Глава 1 Гарри Поттер снова выжил, и за это ему положено вознаграждение.
Он выбирает Маховик времени. Последний в мире, для того, кому этот мир обязан своим спасением.
Справедливо.
Хоть кнат справедливости для героя.
Гарри точно знает, сколько оборотов нужно сделать, чтобы очутиться в коридоре напротив Выручай-комнаты.
Он уже приловчился пригибаться и перебежками добираться до угла, прятаться, чтобы там, в безопасности, дождаться, пока увидит их: себя, Рона и Гермиону, всех троих, перепачканных сажей и израненных, так похожих друг на друга с насупленными бровями и неуместными на юных лицах заломами морщин.
Гарри вытягивается вдоль стенки, захватывая как можно больше деталей, каждый раз –новых: и как Рон проводит ладонью по сгорбленной спине Гермионы, протягивая по серой шерсти кардигана, бурые разводы, и как Гермиона запрокидывает голову, потираясь макушкой о широкую ронову грудь. А самое чудное - таращиться сквозь пыльные стекла круглых линз на точно такие же очки, на другом лице: решительном, гневном, с полыхающими зелеными глазами. Это не он. Вот – он: заправляет под футболку цепочку Маховика и воровато подбирается ко входу в Выручай-комнату.
Гарри подается вперед, знает, что Гермиона не остановится и не обернется, но нелепая надежда теплится внутри до того самого мига, как дверь захлопывается, прихватывая кончики растрепанных кудрей. Всегда растрепанных.
Иногда Гарри предпочитает не идти за ними, а пройтись по объятым скорбью и кровью развалинам самого безопасного места магического мира – в той реальности, из которой Гарри так панически бежит, Хогвартс снова удостоен этого звания. Он успел узнать, как погиб Фред, как Люпин мужественно сражался, один, против троих Пожирателей, пытаясь защитить раненную Тонкс. К тому моменту, как он проиграл, падая рядом на пол, та уже успела окоченеть.
Гарри не дает покоя мысль, что он может каждый раз отвратить неизбежное, спасти одну или несколько жизней, если определится, кого из погибших признать более достойным спасения. Для героя это пустяковое дело, а вот Гарри все тянет время, даже теперь, бережно снимает с дверной ручки зацепившиеся каштановые пряди, наматывает их на запястье и ступает за порог во мрак комнаты, вместо того, чтоб решиться и изменить прошлое.
Он не хочет идти дальше, а, когда слышит преисполненный ужасом возглас Гермионы, и вовсе едва не бросается назад. Каждый раз – самое страшное не огонь, жрущий все на своем пути, не жар, вгрызающийся под кожу и даже не вид перекошенного, пузырящегося белесыми волдырями лица Крэбба, тонущего в свалке волшебного мусора и пламени, нет – страшнее всего в самом начале, когда становится понятно, что не только Крэбб, но и Гермиона не может отменить заклятие, вызвавшее стену огня.
Гарри пересиливает себя и, плотнее сжимая кулаки, продвигается вперед, пока не замирает в проходе, открытый, видимый, никому не нужный в хаосе попыток спасти свои жизни.
Желудок Гарри выворачивается неконтролируемым воплем, но треск огня снова глушит его, и остается лишь беспомощно наблюдать, как он, тот он, пока что герой, знаками указывает Рону снизиться и забрать Гойла или Малфоя, застывших на самом верху пирамиды из вещей, продолжавших делиться надвое. Рон орет ему что-то оскорбительное, но выполняет просьбу, и Малфой тут же тянет к нему руки, но едва удерживается на ногах, оттолкнутый Гойлом, в мгновение ока вцепившемся в метлу.
Время издевательски замирает, и Гарри боится вдохнуть, потому что ему кажется, что судьба смилостивилась и изменила прошлое сама, но нет – минутная стрелка тревожно дергается, и все повторяется…
Гойл, трясущейся, бледный, почти ничего не соображает и, когда ему кажется, что места на метле недостаточно, дергает Гермиону за ногу и стаскивает вниз.
Гарри прижимает кулаки к ушам, но удивленный вскрик уже заучен наизусть.
Он жмурится и даже так продолжает видеть, как Малфой успевает ухватить Гермиону за запястье, балансируя с ней на самом краю. Вероятно, он понимал, что это его единственный шанс на спасение, но Гарри был благодарен и за это. Он швырнул разъяренному Рону диадему и велел уносить ноги, пообещав вернуться с Гермионой, и тот, поколебавшись ровно столько, сколько еще было возможно, прежде чем глупо погибнуть, поверил, перестал отпихивать Гойла и улетел.
Гарри поднял отяжелевшие веки и вскинул голову, следя за собственным стремлением спасти обоих. Удается, он же герой: Малфой и Гермиона позади него… всего миг.
И Гермиона срывается. Она никогда не умела летать.
Только вниз, в раскаленную иссиня-алую пропасть.
Гарри слышит, как он сам выкрикивает ее имя и отворачивается, скрежеща зубами, только бы перестать различать звуки.
Слишком много воспоминаний, связанных с Гермионой, слишком большая часть жизни, слишком больно терять ее, в прямом смысле терять, видеть, как истребляет огонь, ощущать, как прозрачно-серый олень Патронуса в груди конвульсивно дергается, задушенный осознанием потери.
Гарри всматривается в дрожащее пламя и на самом его дне видит повернутое к нему лицо Гермионы. Она моргает и с видимым усилием, выгибает спину, всматриваясь ввысь, где застыл ошеломленный Гарри из прошлого.
Их двое. Она понимает это, как и то, что один из них наверняка жив.
И улыбается.
…Маховик времени замедляет колебания, пока полностью не утихает.
Гарри со вздохом поворачивается к Рону, размышляя, что обиднее – ненависть друга или то, что тот так плохо пытается ее скрыть?
- Завязывай с этим, в общем. – бубнит Рон, завершая фразу, начатую десять или пятнадцать возвращений в прошлое назад. – Мы должны жить дальше.
Гарри кивает, вытаскивая из-под промокшей футболки Маховик.
Он точно знает, сколько оборотов нужно сделать.
Он точно знает, что ничего не изменит в этот раз
