Глава 1«Мы думали, ты знаешь, что делаешь!»
Эти слова не выходят у меня из головы. Если быть честным, то я ожидал их. В глубине души я понимал, что действительно не знаю, что делать. Дамблдор оставил нас практически ни с чем. Наши дела не продвигались. Как поступить с крестражем я не знал и не знаю до сих пор. Точнее, знаю, но не имею возможности. Где искать меч Гриффиндора я понятия не имею, а клыки Василиска в Хогвартсе, где мое или Гермионино появление сразу означало бы смерть для нас обоих . Но даже не смотря на то, что мои дела действительно плохи, эти слова звучат в моей голове и мое сердце сжимается в железных тисках чьей-то холодной руки.
Я ловлю себя на мысли, что пытаюсь найти оправдание своему лучшему другу. Что на самом деле, все эти гадости, сказанные им - ничто иное, как влияние крестража. Что на самом деле, мой друг ничего такого не думал. "Твой бывший друг", поправляет голос в моей голове. Наши пути разошлись в тот самый вечер, когда он, сняв с шеи крестраж и кинув его на кресло, развернулся и вышел из нашей палатки. И все равно я оправдываю его. Потому что так легче переносить боль, обвинив во всем обстоятельства, произошедшие события, да все что угодно. Но не друга. "Бывшего друга", не унимается голос.
Вот уже столько дней подряд мы не произносит его имени. Потому что упоминать его бесполезно. Хотелось бы забыть его. Не потому что оно противное или гадкое, уж слишком много было связано с этим именем в моей жизни. Той части моей жизни, которой стоит отойти в прошлое и остаться там навеки. Той части моей жизни, в которой был свет и счастье. Где был смех, улыбки и радость. Той части моей жизни, где существовал человек по имени Рон Уизли.
Но у меня складывается ощущение, что Рон на полном серьезе мстит мне с Гермионой, пусть его нет с нами. Его тень неотрывно рядом. В третьей кружке на столе. В третьей кровати. В третьем одеяле. А еще мы обнаружили его свитер. Видимо, забыл одеть, пока собирал свои вещи в тот вечер. Гермиона, увидев его, "по старинке", так как для меня это явление не редкое в последнее время, залилась слезами. В тот момент я еле одолел желание порвать и сжечь этот несчастный кусок шерстяной ткани. Нет, раз уж я собрался начать жизнь без Рона, то думать о том, замерз он или нет без треклятого свитера - крайне неправильно.
Но если что-то и докучает больше всего, так это наверняка воспоминания. Лишнюю кружку можно разбить, одеяло сжечь, а кровать выкинуть, а от воспоминаний так не отделаешься. Они всегда с тобой. И всегда приходят на ум в самый неподходящий момент - когда пытаешься начать все с начала, например. Даже во снах приходят. Сегодня мне приснилось, как я и Рон спасали Гермиону от тролля. Отсюда началась наша дружба, начинаю думать я, а потом смотрю на Гермиону с покрасневшими от постоянного плача глазами и на пустую койку Рона, и мне будто снежок за шиворот подложили, сразу прихожу в себя. Нашей дружбы больше нет, прими это, как данность, Гарри.
А есть воспоминания, после которых хочется разрушить весь мир. Как например, воспоминания о событиях того несчастного вечера, который стремительно выигрывает в номинации на самый худший вечер в моей жизни. Но так как с Сами-Знаете-Кем еще не покончено, не буду подводить итоги.
С одной стороны, я пытаюсь понять Рона. Ему было сложнее, чем мне или Гермионе, ведь у него осталась семья, которая находится под круглосуточным контролем Министерства Магии (а точнее, Пожирателей Смерти, и, чего греха таить, самого Волдеморта). А известие о поступке младшей сестры и дальнейшее известие о наказании в Запретном Лесу не совсем то, чего Рон, видимо, ожидал. Наверно, абсолютно не то, судя по его бурной, мягко выражаясь, реакции. Но обвинения в том, что я не знаю, что делать - удар ниже пояса. Это ранило меня до глубины души. Я ожидал упреков, но к прямым обвинениям я не был готов.
По правде говоря, мне так хотелось сказать ему пару ласковых о его вечном нытье, что, цитирую, "...жрать нечего, что будем делать дальше, почему мы сидим на одном месте, мне это надоело, и вообще, давайте подумаем, что раздобыть поесть". По сути, над тем, где нам искать остальные крестражи и как уничтожить тот, который у нас имеется, размышляли только я и Гермиона. Как он смеет вообще обвинять меня? Я хотя бы пытался найти способы, двигаться дальше, а не сидеть и рассказывать, как все плохо! Кроме того, я не принуждал никого идти за мной. Не обещал я также и хороших условий, трехразового питания и теплых постелей. А если я не оправдал ваших ожиданий, то где выход вы знаете.
