Глава 1Для еженедельного визита Андромеды и Тедди у Гарри практически не было причин, не считая одной и болезненно тяжелой: годовщины смерти Тонкс и Римуса.
В десятую годовщину победы — надо говорить о победе, так ведь всем намного легче — Гарри застыл чуть вдалеке от уютного коттеджа Андромеды, теребя носком туфель гранитные камушки. Перевел пару раз дыхание, сжал рукоять последней модели «Молнии», обернутую в бумагу — Тедди разнес свой «Нимбус» в последнем матче с Уизли. Гарри постучится в дверь, громко и несколько раз: Андромеда с возрастом стала туга на ухо, но гордость не позволяла ей это признать. Гарри знал, что она обязательно ему улыбнется, знал, как она ему улыбнется — открыто, тепло и одновременно грустно. Эта улыбка, от которой у нее углублялись морщинки в уголках губ и становились ярче карие глаза, была её разительным отличием от сестры Беллатрикс. К их внешнему сходству Гарри привыкал долго. Но больше он боялся, что когда-нибудь Тедди, увидев где-нибудь в газете или бульварном романе Риты Скитер лицо убийцы матери, ужаснется этому сходству.
Из трубы повалили густые пары серого дыма, нависая над крышей с витиеватой рыжей черепицей перистыми облаками — Тедди наверняка проснулся, и Андромеда растопила в гостиной камин. Поставила чайник; чай у нее терпкий, с ароматом бергамота и свежего майского молока. Руки Андромеды будут предательски дрожать, когда она нальет им всем чая, но она, улыбнувшись Гарри, спихнет все на артрит, которым вовсе не страдала. Она страдала только душевной болью, жгучей, как самый первый в жизни глоток огненного виски, и которая, словно феникс, возрождалась из пепла строго раз в год и ныла бессилием все остальные дни.
Так все и случилось: Андромеда и Гарри прошлись по привычному за десять лет сценарию, словно в первый раз, с нарочитой обыденностью расспрашивая друг друга о быте, семейных неурядицах и попивая чай с бисквитом. Ни обои небесно-голубого цвета, ни продавленные кресла с замшевой обивкой, ни сервиз с золотой каемкой не претерпели изменений — только на стене прибавилось колдографий: Тедди на метле, Тедди играет с Викторией в плюй-камни, Тедди уплетает за обе щеки пироги миссис Уизли на дне рождения Гарри.
— Тедди только проснулся, — сказала Андромеда, обмакнув бисквит в чай. Этой фразой или любой схожей («Он читает у себя в комнате», «Он играет во дворе в квиддич») мягко объявлялось завершение их разговора, и Гарри, взяв в подмышку подарок, направился к крестнику.
— Прямо как у Крама на последнем чемпионате, — запищал в восторге Тедди, развернув метлу. Волосы его заиграли фиолетовым, розовым, желтым и красным — всеми оттенками его счастья. Он было протянул тонкие руки для благодарного объятия, но передумал, кинув растерянный взгляд на дверь, ведущей в гостиную. Оттуда доносился негромкий стук чашек по стеклянному подносу — Андромеда прибиралась после утреннего чаепития.
— Ох, наверное, не надо. Бабушка не поймет. Дорогой подарок, да еще в такой день… Может, потерпим до моего одиннадцатого дня рождения? — неуверенно поинтересовался Тедди, кусая губы. Гарри чувствовал, что будь воля Тедди, тот бы оседлал метлу сразу же и вылетел в окно, обдав ветром Гарри и Андромеду.
— Ну, она повозмущалась вдоволь во время чаепития, но и то, кажется, для приличия.
Тедди запустил пальцы в волосы — густые и теперь темно-каштановые, как у отца, — и облегченно вздохнул.
— Спасибо, дядя Гарри.
Уже у самого порога Тедди окликнул его, бережно, как хрустальную вазу, отложил метлу на край кровати.
— Вы мне никогда, не говорили, ну, о них.
Пальцы Гарри обдало холодом — это все металлическая дверная ручка, конечно. Он резко отпустил её, словно боясь обжечься.
— Бабушка в этот день отключает радио, протирает от пыли рамки с их фотографиями, но говорить о них в годовщину не любит. Она обычно рассказывает о дедушке и очень много — о маме в детстве. И, ну, я…
Гарри обернулся, внимательно посмотрел на крестника сквозь круглые стекла очков.
— Почему бы и нет?
Он уселся возле мальчика, и тот, помедлив, вытащил из прикроватного столика потрепанный альбом в кожаном переплете. Это вызвало слабую улыбку на лице Гарри — такой альбом был у него самого. Память — сокровище для сирот.
— Вот, — к удивлению Гарри, изображения вначале были самого Тедди, только младенца. Они были слегка обуглены по краям и изрядно помятыми, словно кто-то сложил их пополам. И держал в кармане мантии, вспомнил Гарри. Римус размахивал именно этими колдографиями, размахивал, как победным флагом, тогда, в Выручай-комнате, перед той самой битвой.
— Они были у твоего отца, — тихо произнес Гарри, разглаживая уголки изображений. Их касался Римус, полный жизни, как никогда раньше, и только теперь Гарри понимал это: дети дают мощнейший стимул.
— Знаю, — так же тихо и едва слышно ответил Тедди. Тишина повисла в воздухе, но от нее не исходило неловкостью происходящего. Она должна была настать, объять их двоих и принадлежать им двоим, как какая-то тайна, которую они добровольно разделили.
Гарри сам не заметил, как воспоминания, облаченные в безудержный поток слов, вырвались наружу, а Тедди слушал его с широко распахнутыми глазами, тыкал пальцем в одну из колдографий, чтобы спросить о конкретном событии. Особенный восторг у него вызвало занятие с боггартом и обучение Патроносу, которое сблизило Гарри и Римуса. Некоторые истории Тедди слышал и до этого, а бывало, что и по несколько раз, но интерес его не угасал, и каждый раз он извлекал вопросами все больше подробностей.
— Что же было еще? — Гарри в задумчивости почесал поросший щетиной подбородок. — Когда ты к нам?
— В это воскресенье.
— Отлично, — Гарри похлопал крестника по плечу. — Как раз увидишься с Джинни и Гермионой. Во времена Ордена они хорошо общались с Тонкс. А та любила их смешить: то нос пятачком сделает, то споткнется о подставку для зонтов. Правда, последнее вряд ли было нарочным, да и знаешь, с координацией…
— Пятачок? Настоящий пятачок? — ошеломленно переспросил Тедди.
— Ага. Или орлиный клюв.
Тедди прошелся пальцами от переносицы до вздёрнутого кончика носа.
— Пятачок круче, — решительно заявил он, вызвав смех у Гарри.
Их прервал недовольный голос Андромеды, зовущей внука «соизволить наконец позавтракать, как полагается». Тедди, закатив глаза, упал на подушки.
— Переодевайся, — с улыбкой сказал Гарри. — Я буду ждать тебя в гостиной.
Закрывая за собой дверь спальни, он краем глаза заметил, как Тедди, суетливо вертясь у зеркала в пижаме, погладил нос прежде, чем тот, окрасившись в розовый, стал идеально круглый, как у пятачка.
