Глава 1— Нет, — мужчина резко вскочил с кресла и, словно раненый зверь, в отчаянии заметался по кабинету. — Нет… Нет… Нет-нет-нет-нет-нет… Этого не может быть… Дамблдор, вы не понимаете… Он не мог так поступить, просто не мог… Джеймс был для него другом… братом… Он бы никогда… Нет-нет-нет… Это какая-то ошибка… Вы должны разобраться! Вы…
Ремусу казалось, что несколько минут назад новость о смерти Лили и Джеймса окончательно разбила его сердце на миллионы маленьких осколков, и что хуже этого быть уже ничего не может. О, как же он ошибался…
— Мне очень жаль, Ремус, но ошибки быть не может, — директор Хогвартса говорил мягким, сочувствующим, но в тоже время твердым и не приемлющим возражений тоном. — Сириус был их хранителем тайны, и только он мог рассказать Тому, где находились Лили и Джеймс.
— Хранителем тайны? — тупо переспросил Ремус, но мысли путались, и он не сразу сообразил, о чем идет речь.
Но ему нужно было взять себя в руки, нужно было разобраться. Сириуса обвиняют в том, в чем он не виновен, и Люпин был в этом уверен, на сто процентов уверен! И он должен доказать это им, любым способом, потому что иначе быть не могло. Потому что иначе он, Ремус, останется в этом мире совсем один.
— Фиделиус? Но почему они мне не сказали? Хотя, возможно, они просто не доверяли… Ох, это сейчас не имеет никакого значения! Альбус, Сириус не мог этого сделать! НЕ МОГ, ПОНИМАЕТЕ?! Даже если предположить, что он действительно был их хранителем тайны… Может, у него не было выбора… Может, ему чем-то угрожали… Может, его под пытками заставили… Может, Империус… — Ремус генерировал идею за идеей, хотя и сам понимал, насколько они глупы.
Тайну хранителя нельзя рассказать под Империусом. Пытки… Нет, Сириус был слишком сильным для этого. Ни под какими пытками он бы никогда не сказал ничего, что могло бы причинить вред Лили и Джеймсу. Угрозы… А чем могли угрожать Блэку? Ведь самые дорогие, близкие ему люди и зависели от того, расскажет ли он.
Каким-то отдаленным уголком сознания Ремус был даже рад тому, что может занять сейчас свои мысли хоть чем-то. Лишь бы не думать… не думать… Джеймс и Лили… Они… Они… Нет, не сейчас! Он должен, обязан вытащить Сириуса, доказать этим министерским ищейкам, что они не там копают! Но для начала нужно было доказать Дамблдору…
— Он сам во всем признался, Ремус, — тихо, но твердо провозгласил директор.
Люпин перестал метаться по кабинету и резко замер на месте, непонимающим взглядом уставившись в сверкающие сочувствием глаза Дамблдора. Эти слова, сказанные почти шепотом, показались ему оглушительнее любого крика.
Альбус тяжело вздохнул и на какую-то долю секунды прикрыл глаза — вот, сейчас ему придется взвалить на плечи этого мальчика еще больший груз. Вернее, нет, на плечи мужчины, который для самого Дамблдора навсегда останется невероятно серьезным, хрупким одиннадцатилетним мальчиком, который смотрел на мир грустным, всепонимающим, не по годам мудрым взглядом.
Он рассказал Люпину все — о погоне Петтигрю за Блэком, о взрыве, о тринадцати магглах, что стали жертвами, о том, что от одного из его друзей остался лишь палец. Но, Ремус не слишком вслушивался в его речь. Новость о смерти еще одного друга прошла как-то мимо сознания Люпина, и в голове мелькнула совсем уж циничная мысль — одним больше, одним меньше, какая разница?
А Дамблдор все говорил, говорил, говорил, и все не о том. Ремус ведь четко задал вопрос, почему нельзя просто ответить на него?
— Признался. Вы сказали, что он признался. Что это значит? — ровным голосом переспросил Люпин, и эта его отстраненность пугала намного больше, чем пыл, с которым он несколько минут назад пытался доказать невиновность Сириуса.
