Песнь моря

Глава 1


Говорят, жизнь вышла из моря; говорят, что однажды в него вернётся. Переменчивое, непостоянное, прекрасное и жестокое, как красавица, отлично сознающая свою ослепительную красоту, — оно извечно волновало души и мысли людей.
Море ревниво; души погибших в море принадлежат ему навеки — кто-то перерождается в морскую нечисть и вредит проплывающим кораблям — морские ведьмы оплетают волосами винты и отводят глаза морякам, норовя посадить корабль на мель или скалы, радуясь чужой гибели; кто-то осуждён ходить на кораблях-призраках, избывая вину за бессердечие и гордыню, а кого-то Морской Владыка превращает в дельфинов. Дельфины — любимые дети моря.
Море поёт — шелестом волн, свистом дельфинов, криками чаек, а дельфины танцуют и играют — для Мира, чтобы сохранить его целостность, не дать разрушиться, как бывало когда-то уже не раз.
Миру хочется любви и внимания, а люди не дают себе труда изредка сказать Миру, как он хорош. Мир — живой и очень от пренебрежения огорчается, ведь он был создан с такой любовью... Обида Мира — вулканы, наводнения, землетрясения, ливни, снегопады и катастрофы; обиженный Мир жесток к своим детям, что им пренебрегают. Дельфины не умеют говорить по-человечьи — они выражают свою любовь и восхищение миром, радость бытия танцем и весёлой игрой.

Дельфины перекликаются друг с другом, танцуют и играют — для Мира. И для собственного удовольствия, конечно, Мир бы ощутил неискренность и непременно бы обиделся. Дельфины окликают мечущихся над водой чаек — и те отзываются пронзительными печальными криками. Многие из чаек — вовсе не просто птицы, а души женщин, так и не дождавшихся своих моряков; величавые альбатросы тоже были когда-то людьми — кто-то убил птицу и занял её место во искупление, а кто-то просто устал быть человеком — быть птицей, купаться в небе куда проще, если, конечно, ты не чайка по имени Джонатан. Маяки на берегах, ныне уже мало кому нужные — старые моряки, которые не нашли в себе сил расстаться с морем, — им тяжело было бы лежать в земле, и море поднесло им последний дар, позволив светить для других во тьме, — чем плохая судьба?
Море — песня мира, колыбель жизни, и если однажды что-то случится с землями, где обитают люди, — новая жизнь, как уже было когда-то, выйдет на сушу с благословения Владык Морей, морских драконов, а пойманные изменчивыми водами души вернутся в вечный круговорот.

Иногда к танцу дельфинов присоединяется сам Морской Дракон, поднимаясь из холодных глубин.
— Дивный Владыка! Дивный Владыка! — пересвистываются дельфины.
Переливается драгоценно сине-зелёная чешуя, алеют гребни, сияют, завораживают самоцветы изменчивых, как само море, глаз. Морской Владыка благосклонно отвечает на приветствия своих детей, скользит меж ними, величавый и одновременно стремительно-гибкий, изменяя и усложняя рисунок танца, и сам Мир, кажется, поёт тихонько в такт танцу дракона.

В той бездне, куда никогда не заглядывает солнечный свет, там, где водятся невиданные создания, едва не с начала времён, со времени рождения Первого, Изначального моря, спит Праотец всех драконов, свив бесконечные кольца на илистом дне. За время его сна Мир изменился; давно ушло Изначальное Море, оставив лишь осколки себя-прежнего — те моря, что знают ныне люди, и вместе с Морем ушли обитающие в нём странные и великие создания, облик которых трудно себе вообразить. А Праотец всех драконов уснул; и проснётся он тогда лишь, когда Мир станет прежним, и вернутся дети его — дети тех времён, когда Мир был совсем юным, и в нём не было места для людей. Изредка сон Праотца Драконов становится менее глубоким, он ворочается, едва-едва не просыпаясь, — и море начинает волноваться. Когда Праотец Драконов пребывает на грани яви и сна — разражается буря; он слишком иной, слишком тяжёл для изменившегося Мира, и кто знает, проснись совсем Праотец Драконов — может быть, это и станет концом времён.

Дельфины и киты перекликаются тревожно, стараясь не потерять родичей в мятущихся волнах, — где уж тут петь, успокаивая древнее создание!
И тогда поёт сам Морской Владыка — низко, звучно, вплетая песнь в рёв обезумевших волн и сорвавшегося с цепи ветра, и песня его без слов — череда странно-ярких образов, зримая музыка драконьей души — чужда и прекрасна так, что услыхавший её сквозь бурю не найдёт больше покоя, отравленный драконьей музыкой, рано или поздно вернётся в море, чтобы навеки в нём остаться.
Волны понемногу успокаиваются, укладываются мирно: Праотец Драконов вновь засыпает крепко, а киты и морские девы поют ему колыбельные, навевая светлые сны.

Дельфины вновь беззаботно играют и танцуют — быть может, в этом они мудрее людей, хотя когда-то тоже были ими — до того, как море пленило человечьи души, переплавив их в иное; в небе плывут тучи, что были некогда китами.

Всякий дельфин поможет тонущему человеку — в глубине души дети моря всё ещё помнят, как страшно — умирать, не дождавшись помощи...