Глава 1Темнота давит на Гермиону, подминает под себя и не дает вдохнуть полной грудью, заставляя судорожно вцепиться тонкими пальцами-веточками в подушку и дышать рвано, быстро-быстро, словно после долгого бега. Мысли мечутся в сознании, неуловимые и больные, зараженные страшным вирусом предательства, что мучительно медленно растекается по всему тему и захватывает в свой плен всю ее чертову жизнь. Ей хочется кричать, хочется разодрать в кровь ладонь, к которой
он когда-то прикасался так нежно и трепетно, словно она сокровище, словно она — самое важное, что было, есть и будет в его жизни, словно она дороже тысяч философских камней…
Глупые фантазии.
Гермиона до сих пор не знала, что она такая же, как миллионы других девочек, что сидят у окна и томно вздыхают, ожидая, когда прекрасный принц появится на фоне алого заката и унесет их в свою сказочную страну.
А ее сказка постучала к ней в дверь рукой строгой женщины в островерхой шляпе, ворвалась в ее жизнь изумрудными чернилами на желтоватом пергаменте, прокатилась по ее судьбе магией из волшебной палочки. И очень быстро показала, что даже в сказке Гермиона должна сама выгрызать себе право зваться счастливой.
Но однажды она забыла об этом. На секунду, на одно краткое мгновение, пока сердце в груди застыло от одного прикосновения и казалось, весь мир в предвкушении замер вместе с ним, ведь ему же совсем-совсем не плевать на судьбу одной маленькой, заигравшейся в любовь девочки.
А Гермиона до сих пор не знала, что умеет так талантливо обманывать саму себя. Не знала, что можно так просто остаться вдруг без сердца, что было безжалостно вырвано из груди, вышвырнуто на улицу, в лужу грязи на сырой земле, никому больше не нужное, гниющее под прессом чужого равнодушия.
Она поднимает правую руку к глазам и смотрит на нее, внимательно, изучающе, словно на секунду выпав из реальности. Рыдания на грани истерики против воли вырываются из горла, и приходится до боли закусить губу, только бы заглушить, стереть, вырвать из памяти…
— Гермиона…
Перо в ее правой руке стремительно порхает над пергаментом, выводя все новые и новые ровные строчки слов. Она сосредоточенно хмурится, листая учебник в поисках чего-то в обязательном порядке до жути важного, и на секунду Рон перестает дышать, залюбовавшись кончиком пушистого пера возле рассеянно прикушенной нижней губы…
— Вместо того чтобы смеяться над чем-то, лучше бы ты занялся делом, Рон. Домашние задания сами себя не сделают!
Надо же, своего имени она не услышала, зато стоило ему всего один разочек улыбнуться… И вечно эти домашние задания в ее голове! Интересно, и ночью Гермиона думает только о них? Уж ей-то точно не снятся всякие глупые сны, в которых только он, она и большая кровать с бардовым балдахином… Рон чувствует, как стыдливая краска стремительно заливает его щеки и быстро отворачивается — нет уж, лучше бы ей ничего и не знать о его снах.
— Конечно, зачем им делаться самим, если есть ты, — раздраженно бурчит он в порыве злости на самого себя за ненужные в такой момент мысли.
На секунду Рону удается перехватить брошенный на него, полный боли и обиды взгляд прежде, чем книга захлопывается с оглушительным грохотом и Гермиона поднимается с кресла, быстро бросая свои вещи в раскрытую сумку.
— В таком случае мы, пожалуй, не оставим твоему домашнему заданию выбора — если меня не будет рядом ему так или иначе придется делаться самому. А когда это произойдет, будь добр, Рональд, продемонстрируй мне плод этого истинного чуда! — Рон уже мысленно бьется головой о стену и взывает себе на голову все известные проклятия.
Идиот! И почему, во имя трусов Мерлина, он всегда сначала говорит — а потом думает?!
— Ну прости, прости, Гермиона, я просто пошутил! Вот, смотри, я уже начинаю писать эссе по истории магии. Или по зельеварению. Или что нам там задавали?.. — рассеянно спрашивает он, роясь в своих книгах, а заодно и закромах памяти, пытаясь отыскать там малейшее упоминание о хоть каком-то домашнем задании.
— Трансфигурация, — снисходительно кидает Гермиона и опускается обратно в кресло, а Рон с победным видом вытаскивает книгу и торжественно опускает ее на стол, успев уловить мелькнувшую на долю секунды улыбку на ее лице.
— Вместо того чтобы смеяться над чем-то, лучше бы вы занялись делом, мисс Грейджер. Домашние задания сами себя не сделают! — высокопарно изрекает он, задрав нос повыше, и настороженно замирает, на мгновение испугавшись, что опять переборщил с шуткой и сейчас Гермиона точно развернется и уйдет.
Но страх быстро испаряется, сменяясь приятно разливающимся внутри теплом, когда его уха ласково касается знакомый смех. Поддавшись волшебству момента, Рон тянется вперед и перехватывает руку Гермионы, большим пальцем нежно оттирая маленькое чернильное пятнышко на тыльной стороне хрупкой ладони.
— Я хотел сказать… Испачкалась… Вот, теперь всё… — бормочет он, на несколько долгих, сладких секунд оттягивая момент, когда придется выпустить из своих грубых, мозолистых рук сотканное из тысяч тоненьких, ярких солнечных нитей творение, сокровище, что дороже тысяч философских камней.
Выпустив маленькую ладошку, Рон быстро отворачивается и утыкается носом в книгу, так и не увидев, сколько желанных, тайно воображаемых им чувств за эти несколько секунд отразились в глазах Гермионы.
А по настилу палатки нестройно маршируют капли дождя, ударяясь о землю в такт ее мыслям и надрывным рыданиям. Гермиона с остервенением трет правую руку, пытаясь стереть малейшее воспоминание о
его прикосновении, пытаясь заставить маленькую, заигравшуюся в любовь девочку исчезнуть навсегда. Ей нет места в этом мире, где война, где кровь и смерть, где боль и предательства, где сердце вырвано из груди и небрежно отброшено в грязь. Где сказка уступила место ужасной реальности еще тем далеким вечером, где был женский туалет, тролль с тяжелой дубинкой и мальчик с этой его дурацкой Левиосой. В мире, где этот мальчик бросил Гермиону, растерянную, слабую и беспомощную, оставил одну в пугающей темноте неизвестности, безликой тенью исчезнув под нарастающий шум дождя.
