Глава 1Плавно и осторожно, словно не желая спугнуть кого-то незримого, Луна прикладывает ухо к древней каменной стене, в восхищении улыбается и шепчет:
— Здесь.
Гарри переглядывается с Роном, тот — с Гермионой; на лицах у всех троих написано чистейшее недоумение.
— Здесь? — переспрашивает Гермиона недоверчивым тоном. — Ты в этом уверена?
— Их голоса здесь, они прячутся, — как ни в чем не бывало отвечает Луна, теперь касаясь стены еще и ладонями. Ее большие бледные глаза высматривают что-то вверху, над ней, по крайней мере, это выглядит именно так.
— От кого? — бедный Гарри, он ни на минуту не перестает хмуриться. Сделав шаг вперед, напряженно ждет ужасающего открытия — увы, далеко не первого в его жизни.
— От них самих.
В коридоре становится тихо-тихо. Но не для Луны: у нее такой вид, словно за этой стеной происходит что-то необычайное и радует ее до глубины души.
— Черт знает что… Я ничего не слышу, — Рон решил последовать ее примеру и прилип ухом к вертикальной поверхности, но, даже вслушиваясь изо всех сил, он так и не понял, о чем говорит Луна.
— Мне это не нравится, — качает головой Гермиона. — Это может означать что-то очень нехорошее.
— Да ладно тебе, Гермиона, — фыркает Уизли, — это может означать только одно: у Лавгуд очередное обострение.
— Рон!
Напрасно Гермиона опасается, что Луна почувствует себя обиженной: та не обращает ни малейшего внимания на его слова, целиком поглощенная застенным диалогом (или монологом). Ее мечтательная улыбка завораживает… но еще, по правде говоря, немного пугает.
— А что? — разводит руками Рон. — Ясно же, что она снова ловит этих… как их… кизляков. Должно быть, какой-нибудь говорящий подвид.
— Это вовсе не они, — спокойно возражает ему Луна. — Морщерогие кизляки лишены дара речи уже много веков. И очень жаль: уверена, они поведали бы нам много всего интересного.
Рон вскидывает брови и делает импульсивный жест, мол, видите, она точно не в себе.
— Тогда кто? — с опаской спрашивает Гарри. На это Луна неопределенно пожимает плечами, чем заставляет задуматься еще сильнее. Возможно, Рон прав, и они действительно придают ее новой сказочке слишком большое значение. Но если попробовать предположить наихудшее… — А вдруг мы имеем дело с еще одним васили…
— Исключено, — не дослушав, отрезает его лучшая подруга. — Даже если Луна — змееуст или знает парселтанг, в чем я сомневаюсь, но, Гарри, будь это и вправду василиск, ты бы тоже его услышал!
— Ну да, верно, — легко соглашается с нею Рон. — Лично мне хочется думать, что та, убитая тобой на втором курсе зверюга была последней. Так я хотя бы спать буду крепче, и не придется держать палочку под подушкой.
Тут Луна издает странный смешок, и лицо Рона быстро покрывается пятнами.
— Это… это вовсе не значит, что я трушу или что-то подобное…
— Нет, смешно другое, — задумчиво произносит Лавгуд. — Мне только что сказали, что змеи — глухие. Они чувствуют вибрации почвы, но не слышат даже собственного шипения. Выходит, никакого парселтанга на самом деле нет. Удивительно, правда?
Почему-то никто, кроме нее, не находит это удивительным. «Полный бред!» — восклицает Рон; в то же самое время Гермиона выглядит как человек, неспособный осознать, что в его образовании был допущен столь постыдный пробел. О том, что Гарри Поттер — змееуст, известно всему Хогвартсу, как и о том, что Салазар Слизерин был змееустом. Более того, целая толпа свидетелей в красках опишет — только попроси, — как Поттер науськивал разгневанное пресмыкающееся на Драко Малфоя (эта версия до сих пор в ходу у слизеринцев), а боа констриктор из Лондонского зоопарка удивился бы больше всех, узнав, что он, оказывается, не может слышать не только сквозь толстенное стекло террариума, но и вообще.