— Я был там. Я видел, как он… Впрочем, тебя вряд ли убедят мои слова. Посмотри сам, — Дамблдор плавным движением призвал к себе думосбор, затем приставил палочку к своему виску и Ремус увидел серебристую нить воспоминаний.
* * *
Когда они вновь оказались в кабинете, Люпин без сил повалился в стоявшее у директорского стола кресло. Он чувствовал себя… пустым. Изможденным, высушенным. На секунду в голове мелькнула мысль — может, его поцеловал дементор, и потому он вдруг разучился чувствовать, а мир вокруг как будто враз потускнел? Но нет. Поцелуй целиком отбирает сознание у человека, а он все еще способен думать. К сожалению, он все еще способен вспоминать. Пожалуй, поцелуй дементора мог бы стать благословением…
— Я все же предпринял попытку пробиться в сознание Сириуса, но это не дало мне ничего нового. «Я УБИЛ ИХ», — это все, что я увидел. Ни сожаления, ни раскаяния, ни наслаждения, ни радости — ничего, кроме этой мысли. Я мог бы погрузиться дальше в его воспоминания, попробовать окончательно убедиться, но что существенного это могло бы нам дать? Все ясно и без этого. А если бы в Министерстве поняли, что именно я делаю, это вызвало бы ненужные вопросы. Блэку теперь без расследования присудят пожизненное… — Дамблдор продолжал говорить, говорить, говорить, но Ремус его больше не слышал.
Его мир только что рассыпался миллионом мельчайших осколков. Боль, ослепляющая, опустошающая, пришла резко и без предупреждения, заполонив его целиком. Все, что когда-либо было дорого Ремусу, все, что он когда-либо любил… В один день, в один единственный день он потерял всех. Даже малыш Питер, всегда неприметный, тихий, скромный — даже от него теперь остался лишь один-единственный палец. Они вообще не должны были втягивать его в эту войну! Он ведь как-то заикался о том, чтобы уехать за границу, притаиться до тех пор, пока все не утихнет, но Сириус и Джеймс тогда посмотрели на друга такими взглядами, что Питер сразу пошел на попятную и, нервно хихикая, принялся убеждать всех, что всего лишь пошутил, а на самом деле, конечно же, мечтает стать аврором. А если бы он уехал, если бы он только уехал…
Сириус… Мысль о нем отдалась острой болью где-то глубоко внутри: смесь отчаяния, ненависти, гнева, ярости, презрения и… надежды. Да, где-то на краю сознания все еще металась мысль: Сириус всегда был излишне драматичен, импульсивен, порой даже немного безумен. Вспомнить хотя бы тот случай, когда он рассказал Снейпу как попасть под иву. Черт, как же он тогда мучился угрызениями совести, Джеймс еще с мрачным торжеством, за которым пряталась плохо скрываемое сочувствие и беспокойство, говорил, что Сириус наказал себя сильнее, чем кто-либо из них мог бы это сделать. И все действительно было так. Он неделями ходил бледный, потухший, осунувшийся, стремительно худел на глазах, обзавелся темными кругами и мешками под глазами. Сириус шарахался от Ремуса так, словно боялся, что это он сам, Блэк, сейчас на глазах у всех превратится в кровожадного монстра и загрызет Люпина. Позже Ремус и Джеймс случайно узнали о том, что однажды он устроил скандал в кабинете директора: Сириус кричал, угрожал, умолял Дамблдора выгнать его из школы, отправить в Азкабан, или хотя бы переселить в другую комнату, потому что он теперь не может даже смотреть в глаза друзьям. Особенно в глаза Люпину… После этого Джеймс силой заставил Сириуса выслушать его, и хотя Ремус не знал, о чем они говорили, после этого Блэк пришел и, решительно и с болью глядя в глаза Люпину, попросил у него прощения. Ремус тогда серьезно ответил, что давно его простил, Сириус неуверенно, впервые за последние несколько месяцев улыбнулся, и все само собой стало налаживаться.
