Глава 1Времена не выбирают. Думать наоборот — ошибка или лукавство перед самим собой. Мы можем уехать на край света, но и там нас настигнет время, в котором довелось жить. Время, которое мы носим в своем глупом сердце.
Потому что от себя не убежишь. Мы — это время, а время — это мы. И единственная правда о времени и о себе — это та правда, которую знаем мы сами внутри себя.
Но есть тысячи маленьких и больших выборов, совершаемых нами каждую минуту жизни, непоправимых решений, которые ткут эту загадочную паутину, именуемую временем.
* * *
Время от времени у неё начинала болеть голова. Грохот колес проезжавшего мимо поезда, похожий на майский гром, разбивал сознание на тысячи осколков. Каждый день.
Лили Поттер бессильно прижала руки к вискам, но даже это не помогло хоть на долю секунды заглушить болезненные воспоминания. Она посмотрела на мужчину, спящего рядом. Взъерошенные волосы, иссиня-чёрные ресницы, отбрасывавшие легкие тени на его почти совершенное лицо. Совершенный... Таким он выглядел, пока спал. Когда же просыпался, то мог одним лишь прикосновением превратить её жизнь в ад.
Как хорошо, что Гарри сейчас у Петунии.
У Лили сегодня очень важная встреча — встреча с прошлым. Поэтому нужно пойти в душ, чтобы освежиться, ведь никому не нравится нездоровый вид, верно? А шум поезда, как прежде, продолжал проникать в сознание — волна воспоминаний, без особых на то прав, накрыла с головой…
* * *
Когда-то давно, в другой жизни Лили Поттер, тогда ещё — Лили Эванс, сидела у фонтана Кембриджского университета, в котором училась на факультете искусствоведения.
Она мысленно повторяла таблицу неправильных глаголов. Эта привычка осталась у нее со второго класса: таким образом можно было избавиться от предэкзаменационного волнения.
«Be, was, were, been, beat, beat, beaten, become, become»...
— Вот чёрт! Запуталась, — эти слова прозвучали уже вслух.
— Как обычно, повторяешь неправильные глаголы? — Сириус Блэк был её другом со времён детского сада, но иногда его проницательность начинала несказанно бесить.
— Не твоё дело, Блэк! — голос прозвучал особенно недобро.
— Что с тобой, Лили? — он осторожно заправил локон, выбившийся из причёски, ей за ухо.
— Тебя я хотела бы спросить о том же! И еще о многом: «Где ты?», «Что с тобой?», «Почему не позвонил?» — но теперь мне это совсем даже и не интересно! — Лили закусила губу, чтобы сдержаться и не послать его к чертям. Ведь всё только-только начиналось, и она даже ни разу не сказала Сириусу, как сильно любит, однако, всегда есть какое-то «но…», которое меняет всё...
— Прости, что заставил тебя волноваться, — автоматически ответил Сириус, прекрасно зная, что это единственное, в чём сейчас нуждалась Лили. А он нуждался в тишине. Он пока не был готов рассказать ей правду. Да он и не будет готов; никогда, наверное, не будет.
Война приходит почти не слышно, выпивая из человека жажду жизни. Война сродни вампиру, но, кроме жажды жизни, она забирает всё, что мы когда-то любили. И Сириус не стал исключением. Он всё думал о том, как ему быть с призывом на фронт, но к этому грузу прибавлялся ещё и другой: предстоящая свадьба, которую навязала мать.
«Ненавижу свой поганый аристократический род!» — он было сжал кулаки, чтобы не врезать от души по чему-нибудь от переизбытка чувств, но тут почти невесомая рука Лили, коснувшаяся его побелевших костяшек, вывела из вихря тёмных мыслей, что норовили захлестнуть рассудок. Рядом была Лили, она обнимала его, слушая гулкий стук сердца, который хотелось сравнить с бушующим морем. Она была его самым надежным якорем. Его бессмертной надеждой.