Как бы там ни было, Гарри подыскивает возражения слишком долго: Луна вдруг покидает стену и срывается с места, взметнув копной светлых волос, и друзьям-гриффиндорцам ничего не остается, кроме как с изумлением смотреть ей вслед.
* * *
Луна Лавгуд знает все.
Неизвестно, как давно это началось, но сонм голосов рассказывает ей обо всем, что происходит в Хогвартсе. И поэтому, не успевает действие переместиться в какой-нибудь укромный угол, мисс Лавгуд всегда оказывается поблизости.
Следуй за пауками.
Следуй за белым кроликом.
Следуй за голосами. Они приведут тебя, куда надо.
Луна бежит по коридорам, распугивая младшекурсников, а ученики постарше провожают ее взглядами и язвительно переговариваются. Странное поведение этой полоумной когтевранки всюду вызывает ажиотаж. Где Луна, там и потешающиеся над ней.
А где новая сцена, там и Луна.
Она бежит со всех ног, петляет между людьми и даже не задыхается. Знает, что должно произойти, знает, кто и где должен оказаться, чтобы события вышли на новый виток. Она наблюдает за Хогвартсом, можно сказать, со стороны, а Хогвартс точно так же наблюдает за ней; получается, что Луна и этот прекрасный старинный замок сосуществуют в полной гармонии. Жизни в условных четырех стенах ей вполне достаточно, и она не спешит разбивать одну из них (хотя порой голоса уговаривают: «Давай, сделай это!»).
Когда Луна — встрепанная голова, сбившаяся набок мантия, перекрученное на груди ожерелье из пивных пробок — возникает на пороге Большого зала, там как раз начинается самое интересное.
Сейчас обычное время завтрака, но за преподавательским столом сидит всего один учитель. Ни профессор МакГонагалл, ни профессора Флитвик, Синистра или даже Снейп этим утром не объявятся, а вот новый преподаватель Защиты от Темных Искусств — Беллатриса Лестрейндж — тут как тут. И в данную минуту она хищно оглядывает зал, возвышаясь над всеми, и ученики пригибают головы все ниже и делают вид, будто их интересуют только собственные ботинки. Они выстроились в ряд через весь зал, а между тем столы и скамьи четырех факультетов таинственным образом исчезли.
К сожалению, шумное появление Луны обращает на себя внимание собравшихся, и профессор Лестрейндж — не исключение.
— А ну, подойди-ка поближе, девочка! — с царственным пренебрежением произносит Беллатриса. — Ты как раз вовремя! Здесь вот-вот состоится занятие Дуэльного клуба, и мне нужен кто-то, на ком я продемонстрирую парочку Непростительных заклятий.
По залу разносится общий вздох ужаса, но Луна, сохраняя полное спокойствие, шагает вперед: она знает, что ей ничего не грозит. В Большом зале голоса, шептавшие Луне, обычно становились тише, но все равно были достаточно отчетливыми. И прямо сейчас один из них — как видно, самый осведомленный — спойлерит ей главную тайну.
Ученики расступаются перед ней, но Джинни Уизли, стоящая ближе всех и бледная, как привидение, панически хватает Луну за рукав мантии. Одними губами она говорит: «Беги!» Луна смотрит профессору в глаза и нисколько не боится за свою жизнь. А Беллатриса лишь поднимает бровь, столкнувшись с таким впечатляющим хладнокровием.
Да, теперь, находясь вблизи, Луна видит и понимает. На темных локонах Лестрейндж словно покоится полупрозрачная вуаль.
— Вы ничего не сделаете, — отважно говорит она. — Чтобы навредить кому-то, вы должны быть здесь, но вас здесь нет. Это же очевидно.