Может, и сейчас так? Сириус кому-то случайно проболтался, по глупости, не нарочно, и из-за этого столь уверенно винит себя в смерти Лили и Джеймса? Но Сириус слишком повзрослел с тех пор, и не мог… Что не мог? Ведь если не мог, то это значило, что он осознанно их предал. Что он действительно целиком и полностью виноват в их смерти. Ремус отчаянно взвыл и зарылся руками в волосы. Он ведь столько лет знал Сириуса! Блэк и Поттер были лучшими друзьями, нет, братьями, родственными душами, Ремус никогда не видел никого, кто бы с такой легкостью мог понимать друг друга с полуслова! Не мог Блэк, просто не мог… А может, это Люпин на самом деле виноват во всем? Это он, он единственный, кто за все эти годы так и не увидел в Сириусе того, что привело теперь к краху. Чего-то такого, такого… Ремус не знал, что это могло быть, но другого ответа не существовало! Блэк был хранителем тайны, это факт, и он предал Лили и Джеймса.
Это он, он, Ремус, во всем виноват! Он так легко доверился людям, что приняли его, отверженного, одинокого, опасного, доверился и ослабил оборону. Оборотень всегда должен быть начеку, ВСЕГДА, а Люпин беспечно отмахнулся от этого! Не нужно было поддаваться на уговоры Дамблдора и проникать в стаю, он куда больше нужен был своим друзьям. Наверное, именно из-за того, что Ремус так долго был в обществе себе подобных, они и перестали ему доверять. Боялись, что он поддастся искушению, тоже переметнется к Волдеморту, и Люпин не мог их ни в чем винить — это было разумно, опасаться. Вот и ему не нужно было забывать об этом — всегда будь начеку! Постоянная бдительность, как говорит Грюм. И даже сейчас, прокручивая в голове свою жизнь, он не мог сказать, когда Сириус их предал. И Блэк на самом деле никогда не был их другом? Не может человек так хорошо играть, просто не может… Может. Ведь Блэк предал. Хотя сердце продолжало отчаянно сопротивляться этой мысли, факты говорили сами за себя. И этот взрыв… Тринадцать жертв и Питер, от которого остался лишь палец. Другого объяснения не существует. Разум победил. Ремус и так слишком долго полагался на свое сердце, и теперь из-за этого умерли лучшие люди, которых он когда-либо знал в своей жизни.
Лили, Джеймс… Мысли о них, мысли, что он последние полчаса отчаянно гнал от себя и запирал где-то в уголке сознания, теперь обрушились на Ремуса с ужасающей силой. Ведь именно они, они как никто другой заслуживали свое «долго и счастливо»! Такие молодые, такие влюбленные, такие полные надежд и благоухающие жизнью. В отчаянии Ремус оттянул ворот рубашки, ему не хватало воздуха, сердце, казалось, не выдержит такой боли, и захотелось вырвать его из груди, только чтобы больше не чувствовать, никогда и ничего не чувствовать. Сириус, человек, которого он столько лет считал своим другом, который был ему братом, которого даже сейчас, после всего увиденного и услышанного, было так нелегко возненавидеть. Предатель! Он выдал их Волдеморту, об этом говорило все, все, и нельзя больше этого отрицать. Сириус… Друг… Предатель. Зверь, отвратительный, мерзкий зверь поднял свою уродливую голову у Ремуса в душе. Практически неслышный, отчаянный рык вырвался из его пасти… или из его рта? Блэк. Азкабан. Недостаточно. Отомстить. Разорвать в клочья... Люпин. Ненавижу. Виновен. Заставить страдать…
— И Гарри… — краем уха услышав это имя, Ремус резко поднял голову, но не сразу понял, что именно привлекло его внимание.
Зверь настойчиво рычал в его голове. Он требовал крови. Отомстить… Это все, что имеет сейчас значение…
Но Люпин вспомнил. Сознание прояснилось, и он ненадолго вынырнул из пучины отчаяния и ненависти, в которую планомерно проваливался. Зверь отступил.