* * *
В душу закралось смутное подозрение, и Лили решила поговорить с Ремусом. Ремус во многих отношениях заменял ей отца, который, несмотря на возраст, ушел на войну и там погиб. Война. Проклятая война. Она сейчас придёт к Ремусу, и он рассеет все её страхи, как кошмарный сон. Да, непременно. Так и будет. Волк никогда не даст в обиду своего волчонка. Волчонок — так и прозвали Лили её друзья, когда Ремус Люпин, чья школьная кличка была Волк, взялся всерьез ее опекать. Прозвище, как ни странно, отражало её суть, внутренние противоречие и бесконечное желание выжить… Как хорошо, что у нее был свой верный Волк! Его война, по счастью или наоборот, обошла стороной. Он был болен эпилепсией, и это давало ему хоть какую-то гарантию на выживание, хотя, такой смелый и свободный, он бы с радостью отдал жизнь за кого-то из членов своей семьи, погибшей во время бомбежки: мать, отец, младшая сестра. Война не щадила никого.
* * *
Лондон не был приветлив по отношению к Лили Поттер, по крайней мере, в этот день. Лёгкий моросящий дождь неприятно колол кожу множеством острых холодных иголок — она нетерпеливо поморщилась и ускорила шаг.
Сейчас она запрыгнет в нужный поезд и наконец посмотрит в глаза своему прошлому.
И нет, у её прошлого не серые глаза, а голубые, как у Ремуса Люпина.
Даже тогда, четыре года назад, Ремус посмотрел на нее так, что ей мгновенно стало ясно: он и впрямь всё знает о человеке по имени Сириус Блэк, так же, как и о ней. Он был не по возрасту проницательным. Должно быть, таким его сделала проклятая болезнь, о которой люди до сих пор предпочитают говорить шепотом. И Лили осторожно спросила:
— Ремус, ты что-то знаешь о Сириусе? Почему он так быстро уехал? Зачем ему нужен академический отпуск? — вопросы лились нескончаемым потоком. Она и сама понимала, что надо замолчать, потому что Ремус не успевал даже раскрыть рта, но замолчать отчего-то не получалось.
— Ты должна дать ему время, понимаешь? Тебе так не хватает сдержанности… Сириус всё рассказал бы тебе сам, — у голубоглазого подвижного Ремуса был взгляд глубокого старика.
— Но он, по-видимому, считает, что держать меня в счастливом неведении — лучше всего.
«Рем снова говорит загадками. Как же я ненавижу иногда это качество в нём… и не только в нём…» — мысли вновь менялись со скоростью света.
— Да, действительно. Ключевое слово — в счастливом. Понимаешь, Волчонок, после того, как Регулус погиб, Сириус словно бы одержим чувством долга не только перед страной, но и перед братом.
— В каком смысле?
Ремус подавил тяжёлый вздох.
— Его призывают на войну? — само сорвалось с губ горькое предположение. Она не хотела этих слов.
Ремус снова как-то совсем по-отечески прижал Лили к себе, и она дала волю слезам. Несмотря на то, что плакать тоже не хотела. Такой уж выдался день.
Тем же вечером она отправилась на квартиру, которую снимал Сириус. Услышанное там едва не разбило ей сердце. Что за гнусная привычка подслушивать под дверью! Впрочем, дверь была закрыта не плотно, а говорили они громко. Даже слишком.
— Марлин, ты же понимаешь, что я не могу быть чьим-то мужем, верно? Я просто-напросто не готов.
Ей казалось, она видит Сириуса. Видит, как сжимаются в тонкую злую полоску его красивые губы.
* * *
На деле Сириус был не готов стать мужем именно Марлин МакКинон. На Лили это нежелание не распространялось. Если бы не война. Если бы не долг. Если бы…
Брак с Марлин МакКинон всегда был страстной мечтой его матери. Не его. Его мечтой была Лили.
Вот только о каких мечтах может идти речь, если отец Лили уже стал одной из жертв этой войны? Если погибла семья Ремуса. Если никогда больше веселый парень Регулус Блэк не назовет его Бродягой?
— Да, я прекрасно понимаю твои чувства.
Марлин все еще здесь?
«Ни хрена ты не понимаешь!»
Сириус сдержал порыв ляпнуть подобное вслух — при всей импульсивности остатки воспитанности пробуждали в нём какое-никакое благородство. Как он может сделать в этой жизни что-то серьезное, если какая-то посторонняя девица в мгновение ока способна вывести его из себя?
— Но мы можем постараться, чтобы наши чувства стали взаимны, ведь я уже тебя люблю.
— Да что ты знаешь о любви? — он быстрым шагом вышел из комнаты, нос к носу столкнувшись с ошарашенной Лили.