Джинни тут же разжимает дрожащие пальцы и бросает на свою подругу взгляд, полный неверия. Профессор Лестрейндж выпрямляется в полный рост и медленно вытягивает из-под мантии свою палочку.
Луна продолжает, невзирая на то, что палочка указывает ей в грудь:
— Вы устроите не дуэль, а побоище. Погибнут многие ученики. Хоть это и понарошку, я все равно не могу допустить гибели даже второстепенных персонажей.
— Да как ты смеешь, маленькая дрянь… — угрожающе выдыхает Беллатриса, в гневе похожая на кошмарное чудовище, на боггарта, если угодно.
Луна Лавгуд знает: происходящее здесь настолько невозможно, что не остается иного объяснения. Все это — страшный сон, который видит кто-то из присутствующих. Ведь так часто бывает, что в конце главы кто-то просыпается вне себя от пережитого страха.
Помотав головой по сторонам, Луна в конце концов высматривает того, кто ей нужен, и уже спешит к нему… но Беллатриса кричит: «Авада Кедавра!» Все кругом затмевает гибельная зеленая вспышка, а затем волна животного ужаса расходится по телу. И самое странное: это чувство ощущается таким искренним, непритворным, хотя принадлежит не Луне. Ее резко выдергивает из этой реальности в другую, и она находит себя в слизеринской гостиной, у кресла, в котором распластался Драко Малфой, спавший до этой минуты. Ладонь Луны горит, как и щека Драко. В ушах все еще звенит звук пощечины и гремит в унисон ее собственное: «Проснись!»
Пока разъяренный Малфой осыпает устными проклятиями все вокруг и пытается спросонок нашарить свою палочку, Луна лепечет: «Так было нужно», — но его это, конечно же, не утешает.
— Лунатичка чокнутая! — выплевывает он, бешено вращая глазами. — Это не твоя гостиная! Ты как вообще сюда попала, тупица?!
— Если бы я только знала… — флегматично отвечает Луна, с любопытством осматриваясь. Когда еще выпадет шанс посмотреть, как выглядит пристанище другого факультета? Что ж, у слизеринцев довольно мрачно — ей не по вкусу, и зеленоватый свет ламп только ухудшает впечатление, должно быть, потому что неприятно напоминает заклятие Беллатрисы… Зато окна, за которыми виднеется толща мутных вод Черного озера, не могут не восхищать.
— Бестолочь, — ярится Малфой и поднимается из кресла, слегка покачиваясь. Даже в неярком зеленом свете отчетливо заметен алый отпечаток на его бледной щеке и капельки пота на лбу.
— Тебе нужно было проснуться, — снова пытается объяснить Луна. — Твой сон был ужасен, но я знала, как сделать так, чтобы он поскорее закончился.
— Благодарить тебя еще? На это намекаешь?! Пошла вон! — рявкает слизеринец, а затем отворачивается к камину.
Луна смотрит ему в спину и не обижается. Хотя бы потому, что это Лавгуд, а это — Малфой, и обида одной ничего не значит для другого, а злиться на него — дело зряшное. А еще потому, что…
В подземелье Слизерина вместе с голосами является гулкое эхо. Голоса рассказывают Луне о Драко что-то настолько страшное и печальное, что его даже хочется пожалеть.
Однако жалость, проявленная кем бы то ни было, для него будет в сотню раз хуже пощечины.
* * *
В другой раз она сидит на крыльце сторожки и кормит булкой стайку ярких фвуперов, припасенных Хагридом для занятий по уходу за магическими существами. Сам Хагрид восседает рядом и занят тем же. Но если Луна отщипывает сдобу понемногу и бросает очень метко, то профессор отламывает своими руками здоровые куски — ни одна птица не проглотит.
— Мне бы хотелось, чтобы твоя роль была более значимой, — искренне пожелала Луна.
