Глава 1 Поезд набирал скорость. Уолтер как раз вышел из купе и в душе у Хелен появилось подозрение, что что-то не так. Тряхнуло. Небольшой чемодан мужа свалился с верхней полки. Хелен услышала какой-то шум и скрежет. Она хотела было выйти, чтобы позвать Уолтера, как вдруг в дюйме от ее лица оказался грязный пол и женщина почувствовала страшную боль в голове и в боку...
***
Хелен Певенси была противницей эвакуаций, предпочитая держать всех детей при себе и самостоятельно следить за их безопасностью. И все же, это было невозможно. Старшие — Питер, Сьюзен и Эдмунд уже учились в школах-интернатах, находившихся за городом. Это была идея Уолтера — в интернатах выше уровень образования, да и безопаснее получается. Бомбят ведь в основном, только крупные города. По этому, с ней оставалась только младшая дочь, Люси, которой на тот момент только исполнилось восемь лет.
В сентябре тридцать девятого в саду Певенси руками уполномоченного местной противовоздушной обороны, Боба Стэнли и двух его помощников было установлено андерсоновское бомбоубежище, частично заглубленное в грунт, стенами и потолком для которого служили широкие полукольца из гофрированного железа. Сверху это сооружение засыпали землей и обкладывали мешками с песком, от чего оно напоминало блиндаж на передовой линии фронта.
Жить в постоянных бомбежках с ребенком на руках оказалось не просто. Хелен через день работала телефонисткой на станции, а Люси в эти дни приходилось оставаться с соседкой, миссис Дэрроу и ее сыновьями-дошкольниками, Аланом и Тедди. И все же, Хелен упорно не желала расставаться с младшей дочерью, которая оставалась для нее маленьким лучиком света. Она сама учила дочь, хотя несколько начальных школ по-прежнему работали. Каждую неделю они вместе писали письма — для Сьюзен и Питера с Эдмундом в интернаты и отцу на фронт. Люси по складам читала вслух ответы сестры и братьев, сияя, от гордости за успехи Питера, как медный грошик.
Однако, после Большого блица сердце Хелен не выдержало и, как только старшие вернулись из школ («Мамочка, да вы совсем рехнулись! Возвращать детей в Лондон в такое время! Смерти детям хотите?!»), всех четверых пришлось отправить за город к другу семьи — профессору Керку. Это означало, что она не увидит их все лето, а старших потом еще почти целый год, ведь все они снова разъедутся по интернатам.
Прощание на вокзале вышло довольно сухим. Хелен прилагала все усилия, чтобы держаться твердо; не хотела, чтобы дети видели, как она плачет. Лондон тогда пестрел плакатами
«Оставь Гитлера мне, сынок. Тебе сейчас надо быть за пределами Лондона», а мальчишка на них отчего-то ужасно напоминал ей ее собственного младшего сына. Должно быть, детей на плакатах специально рисовали такими — похожими на настоящих, при чем, всех сразу.
Она приколола бирки с именами и адресом Профессора на пальто каждого ребенка, чьим-то чужим голосом спросила у младшей, тепло ли ей, прекрасно понимая, что даже если и нет, та все равно не скажет. У Люси и Сьюзен дрожали губы, хотя старшая упорно пыталась улыбаться, а Эдмунд, обиженно заметил, что будь папа дома, он бы никуда их не отправил, и увернулся от ее поцелуя, после чего Хелен пришлось взять с него обещание, что он непременно будет слушаться старшего брата и вести себя хорошо. «Ты настоящий мужчина», - сказала она Питеру, когда тот кивком головы ответил на ее просьбу следить за младшими и это была лучшая похвала, какую он мог услышать в свой адрес.
Работники эвакуационного центра проверили билеты и усадили четверых растерянных, жмущихся друг к другу детей в поезд вместе с восемью сотнями других — таких же напуганных и плохо понимающих, что происходит и паровоз уехал, увозя ее ребят туда, где они должны быть в безопасности.