— Ты женишься? — прозрачно-зелёные глаза блеснули то ли от ярости, то ли от слёз.
Сириус обнял ее.
— Надеюсь, что на тебе.
Он не хотел этого говорить. Он не мог этого не сказать.
* * *
Глупо было полагать, что у них всё получится. Его семья, которая вот уже несколько поколений проживала в старинном доме на площади Гриммо, принадлежала к высшим слоям общества. А Лили еще только собиралась стать искусствоведом. Специальность, с точки зрения престижа, так себе. И никаких родовитых предков.
Но пока они позволяли себе мечтать.
Лили казалась себе Золушкой, в которую влюбился прекрасный принц. Она хотела, чтобы Сириус гордился ей, чтобы ему было не стыдно за нее перед матерью. Она прочитала тонны книг и выучила кучу всякой великосветской чепухи. И это ее ужасно веселило.
— Лили… Ну зачем это все? Я люблю тебя такой, какая ты есть.
— А я такая и есть — умница и красавица. Ну давай, спроси меня о чем-нибудь этаком! — на ее лице сияла солнечная улыбка. Он просто не мог ей отказать.
Она так любила его за то, что он принимал ее любой! Впрочем, Лили лукавила. Она любила его не только за это.
— Итак, вернёмся к нашему «домашнему заданию». Что такое аристократия?
— Форма государственного правления, при которой власть принадлежит представителям родовой знати.
— В каких случаях дама может подкрашивать губы в общественном месте?
— Ни в каких.
Сириус одобрительно кивнул — ему нравились губы и глаза Лили, нравилась её естественность, а потому это было чуть ли не единственное правило хорошего тона, которое его устраивало.
— В каких случаях для дамы недопустимо надевать белые туфли?
— На похоронах, во время траура по близким родственникам, а также в любом месте, где есть лошади.
— А в каких случаях даме полагается надевать белые туфельки? — ехидно спросил Сириус.
— На свадьбу, — ответила ничего не подозревающая Лили.
— На чью свадьбу? — допытывался он.
— На нашу? — смущённо предположила Лили, и в её глазах мелькнули счастливые искорки.
— Если ты согласна, конечно же… — серьёзно сказал он.
— Конечно, согласна, дурачок.
* * *
Сейчас, в первый день весны, Лили Поттер, которая поехала к Ремусу и продолжала слушать колыбельную стука колёс, вдруг поняла, что эта музыка навевает не только дурные воспоминания, но и приятные, которые эхом надежды раздаются в сердце. Надежды на что? Просто надежды.
…Солнечный летний день ничем не примечателен — за исключением того, что мать Сириуса должна принять судьбоносное решение. Это было последнее лето, которое они провели вместе, и тогда надежда еще не была эхом — она просто была. Также была и вера в то, что они будут рядом до конца дней.
— Знаешь, когда мы станем жить вместе, то обязательно купим неразлучников. У моей мамы аллергия на разного рода живность, — он засмеялся, и голос его был приятнее, чем пение соловья ранним утром.
— И они обязательно будут цвета зелёных яблок, — Лили улыбнулась, вспоминая вкус этих самых яблок.
— Да, моего любимого цвета, — подхватил Сириус. — Ведь зелёный — цвет твоих глаз.
— И всё-таки, я хочу стать лучше для тебя… — она опустила взгляд.
— Ты и так само совершенство, — бездумный порыв заставил Сириуса накрыть губы Лили своими с такой пронзительной нежностью, какой он, как ему казалось, никогда не испытывал по отношению к ней. Возможно, он чувствовал, что это их последний поцелуй.
Потом они много говорили и много смеялись.
Беседа была непринуждённой — и очень жаль, что в матери Сириуса никогда не было непринуждённости, а они были глупыми, мечтательными детьми. Очень часто после Лили сожалела, что ей было не суждено повзрослеть хоть немного раньше.
* * *
— О боже, ваши волосы… разве так трудно уложить их? — губы Вальбурги Блэк сложились в тонкую полоску, совсем, как у Сириуса, когда тот злился.
— Нет, мама. Это я попросил Лили не укладывать их, мне нравится её естественность.
— От естественности до неотёсанности — всего один шаг, — отрезала Вальбурга.
— От аристократичности до бездушия всего секунда, — деланно-холодным тоном заметил Сириус.
