Я люблю её. Она любит меня.

Глава 1

Мы сидели за дальним столиком «Трёх мётел» и грели руки о специально для нас подогретые кружки со сливочным пивом. В Хогсмид мы заявились совершенно неожиданно для самих себя: почему-то именно в эту деревушку, так тесно связанную с нашим детством, нам захотелось прийти сегодняшним холодным январским вечером после театра. Я, честно признаться, сначала хотел остаться дома, но Гермиона меня всё-таки уговорила: не выбрасывать же ей было второй билет, а кроме меня пойти оказалось не с кем. Честно говоря, я совсем не разочаровался в своём окончательном решении: мы смотрели постановку русской комедии «Горе от ума». Всю дорогу до театра Гермиона нахваливала это произведение, которое она, как оказалось, читала. На самом деле, такому стечению обстоятельств я не удивлён, и даже рад. Комедия и правда замечательная, думаю, под впечатлением от неё я останусь ещё надолго.

В пабе достаточно тепло, но дверь то и дело открывается, впуская новых посетителей, поэтому сквозит, особенно в нашем уголке. Она кутается в свою куртку и греет руки о кружку, допивает пиво и немного пены остаётся на её верхней губе. Я улыбаюсь и наклоняюсь к ней, осторожно убирая пену пальцем. Гермиона улыбается мне в ответ, как всегда красиво и мягко. И её чуть сощуренные тёпло-карие глаза весело смеются. Я оставляю на столе денег и чаевых, и мы уходим.

На улице идёт снег, всё вокруг блестит и буквально светится изнутри. Тонкий слой снега лежит воздушным белоснежным покрывалом на дороге, кустах и деревьях, на крышах небольших домов, похожих на пряники. Гермиона идёт чуть впереди меня, не оборачиваясь. Я нагоняю её и приостанавливаю за локоть. Она разворачивается и смотрит в мои глаза, всё ещё улыбается. На тёмных ресницах блестят капельки — растаявшие снежинки, они же путаются в её тёмных кудрях и оседают на пуховом воротничке капюшона. Я беру из её рук нелепую немного детскую шапочку с помпонами и надеваю на неё. Она недовольно морщит нос, чуть хмурится, но продолжает улыбаться. По носу я её щёлкаю, чтобы не хмурилась (не хватало ей ещё морщин на лице в её-то двадцать три), и из-за этого она начинает смеяться. Сначала пытается смех спрятать, но он всё же вырывается, и его теперь трудно остановить. Она смеётся, смеётся... Тихо, мелодично, мягко, искренне-весело, щуря глаза и запрокидывая голову. Я леплю небольшой снежок и бросаю ей его в спину — она, резко обрывая смех, разворачивается ко мне, взмахивая волосами, и тут же наклоняется, чтобы слепить ответный снежок. Теперь смеюсь уже я, убегая от неё, но постоянно оглядываясь.

Мы дурачимся, бегая друг от друга и обкидываясь блестящими снежками, и останавливаемся передохнуть только у Визжащей Хижины. Она стоит, упершись руками в колени, и глубоко дышит, выравнивая дыхание. На её тёплых губах — тень лёгкой улыбки; волосы блестят от снега ещё сильнее.

В её улыбку, смех, взгляд я готов влюбляться снова и снова. Каждый раз, когда я смотрю на её лицо — как будто первый. Каждый раз я снова подмечаю какие-то мелкие детали, которых не видел раньше. Её смехом можно наслаждаться вечно, словно музыкой. А её улыбка — самое прекрасное, что только есть на этой планете. Я готов влюбляться в неё снова и снова, во всё: во взгляд и улыбку, в непослушные локоны и гордую осанку, в плавную походку и долгие занудные речи. Я влюбляюсь в неё вновь и вновь каждую секунду и не могу понять, как когда-то давно, много лет назад, она могла меня раздражать.

Я когда-то так же давно сказал Гарри, что без неё мы не продержимся и двух дней. Я врал. Я без неё не продержусь и дня. Она мне нужна, без неё я, кажется, не живу, а просто существую.

Она незаметно подходит ко мне и обнимает, тонкими тёплыми пальцами едва касаясь моей голой шеи (шарф я так и не одел). Я обнимаю её за тонкую талию одной рукой и второй глажу по голове. Она доверчиво прижимается к моей груди и молчит.

Именно в этот момент я бесконечно счастлив. И она, думаю, тоже. Я люблю её. Она любит меня. Разве нужно что-нибудь ещё для счастья? Решение приходит в голову неожиданно. В одну секунду.

- Гермиона, выходи за меня?

Она отрывается от меня и недоверчиво смотрит прямо в глаза, долго молчит.

- Рональд, ты... Ты шутишь?
- Нет! Я серьёзен как никогда! - опровергая мои слова, на лице расплывается неконтролируемая широкая улыбка, и Гермиона стукает меня в плечо; я ловлю её за руку и не отрываю взгляда. - Так ты согласна?
- Я... Рон, я не знаю... Я... - она смущена, растеряна; я её прекрасно понимаю: сам не знаю, как бы отреагировал на столь неожиданное предложение.

Но она молчит слишком долго. Я разочарованно вздыхаю и отпускаю её ладонь, отступая на шаг. Всё волшебство вечера медленно растворяется. Но Гермиона хватает меня за руку и чуть сжимает её.

- Рон, я... Да, я согласна.

Я поднимаю на неё глаза и снова улыбаюсь, неверяще, но счастливо. Молчаливая пауза не затягивается надолго: я подхватываю её на руки и быстро-быстро кружусь с ней. Отпускаю, и она тут же обнимает меня и сладко-сладко целует, глубоко, мягко, нежно, ласково.

Мы стоим посреди заснеженной улицы, растрёпанные, счастливые, и целуемся.

Мы счастливы. Я люблю её. Она любит меня. Разве нужно что-нибудь ещё для счастья?