И, как назло, едва дети уехали, бомбежки прекратились. Хелен начала даже подумывать, не забрать ли их обратно, но в следующем же письме Уолтер строго-настрого запретил ей это делать. Потянулось нелегкое лето сорок первого года, когда наступило временное затишье. Женщина переписывалась с детьми весь июнь, в июле ответ пришел лишь один, написанный рукой Питера, надиктованный остальными. Это письмо сильно отличалось от тех, что дети присылали ей раньше. Она не могла толком понять, в чем же разница, и все же, оно было абсолютно другим. Три письма, полученных от Питера и Люси, Сьюзен и Эдмунда больше походили на прошлые форматы их переписок. В каждом дети уверяли, что все хорошо, им нравится гулять по окрестностям, исследовать дом и играть вместе, но последние четыре звучали несколько фальшиво.
Двадцатого августа они вернулись.
Встречали детей Хелен и Уолтер вместе (отца комиссовали домой из-за ранения в ногу). С замиранием сердца мать высматривала их на перроне — повзрослевших Питера, Сьюзен, Эдмунда и Люси. Она не узнала их. Нет, не в том смысле, что Питер за лето стал выше ее самой, а у Сьюзен начала расти грудь. Это просто были незнакомые дети. Старший вышел из поезда и помог слезть с подножки сначала сестрам, спустившимся, как истинные леди, затем еще нескольким незнакомым девочкам. Эдмунд, раньше всегда горбившийся, шагал теперь с абсолютно ровной спиной, от чего тоже казался выше. И это ее десятилетний мальчик?
Они выстроились в ряд — Питер, Люси, Эдмунд и Сьюзен, выглядывая родителей в толпе.
- Мама! - радостно крикнула младшенькая.
- Отец? - удивился Эдмунд.
Все четверо, подхватив чемоданы, бросились к родителям. Объятия, поцелуи — все как и полагается, однако чувствовалась какая-то отчужденность со стороны детей.
- Питер, как ты вырос, - улыбнулась Хелен со слезами на глазах. Тот неловко потер шею и тоже улыбнулся.
- Я уже и забыл, какая ты красивая, - протянул младший.
- Папа, мы так скучали...
***
Хелен считала себя плохой матерью. Она гадала, в какой же момент допустила эту ошибку и позволила детям стать ненуждающимися в родителях. В те десять дней, что они провели вместе, она не верила своим глазам и ушам. Дети, казалось, больше не были детьми. В ответ на расспросы они только переглядывались, будто знали
нечто большее и говорили, что ничего такого особенного за лето с ними не приключилось.
- Бедная мама, - услышала она как-то из-за двери ведущей в комнату мальчишек, - ей, должно быть, нелегко приходится - она же видит, как мы поменялись.
Говорил Питер и Хелен невольно насторожилась, хотя вовсе не собиралась подслушивать.
- Да уж, - вздохнул Эдмунд, - не хотел бы я оказаться на ее месте. Жаль, мы не можем рассказать ей, что происходит...
Большего она не расслышала, потому что ее окликнул Уолтер и пришлось уйти. Однако, гораздо больше ее поразил диалог девочек, случайно услышанный ею парой дней спустя:
- Жалко, что я больше не такая высокая, - вздохнула Люси.
- Лу, тебя уже просили, - раздраженно сказала Сьюзен, - давай не будем говорить об этом.
- Но это правда, я была такой красивой и сильной, а теперь мне снова нужно будет ждать девять лет, пока я опять не стану такой.
- Сначала придется пройти через прыщи на спине и потные руки, - злорадно заявила старшая.
- Но у меня не было прыщей в Нарнии! - возмутилась девочка.
- Да там вообще никто из нас не болел, - фыркнула сестра.
«И что еще за Нарния?», - подумала Хелен, задумчиво водя пальцем по узору на обоях.
- Уолт, - сказала она мужу поздно вечером, когда они уже лежали в постели, - ты знаешь, что такое Нарния?
- Нет, - покачал тот головой, - никогда не слышал. А что?
- Да так... дети... я уже не в первый раз слышу от них это слово.
Мистер Певенси лишь пожал плечами.
- Должно быть, придумали себе что-то. Профессор Керк прекрасный человек, но, сдается мне, что дома у него детям было ужасно скучно.