Хагрид от неожиданности попадает одному из фвуперов булкой по голове. Тот встревоженно распахивает клюв, но не издает ни звука: на него, как и положено, наложили Заглушающее заклятие.
— Между прочим, я и обидеться могу, — беззлобно говорит Хагрид ученице то, что фвупер мог бы злобно сказать ему.
— Просто я думаю, что ты очень интересный. Такие, как ты, нужны любой хорошей книге, — поясняет Лавгуд. — Мне стало грустно, потому что тебя снова держат в стороне от сюжета. Вот я и решила тебя навестить.
Хагрид бормочет что-то себе в бороду, но в итоге признает:
— Одиноко бывает, что тут скажешь... Но я не жалуюсь. А кто будет говорить, что я жалуюсь, ты ему не верь.
— Хорошо. И еще я обязательно попрошу Гарри, Рона и Гермиону к тебе зайти, хоть это и не задумывалось поначалу, — обещает она.
Кажется, ей удалось поднять Хагриду настроение, да и себе заодно. Как печально было вечерами видеть из окон замка огни его сторожки и знать, что он там совсем один… Чтобы исполнить свое обещание, Луна решает свернуть в сторону от сюжетной линии, но вскоре понимает: куда бы она ни шла, она все равно поспеет к кульминации очередной главы.
Тем же вечером она находит Гарри и Гермиону в библиотеке, но не попадается им на глаза. Обычно Рон пропадает на тренировках по квиддичу до темноты, так что эта сцена вполне стандартная. Луна и без подсказки голосов догадывается, к чему все это идет.
— Не понимаю, что происходит с Луной, — слышит она голос Гермионы из-за книжного шкафа. — Я думала, ей уже не удастся удивить меня своими чудачествами, но — только вообрази себе, Гарри! — вчера на зельеварении она заявила профессору Снейпу, что у него «все еще впереди»!
— «Все еще впереди»? У Снейпа? Что она имела в виду? — Гарри удивляется настолько, что даже прекращает шелестеть страницами.
— Понятия не имею. Профессор ни слова не проронил, зато видел бы ты его взгляд… Страшное дело! А потом он указал ей на дверь и снял Когтеврану уйму очков. Кстати говоря, — тут девушка хмыкает, — ты и сам бы это увидел, если бы появился вчера. С твоими успехами в зельеварении…
— Вот только не начинай. Ты ведь знаешь: с тех пор, как у меня стало получаться, Снейп невзлюбил меня еще сильнее. Вполне в его духе.
— Прогуливая его уроки, ты все только усугубляешь, — наставительно заявляет она, и Луна улавливает тяжкий вздох ее друга. — Хорошо, конечно, что профессор Грюм вернулся к должности преподавателя Защиты от Темных Искусств, но он не станет выгораживать тебя перед Снейпом.
— А почему нет? Снейпу он не очень доверяет.
— Недоверие — это одно, а раскол в ты-сам-знаешь-каком-ордене… — эти слова Гермионы еле-еле удается расслышать, — совершенно другое. Не нужно лишний раз настраивать их друг против друга. Это не в твоих интересах.
— Как приятно, что хоть кто-то здесь блюдет мои интересы, — язвит Мальчик-Который-Выжил. Но Гермиона не затрудняется с ответом:
— Всегда пожалуйста.
В тишине, нарушаемой лишь шорох страниц и скрипом перьев, они проводят еще несколько минут. Луна успевает погрузиться в вверхтормашное чтение нового номера «Придиры», но потом Гермиона произносит:
— Если что, я не собиралась с тобой спорить. Но я… переживаю за твою учебу.
— Учеба — это меньшее, о чем сейчас стоит...
— Я знаю, и все же ничего не поделаешь. — Гермиона делает паузу, прежде чем осторожно заметить: — Ну, хотя бы твои занятия с профессором Дамблдором проходят хорошо.
— Послушай, почему мы все время говорим обо мне?