— Как и до никудышного выбора жены.
Лили очень долго плакала, а Сириус поклялся, что заставит мать передумать. Но Вальбурга была непреклонна, точно ледяной склон альпийских гор. Разразился колоссальный скандал, и Сириус заявил, что собирается идти на фронт. А слово Сириуса…
— Что ты надеешься этим доказать? — уже ни на что, по правде сказать, не надеясь, спросила Лили.
— Что я не пустое место, что я, в первую очередь, мужчина и могу принимать решения сам. — Он собрался с силами и произнёс: — И когда я вернусь, то обязательно женюсь на тебе. Не плачь, милая. Ты не сможешь удержать меня. К тому же ты ведь знаешь, что я обещал Регулусу осуществить то, чего не сумел он. Это мой долг, я хочу быть свободным.
Что она могла ответить на это? Ничего. Мальчики играют в войну, девочки плачут. Все как всегда.
* * *
После того, как Сириус ушёл на фронт, а спустя вечность, длинною в шесть с половиной месяцев, на них обрушилось известие о его смерти, Лили долго не могла прийти в себя. Она бросила учёбу и в таком состоянии забытья провела целый год. И весь этот год рядом был друг Сириуса Джеймс Поттер, верный, надежный, как скала, Джеймс, с его теплыми руками и спокойным голосом.
Иногда она почти ненавидела его за то, что он отделался всего лишь ранением в ногу и легкой хромотой в то время, как Сириус погиб. А иногда… Иногда он был единственным, что еще держало ее на плаву, заставляло чувствовать себя живой.
— Ты должна продолжить учёбу, Лили. Если не на факультете искусствоведения, то на каком-либо другом. Ты должна жить дальше. Ты не можешь так настойчиво отвергать всё то, что тебе предлагает жизнь.
— Ещё как могу, — устало сказала Лили.
— Ты не должна ломать свою жизнь дальше.
«Интересно, а что бы сказал Сириус? Какие бы он нашёл слова?» — Лили знала ответ. Сириус не был красноречив, но только одним своим взглядом заставлял её позабыть все тревоги. Зато у Джеймса было очень много слов. Особенно он любил фразу: «Ты не должна…»
— Но кто же меня, по-твоему, остановит?
— Я…
В тот день произошёл их первый опыт близости; спустя несколько месяцев Лили осознала, что беременна, и они поженились. Их связывала не любовь. Их затопило волной страсти, неожиданно накрывшей и погрузившей в забытьё — хотя бы на несколько мгновений.
Это всё, что ей было нужно. Это была жизнь. А потом придёт и любовь. Она будет любима, она хочет вновь услышать эхо надежды, которое возникало в минуты, которые Лили проводила с Сириусом…
Она училась на факультете социальной психологии и действительно стала лучше понимать людей — до момента, пока не узнала, что Сириус вернулся. Он вернулся из плена! Он жив! Ремус Люпин был первым, кто сообщил ей эту радостную новость.
И вот сейчас она ехала затем, чтобы впервые за четыре года увидеть старых друзей. Чтобы увидеть Сириуса…
Ремус, как обычно, добрая душа, считал возможным помочь, если не всему миру, то хотя бы самому близкому другу: он оказал ему не только самую необходимую медицинскую помощь (Ремус работал в госпитале), но и поделился кровом, радушно позволив жить в своей квартире сколько душе угодно.
Однако приехав по указанному адресу, она так и не решилась зайти. Стояла под окнами и смотрела на силуэт в освещенном окне. Это был Сириус — она узнала бы его из тысячи. Даже издалека он по-прежнему казался таким родным. Каждый жест, который она могла разглядеть сквозь размытое дождем стекло, вызывал в её сердце новый прилив боли… и острый приступ счастья: жив. Пусть ничего уже не вернуть, пусть. Если она решится открыть эту дверь, то сделает только хуже. В одну реку не зайти дважды. Она не должна опускать руки. Её сын — это её выбор, её путь к счастью. Сейчас она вернётся в свой загородный дом и подарит ему всё своё тепло и всю радость, которой наградил её Сириус за время, что сумел быть рядом.
Ее мальчик — это ее будущее, ее любовь, ее надежда.
Лили в последний раз взглянула на освещенное окно, подняла повыше мокрый воротник плаща и решительно зашагала в сторону железнодорожной станции.