На время это ее успокоило. Дети вели себя достаточно прилично, но вот время подошло и старшим вновь пора было уезжать в школы. Войну никто не отменял, хотя город пока больше не бомбили. Люси рыдала на вокзале, когда ее сестра и братья садились в поезд. Питер что-то шепнул ей и она вроде как успокоилась, однако, как только поезд тронулся, снова ударилась в слезы.
Люси училась хорошо, и даже слишком, в отличии от Сьюзен и Эдмунда, которые вечно думали «не о том». Девочка могла запросто складывать в голове огромные числа и неведомым образом, стала читать гораздо лучше за это лето. Теперь она уже сама писала родным письма. Люси можно было бы назвать идеальной девочкой, если бы она не дралась с соседскими мальчишками и не болела без конца.
Раньше Люси частенько садилась на подлокотник кресла Питера, а тот читал ей что-нибудь вслух. Ей не хватало отца. Теперь же, когда она садилась на подлокотник кресла Уолтера, у Хелен складывалось твердое впечатление, что ей не хватает старшего брата.
И все же, девочка осталась ее маленькой Люси. Она так же радовалась мелочам и так же прижималась к матери, когда ей становилось страшно, что, впрочем, случалось теперь значительно реже.
В октябре Уолтер вернулся на фронт, а в январе возраст призывников был понижен до восемнадцати с половиной лет и в категорию были переведены незамужние женщины в возрасте от двадцати до тридцати лет. В апреле было отдано распоряжение прекратить выпечку белого хлеба и началась очередная волна бомбежек. Любимой едой стала тушеная фасоль и картофельные чипсы по талонам.
В мае Семья воссоединилась. Все, кроме отца, разумеется. Лето провели вместе. Такое же напряженное, как и прошлое. С прибытием старших, Люси расцвела мелкими цветочками, а Хелен постепенно убедила себя, что та разительная перемена, произошедшая в детях год назад ей лишь почудилась. Ну конечно, они выросли — три месяца у Профессора, потом еще девять месяцев в школе. В последний раз виделись на Рождество. Это только малышка Лу была все время под боком. А с ней (ну вроде как) все в порядке.
Питеру было уже почти пятнадцать, Сьюзен — тринадцать, а Эдмунду скоро должно было исполниться двенадцать. Хелен с некоторым удивлением нашла в старшем сыне достаточно интересного собеседника, дочь упорно шла к тому, чтобы превратиться в маленькую кокетку, а младший же смотрел на мир с неизменной кривой усмешкой. Это были
ее дети. Странные, изменившиеся, но по-прежнему, родные. Хелен с досадой стала замечать, что старшие разговаривают с ней едва ли не на равных. Питер порывался пойти работать, как и мать, но та ему не позволила. И все же, это было хорошее время. Мать и дети почти привыкли друг к другу заново. В августе удалось попасть в кинотеатр на недавно вышедший мультфильм «Бемби» (Люси потом рыдала целый вечер).
Но лето закончилось на этот раз, все четверо разъехались по школам-интернатам. Люси очень переживала на этот счет — это был ее первый раз. Она старалась не подавать и виду, но волнение было едва ли не написано на ее лице.
Хелен осталась одна в пылающем Лондоне. За три года войны однообразная еда, которой вечно не хватало и бесконечные бомбежки, каждый раз происходившие с разным интервалом, успели окончательно ей осточертеть. Теперь, когда с ней больше не было Люси, о которой надо было заботиться, она больше не пряталась в бомбоубежище. Гораздо проще было при звуке тревоги перевернуться на другой бок, накрыть голову подушкой и молиться, чтобы бомба не попала в дом. «Ты что, не знаешь, что идет война?», - лилось из радио. «Я самая высокая в классе», - писала Люси.
На Рождество дети не смогли приехать. Она получила четыре нарисованных от руки открытки, которые хранила потом очень долго. Жизнь шла довольно однообразно. К бедам быстро привыкаешь, как это не горько.
Тысяча девятьсот сорок второй год сменил сорок третий, а за ним прошли сорок четвертый и сорок пятый. Война закончилась. Дети выросли окончательно.