Дамблдор говорил об этом в самом начале, о том, что Волдеморт пал, что Гарри каким-то образом удалось его победить, что малыш выжил. Но Ремус тогда слышал лишь то, что Лили и Джеймс мертвы, остальное не имело значения, и теперь еще больший ужас сковал его сердце.
Гарри, бедный Гарри, теперь он остался сиротой, теперь он больше никогда не увидит своих родителей! А во всем виноват Блэк, и он сам, Люпин… Осознание этого было последним ударом для Ремуса, но в этот раз он не дал зверю вновь занять главенствующее место в его голове и в его душе.
— Что с Гарри? Вы ведь говорили, что он жив, правда? Победил Волдеморта… Он здоров, Альбус? Что с ним теперь будет? С кем он будет жить? — сейчас Люпина мало волновало то, как именно ребенку удалось победить — важно было лишь узнать, все ли с ним в порядке. Жизненно необходимо узнать.
Этот мальчик… Невинный ребенок, последняя ниточка, что связывала Ремуса с прошлой, наполненной светом жизнью. Он должен был убедиться, что с Гарри все в порядке, он должен это Джеймсу и Лили, и это последнее, что он может сделать для них.
Ремус не заметил, как на какую-то долю секунды в глазах Дамблдора промелькнуло плохо скрываемое облегчение — директор прекрасно видел, на какой грани сейчас балансирует Люпин, хотя все мысли Ремуса, весь этот путь от пустоты, до отчаяния, ненависти, внутреннего зверя прошел за считанные секунды. Альбус видел все, и знал, что Люпину нужно дать повод отвлечься от своего горя. И невинный, чудом выживший ребенок его друзей смог стать этим поводом.
— Он останется у последней своей кровной родственницы, сестры Лили.
Люпин нахмурился. Он помнил, что Лили рассказывала о ней: Петуния была единственной причиной, по которой Эванс периодически морщилась при мысли о поездке домой, хотя очень любила своих родителей. Та ненавидела магию, магов, магический мир как таковой и не брезговала напоминать о том, как сильно презирает свою сестру колдунью. На секунду в голову Ремуса прокралась шальная мысль — а почему бы не взять ребенка себе на воспитание? Он был другом Лили и Джеймса, они бы наверняка не были против, а Люпин дал бы ему все, в чем тот нуждался бы. Но Ремус тут же раздраженно и зло отмахнулся от этой мысли. Что он, бедный, опасный, с изодранным в клочья сердцем оборотень, которого ненавидит едва ли не весь магический мир, может дать мальчику? Только разочарование и страх. Нет, Лили также рассказывала, что когда-то, еще до того, как одиннадцатилетняя девочка получила свое приглашение в Хогвартс, они с Петунией были лучшими подругами. Быть может, в память о том времени, ведь ребенок ни в чем не виноват… Ну конечно, конечно, все именно так. Петуния не может начать на Гарри срывать свою злость и обиду на погибшую сестру. Может, она и не будет любить его, как собственного, но и не обидит. Не может обидеть.
— Если это все, что Вы хотели мне сказать, то я пойду, — Ремус резко встал, обреченным жестом откинув с лица волосы.
Ему чудом, только при воспоминании о Гарри удалось взять себя в руки и оттеснить всю боль, всю ненависть куда-то в уголок сознания. Сейчас Ремус не чувствовал ничего, была только пустота, такая блаженная, такая нужная, но Люпин понимал, что еще немного — и не выдержит. Еще немного, и он просто сломается, но не даст зверю вновь вырваться.
Ремус уже развернулся, чтобы выйти из кабинета, но его остановил участливый голос Альбуса:
— Знай, мой мальчик, если тебе нужна помощь, с работой, например, я бы мог…
— Не стоит, — холодно отмахнулся Люпин. Ему стоило огромных сил удерживать последние остатки равновесия. — Прощайте, Альбус.
— В Хогвартсе тот, кто больше других заслуживает помощи, всегда получает её, — донесся до Ремуса голос директора Хогвартса прежде, чем дверь захлопнулась.