, он доброжелательно улыбнулся ему и кивком указал на Гермиону.
Она грела руки о чашку с шоколадом и с интересом рассматривала что-то в книге. Живая, в полосатом шарфе и до неприличного серьёзная. Билл отодвинул стул и сел напротив, проигнорировав недовольный взгляд.
— Извините, мы знакомы?
— Какая разница, — сказал он и, улыбнувшись, представился: — Билл Уизли.
В конце концов, и чудовища могут стать героями.
Билл это точно знал, сжимая в кармане мантии остатки уробороса.
____________________________________
*Корретто — эспрессо с добавлением спиртного (виски, граппы и т.д).
**Вораго (Vorago, лат.) — водоворот, бездна, пучина.