В мае сорок шестого Уолтера пригласили на шестнадцать недель в Америку читать лекции. Хелен, десять лет нормально не отдыхавшая, отправилась вместе с ним, взяв с собой только семнадцатилетнюю Сюзи, за которую волновалась больше всех. Она вовремя не научила старшую дочь, что молодой девушке не пристало проводить так много времени на этих шумных вечеринках, не объяснила что это попросту не прилично — использовать косметику в ее возрасте. А эта алая помада... Хелен решила, что девушка вынесет из путешествия в Америку гораздо больше, чем младшие. Оставалось решить, что делать с остальными. Питер, готовившийся к экзаменам, должен был провести каникулы у обедневшего профессора Керка, в старом доме которого в годы войны, четверо детей провели одно лето, а Эдмунда и Люси пришлось отправить к сестре Хелен и ее семье, потому что взять с собой всех троих было бы слишком дорого.
Теперь Сьюзен хотя бы пользовалась вниманием молодых офицеров и профессоров, а не неизвестных сомнительных студентов. Четыре месяца в штатах пошли на пользу и матери и дочери. Хелен вновь почувствовала себя молодой, а Сюзи расцвела и активно пользовалась своей привлекательностью. Хелен убеждала себя в том, что общество, в котором ее старшая дочь вращалась сейчас было гораздо лучше окружавшего ее в Англии. «Прием у британского посла» звучало куда лучше, чем «шумная вечеринка», хотя по сути, означало одно и то же. К сожалению, Ултеру приходилось много работать, однако он умудрялся найти время на то, чтобы провести его с женой и даже несколько раз сводить ее в оперу.
В сентябре все вернулись домой. Теперь уже не было необходимости в обучении в интернатах, и все же было решено позволить детям доучиться в старых школах.
Если бы Хелен знала, что такое Нарния и видела своих детей в качестве правителей, она бы знала, что «английские версии» их совершенно не похожи на нарнийские. Люси Певенси была ниже и болезненно-бледнее розовощекой Люси Отважной, Эдмунд — худ, как щепка, в то время как
там черты его лица никогда не были настолько острыми, Сьюзен... помимо того, что в Англии она оказалась немного склонной к полноте и съеденный на ночь пирожок, на утро отражался на весах, она стала куда более дерзкой и раскованной. Один только Питер являлся почти точной копией Верховного Короля, только, пожалуй, очень усталой.
Хелен впервые почувствовала себя старой в тысяча девятьсот сорок девятом. Ее малышка Лу закончила школу. Самой Хелен тогда было всего лишь сорок три, но она вдруг ощутила себя невозможной старухой. Это было первое за четырнадцать лет первое сентября, когда никого не нужно было провожать в школу. В тот день она отправилась в Бристоль за компанию с мужем, у которого были там какие-то дела, потому что оставаться дома одной ужасно не хотелось. На вокзале было полным полно детей и провожающих их родителей и Хелен вспомнилось то злосчастное первое июля сорок первого, когда она отправляла своих четверых к профессору Керку. Она поежилась на сентябрьском ветру и взяла мужа под руку.
- Тебе не холодно? - спросил Уолтер.
Она покачала головой. «Обещай, что будешь слушаться старшего брата», - раздался женский голос справа от нее. Хелен обернулась. Рыжеволосая женщина повязывала шарф мрачному одиннадцатилетнему мальчишке. Вышеупомянутый старший брат, которому на вид было около пятнадцати, стоял рядом и задумчиво смотрел на часы.
Поезд ехал уже целый час, когда Уолтер ненадолго отошел из их купе. Они как раз подъезжали к Редингу, и вдруг поезд тряхнуло так, будто он начал круто поворачивать, хотя дорога была достаточно ровной. В душе Хелен зародилось смутное ощущение того, что что-то идет не так. Небольшой чемодан мужа свалился с верхней полки. Раздался страшный скрежет и чьи-то крики. Она хотела было выйти, чтобы позвать Уолтера, как вдруг что-то сбило ее с ног и она почувствовала сильную боль в голове и в боку. Перед глазами оказался холодный грязный пол.
«Должно быть, бомба все-таки попала в дом, - подумала Хелен, -
как хорошо, что дети в эвакуации»...