Правильный вопрос, удовлетворенно шепчут одни голоса, в то время как другие недоуменно восклицают. Луна уже умеет их различать.
— Я не… — теряется Гермиона, но Гарри не дает ей закончить:
— Я, между прочим, тоже волнуюсь. Не из-за твоей учебы, конечно… Я говорю о вас с Роном.
— О! — вырывается у нее смущенное. — Не стоит, Гарри... Он имеет право целовать, кого захочет.
— И ты тоже!
— Что, прости?
На этот раз тишина определенно ощущается как «неловкая».
Луна ждет развязки с большим интересом, чем окончания статьи о бундящей шице.
— Ничего. Забудь, — наконец, сдается Гарри после очень интенсивного, должно быть, поединка взглядов.
— Меня абсолютно не интересует, что там делает Рон, — звенящим голосом возвещает она. — И… и с кем он это делает.
— Хорошо.
— Ты мне не веришь?
— Верю.
— Все еще хочешь поговорить обо мне?
— Я не против, — Луна не видит, зато буквально слышит, как Гарри пожимает плечами.
Гермиона коротко выдыхает, а потом, судя по звуку, легонько охаживает его пергаментом по голове:
— Иногда ты бываешь очень глупым, Гарри.
— Хорошо, что только иногда, — шутит он, и тогда они оба смеются (но негромко, чтобы не тревожить мадам Пинс, которая могла бы выгнать их отсюда в два счета).
Гермиона просит:
— Не будем больше о Роне. Он выбрал Лаванду, а мне… мне и так неплохо.
— Так — это как? — переспрашивает Гарри.
— С тобой, — просто отвечает она. — Я рада, что, что бы ни случилось, у меня есть ты…
А у него нет Джинни, знает Луна. Только не в этот раз.
К дальнейшему она уже не прислушивается, ведь Гермиона и правда имеет право целовать, кого захочет.
* * *
Одна глава заканчивается — и начинается другая. Луна не знает, сколько еще это продлится, но ей хорошо вот так, наедине с чужими голосами. Больше она никому о них не рассказывает.
Иногда стены Хогвартса складываются, как карточный домик или же как объемная иллюстрация на книжном развороте. А потом замок появляется заново, такой, как прежде, и люди в нем те же, но не все из них узнаваемы. Неизменной остается только Луна. Может, поэтому голоса и обращаются именно к ней.
Сюжетная линия похожа на золотую нить в лабиринте, и Луна Лавгуд покорно следует туда, куда она ведет. Прикасаясь к ней, она не задает себе лишних вопросов, а просто следит за тем, чтобы не выпустить ее из рук. И когда конец нити оказывается у Невилла Лонгботтома, Луна даже рада этому.
— О чем ты думаешь? — спрашивает он весной, сидя рядом с ней у раскидистого дерева неподалеку от стен Хогвартса.
Луна тихо улыбается, солнце блещет в ее волосах. Она может ответить: «О профессоре Снейпе. О профессоре Дамблдоре», — но это будет неправдой. Об этом много думают обладатели голосов, но не она.
Ее занимает другое.
— Раньше меня немного пугало, что мы — я имею в виду, все мы — живем лишь в чьей-то голове. Как истории, которые придумывают за нас. За нами наблюдают, нас ведут, а мы не можем понять общего замысла, как ни старайся.
Невилл притворяется, что все понимает, а Луна притворяется, что не замечает его притворства. Еще немного подумав, она говорит:
— Но вот недавно я решила, что быть чужой выдумкой — в этом все-таки больше хорошего, чем плохого.
— Потому что?.. — с искренним интересом спрашивает Невилл.
Если она объяснит, он, возможно, поймет. А не поймет, так хотя бы поверит ей. Не то чтобы она нуждается в понимании и чужой вере, но — и в этом голоса с ней согласны — до чего хороший был бы эпилог...
И ответ Луны не заставляет себя ждать:
— Потому что это означает, что мы будем жить вечно.