"Так он и ушел, дурак! И тебе от этого легче?", спрашивает все тот же голос. Нет, не легче. Совсем. Никак. Я убеждаю себя в том, что моя дружба с Роном - пройденный этап. Что шорохи среди деревьев - не его шаги. Что звуки из самой чащи леса - это всего-навсего завывание ветра или крики отлетающих птиц. Что ждать его так же бесполезно, как и надеяться на скорое возвращение к нормальной жизни. И все равно мое сердце замирает каждый раз, когда я поднимаю голову и осматриваю лес. Хотелось бы надеяться, что Рон, скорее всего, вернулся в Хогвартс, под защитой своего чистокровного происхождения. Но вряд ли, тогда бы ему задавали много вопросов, на которые Рон бы не сумел или не захотел бы отвечать. Можно еще вернуться в Нору, но тоже сомнительно. Опять последуют неудобные вопросы. Сразу приходит одна мысль, доставляющая боли не меньше Круциатуса- а что если Рон....? Нет, не может быть. А с другой стороны, почему не может? В стране, кишащей Пожирателями Смерти, все может произойти. Рон мог затеряться в какой-нибудь неизвестной для него местности, где его могли поймать, узнать, кто он, а дальше повести на допрос к кому-то из сторонников Волдеморта, или к самому Лорду... Нет, Рон же мог бы сдать нас, ведь правда? Он же не мог выдать тайн, поведанных ему мною. Если же у Рона хватит совести на такое, то это означает конец. Конец для меня и для всего магического населения.
Но я сразу успокаиваю себя. Нет, Рон не расскажет. Пусть даже если его будут пытать до смерти, но не скажет. Рон надежный и всегда был таким. Рон верный и преданный. Рон добрый. Рон был сердцем нашей троицы. Именно поэтому наша дружба развалилась. Она, подобно человеку, не может жить без сердца. Сердце поддерживает жизнь, распространяя кровь по всему телу. Когда сердце останавливается, то человек умирает. Ответ на мучивший меня вопрос наконец-то получен. Вот почему наша дружба превратилась в прах.
До сегодняшнего дня я понимал, какое место занимает Рон в моей жизни и жизни Гермионы. Но как оно обычно и бывает, ценить вещи начинаешь тогда, когда теряешь. До сих пор я не совсем понимал значение этой пословицы. Но сейчас осознал в полную силу. Действительно, наше общение с Гермионой не такое, каким было до ухода Рона. Сейчас его практически нет. Каждый из нас предпочитает убиваться в своем углу, подальше от любопытных глаз своего товарища. Каждый из нас размышляет об одном и том же, но в тоже время и о разном - я о бывшем друге, а Гермиона... "О любимом человеке", говорит голос моего разума, и в который раз я не могу с ним не согласиться. Рон был для Гермионы больше, чем друг, также, как и Гермиона для Рона. Это было ясно еще давно. Из них могла бы получиться красивая пара, с сожалением вздыхаю я, но вдруг все тот же голос прерывает меня на полуслове. "Почему "могла"? Ведь всё может стать на свои места!" Разве что только после войны, о точном окончании которой не скажет никто. Про волшебное появление Рона и думать не хочется, чтобы зря не тешить себя пустыми надеждами. "А вдруг?", не желает сдаваться голос.
В голове пронеслись незваные картины: живой и здоровый Рон перед входом в палатку, с видом побитого щенка, ссутулившись и не поднимая глаз тихо бурчит себе под нос "Простите", глаза Гермионы впервые за все время наполняются слезами счастья, на ее лице счастливая улыбка, а у всех на душе тепло и радостно... Пару мгновений на моем лице сияет улыбка, но возвращение в реальность всегда, словно падение с неба. Пытаюсь отогнать от себя мысли о Роновом возвращении, но уже чуть уставший голос еле-еле шепчет: "Если будешь откидывать надежду на лучшее, то откуда у тебя возьмутся силы для борьбы? Ради чего ты будешь бороться, если все равно ты не будешь видит в этом смысл? Ты считаешь, будто мысли о возвращении Рона - глупости, но ведь человек всегда должен надеяться на лучшее..."
В палатке становиться слишком жарко. Выхожу на холодный морозный воздух. По старой привычке вглядываюсь в чащу леса. И как всегда, никого не замечаю. Шрам покалывает, но сейчас это не имеет значения. Мысль о том, что однажды Рон может вернуться, действует, как бальзам. Эта мысль смягчает боль в шраме, успокаивает тревожную душу, убирает злые помыслы.
Даже если ты вернешься не сейчас, или ни завтра, или даже ни через год, я все равно буду ждать твоего возвращения, Рон. Теперь я верю, что все будет хорошо. Что одно твое присутствие развеет тоску. Что ты сумеешь вернуть то потерянное и недостающее. Я буду ждать. Сколько нужно.
Смотрю еще немного на звездное небо. Мороз крепчает, поэтому, возвращаюсь в теплую палатку. Сажусь в кресло рядом с Гермионой. Подруга уткнулась носом в один из огромных фолиантов. Она теперь каждый день так, то плачет подолгу, притворяясь, что спит, то читает. Плачет и читает. Читает и плачет. Иногда выходит на воздух, всматриваясь в глубину леса, будто пытается отыскать что-то важное. А в основном сидит в кресле, читая очередную книгу. За последние несколько дней она не сказала мне ни слова. Только скупое "Доброе утро, Гарри" и больше ничего. Делает вид, будто абсолютно не замечает моего присутствия. Я не виню ее, потому что понимаю ее желание побыть одной. Ей, как и мне, плохо, если не хуже.
Гермиона отрывается от страниц и поднимает глаза. Улыбаюсь ей, но больше похоже на ехидную ухмылку. Надеюсь, она не заметила. Напротив, улыбается мне в ответ. Слова вырываются с моего языка раньше, чем я успел о них подумать.
- Все еще будет хорошо, Гермиона.
На секунду я вижу в ее глазах проблеск чего-то, напоминавшего надежду. Затем, смотря прямо мне в глаза, она отвечает:
- Я знаю.
Ее взгляд становится задумчивым и она вновь возвращается к своей книге. Она тоже надеется. Она тоже верит. И она тоже будет ждать тебя, Рон. Сколько нужно.
