Глава 1Я всегда знал, что эти парни — ненормальные, и даже не спорьте, это вам каждый подтвердит. Нет в Хогварсте блаженного, который считал бы нас нормальными. Некоторые считают клевыми, отдельные засранцы — засранцами... Удивительное совпадение, правда? Слышали маггловскую присказку о бревне в глазу? Мне Эванс рассказала, не помню, к чему. Магглы — тоже те еще психопаты, конечно, надо же — бревно в глазу...
Но факт — никто вам не скажет, что «эти парни — самые что ни на есть нормальные».
Вот как вам один случай?
*
На часах — половина первого, и мы чинно сидим в своей спальне, у нас зажжены три лампы, на полу валяются конспекты, игральные маггловские карты и свернутые в трубочки носки, и мы молчим. Спросите у кого: «Часто ли эти парни молчат?» Вам скажут, что вы спятили. Эти парни всегда на высоте! Не верьте им: мы же не какие-то одержимые. Рем вот читает и хрустит печеньем. Пит таращится в «дневник сновидений» и пытается вспомнить, что ему снилось; щеки у него красные — знаем мы, что ему снится, развратнику. Я пялюсь в окно и жду, пока луна доплывет до квиддичного кольца и окажется ровно в центральном: никому не говорите, но иногда на меня находит.
Мы все ждем Блэка, которого унесло после ужина на подвиги.
И вот открывается дверь.
Блэк заходит в комнату, делает трагическое лицо: у него это всегда отлично получается. Делает свое это лицо и говорит:
— Вы не поверите. — И трогает ладонью лоб. — Даже не спрашивайте. Я запятнан. И это пятно не отмыть.
Я спешу его обрадовать:
— Дорогуша, ты запятнан с того мгновения, как оказался с нами в одной спальне.
— Или даже с того, когда раздавил змею детским башмаком, — флегматично добавляет Рем. Он даже голову не поворачивает в сторону этого жеманного позера, у которого на лице написано: «Спроси, спроси меня, что грандиозное я совершил!»
Блэк закатывает глаза.
— Ты выглядишь, как твоя кузина, — предупреждаю его.
— Которая? — уточняет этот позер.
— Та, которая не конченая психопатка.
— Упаси Мерлин, — он встряхивается, как будто на нем собачья шкура, — избави, избави меня от наследия крови, милостивый Мерлин. Но я не о том.
Ему не терпится настолько, что он перетаптывается, точно хочет по-маленькому.
Он проходит внутрь, обводит всех взглядом... Таким, знаете, что Питер уже забывает про свое недописанное эссе и заглядывает ему в рот, а Рем соизволяет приподнять глаза от какой-то-важной-энциклопедии и даже вытаскивает изо рта недогрызенный крекер: я весь твой, значит.
Блэк седлает сундук, поверх которого накиданы какие-то мантии, пледы и лежит скомканная моя красавица-невидимка — а этот гад садится на нее своей чистокровной задницей! — и изрекает:
— Я покусал декана.
Я уверен, даже старина Годрик не так пыжился, когда рассказывал внукам: «Я основал Хогвартс, дети мои».
И после этого, вы понимаете, Питер начинает задыхаться от восторга и ужаса, Рем откладывает крекер, а я спрашиваю:
— Какого из?
Блэк ухмыляется. Он бледен и горд собой до невозможности, и его лицо хочется припечатать подушкой. Я вижу, что он в ужасе от своей крутизны.
— Естественная цепь питания, Сохатый.
У него лицо висельника. Такие умирают, ухмыляясь до ушей и готовясь кинуть Всевышнему первым делом: «Съел, старый? Видал?».
Блэк морщится и демонстративно вытаскивает изо рта светлый короткий волос. Я даже не хочу спрашивать, откуда он его выдернул.
— Из хвоста, — но он считает долгом поделиться. И вдруг чихает. — Фу, дышать невозможно. Это наследственность, у какого-то дядюшки была аллергия на кошек. — А потом заходится хохотом: — Мерлин, я чихаю деканом! Я... чихаю...
Иногда мне кажется, что чихает он исключительно собственными мозгами. Питеру тоже весело, и теперь закатываю глаза я: у меня не такое гордое и нежное лицо, и я не похож в такие моменты на девчонку. Питер ужасен. Слушать его смех без зубовного скрежета невозможно: этот коротышка заходится визгливым попискиванием, каким-то булькающим, словно у него полное брюхо воды. Бр-р.
Я все-таки спрашиваю у этого придурка:
— За какой задницей ты вообще шлялся в своей шкуре?!
Блэк ерзает на сундуке и довольно скалится.
— «За какой задницей»? Нет такого выражения, Джейми. И, если хочешь, уж точно не за деканской задницей я шлялся, упаси Мерлин, а вполне себе за кое-какой аппетитной...
Пес-маньяк. Огромный шерстяной извращенец, разгуливающий по коридорам школы. Наверное, девчонкам нравится. Наверное, они кормят его сухарями или сливочными тянучками и недоумевают, откуда в школе такая славная псина. Питер краснеет чуть ли не до кончиков пальцев и бормочет под нос что-то вроде: «Да, она ничего так...». Эй, один я не знаю, на кого именно охотился Бродяга?
Итог подводит Рем, хитро поглядывая на Питера:
— В контексте естественной цепи питания и в целях сохранения дружественных отношений с промежуточным элементом предлагаю принести ему в жертву элемент нижестоящий.
— Что-что? — радостно переспрашивает Питер.
Питер никогда не понимает. Поэтому и не обижается. Поэтому, наверное, он до сих пор с нами и никому еще не дал в морду. Я бы сделал это первым делом, но я — не Питер.
— Береги хвост, — перевожу я.
Встаю и спихиваю Бродягу с сундука. Отряхиваю мою красавицу и сворачиваю в аккуратный сверток. На помятую школьную мантию, невнятный кулек на полу, я даже не смотрю. У Бродяги хорошее настроение, и он с рыком упирается башкой мне в живот и валит на кровать. Конечно, я не остаюсь в долгу, и начинается потасовка.
Я уже не вижу, что луна оказывается в центральном кольце, и как это красиво. Я пытаюсь пнуть Бродягу коленом под ребра, а он пытается добраться до моих подмышек и пощекотать: никогда этот гад не дерется честно.
